​Танец с веером

Гримёрка была полна цветами. Премьера состоялась во всех смыслах. Марина Владимировна, преподаватель классического танца в Академии, из числа особых гостей, кажется, испытала неподдельный восторг.

- Катенька, великолепно! Триумф! Какая проникновенность, драма, боль!

- Вам понравилось? - удивилась Катя. - Это ведь контемп.

- Превосходно, милая, превосходно. Но лучше всего - танец с веером! У меня мурашки побежали, как будто настоящего ребёнка качала…

Катя испуганно посмотрела на мужа. Костя встал и с радостной улыбкой произнёс:

- Мы вас сердечно благодарим, но Кате нужно отдохнуть, снять грим.

- Конечно, конечно!

Марина Владимировна направилась к выходу, продолжая увлечённо говорить:

- Костя, ваша музыка божественна! По-моему, это ваше лучшее.

- Спасибо, - искренне сказал Костя.

Как только дверь закрылась, Катя тихо опала на стул.

- Держись. - Муж тепло пожал её плечо. - Их ещё будет много. Танец и вправду получился слишком откровенным.

Катя закрыла глаза.

***

Она всю жизнь танцевала, всегда, сколько себя помнила. Бежала на танцы с неготовыми уроками, с зубной болью, с температурой. Детство, юность, молодость - балетный класс, станок, раз-два-три. Первая позиция, плечи расправили, живот втянули, попу убрать. Её никто не заставлял, это больше походило на мазохизм, для сторонних людей, разумеется. Добровольная пытка, от которой она получала истинное удовольствие.

Сначала школа танцев, потом академия, там, где тебе, как в скульптуре, отсекут всё лишнее, а после наполнят новым. Где-то в конце обучения Катя поняла: её сердце принадлежит контемпорари. Оно покорило её самобытностью движений и возможностью вложить в движения свои эмоции, всю себя вывернуть наизнанку. Танец, где ты и живая волна, и палящее солнце, где ты обретаешь крылья и можешь взлететь. Но если ты падаешь, ты сможешь передать всю боль от удара о землю. Начался её путь по созданию своего стиля, смелого, неповторимого, яркого, как крик на закате дня.

Всё шло к открытию своей студии. Именно тогда она познакомилась с молодым музыкантом Костей Соколовым. Они были словно огонь и лёд: черноволосая стремительная Катя и светлый, немного вальяжный Костя. Он помогал ей с постановками, сочинял музыку. Они не афишировали свои отношения, хотя многие знали об их любовной связи. Костя сам был человеком творческим, мог сутками сидеть над новым произведением, ему понятна была Катина потребность в ежедневных многочасовых истязаниях себя, так он шутливо называл её занятия.

Пожениться они решили, когда Катя забеременела. Ей было уже тридцать, и оба они обрадовались этому новому человеку.

- Толкается? - Костя аккуратно прикладывал руку к растущему животу жены.

- Да, вот... вот!

Даже во время беременности Катя не покидала танцзал, хоть тренировки и стали более щадящими. Меньше прыжков, лёгкие повороты, растяжка.

- Малыш, послушай этот ритм, тебе понравится.

Она отстукивала ногами ритм новой постановки. Сама она в ней не участвовала, но её хореография была лёгкой и воздушной, и девочки летали по воздуху, и она была счастлива.

- Нет, сын, лучше послушай новую папину мелодию.

И Костя садился за фортепиано и наигрывал волшебную музыку. Ребёнок отзывался положительно, мама улыбалась.

***

- Вы считаете шевеления?

Вопрос акушерки застал врасплох.

- Нет, а надо?

- Обязательно. С сегодняшнего дня каждое шевеление записывайте в специальную тетрадь.

“Но ведь это надо только сидеть и считать, ничем больше не заниматься”, - подумала Катя, но вслух не произнесла, глядя на неприступный вид врача.

- Хорошо.

Выйдя из женской консультации, она подумала:

“Что за бред?”

В тот день малыш спал. Катя не сразу заметила, что он проспал и весь следующий день. Она как раз очень устала на занятиях, уснула мертвым сном, и никто ей не мешал, не толкался и не будил по обыкновению. На третий день она почувствовала недомогание, и только когда началось кровотечение, всё вдруг встало на свои места.

Она лежала на больничной кровати и смотрела в потолок. Замершая беременность, она и не подозревала, что такое бывает. Ребёнок умер и никто не знал причин. И только Катя знала. Она была виновата во всём. Она и Он. Танец.

Потянулись нудные, бесконечные, беспросветные дни. Дни без движения, монотонные, тоскливые.

Как только Катя оправилась, она пришла в зал. Ноги сами принесли, она не хотела. В полной тишине включила музыку, тело пришло в движение. В исступлении она дёргалась по кругу, без смысла, без цели, с дикими воплями. Кричала до хрипоты. Когда связки перестали воспроизводить громкие возгласы, она упала на пол, захлёбываясь слезами.

- Ненавижу! Ненавижу тебя! Это ты, это всё ты!

Она стучала ладонями о гладкий пол. Зал отвечал уханьем и лёгким эхом. А после наступила немилосердная тишина. Но стало чуточку легче. В дверях мелькнул силуэт. Катя подняла голову. Костя подошёл к ней, присел рядом, погладил по кучерявой голове.

- Всё пройдёт. Переболеешь, пройдёт.

- Нет, - ревела Катя.

Костя вздохнул.

- Я взял два билета на выставку Фриды Кало. Пойдём.

Катя встала и безвольно поплелась к выходу. Её мало интересовало искусство, но хотелось вырваться из этого мёртвого плена, из этого зала, поработившего её, унесшего самое дорогое существо в её жизни.

Выставка её поразила. Конечно, она слышала ранее о мексиканской художнице, всё тело которой было раздроблено в аварии на заре жизни. И о том, что она вопреки всему стала великой художницей. Но она никогда не видела её работ. И сейчас Катя испытала настоящее потрясение. От картины к картине прослеживалась вся боль этой сильной женщины и жгучее желание жить.

- Посмотри на неё, - говорил Костя. - Ей пришлось хуже, но она жила. Жила по-настоящему.

- Я так не смогу, - глухо отзывалась жена.

- Сможешь.

Катя подошла к картине с нерождённым младенцем. Боль пронзила её от макушки до стоп и ушла куда-то в землю.

Через несколько дней Катя подошла к мужу.

- Мне нужна твоя помощь.

Он вопросительно посмотрел на неё.

- Новая постановка “Фрида”. Мне нужна музыка.

Над “Фридой” они работали почти год. Всю хореографию для спектакля Катя сочинила сама. Она же исполняла главную роль. Спектакль был поделен на несколько частей. Первая рассказывала об аварии, изуродовавшей юную Фриду. Работа в партере, на полу. Кривые, судорожные движения, неестественные изгибы тела, жуткая картина массы падающих друг на друга людей, люди в кучи, люди, расползающиеся по углам, как черви. И только Фрида, вертящаяся в центре с чёрной палкой в руке в свете красной лампы.

Во второй части говорилось о взаимоотношениях художницы с её мужем, Диего Риверой. Здесь читалась страсть, и ревность, и предательство. Дуэт двух людей, которые не могут друг без друга, но и вместе им тяжело.

Третья история оказалась самой тяжелой для Кати - нерождённый ребёнок художницы. Она подолгу рассматривала жуткую картину “Больница Генри Форда”, где на кровати в луже крови лежит Фрида и держит за красную нить нерождённого ребёнка, а тот смотрит на неё уже сверху. Но хореография не шла, танцы приносили лишь мучение.

Далее описывалось течение болезни, глубокой, тяжёлой, горькой. Опять партер, тело всё больше давит к полу, к земле, так, что уже и не подняться. Тело, ползущее во тьме, запутавшись в собственных волосах, живое и дышащее, всё более угнетаемое и влекомое в иной мир.

Финальным был танец со смертью, где Фрида спокойно и даже радостно прощалась с жизнью. Наконец-то она смогла подняться и ощутила лёгкость.

- Не то, всё не то, - сердилась Катя. - Костя, не то.

- Что не так? - устало говорил муж.

- Музыка не та!

- Ну, извини, как смог.

- Какая хоряга без музыки? Особенно, третья часть.

- Что ты хочешь?

- Мне не хватает его.

- Кого? - спрашивал Костя.

- Ребёнка. Он должен быть, без него пусто всё.

- Добавь второго танцора.

- Нет, это борьба с собой. Я должна одна справиться.

- Ну, не знаю. Смешай техники.

- Зачем? Лучше контемпа ничто не отразит, что происходит у меня в душе.

- Используй предметы...

- Предметы? - Она едва не задохнулась от возмущения. - Ребёнок не предмет!

- Да я знаю, я не это имел в виду.

Катя ушла в слезах, а Костя лишь вздохнул. Сколько ещё это продолжится?

Шли тренировки, целыми днями Катя пропадала в зале, а Костя в мастерской. Он дважды переписал финал, и пять раз третью часть. Хотелось передать тот надрыв, ту безысходность, которую испытывала Катя. Однажды ему показалось, что у него получилось.

Он усадил Катю в кресло и включил запись. Взрыв эмоций охватил его самого, хотя он сам придумал эту музыку. Здесь было столько надежды, упоительной безмятежности, сменяющейся крушением мечты, жгучим плачем, беспросветной тоской и унынием. Он посмотрел на Катю. Её глаза горели.

- Не понравилось? - пряча покрасневшие глаза, спросил Костя.

- Очень понравилось!

Костя недоумевал. Он ждал иной реакции.

- Костя, мне нужен веер!

- Веер?

- Ты был прав насчёт предмета.

Она собирала и раскрывала веер, то смеясь, то ликуя в предвкушении чего-то прекрасного. Но веер неудачно падал и хрупкие спицы оказывались надломлены. Дрожащими руками поднимала она мёртвый веер, прижимала к груди и качала, качала, баюкала. Нежно, без слёз, без вздохов, с любовью.

***

В гримёрку громко постучали и, не дожидаясь ответа, шумно вошли. Арина, бывшая однокурсница Кати, ведущий хореограф одного из крупнейших театров страны.

- Можно? - Она светилась улыбкой.

- Конечно.

- Катюш, великолепно! Я не ожидала, ты так продвинулась в стиле! Постановка просто замечательная. Но лучшее - это, конечно, танец с веером.

- Спасибо, - ответила Катя и улыбнулась.