Олеандр
Цветет олеандр,
Стихают споры,
Смерть ходит тихо.
-Олеандр — единственное, что побуждает тебя браться за меч?
-Ты, правда, так думаешь?
-Тебе интересно, о чем я думаю? Ну, что же... в таком случае, я думаю, что ты чертовски хреновый лжец...
-Откровенность... Так неожиданно. Значит, ты совсем ничего обо мне не знаешь.
-Не так важно, что знают о тебе другие, важнее — чего не знаешь о себе сам...
-Господин? Господин! Что вы там бормочете? – проводник прячет заискивающий взгляд под плоской шляпой, нервно потирает руки. Его движения хаотичны, а голос слегка дрожит. Невозможно определить, что горца беспокоит больше — странности нанимателя или же катана, заткнутая за пояс потенциального безумца, а возможно, что и все сразу.
-Заткнись и тяни тележку. Хотя нет... Для молчания уже не время... Может быть, ты хочешь мне в чем-то сознаться?
-Г-господин, гос-подин! У меня трое детей! – оглядываясь по сторонам, проводник засеменил в обратном направлении, голова, подобно болванчику, неустанно мотылялась, выписывая бесконечные поклоны.
-Видимо, это твои детишки сопровождают нас всю дорогу?
-Неужели ты так глуп? Угораздило же меня...
-Еще шаг и тебе сожалеть будет не о чем... – не успев завершить последний шажок, проводник остановился, как вкопанный. Голова продолжала попытки отправиться в вольное путешествие, а руки застыли в молящем жесте.
-Г-г-господин, я, правда, не понимаю, о чем вы. Я — маленький человек, вожу людей тропами столько лет, сколько себя помню. А еще мой отец, и прадед...
-Допустим, я тебе верю.
-Ой, дурааак...
-Так чего ж ты тогда боишься?
-Эта гора, г-г-господин, она не простая. Люди со злыми помыслами...
-Ну, продолжай...
-Да он зубы тебе заговаривает!
-Люди с тяжким грузом на сердце... Под действием чар сходят с ума и творят страшные вещи, — голоспроводника грозил сорваться на плач. Не в силах удерживаться на ногах, горец рухнул на колени.
-И чьи же помыслы тебя занимают сейчас?
-Ее, господин!!! – выкрикнув лаем слова, горец вскочил на ноги и рванул в сторону деревни. Скованный страхом, вымотанный дорогой, далеко он не ушел. Пара каких-то шагов – и тело рухнуло, как подкошенное. Из-под шляпы доносились судорожные всхлипывания.
-Это что сейчас было?
-Не корчи невинность, это тебе не идет. Нападать никто не собирался. Незачем было беднягу пугать.
-Ой, да я разок-то всего... Экий неженка...
Стараясь избегать резких движений, наниматель направляется в сторону проводника, под варадзи тихо похрустывают камешки, обильно покрывающие горную дорогу. Каждый шаг оставляет за собой мелкое облачко пыли, потревоженное бесцеремонностью живущих. Беспокойство быстротечно, скоро оно пройдет.
Дотащив обессилившее, редко всхлипывающее тело до повозки, самурай старается заглянуть бедолаге в глаза, но тот отворачивается исилится поплотнее закутаться в ветхое тряпье, заменяющее одежду.
-А ты, смотрю, ничего не боишься...
-Никого опаснее тебя здесь нет.
Удары по щекам не дают результата – горец лишь обливается потом, даже не пытаясь защищаться, повторяя:
-Олеандр не зацветет, олеандр не зацветет, олеандр не зацветет...
Из леса, густо застилающего склоны горы, показалась фигура. Приземистый человек в лучах палящего солнца ощутимо дорожал. Руки его остервенело тискали мотыгу, а лицо покрывала смесь ужаса и...
-Ну, что ты там мнешься? Жив твой приятель. Мне ваши смерти ни к чему.
-Гошподин, так вы это... Не будете против, если мы... - не найдя подходящих слов, горец-спаситель нервно сплюнул, непослушный щербатый рот не позволил действию выйти картинно – и слюна белыми росчерками повисла на хлипенькой бороденке.
-Да на кой вы мне?!
Ловко поднявшись, самурай зацепил из телеги заплечный мешок. Порылся еще немного и выудил тыкву-горлянку. Откупорил ее и сделал небольшой глоток. Взмахнул флягой в приветственном жесте и, не говоря ни слова, двинулся дальше.
За полу хакамы ухватилась дрожащая рука.
-Вооот, сейчас ныть станет...
-Господин, в-в-в-ваша тень. Избавьтесь от нее!
Оглянувшись на страдальца, самурай внимательно всмотрелся в глаза — светло-карие, подобны вытоптанной земле. Они были лишены жизни, лишь едкий ужас безраздельно властвовал в них.
-Не сомневайся, я знаю...
Летние ночи тихи,
Спокойствие дарит сталь.
Будь осторожен.
-Знаешь? Знаешь? Много ты знаешь... Я, между прочим...
-Достаточно знаю. Умолкни уже.
Горная дорога, словно забыв о своем назначении, стремилась превратиться в тропу, резко забирая вверх и скрываясь за отвесной громадой гор, рвущихся к небу. Полуденное солнце выжигало дрожащий воздух, капли пота градом катились по изможденному лицу. Конский хвост — некогда предмет гордости — являл собойжалкое зрелище: покрытую коричневым пеплом сосульку неопределенного цвета.
Припадая на одну ногу, самурай продолжал путь.
После него на вековой пыли оставались едва различимые следы варадзи и маленькие черные комочки, тут же каменеющие от жары.
-Что такое? Живот беспокоит?
-Беспокоишь меня только ты.
-Ну, полно, Хикаро. Не дуйся. Ты еще легко отделался, знаешь ли. Не каждый мужчина после знакомства со мной сохранял способность ходить... Да я таких и не припомню...
Ладонь, коснувшаяся пояса, окрасилась красным. Бурое пятно разрасталось, захватывало новые границы и грозило превратиться в символ извечного солнца. Тесемки шляпы душили, накинув на подбородок и шею клешни аркана.
Сделав пару шагов в направлении спасительных зарослей, одинокий самурай упал.
***
-Хикаро! Скорее сюда, ты только посмотри! Он зацвел!
-Прекрати, глупая. Это всего лишь кустарник. Что тут такого удивительного?
Тощая и нескладная пигалица таращила на мальчишку огромные глаза цвета спелой вишни. Маленькие ладошки сжались в кулаки.
-Ну почему ты такой? Почему? Почему? Дурак!
-Однажды я стану самураем, таким как Тоёхиса. Мне не до всяких глупостей.
-Какой же ты...
Резко развернувшись на пятках, девчушка убегает, ее каштановые волосы россыпью бронзовых искр играют на солнце. Парнишка глядит ей в след, не в силах вымолвить ни слова. Рука сжимает тренировочный деревянный меч.
***
-Ну ты и соня... Вставай, проспишь все на свете! Он зацвел!
-Хикари?
Горная ночь обрушилась на путника всей тяжестью бытия. Холод пронизывал кости, рана саднила, а желудок издавал звуки, подобающие дикому зверю — не иначе как один поселился внутри.
-Хикари...
-Нет, нет, нет, нет, нет... Нет больше Хикари. Есть только я. И, знаешь, мне тут было до бездны скучно...
Последние силы ушли на борьбу с ремнями заплечного мешка. Из недр опустевшей сумы ночной красавице явили нехитрую походную снедь — гохан.
Слежавшийся шарик отказывался сдаваться без боя, прилипал к губам, застревал в пересохшей глотке. Но дело было сделано. Горлянка, лишившись последнего, описала дугу и исчезла в зарослях.
-Идущему на гору груз — не помощник?
-Во мне достаточного твоего яда. Еще одна порция ничего не изменит.
-О, Хикаро, надеюсь, когда-нибудь ты снимешь маску. Волк, мой волк...
Вой разорвал тишину перевала.
Озираясь по сторонам, бросив бесполезный мешок, самурай поспешил убраться. Остатки вяленого мяса не могли послужить достойной добычей хищнику, но несколько минут выиграть бы сумели. Гостеприимная деревня горцев осталась далеко позади, а путь до вершины еще не пройден.
Одиночество — цена.
Самураю дарован лишь путь.
Волчьи зубы.
-Тот, кто бежит от врага, умрет уставшим...
-Тот, кто бежит в лапы смерти, и вовсе дурак.
-Дурак... Как же тебе дорого это слово. Носишься с ним, чистишь, полируешь.
-Не щерь оскал, камни твоих слов пролетают мимо.
-Ахххххааааа... Камни… Да у тебя целый сад. Одним больше... одной — меньше...
Вой повторился снова. Близкий, леденящий.
Варадзи ускорили шаг, постепенно переходя на бег. Камешки предательски поскрипывали, ночной ветер, забавляясь, имитировал вой, сбивая с толку... заходя то со спины, то бросая острые лезвия прямо в лицо. Испарина покрывала лоб, грудь вздымалась все чаще, а почерневшее солнце на животе продолжало свой кровавый восход. Кто бы ни шел за самураем — капли крови непременно приведут его к цели.
-Умрешь уставшим... Какая досада, а нам ведь было так весело...
-Заткнись, – слово сорвалось, рухнув с отвесного обрыва. Гуляка-ветер, подхватил его, понес... Но, явно разочарованный добычей, отшвырнул. Его интересовала цель покрупнее.
Когда извилистый путь удалился от края обрыва, оставив горластый ветер бушевать позади, глазам самурая предстала поляна, окаймленная приземистыми соснами, образующими идеальный круг. В самом ее сердце цвел он. Раскидистый, яркий, бушующий алым огнем посреди ночного спокойствия. Точно такой же, как и тогда...
Тяжелое дыхание с хрипом покидало глотку, источающее жар тело едва слушалось, катана тянула к земле.
Волк вышел на поляну. Пристально глядя на чужака, хозяин леса выжидал.
Всякий путь конечен.
Не спрашивай зачем –
Жди весну.
-Пропусти меня. Пропусти, и я сделаю то, что должен.
-Погляди на него. Волк ни за что лису не пропустит. Ждешь весну — точи катану...
Шагнув навстречу, Хикаро с трудом удерживает равновесие. Волк скалит зубы, преграждая дорогу.
Рука привычно ложится на рукоять. Лезвие беззвучно покидает ножны, блики играют на серебристом росчерке луны.
Золотистые глаза не выпускают пришельца из вида.
-Пропусти. Я не хочу с тобой драться.
-Словно бы в лучшей форме ты захотел... Волки — не беззащитные лисята.
Шаги сопровождаются утробным рыком.
Пальцы немеют,с трудом удерживая тяжелеющий росчерк луны.
Серая шерсть встает дыбом
-Проп...
Слова тонут в шелесте травы, потревоженной молниеносным броском, катана движется слишком медленно. Челюсти смыкаются, с чавкающим звуком погружаясь в самое сердце японского солнца.
Лисий вскрик оглашает поляну, перемешиваясь с волчьим рычанием.
Ослепительный свет рыжих хвостов то теряется в тени серой опасности, то вырывается наружу. Каждое столкновение хаотично мечущихся сфер завершается визгом.
Придерживая разорванный живот, неловко запихивая скользкое и теплое туда, где ему предназначено быть, самурай бредет к нему — безраздельно царствующему на поле битвы. Незыблемому, бесконечному, цветущему. Как тогда...
Рука бережно срывает цветок – трепещущий, пульсирующий жизнью... и ядом.
Оглядываясь, Хикаро видит волка, подмявшего рыжее пламя, тяжело дышащего, окровавленного, но все еще бесконечно опасного. Где-то под ним, из недр солнечного шара слышится писк. Детский, невинный... лживый.
Победитель, занятый добычей, слишком поздно замечает подкравшегося к нему врага.
Лунный луч описывает короткую дугу, и тишина опускается на поляну.
-Прости, у меня не было другого выхода.
Остекленевший взгляд смотрит на луну — вечную, как сам цикл жизни.
-Нет! Ты не посмеешь! Нет!
– Прости, Хикари. Я не смог, не справился.
Под серой тушей сраженного защитника бьется, извивается смертельно опасный огненный комок — кусочек палящего солнца.
На рваную рану на лисьей груди, выпав из омертвевшей руки, опускается цветок олеандра, а на месте огненного семихвостого зарева остается тощая, нескладная девчушка с карими глазами полными слез.
Силуэт самурая, сохранившего равновесие, опершись на катану, возвышается над ней.
Симпатичные хокку перед каждой «сценой-главой».
Пожалуй, особенно зайдёт тем, кто в теме, откуда взяты герои.
Написано крепко, возможно слишком объемно, но «восток — дело тонкое», его либо укладывать в хокку/хайку, оставляя простор для размышлений, либо погружать читателя на максималках.
Самурайский долг тяжелей горы, а смерть легче пуха на пути воина. Умеющий достойно умереть, будет достойно жить. ©
Не смотря на то, что это весьма непростой для восприятия текст, который, как могу судить, не понял до конца никто из прочитавших, проГОЛОСую все-таки за него.
Потому что знакомо ощущение, когда пишешь, как тебе кажется, очевидные вещи, а их никто не считывает.
Однако стоит отметить, что неоднозначные темы жизненного багажа, чувства вины за содеянное и не сделанное и пути, который проходит человек, с долей некоторой рефлексии, хорошо завуалированы самурайским антуражем. За это плюс.
У меня за все время один рассказ тянет на «славянское».
Я под «итальянское» скорее прибегу. Под «советское» к Ваону прискачу. Под «японское» могу подтянуться))))) Японское уважаю (это Ветер японское не любит)
Хотя Мураками (Х.) люблю. Но он-то так себе японец…
Рю начинал.
А ещё как-то из японцев мне подсунули Кэндзабуро Оэ, я не прочитать не мог. Чуть не умер, но осилил. Ужас какой-то.
Для меня современные китайцы трудночитабельны…
И хочется искать смыслы. ГОЛОС.
Мне показалось, что в основе истории — соперничество двух оборотней — Лисы и Волка. Плюс там тень какая-то. Прочту ещё несколько раз. Во-первых, чтобы разобраться; во-вторых, просто из удовольствия. На редкость совершенный, афористичный и метафоричный текст.
Ни секунды не колеблясь, отдаю
ГОЛОС сюда.
Рассказ о любви девочки к мальчику.
Не совсем девочки. На самом деле это была кицунэ (лиса — у японцев — дух. Бывает добрый, бывает злой. Девять хвостов — зрелый. Может обращаться в человека — чаще в юную девушку). Она хотела быть с ним. Он хотел стать самураем — значит не смог бы на ней жениться. Чтобы его «не потерять», она в него вселилась.
Он «уже больше не мог» так жить и шёл избавиться от неё или умереть. Цветок — ядовитый. Волк, кстати, помог это сделать. Она погибла, он (на момент, когда мы с ним расстались — ещё нет, хотя...) тоже не выживет.
Такая история.
Красиво.
Единственное — диалоги. По смыслу — отлично. По формулировкам (полное ИМХО — чуть бы стилизовать больше)
ГОЛОС мой сюда посчитайте, плиз.
(Кто бы сомневался, однако)
Не разобрался для чего нужен был гг цветок, но и без этого история полна смыслов и мудростей.
Готовь сани летом…
ГОЛОС
Я мотыгу не держал, катану не держал, на Востоке не жил, и сильно сомневаюсь в связи хайку и русского языка (я не против, я просто не понимаю, как они увязаны, это же разные системы образов). Самурайские темы от русскоязычных (да и западных вообще) писателей не ценю, потому что не верю в конгруэнтность восточной и русскоязычной систем мировосприятия и описания. Это не к автору претензии, ни в коем случае. Это комментарий к тексту. И еще тут какое-то зашкаливающее для меня количество крупноячеистого картона.
Теперь я могу с чисто совестью сказать: вот поэтому не мое. )
Я читала 2 раза, чего отродясь не делала (или было?)
Второй раз зашло лучше. Иносказательность заиграла.
Что могу сказать.
Если это как пьесу воспринимать в стиле кабуки (сложный грим, драма-драма, пение /стихи, пассы руками, все женские роли мужики играют), то все на свои места встаёт. И пафос тогда на месте, и поэтическая ходульность персонажей, и тень на плетень)))))
Кицунэ в конце меня прям взбодрила. Хобана!
Интересно
девки пляшутполучилось. Автор, я смотрю, лёгких путей не ищет))))И, вообще, я столько интересного про олеандр узнала. Я ж про него ниче не знала, когда тему давала. Мне просто слово понравилось))))
оказалось, что это не деревоБонус трек:
*виииишня, неспелая виииишня, как же так вышло?
И все в тему.
И стихи, и диалог, и образы.
И глубина чувства, и болезненность, и двойственность, и любовь, которая должна умереть.
Поэтичный глубокий рассказ.
ГОЛОС!
а сейчас. вы считаете, что демон внутри — это Хикари-кицуне? как предположил Грос. или у вас другая версия?
что могут означать слова «Прости, Хикари. Я не смог, не справился.»?
давайте исходить из концепта, что автор мёртв, а текст найден нами при раскопках.
я вообще-то не успела придумать свою теорию, как прочитала комментарий сера Гроса, который меня устроил по всем параметрам, кроме одного.
за каким лешим Хикари влезла в тень Хикаро и почему у них одинаковые имена. Таша намекала, что сии герои не спроста и не из головы автора. но найти прототипы мне пока не удалось.
а, ну и приведённое мной «Я не смог» мне не совсем понятно.
пойдём перечитывать?)
Очень понравилось.
У Панды много японского колорита, в частности в стихах. Очень рекомендую, не пожалеете!))
Не все конечно, но читал)
Ладно, тогда в порядке хиханек и хаханек вот…
Тоже с какой-то нашей с ним восточной дуэли (не помню тему, если это вообще не срочка была)…