Одно и то же

1.

Высокого и сутулого арестованного с завязанными глазами посадили в чёрный воронок и плачущей осенними слезами ночью повезли в неизвестность. Шофёр, молодой и начитанный лейтенант, с некоторым удивлением и даже почтительностью разглядывал яркую и благородную внешность очередного «врага», его забрызганные дождём волнистые белокурые волосы, потемневший от сырости светлый костюм-тройку. Живо представлял русского писателя Ивана Тургенева с чёрной повязкой на глазах и с грустью качал головой: «Неужели расстреляют?»

И стало жалко неизвестного, и вспомнилась пословица: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Молчаливых сопровождающих, одетых в плащи и шляпы, он, сам не зная почему, презирал, старался никогда с ними не разговаривать. А ещё шофёр не любил позднюю осень, не любил скользкого, словно намазанного маслом, сырого асфальта, а потому, испытав неожиданное раздражение к арестованному, сосредоточился на дороге.

Неприметное серое здание выглядело тёмным и неприветливым осенней ночью. И было удивительно тихо, лишь копошились и еле слышно шуршали осыпаемые каплями дождя листья чёрного шатра деревьев над головой.

Подхватив под руки очередную жертву, сопровождающие буквально потащили арестованного во двор. А у того мысли разбежались, рассыпались, расплылись, как на картинах импрессионистов краски дождливой улицы. Успеть хотя бы мысленно попросить прощения, вспомнить бледное, испуганное лицо жены, обоих сыновей и дочери. Невестка старшего на седьмом месяце беременности… Он был уверен, родится мальчик – внук. Ещё в голову лезла всякая чепуха, которой он старался, но не мог противостоять: «Лучше бы в лоб стреляли, а не в затылок, как убегающего… ещё миг и споткнусь, упаду в яму, а там ледяная вода… брррр…».

Свернули к металлической лестнице, ведущей на второй этаж. Только тут отважились снять повязку, да и то лишь для того, чтобы подняться наверх.

На тяжёлых металлических ступеньках был узорчатый рисунок дореволюционного литья, сделанный специально, чтобы не было скользко. Этот рисунок напоминал глазастого робота со звездой на лбу, который следил за ним с каждой ступеньки. Зря он забыл, поднимаясь по научной лестнице вверх, о всевидящем государственном оке, а оно, беспощадное в своей законности, не забыло.

С завязанными глазами его усадили на стул чьи-то сильные руки.

- Вы нам нужны как учёный, – сказал твёрдый и режущий голос.

Он вздрогнул: шёл 1938 год, третий год травли генетики и селекции. Ему, наиболее талантливому ученику создателя русского евгенического общества Николая Кольцова, предъявлено серьёзное обвинение в фашизме. Какой ржавый голос! Так и въедается!.. Он представил перед собой робота, того, что привиделся… на чугунных ступеньках.

- Простите, что не снимаю повязки. Так лучше. Зря дрожат ваши руки. Успокойтесь, всё позади. Вы похожи на Ивана Тургенева внешне… а знаете, о чём он мечтал больше всего? О своём Спасском-Лутовинове. Придётся и вам некоторое время помечтать, то есть побыть вдалеке от родных. Выпейте чаю, а потом перейдём к делу.

Чай был горячим, чашка обжигала пальцы, а от сладкого, которого он не пробовал вот уже год с лишним, в горле и в сердце заструилась непростительная надежда и жажда – жить. Вернулась прежняя гордыня.

- Пётр Павлович Белорозов, генетик, подхвативший главную идею труда основателя русской евгеники «Улучшение человеческой породы», так? – резал и кромсал сердце ржавый, вместе с тем очень твёрдый голос.

Он кивнул. Так как всегда был уверен, что нужно не только на идейном, но и на генетическом уровне создавать человека созидающего – HomoCreator. Созидатель жаждет новых открытий и достижений. И он проявит себя в самых различных областях науки, промышленности, сельского хозяйства, а это в свою очередь будет способствовать развитию творчества. Созидатель сумеет прокормить и воспитать многочисленную семью.

Он был, как и его наставник, категорически против агрессивных и насильственных мер: стерилизации, помещения в концентрационные лагеря, психбольницы или эвтаназии. Главной опасностью для развития добрых генов русского человека считал ограничение рождаемости.

- Евгеническое общество прекратило своё существование в 1929 году по предложению самого же Николая Кольцова.

- Знаю! Пусть с опозданием в десять лет, но вам предстоит продолжить свою работу в экспериментальной лаборатории. Главная задача: довести до конца теоретические труды по генетическому улучшению человека будущего. Вам будут предоставлены в неограниченном количестве данные со всего Советского Союза. Осмотревшись на месте, сделаете подборку нужных кадров. Их количество должно быть минимальным, а результат максимальным. Раз в неделю в заднем коридоре будут открываться две расположенные напротив друг друга комнаты. В одной найдёте всё необходимое, в другой заберут то, что вам не нужно. На правой стене своей спальни увидите нарисованное солнце, оно легко поворачивается, принимая ваши письменные требования.

- А моя библиотека?..

- Уже на месте. И ваша, и труды Общества евгеников по улучшению человеческой породы. Дана разнообразная подборка зарубежных монографий, многие из которых вам хорошо известны. Мы удивим англичан и американцев, когда выведем, пусть теоретически, «Наследственного гения», так ведь назывались труды последователя Дарвина Френсиса Гальтона, который рекомендовал применить искусственный отбор к людям. Учтите, время работает на вас и против вас. Чем скорее закончите, тем скорее ваше имя будет реабилитировано. Вернётесь в семью.

Петра Павловича привезли в непонятное место, провели по подземному ходу, потом, попрощавшись, приказали сделать пять шагов вперёд и снять с глаз повязку. С непривычки ослепил яркий свет. Он находился в просторном зале. Вдоль левой стены стояли шкафы с различными приборами для антропометрических измерений, столы с микроскопами и бинокулярами. В этой же стороне располагалась научная библиотека с готовой картотекой. С правой стороны размещалась кладовая реактивов и химической посуды. Тут же белела дверь с предупредительным знаком об опасности - она вела в экспериментальную лабораторию с приборами ионизирующего излучения. Объёмным выглядел научный спортзал. Далее располагались кухня, столовая, кладовая... А вот и его апартаменты: личный кабинет, скромная спальня, ванная. Ему, прагматику, всё это казалось чудом.

Вскоре в соответствии с планом прибыли помощники. Все они были молодыми мужчинами, правда, глухонемыми. Исправно поступал генный материал: клетки крови и тканевые срезы от прабабушек и прадедушек, бабушек и дедушек, родителей, детей из многодетных семей, из семей, в которых дети рождались от разных отцов, или от одного отца, но от разных матерей. В течение трёх с лишним лет шли непрерывные опыты и замеры однояйцевых и разнояйцевых близнецов различного пола, эксперименты по воздействию на хромосомы химических препаратов и радиации.

В конце концов Пётр Павлович попросил оставить его одного, ибо пришла пора глубоких раздумий: важно было, проанализировав результаты, сделать на их основе научные выводы, которые позволяли дать практические точные рекомендации по улучшению «человеческой породы».

В июне 1941 года загремела кровопролитная война с фашизмом, а ничего не подозревавший об этом учёный усиленно работал: составлял таблицы и чертил графики корреляции.

И вот итоги подведены, но про него и про его труд словно забыли. Напрасно он строчил одну за другой записки и опускал за солнечный диск. Вскоре из еды остались лишь одни консервы

Бесконечное ожидание становилось невыносимым. Не с кем было обмолвиться словом, соприкоснуться мыслями, утвердиться в собственной правоте. Забытый всеми учёный вбегал в тренировочную залу, начинал орать и швыряться мячами. Ему всё чаще казалось, что его огромный труд гроша ломаного не стоит, ибо в нём не хватает чего-то самого главного.

Однажды поступил совершенно дико: сам нарисовал иконы Божьей Матушки и Спасителя, которыми всё сильнее бредил и стал истово молиться, стоя на коленях в тёмной комнате, включив лишь одну лампочку настенного бра в виде красного сердечка. И привиделись ему родные: они выходили из углов, и обнимали его, и трогали обросшее дикой бородой лицо, и шептали нежно о том, что любят и ждут его... Он, опустошённый и просветлённый, приложился усталым лбом к тёплому сердечку и вдруг понял, чего не хватает всем его теориям и рассуждениям. Им не хватает тепла от той самой любви, которой всё и соединяется, да и хромосомы тоже в единое целое – в гуманного человека.

И воспрянул воспалённый мозг, руки схватили ножницы, быстро «обкорнали» седую бороду. Разум ожил, решив создать ни много, ни мало - эликсир любви,который сможет одухотворить «породистого здоровяка с резиновым сердцем», сделать добрым.

Он чувствовал себя средневековым алхимиком, действовал интуитивно, отвечая на один и тот же вопрос: «Почему это нужно?». Ссыпал, мешал реактивы. Увы, потом приходил похожий на него, только всезнающий профессор, который фыркал и разводил руками, мол, неправильно.

В очередной раз, двойник-профессор поднял палец, изрекая мудрость: будто лаборатория находится внутри священной горы, связана с нею через нарисованные иконы силой благодати. Теперь в истовых молитвах Пётр Павлович обращался не только к Господу и Божьей Матушке, но и к самой горе.

- Матушка, царица небесная, заступница, родившая Спасителя, и отдавшая Его на растерзание ради любви… ради человечности… Поступи так же, пожертвуй мной ради любви. Я, учёный-затворник и гора моя, ищем общее – Божью пристань, то есть Его любовь.

«Господи, я стал, как шаман, разговаривать с духами», - думал он лихорадочно и, не понимая почему, выходил за какие-то двери, соскребал лопаткой то глину, то мел, потом толок их, добавлял собственные слёзы, несколько капель уксуса, тридцать три ложки сахара, три килограмма крахмала, ровно пятьсот семьдесят пять граммов кофе, двадцать два грамма соли и ещё разные компоненты в строго определённых пропорциях.

Знающий профессор больше не приходил и не критиковал, смесь лежала внушительной кучей на столе. Оставалось лишь смешать её с водой.

Попробовал в отдельной чашке – эликсира не получилось. Смесь осталась холодной. Он это почувствовал, а потому рассердился, так рассердился, что сунул руку в тёплую, словно живую кучу, и сыпнул целую пригоршню в воду. Опомнился в тот момент, когда в просторной, как таз, кювете перемешал с водой всё без остатка, смахнул капли пота со лба и носа… и бессильно закрыл глаза. Интуиция просто орала в оба уха – не хватает ещё одного компонента. Вот только какого?

2.

В июне 1943 года полковник Фридрих фон Миллер получил странный пакет от русского резидента. В пакете находились микрофотографии тайных приказов и согласований на «Работы по выведению породистых коммунистов». Опыт подсказывал, что это ложный след вражеской контрразведки, но резидент в очередной раз положил в тайник «окурок», в котором пряталась микрокарта тайной лаборатории вместе с координатами её нахождения и шифром для открывания ворот и дверей. Вход в научный тайник прятался совсем неподалёку от его местопребывания, то есть у села Ляпунишки в районе оврагов, прозванных в народе Прорвой. К искусно замаскированным воротам вела извилистая шоссейная дорога, а сам проход был настолько просторным, что по нему вполне можно было проехать на бронетранспортёре.

Вместе с взводом разведки, освещая дорогу фонариками, добрались до лаборатории. Приказав капралу ждать его возвращения, осторожно вошёл в тускло освещённый бункер. Нажал вниз красный рычаг, створки двери бесшумно раздвинулись, и барон оказался в просторном зале лаборатории.

Размеры подземных коммуникаций удивили и поразили, оборудование было практически новым, залы пустынными. Неужели никого?

На столе кабинета, заваленного различными рисунками, лежала толстая красная папка и словно бы поджидала его. Миллер открыл, прочитал название: «Теоретические расчёты и практические рекомендации по генетическому созданию советского человека – созидателя». Сердце усиленно забилось. Он вытащил платочек, вытер пыль на стуле, присел и стал жадно просматривать лист за листом.

Вот «воришка в погонах» услышал шорох, поднял глаза и попросту обомлел, так как, хватаясь за горло, к нему приближался седой и косматый, похожего на безумного Пана, сумасшедший.

Пётр Павлович, увидев в своём кабинете человека, читающего его труды, в свою очередь обмер сердцем. Спазм так перехватил ему горло, что он махал руками, силясь хоть что-то сказать, и не мог.

Холеная рука незваного гостя выхватила вальтер. Грохнул выстрел. Схватившись за бок, сумасшедший призрак дико вскрикнул и упал.

Спрятавшись между шкафами, полковник подождал некоторое время, не появится ли кто ещё, а затем взял красную папку, вышел из лаборатории и, подняв красный рычаг вверх, закрыл дверь.

Придя в себя, раненый затворник долго не мог понять, что с ним стряслось, почему у него сбоку груди расплывается кровавое пятно.

Всё происходящее казалось очередным сном, но в кабинете заветной папки не было. Неужели в лабораторию впрямь кто-то проник? Взялся было искать двери, которые вывели бы наружу, но только зря потерял время и силы. Испытывая слабость, покрываясь испариной и зажимая правой рукой рану, Пётр Павлович скорее чисто автоматически, не повинуясь разуму, дотащился до технического холодильника, где в кювете хранился раствор, открыл дверцу и опустил в ванночку горящую огнём, перепачканную в кровь руку. И тут случилось непредвиденное. Пальцы отпустила боль, а из кюветы поднялось розовое, похожее на цветок облачко.

- Нашёл, я нашёл последний компонент! – забормотал неутомимый исследователь, чувствуя новый прилив сил. - Нужна моя кровь… ха-ха-ха, как просто… всего лишь моя кровь… Та-ак, запомним, это открытие я сделал 17 июля 1943 года.

Собрав в кулак остатки силы воли, он вытащил кювету из холодильника и поставил на стул. Сердце учащённо билось, перед плавающим взором сияли удивительной небесной синевой широко распахнутые, счастливые глаза жены - Насти поры его влюблённости, как раз в тот момент, когда они делились друг с другом первыми неумелыми поцелуями и своими мечтами.

– Я люблю тебя, дорогая, хочу только одного, чтобы эту любовь сохраняли наши потомки. Я знаю, голубка, ты ждёшь от меня подвига, - покачал головой с тихой грустью и, сжав скальпель, твёрдой рукой вскрыл вены на левом запястье, которое сунул в раствор. – Мы обязательно встретимся, и ты мне расскажешь о наших детях и внуках.

Угасающему взору Петра Павловича виделись розовые клубы пара, всё гуще наполнявшие лабораторию. Падая, он опрокинул тяжёлые бинокулярный микроскоп и термостат. От удара лопнула труба, и оттуда полилась вода.

3.

Скрадыватель времени, разработанный китайскими магнитологами, позволял перелетать в нужную точку планеты очень быстро и с минимальной тратой энергии. Любое количество людей, любой груз переносило магнитное поле на основе антигравитации. Делалось это просто. Нажималась соответствующая кнопка вызова, заказывался маршрут, обеспечивалась его безопасность, готовилось магнитное поле. Когда коридор был готов, то происходило перемещение. Мощные электронные биометры мгновенно приподнимали и опускали, отводя в сторону точки пересечения с другими маршрутами. Допустимо было перемещение вместе с машиной, с домом.

Естественно, это открытие послужило возникновению сезонной миграции больших масс населения. Скрадыватель времени дал возможность жителю Арктики объясняться в любви невесте из Антарктиды, назначать ей свидание в кафе «Белый медведь». Коэффициент ближнего перемещения был равен одной тысячной, а дальнего – вплоть до скорости света.

Шёл 2205 год. Население Земли к этому времени перевалило за тридцать миллиардов. Перемещение во времени, открытое ещё 11 лет назад, буквально спасало Землю. Нашлось много желающих продолжить свою дальнейшую жизнь в другом времени, в прошлых эпохах, несмотря на так называемый «Закон муравьихи» - оказался на новом месте, обломай крылья, то есть забудь дорогу назад. В те далёкие времена оставались свободные земли, пригодные для жилья, где можно было пообщаться с живой, не искусственной Природой. Вошло в моду перемещение в Сибирь, тундру, то есть в бескрайние и дикие места Советского Союза: бежали от сутолоки цивилизации в спокойное, «застойное» брежневское время.

У успешного учёного-генетика Кроссина Говвера с каждым годом всё сильнее портилось настроение от разочарования, которое он испытывал из-за дочери Аллелии. На самом деле учёного звали Павел Петрович Белорозов, но так как он долгие годы исследовал влияние кроссинговера на аллельные и неаллельные гены, то, соответственно, приобрёл прозвище. Дочь с самого рождения звалась Аллелией, так решил отец, а мать согласилась с пожеланием мужа.

Кроссин Говвер изучил массу соответствующей литературы, прежде чем жениться и завести потомство. Ему хотелось, чтобы дочь уродилась здоровой, с мощным иммунитетом, была породистой, то есть выведенной им – отцом.

Каждый знает, для чего нужна родословная у собак, по которой можно проследить наследственность животного во многих поколениях, но почему-то люди совершенно не заботятся о собственной родословной. Именно этим вопросом и занимался учёный. Он решил перенастроить взаимоотношения людей, серьёзно считая, что супружеские пары надо тщательно подбирать, основываясь на геномах их предков. А для этого попытался разработать доступный определитель генетического соответствия партнёра. Ведь сумел же в своё время натуралист Жан Батист Ламарк создать понятный и доступный определитель растений, которым пользуются до сих пор.

Математические и экономические возможности стали теперь совсем другими. Смешно было читать о том, как американский генетик Томас Морган попросил для научного исследования закупить группу шимпанзе, а у Королевского учёного сообщества, видите ли, не нашлось денег. Поэтому мушка дрозофила долгое время являлась основным объектом исследования. Говвер помнил ядовитенький анекдотец на эту тему, мол, отказ в финансировании пошёл только на пользу науке, ибо на мушках Морган и открыл законы сцепленного наследования в хромосомах.

Как это далеко! Как каменный век… в истории человечества. Наука шагнула вперёд. Известны местоположения определённых генов, стало просто вырезать участок ДКН с нужными признаками у одних организмов и внедрить их в геном других. Ещё в 1978 году методом генной инженерии научились получать инсулин из трансгенного, то есть специально сконструированного штамма бактерий кишечной палочки. Всего из кубометра жидкости с такими e-colli стали получать инсулина столько же, сколько из 16 тысяч килограммов поджелудочных желёз свиней.

Не сразу Павел стал Кроссином Говвером. Вариабельность аллельных пар была просто огромной, ведь он пошёл по пути, противоположному основателю генетики чешскому монаху Грегору Менделю. Тот выбрал один признак и на практике проверил, как он наследуется из поколения в поколение, проверил особенности независимого наследования двух признаков…трёх и всё. Молодой генетик выбрал другой путь, а именно стал исследовать зависимое наследование и готовить руководство этой зависимостью, чтобы у индивида закреплялись в хромосомах и проявлялись наилучшие признаки.

Сравнивая себя с великими кинактёрами и героями прошлого, Павел Петрович находил, что он внешне похож на далёкого, времён ещё XIX века русского писателя Ивана Тургенева. Из естественников эпохи научного возрождения его интересовали французские учёные Жорж Кювье и Луи Пастер. Первый тем, что обладал трезвым умом и колоссальной работоспособностью. Исследуя общее, открыл частное, а, наблюдая частное, мог предвидеть общее. Ведь это Кювье, глядя на косточку, воспроизвёл животное и объяснил, почему оно должно быть именно таким. А Пастер прививками, как щитом, на века закрыл человечество от множества эпидемий.

Работа отнимала много времени у молодого человека, а ведь нужно было устроить и своё семейное благополучие, а потому параллельно научным исследованиям Павел пытался наладить личную жизнь. Вот будет потеха, если у учёного, который занимается наукой по подбору оптимального партнёра, чтобы дать превосходное потомство, вдруг произойдёт сбой. А такое вполне возможно, ведь он не знает своей родословной хотя бы до десятого колена. Чтобы не опростоволоситься, решил жениться на той девушке, у которой в результате исследований окажется наиболее здоровый подбор хромосом и… глубинная родословная.

Дал соответствующее задание своим лаборантам и младшим научным сотрудникам. За год были проанализированы миллион шестьсот сорок восемь объектов. Среди них наиболее здоровыми с родословной до шестого поколения оказались двадцать два человека. Из шести девушек он выбрал белокурую немочку из состоятельного рода, живущую в замке. На стенах этого замка висели портреты предков как по отцовской линии, так и по материнской, равной… аж десяти поколениям. Подумать только, но она была единственной с такой глубокой родословной. И он решил – это судьба.

Её звали Аделина. Старинный немецкий род, древнее имя в переводе с германского - благородная. Всё подкупало. Да и синеглазое личико было утончённым, прелестным, просто фарфоровым, аккуратно обрамлённым округлой, льняного цвета шапкой волос.

Соединить воедино «сумрачный германский гений» и широту души, русскую отвагу, умение находить выход из любой, самой безвыходной ситуации, что может быть лучше.

Будущий жених приступил к решению личных проблем и рационально, и по-русски широко. Он послал будущей невесте антропометрические данные, свою ДНК, а ещё корзину алых роз с записочкой, в которой очень витиевато изъяснился строкой письма Онегина: «…Желать обнять у Вас колени, и, зарыдав у Ваших ног, излить мечты, признанья, пени, всё, всё, что выразить бы мог».

Ему ответили скупо: «Приезжай!»

Из предложенного плана свадьбы Аделина вычеркнула полёт на воздушном шаре и спуск на байдарках по бурным рекам Сибири. Объяснялось просто – опасно. Зато предложила посмотреть на Луне кратер, названный именем героического предка Фридриха фон Миллера, воевавшего триста лет назад с проклятым большевизмом вместе с Китаем и Америкой.

- Мой прапращур, вернувшись, остановил ненужную войну, заявив, что Советский Союз, страна дикарей, слишком уж велика, она попросту проглотит немецкую арийскую расу. Мы, потомки, ценим это.

Как же невесте шёл серебристый скафандр! Он любовался на слегка подсвеченный, ещё более белокожий лик, бездонные синие глаза, что смотрели одновременно томно и бесстрашно, на тонкие розовые губы, которые слегка улыбались. Она была так воздушна, так изящна, что обескураженный жених мигом забыл о тесноте своего скафандра, о том, что ему, по всей видимости, перепутали ароматы радости. Он не любил сладковатого и плотного духа королевской лилии.

Путешествия туристов на другие планеты практиковались давно. Аделина отказалась от свадебного Лунера, предложила полететь на более скромном панорамнике, заявив, мол, он лучше, потому что имеет независимую прозрачную кабину, со сферическим обзором, кроме того, не нуждается в лётчиках. Чтобы насладиться самыми различными видами Земли и Луны, растянули перелёт на полчаса: должны же они, в конце концов, нацеловаться вволю.

В вечной темноте само собой включилось ночное зрение. В лунном грунте утопали, как в тёмно-сером снегу. Антистатик отталкивал пыль, а потому одежда всегда оставалась чистой и блестящей. Нагулявшись, сели в шарообразный антигравитат и понеслись в нужном направлении. Навигатор вилял между лунными горами и кратерами, пока не заставил притормозить над огромнейшей воронкой кратера, имевшего вид удлинённого овала.

И тут руки невесты обвили ему шею. Глаза Аделаиды стали исступлёнными, в них промелькнуло что-то животное, лицо же оставалось белым, напряжённо-испуганным.

- Расстегни и снизу молнию на моём скафандре, - она проговорила слегка дрожащим голосом. – Я хочу от тебя ребёнка, сейчас, немедленно…

Молодому, пылкому романтику всё тогда показалось необычайным. Он был просто счастлив, а потому на обратном пути не вникал в смысл того, что лепетала Аделина, положив прелестную головку ему на плечо.

Оказывается, так называемая лунная брачная ночь являлась традиционным обрядом, которому следовал весь род Миллеров.

- К кратеру прилетали моя мама, бабушка, прабабушка и прапрабабушка. Понимаешь, для меня это очень важно!

Он слушал и не слушал, вспоминал, как проваливалось, ухало в сладкую пропасть тело, как они потом плавали, толкаясь и хохоча, в невесомости.

Свадебное путешествие, брачная ночь и медовый месяц длились ровно два часа. После этого новоиспечённый муж вернулся к себе в лабораторию, в Россию. Он, конечно, не барон, но и не баран. Если получится разработать и ввести в компьютер программу оптимального подбора партнёров, то тысячи и тысячи семей будут сохранены.

Павел Петрович не был первым, решившим спасать человечество. Его спасали многие, придумывая лекарства, прививки и прочие способы борьбы с болезнями. Он отличался от остальных тем, что разрабатывал программу уничтожения болезней на генном уровне, трезво считая, что человеку пора прийти на помощь природе в подборе наиболее здоровых сообществ и популяций для климатических сред обитания такого большого ареала, как Земной шар.

Аделина настояла на том, чтобы родившаяся дочь носила фамилию Миллер, ведь она родовая баронесса. Зато согласилась на имя, которое предложил муж.

Аллелия фон Миллер росла прелестной белокурой девочкой: умной, аккуратной и удивительно исполнительной.

Кто не знает шотландской песенки: «Купите лук, зелёный лук, петрушку и морковку, купите нашу девочку, шалунью и плутовку».

Воистину Павлу Петровичу, который мотался по Земному шару, обматывая его путями и маршрутами то так, то этак, будто сине-зелёный глобус нитками, было ужасно некогда. Собранные данные нуждались в обработке, сравнении с данными других лет, других климатических районов.

А потому он с дочкой виделся редко. И в эти драгоценные минуты ему хотелось видеть свою милую малышку именно шалуньей и плутовкой, носить на спине, чтобы мама «купила у него горшочек», лихо плясать русскую «матаню», а то и ползать с ней на коленях, изображая лошадку. А ещё ему хотелось подарить малышке что-нибудь вкусненькое, например, плитку чистого, пусть очень дорогого, но настоящего шоколада.

Увы, по мнению матери, так раньше делали дикари, люди неблагородной крови, баронессе быть шалуньей и плутовкой не пристало. Некрасиво баронессе пачкать лицо и одежду шоколадом.

Аллелия, как и мама, всегда была разодета в пух и прах – настоящий прелестный куклёнок. Питалась дочка по особому, разработанному специально для её организма рациону, занималась плаванием, гуляла с няней в парке, строго по времени принимала пищу, в одно и то же время ложилась спать. Появится свободная минутка, рванётся папа в родное гнёздышко, да только свидеться им не получается – девочка в танцзале или музицирует.

Бывало, что везло. Его ненаглядная Аллелия, пушистый одуванчик, была свободна. Она никогда не выбегала ему навстречу, не кидалась на шею, не целовала, не кричала радостно: «Ура! Папочка приехал». Увидев отца, отстранялась от его бурных ласк, морщилась на восторженные крики и поспешно нажимала ладошкой красную кнопку вызова. Появлялась мама, они обе делали приседания и кланялись, а затем дочка протягивала ему так называемую телеброшюру с «Правилами поведения отцов баронесс».

- Изучим и не будем нарушать, - ровным голосом говорила дочь, качала кукольной головой и исчезала. Ведь по правилам он теперь обязан был пройти к жене в спальню.

Бесконечные правила связывали широкую натуру Павла Петровича по рукам и ногам, но он не сдавался. Пробовал вести себя бурно, возмущаться, мол, бароны – что монашки – чёрные вороны. Нельзя же жить одними условностями, правилами и предписаниями. Детство – вольная пора, а семья, на то она и семья, чтобы играть и баловаться.

- Какие-то правила! Раньше люди вольнее жили. Взгляни вот сюда, на записи моего прапрадеда: «Нас отец, бывало, разбудит в четыре утра – на Дон, на рыбалку – авось потом, мол, отоспитесь. Научил окуней и щук ловить. Разрешал нам с братом по очереди внедорожником рулить, пока туда и обратно ездили. Иван-чай пили. На лесной поляне рвали и заваривали. В заливных донских лугах траву косили на сено. Сушили, делали из него шалаши и жили возле речки. Сестра козу доила! Отец ей привёз, чтобы настоящего молока попила. А сколько играли в волейбол… в водное поло… сколько на велосипедах гоняли наперегонки, на воздушных шарах летали. А ещё он нас в старинные храмы водил, молитвам учил».

Увы, для девочки всё это считалось опасным, кроме того не соответствовало званию баронессы.

Дочь даже не догадывалась, что отец, когда грустил по дому, когда его охватывала тоска, включал личную программу «Мои родные» и наблюдал за тем, как она занимается фехтованием, танцует, плавает в бассейне. Аллелия была очень похожей на мать, но превосходила её в гибкости своего тугого тела, лучше танцевала, лучше плавала по показателям. Следуя японскому правилу – доводить то, что умеешь до совершенства, девочка упрямо, но точно следовала тому, что ей предписывали учителя, тренировалась, доводила любое упражнение до совершенства. Её здоровье превосходило здоровье матери на 2,4 балла. В точных науках была куда способней матери, решала вдвое больше задач, особенно ей давалось черчение, понятие объёмности. Ей было чем порадовать родителей, но как же часто она огорчала отца, обижала его.

На десятилетие привёз игривого щенка, спаниеля королевской породы, попытался торжественно вручить, за что схлопотал от именинницы выговор. Оказывается, по правилам из собак в замке можно заводить лишь мраморных догов, и это дозволялось только хозяину, то есть кому-то из баронов Миллеров, членов мужского пола.

Павлу Петровичу присвоили звание доктора наук, в научных кругах прозвали Кроссином Говвером. Профессору приходилось читать лекции в самых разных уголках Земли. Когда редко бываешь дома, то семейный час начинает перешагивать через твои представления о времени. Ты едешь в радужных надеждах, думаешь, как начнёшь обниматься с дочуркой, везёшь ей огромную куклу Анфису ручной работы, а она, успевшая неизвестно когда вырасти, уже отнесла вместе с мамой куклы и игрушки в мусорный ящик, решив прагматично, что они больше не нужны.

Как ему ни претило, полистал правила для отца, а там говорилось о брате, который нужен сестре. Ухватился за это, как утопающий за соломинку, может быть, с сыном у него получится найти общий язык. С правилами не поспоришь, а потому Аделина вскоре понесла.

И потеплело на душе у Павла Петровича, появилась надежда на то, что с появлением брата Аллелия переменится, станет более душевной и добросердечной. В ней обязательно проснётся материнский инстинкт. Живой малыш – не кукла, требует ухода и внимания. Его надо жалеть, с ним придётся возиться: подлаживаться под другой, человеческий режим…

В очередное возвращение жена объявила ровным и достаточно холодным тоном о том, что по новой системе правил Совета замка, она приняла решение больше детей не иметь, дабы не испортить фигуры и не состариться раньше времени, а потому избавилась от ненужной беременности.

«А как же братик?» – хотелось напомнить ему, но его уже не было, а значит, и говорить не о чем.

Аллелии в замке не было: белокурая куколка отправилась в Канаду совершенствовать французский язык и англо-американские наречия.

- Прости, я сейчас же улетаю в Антарктиду, хочу месяц пожить среди императорских пингвинов.

- Подожди, - опешил он. - Дай мне, пожалуйста, час времени… хотя бы пообедать, собрать кое-что из своих вещей...

- Хорошо, у тебя ровно тридцать пять минут.

Аппетит пропал. Собираясь с мыслями, Кроссин Говвер бродил растерянно по красивому мраморному полу замка и зачем-то разглядывал старинные одеяния на портретах, потом глаза наткнулись на медную табличку, висящую на дубовой двери кабинета. Казалось, его привела туда рука судьбы. Просторная и очень высокая комната была уставлена полированными дубовыми шкафами с книгами и манускриптами. На столе, рядом с чугунными, покрытыми блестящим чёрным лаком часами в виде бюста Бисмарка, в прозрачной пластмассовой коробке лежала красная старая, затёртая папка с наклеенной бумажкой, на которой русскими буквами было написано: «Теоретические расчёты и практические рекомендации по генетическому созданию советского человека – созидателя». Профессор прочитал и ахнул, ведь это та же тема,… его… разработанная… в 1942 году… почти три века назад… стоит только убрать слова о советском человеке. Как же бешено заколотилось сердце! Да! 1942 год, а сейчас 2222. Уже тогда его однофамилец, мало того, учёный, имеющий те же инициалы, возможно, родственник, желая вывести советского созидателя, сумел вывести арийскую расу. Только где же она – эта порода? Полегла в мировой войне? Нет-нет, война началась раньше, а чтобы вывести новый тип человека, нужно не одно десятилетие.

И вновь Кроссин Говвер бродил по богато и красиво убранным залам, только теперь внимательно всматривался в лица и находил, что с каждым новым портретом, особенно по женской линии, происходили явные улучшения. Так вот в чём дело! Его совершенная жена – практический продукт той деятельности, над которой его лаборатория генетики бьётся который год. От таких мыслей профессор просто задохнулся, растерялся, а затем дико захохотал.

- Двадцать лет потрачено на то, что уже найдено другим генетиком, более гениальным. Мало того, за триста лет теория проверена практикой на примере рода баронов Миллеров. Мне остаётся всего лишь снять сливки с этого, проверенного временем, научно обоснованного проекта, то есть создать общедоступную для каждого индивида программу.

Он хохотал, но радости в сердце не испытывал. Наоборот, вышел в зал и тупо уставился на юный портрет своей совершенной во всех отношениях жены.

«Почему же тогда я не хочу, чтобы Аллелия походила на мать? – мучительно размышлял он, потирая усталый лоб. - Всё на самом деле не так просто, как я решил. Практика указала на явную взаимосвязь: чем совершеннее становится тело и расчётливей ум, тем холоднее сердце и мельче душа. В погоне за породистой внешностью забыли о душе. А ведь забыть о душе - значит забыть о Боге. Жена моя – совершенство, но совершенство бездушное – холоднокровное. Получается, наши теоретические расчёты выводят такую породу людей, которая эволюционно со временем опускается до уровня амфибий. А разве у лягушки или у саламандры есть душа?»

Метнулся в кабинет, открыл пожелтевшие от старости листы, в самом конце нашёл то самое сомнение об отрицательных последствиях эксперимента, которое всегда сопровождает настоящего учёного.

«Так и есть. И мой предок тоже пишет о самом главном, с чем не поспоришь… об отсутствии в данном эксперименте химии любви. Внешне и по здоровью, и по уму человек совершенен, но без любви – это не человек, а кукла. Без любви совершенствуется эгоистичный индивид, зато исчезает человечность со всеми своими притязаниями, недостатками и достоинствами, с умением жалеть и сострадать, плакать и совершать безумные поступки.

И триста лет назад, и сейчас одно и то же. Как же он не понял сразу – каждому совершенству ещё необходим эликсир любви, кувшинчик хрустального счастья».

- У тебя ровно минута, - ровным и спокойным голосом напомнила жена. – До свидания, дорогой.

Этого времени оказалось достаточно, чтобы Павел Петрович вспомнил и осознал слова Льва Толстого: «Никогда не поздно начать всё сначала». Он не приставит пистолет к виску, не напьётся в хлам, просто вернётся назад, в прошлое, где найдёт милую, родную, русскую простушку-хохотушку, и пусть она, свив уютное семейное гнёздышко, родит ему ту самую «шалунью и плутовку», похожую лишь на саму себя. А с опытами по выведению породистого арийца покончено. Человек – это золотая середина, оптимальный баланс души и тела.

- Прощай, дорогая!

Он нажал зелёную кнопку на чипе, повернул стрелку таймера переноса во времени на минус 250 лет и твёрдым голосом проговорил:

- Хочу оказаться там, куда хотел вернуться мой отец, куда меня зовут голос крови и душа.