Баба Зина

Звонок застал ее в прихожей. На пороге стоял белобрысый паренек с кипой бланков.

– Вам письмо. Заказное, – объявил он, застенчиво улыбаясь.

– Письмо? – удивилась Нина, взглянув на часы: начало восьмого. – Мне?

– Если вы Ненашева Нина Валерьевна, то вам, – уточнил паренек и снова улыбнулся.

– Ненашева, Ненашева, – забормотала девушка, соображая, что остановка через два квартала, и надо бежать сломя голову, иначе опоздаешь, и директриса Клавдия Васильевна, из-за непреходящей любви к нарядам ярко-синего цвета и вздорного нрава получившая у учеников прозвище Синее Пламя, съест живьем.

– Так что, – нервно спросил рассыльный. – Расписываться будем?

И он протянул какие-то бумаги, одновременно указывая пальцем, где надо расписаться. Руки его дрожали.

– Что с вами? – спросила Нина, к своему неудовольствию слыша за спиной хриплое и частое дыхание. Ну вот, опять. – Не волнуйтесь, пожалуйста, – сказала она, – эта собака… так… она не кусается.

Вместо ответа парень выхватил из рук девушки свою тетрадь и скатился по лестнице. Кажется, он все-таки испугался.

Нина попыталась сунуть конверт с письмом в карман, но не успела – его перехватила бдительная псина, и письмо в мгновенье ока исчезло в собачьей пасти.

Полупрозрачная огромная собака неопределенной пегой масти жевала.

– Слушай, а вдруг это что-то важное? Давай, почитаем, а? – и Нина протянула руку, ухватив за бумажный уголок, еще торчавший из огромной слюнявой пасти. Обычно такой номер не проходил. И на этот раз собака заворчала и быстренько растаяла в воздухе. Письмо она забрала с собой – в руке остался лишь маленький клочок.

– Ну, забыла я молока вчера купить… – проговорила Нина, отступая к двери. – Ну, просто забыла, понимаешь?

Вслед ей раздался знакомый грозный рык, после чего дверь захлопнулась с такой силой, что дрогнуло стекло в окне на лестничной площадке.

К остановке она подбежала, когда маленький скособоченный пазик уже отчаливал. Нинка рванула, опасно скользя по обледенелой тропе, и закинула ногу на плывущую подножку.

– Не дави, не дави, сам еле держусь, – заволновался дедок в потертой шубе.– Ну, чего прицепилась? – ворчал он, тесня ее локтем. – Не видишь, народу сколько? Давай, вытряхивайся, жди следующий.

– Дедуль, ну, нельзя мне, опаздываю я… – умоляюще прошептала девушка, и привычные слезы мгновенно закипели у нее на глазах. Плакса. Бабушка ее так и называет. Ну да, чуть что – и в тихие, какие-то заячьи рыдания.

Автобус вздрогнул на повороте и начал буксовать. Нинка с соседом вцепились друг в друга мертвой хваткой утопающих.

– Эй, передайте там, пускай дверь закроют, – крикнул кто-то вглубь, – Сейчас пассажиры вываливаться начнут! И сквозняк!

Где-то над ухом Нинки зашуршало, и металлический голос скучно сообщил:

– Заднюю дверь заклинило. Следующая остановка – улица Краматорская.

– Крематорская, – жизнерадостно подтвердил дед, дыша луком. – Дверь у них заклинило. У людей скалаторы и поезда в метрах бегают, а тут корыто корытом. Того гляди, опрокинется и кирдык!

– На этом ездить, сначала завещание написать надо, – полузадушенно подтвердили с верхней подножки из вороха шапок, капюшонов и платков. – Вот жизнь. Двадцать первый век на дворе.

Все шло как обычно. До Заводской автобус едва полз, скрипя и в самом деле грозя завалиться набок. На площади большая часть пассажиров вышла, топая затекшими ногами и дуя на озябшие руки. А до школы, где работала Нина, пути было еще с четверть часа.

Она плюхнулась на освободившееся место и стала смотреть на проплывающую за окном череду заснеженных многоэтажек.

…Когда Нина подбегала к школьному крыльцу, было уже две минуты девятого. Она взлетела по лестнице, на бегу раздеваясь. Первым был шестой «а»? Или «б»? Нет, у тех по средам. А сегодня… Черт, а что у нас сегодня?..

– Ниночка Валерьевна! – ласково улыбаясь, окликнула ее завуч, милейшая Марина Сергеевна. – Как удачно, что вы пораньше, – радовалась она. – С елкой так много хлопот. Представляете, оказывается, никто вчера не удосужился развесить фонарики, только достали из кладовой, с тем и бросили. Хорошо, хоть не подавили…

В спину как будто потянуло ледяным сквозняком. Маленькая заколка-черепашка на затылке показалась такой тяжелой, словно была сделана из камня. Нина стала медленно поворачиваться.

– Фонарики? – переспросила она. – Елка?

– …В костюме Деда Мороза не хватает пояса. Надо бы что-то придумать и еще найти подходящий мешок для подарков. Старый брали для соревнований на летней площадке… Да! Не могу найти микрофон…Вы не видели? Еще вчера искали вместе с Марчуком.

Нина тихо ахнула: «Да, ведь сегодня же елка!» И на последнем педсовете ей поручена роль Снежной Королевы. Надо же было сшить костюм, выучить роль… Как она могла забыть, башка дырявая! И девушка осела на стул, прижимая к себе сумку с планами. Вчера это была папка с поурочным планированием. А теперь – она заглянула – в сумке оказалось платье Снежной Королевы, сшитое, отглаженное и аккуратно сложенное. Несколько мгновений Нина разглядывала неожиданную находку. Ну, конечно, это бабушка, снова она ее выручила.

…Баба Зина умерла два года назад, скончалась от болезни сердца в районной больнице. А по возвращении с похорон, осунувшаяся от горя девушка обнаружила ее сидящей в любимом старом кресле. Сложив руки на коленях, бабушка смотрела на нее так же, как и всегда – строгими, но добрыми глазами.

…– Купи молока, будь любезна, – сказала бабушка, едва Нина открыла глаза, вынырнув из обморока.

И как-то Нинка быстро поверила. Ведь бабушки всегда было так много в ее жизни. Родители погибли давным-давно, а она была рядом. Читала ей первые книжки, водила за руку в школу. Стирала, гладила, убирала, варила суп. А еще она отслеживала звонки и корреспонденцию, ограждая любимую внучку от нежелательных контактов.

В этом доме всегда была бабушка, и этим домом всегда была бабушка.

– Ты без меня не выживешь, – внушала она внучке. – Растяпа и рохля, нет, не выживешь, пропадешь.

Баба Зина умерла, а потом вернулась, и в квартире номер семнадцать стали происходить невероятные вещи. Сама собой зажигалась плита, взлетала кастрюлька, нож принимался деловито кромсать овощи, швабра елозила по полу, белье в назначенный срок выползало из шкафа и отправлялось в стиральную машину, журчал водой кран, отмывала посуду губка, исходя пеной … Добрый домашний дух поселился в доме и щедро творил чудеса. Не покладая рук, вкалывала невидимая Золушка. Любимая бабушка, Нинин ангел-хранитель. Все знает, все умеет и никогда не оставит.

Правда, иногда баба Зина бывала не в духе, и тогда вместо нее появлялась огромная псина, а порой из-за шкафа выползал, празднично блестя чешуей, длиннющий питон с каким-то мертвенным, равнодушным взглядом… Его Нина особенно боялась.

Но в общем, это была вполне мирная бабушка. Визитерам она показывалась неохотно. Разве что нужно было перехватить письмо или телеграмму. А потом Нина влюбилась в школьного физика Алешу Никитича, а он, такой простой, возьми да и загляни в гости. И кажется, бабушке он не понравился. Потому что на него сначала неожиданно упала книжная полка, а потом прицельным выстрелом полетел свисток от раскаленного чайника. И девушка поняла, что на гостей в ближайшем будущем лучше не рассчитывать.

В конце концов, учительница третьей средней городской школы Нина Ненашева, обласканная отсутствием хозяйственных хлопот, привычно заледенела в своем одиночестве. И, робея нарушить его, стала жить той тихой, почти старушечьей жизнью, которую создавала для нее баба Зина.

А тут еще обидевшийся физик пустил слух, что через ненашевский дом проходит аномальная зона, которая возбуждает зловещие геопатологические процессы и самым пагубным образом действует на его обитателей. Народ посмеялся, но посматривать стал косо. Определенно чего-то не то с этой Ненашевой. Друзей не завела, в гости не ходит, к себе не зовет, с работы сразу домой. Странная она какая-то.

Между тем, Мария Сергеевна уселась и принялась листать сценарий, перечисляя:

– Так. Дед Мороз. Физик. Боже мой, а не Дед Мороз. До того субтильный! Снегурочка Павленко из десятого на полголовы выше. Но все-таки мужчина и бас. Намотаем-ка на него пару простыней, а? Будет попредставительней, как считаете? Жаль, физкультурник уволился, а какой Дедушка был… Так. Три зайца, пять снежинок, волк и лиса, баба-яга, Снежная Королева... Где же все-таки микрофон? – И завуч выбежала из учительской, велев Нине присоединяться.

…А ничего Нинка была не странная. Ей бы смелости побольше. Чтобы однажды подойти к этому умному, но очень уж ироничному Алеше Никитичу и рассказать о своей любви. И о бабушке. Да разве ж хватит духу такое рассказать?

***

Все уже было готово. Стулья расставлены. Шторы опущены. Елка стояла в центре зала, тихая и таинственная. Детвора, наряженная в разнообразные костюмы, перешептывалась, сидя на своих местах, а позади, у стенки, как водится, теснились взволнованные родители.

Отплясали зайцы, пронеслись веселой стайкой девочки-снежинки. Снежная Королева пряталась за портьерой у входа и злорадно рассматривала дебютантку Снегурочку. Смущенная, худенькая и конопатая Валя чувствовала себя на сцене неуютно, вертелась у елки и традиционно выспрашивала у малышей, отчего это задерживается Дед Мороз? Дети жались и отмалчивались. Тогда Снегурочка призвала на помощь лису с волком – те признались, что, мол, слыхом ничего такого не слыхивали, а волк доверительно посоветовал обратиться к Бабе-яге и хитро подмигнул в зал. Аудитория оживилась, почувствовав интригу.

Следующей была Баба-яга в исполнении одиннадцатиклассника Сани Мартынова. Эта скрюченная старушка с дрожащими руками и коричневой сморщенной рожицей изрядно повеселила Нину.

– Не в курсе, лапочка, не в курсе, – пробасила бабка в ответ на вопрос о пропавшем Деде Морозе. – На что мне какой-то дед? Я больше по маленьким деткам, – с этими словами она обернулась к сидящей ребятне и так хищно клацнула великолепным набором молодых зубов, что одна из девочек взвизгнула. – А ты, яхонтовая, – не обратив внимания, продолжала Яга, – попробуй к Снежной Королеве. Она, конечно, дама правил строгих, но авось войдет в положение. Ежели не заморозит.

– Забот полон рот, – ворчала она, обходя сцену и воровато оглядываясь. – Баньку истопи, печку раскочегарь, кота накорми, себя не забудь. А тут хватают девоньку, красавицу под белы рученьки, ведут на допрос… Елка у них. Уй, басурмане… – И уходя, Баба-яга изловчилась и цепко сгребла одного из мальчиков-зайчиков, сидевших сбоку от сцены. Зажав орущего малыша под мышкой и проявляя несвойственную старшему поколению резвость, она припустила к выходу.

«Эх, жаль, комплекция не позволяет, – подумала Нина, провожая взглядом убегающую диверсантку. – Что бы этой Яге изъять из толпы еще с пяток особо склочных педагогинь, да, и еще вон ту родительницу – крашеную даму с наглым взглядом базарной торговки». В прошлом месяце она чувствительно наступила Нине на ногу и даже не извинилась.

Когда зал успокоился, и слегка помятого, но страшно довольного зайчика посадили на место, пришла очередь Снежной Королевы. Она отыскалась с помощью поэтического заклинания, произнесенного робеющей Снегурочкой.

Королева вплыла в зал под восхищенное перешептывание детворы. Только их можно было обмануть нарядом из старой занавески и короной из фольги. Но ноги у Нины были легки, плечи расправлены, взор ясен, а на губах сияла торжествующая улыбка. Хотелось, раскинув руки, кружиться и лететь куда-то на крыльях всемогущего ветра – в неведомую, сверкающую ледяными самоцветами даль.

– Помогите, уважаемая Снежная Королева! – взмолилась Снегурочка. – Взмахните вашей волшебной палочкой, пусть на миг отступят колючие вьюги и непроглядные ночи, пусть примчат сюда быстроногие северные олени Деда Мороза!

– Где ж это видано, – пожала плечами Снежная Королева, – чтобы отступали вьюги? Ну, вот еще! Декабрь на дворе.

– Да что же с нами будет? – продолжала, согласно сценарию, прилежно причитать Валя-Снегурочка. – Пропал наш Дедушка Мороз, некому нам елочку зажечь, праздник встретить, детишкам подарки подарить!

– А мне какое дело? – смеясь, спросила Нина.

– А? – растерянно икнула Снегурочка. Глаза ее выражали готовность тут же просуфлировать забывчивой учительнице нужную реплику.

– У-у-у, заморо-ожу… – протянула Снежная Королева, приблизив свое лицо к Валиному. – В ледышку превращу-у!

Валя отступала, подняв брови и приоткрыв в изумленной гримасе рот. В зале наступила тишина. Родители, столпившиеся у стены, учителя, зайцы, снежинки, уже развоплотившийся Мартынов, выглядывающий из-за портьеры. Елочка, метр семьдесят, купленная завхозом на ближайшем рынке, облезлые игрушки, ковровая дорожка с проплешинами… Учительница Нина Ненашева… Что она делает в этом балагане? Она же никогда не любила детей…

– А катитесь вы все к чертям! – громко произнесла Снежная Королева и взмахнула рукой с зажатой в пальцах волшебной палочкой – старой ломаной указкой, оклеенной серебряной фольгой.

Кто-то из первых рядов неуверенно крикнул «ура». Погасла под потолком люстра, вспыхнула разноцветными огоньками елка, и с грохотом толкнув дверь, едва не растянувшись на пороге, ворвался взмыленный Дед Мороз – Леша Никитич, для толщины и солидности, как договаривались, обмотанный простынями. Красный шелковый халат с кое-как прикрепленными бумажными снежинками сидел на нем косо и мел по полу ватной опушкой. Рукавицы цвета бодрого камуфляжа реквизировали у дворничихи, посох отняли у старой пенсионерки-метлы. По лицу дедушки тек пот. Но дети были рады.

А Нина смотрела разочарованно, как будто видела его в первый раз. И это он? Алешенька? Ее принц? Мечта всей ее жизни? Вот этот несуразный недомерок? Вот в эти мелкие, цвета пожилых валенок глаза собиралась она с обожанием заглядывать всю оставшуюся жизнь? Бред, какой бред…

– Гей, ребятня! – между тем кричал на удивление басистый Морозко, размахивая посохом и то и дело задевая им свалянную бороденку. – Я мчался к вам сквозь полярную ночь и злую вьюгу! Торопил верных оленей, застревал в сугробах, морозил щеки ледяными ветрами! Но все же поспел! Йо-хо-хо! – И он так высоко задрал посох, что шапка вместе с бородой съехали набок под веселое взвизгивание детворы.

Клоун и бездарь. И Снежная Королева выскользнула из зала, тихонько притворив за собой дверь.

В учительской она сняла корону и платье и сунула их в шуршащий пакет с изображением новогоднего пса. И что-то произошло, а что – она не поняла. Вдруг налетела какая-то муть, заволокла взгляд, закружила голову. Нина покачнулась и ухватилась за спинку стула, чтобы не упасть.

Вот так закончилось это наваждение. В пустой учительской стояла, печально разглядывая себя в зеркало, Нина Валерьевна Ненашева. Вздыхала: какая некрасивая, просто совсем никчемушная. Мелка, бледна, сутула. Воронье перо, куриная косточка. Может, макияжику? Вот здесь бы и здесь… Как у англичанки. Нет, не стоит, да и бабушка не одобрит. Пойду-ка домой, чего-то утомилась сегодня. Вон какие круги под глазами. Новый год завтра, а вид, как у кошелки поношенной.

***

Ну, елка и елка. Все, как обычно.

На обратном пути, едва волоча ноги от усталости, Нина зашла в крохотный магазинчик на остановке. Продавец Йоахим, помогая ей складывать в пакет молоко и творог, как всегда, загадочно улыбался и говорил что-то неразборчивое, вроде «сён мой». Кажется, так. Да кто его разберет. Приехал этот экстремал с год назад из своей далекой Голландии, как в океан с кручи сиганул. Продавцом подрядился, а еще на трех участках дворничает, скребет дороги от снега. Пашет с утра до ночи. Комнату, небось, снимает вместе с какими-нибудь таджиками. Спит под пыльным потолком на двухъярусной кровати. А вон, ведь кажется, всем доволен и счастлив, как весенняя птичка. Чирикает чего-то. Вот чудак. И не сиделось же ему в своей сытой спокойной Амстердамии.

«А я, – думала Нина, открывая дверь ключом и раздеваясь, – а я счастлива?» И сама удивилась возникшему внезапно вопросу.

Ну, конечно, у нее все есть. Уютный дом, добрая бабушка, нормальная работа, любимый человек. Совсем немало. И всего-то двадцать пять лет за плечами. Вся жизнь впереди.

…Оказывается, первое дело для призраков – молоко. Не принести, так всю душу вытрясут.

Нина поставила на стол наполненный стакан. Это бабушке. И, воровато оглядываясь, набрала Алешкин номер. Потом несколько секунд с совершенно обалделой улыбкой слушала, как ее любимый бубнит в трубку: «Перезвоните, вас не слышно, але…»

Завтра бабушка, конечно, заглянет в телефон и устроит разнос. Но это будет завтра.

А на следующее утро, в начале девятого, раздался звонок в дверь. Воскресенье, тридцать первое декабря, кому неймется в такое время? Нинка поплелась к двери, позевывая и на ходу застегивая халат. У двери топталась какая-то толстая женщина.

– Собака не кусается, – машинально сообщила ей Нина. Та подняла на нее изумленный взгляд.

– Вам телеграмма, – проговорила она, привычно ткнув пальцем в графу, где следовало расписаться.

– Откуда?

– Не указано, – и курьерша развернулась к ней широкой спиной.

Нина стояла, держа бланк в руке. И ничего не случалось. Никто не дышал шумно, не скреб когтями о пол, не вырывал из руки листок. Так ей можно читать или нет? Она оглянулась. Полупрозрачной собаки поблизости не наблюдалось.

Боязливо держа руки на отлете, Нина все-таки развернула телеграмму и прочла: «Меня отозвали. Сказали, не справилась. Неправильный ангел. Прощай. Твоя баба Зина».

Подняв брови, девушка несколько секунд разглядывала текст. Это чего?

На кухонном столе стоял нетронутый стакан с молоком. И не было завтрака. А была напряженная, очень непривычная тишина. Не свистел чайник. Не шумел кран. Не мел веник.

– Бабуля, – позвала Нина в пустоту. – Ты где? А мы завтракать будем?

Ей никто не ответил. Нина бросила бланк телеграммы и стала ждать. Сидела, глядя в окно. Мечтала сначала об Алеше Никитиче, потом о горячем чае с блинчиками и вареньем. Просидела час. Потом еще. Потом снова позвала бабушку… Наконец, испугалась, всхлипнула, разрыдалась, не выдержала и набрала знакомый номер:

– Алеша… Это… – она набрала в грудь побольше воздуха: – Нина… Ненашева.

– Ты, Нинвалерьевна? – весело удивились на том конце. – Ну, привет.

– Леш, – жалобно спросила Нина, – а ты не знаешь, где такой город – Неуказано?

– Валерьевна, ты с дуба рухнула? – предположили на том конце.

– Леша, приезжай, а? – умоляюще заныла Нина. – Мне страшно. У меня бабушка пропала. Уехала в какое-то Неуказано.

– Тяжело, – помолчав, согласился избранник.

– Так ты приедешь? – обрадовалась Нина.

– Нет, – и разговор прервался самым невероятным образом. Кажется, он просто бросил трубку.

– Лешенька! – закричала она, снова набрав его номер. – Нас разъединили! Мне очень страшно! Я есть хочу!

– И в чем проблема? – помолчав, спросил физик.

– Плита не зажигается, спичка все время гаснет… Надо искать бабушку…

– Допилась, – поставил окончательный диагноз Алеша Никитич. И снова отключился.

Нина, глотая слезы, смотрела на погасший мобильник. Какой же он, оказывается, злобный, этот Леша! Какой жестокий. Урод. Взять и отказать в простой просьбе. Отшвырнуть человека, как последнюю побирушку. Да еще под Новый Год, тридцать первого декабря. И это тот, кого она так любила!

И вдруг она поняла. Ее все бросили. Предали. Нет ни Леши, ни бабушки, она осталась совсем одна. От прошлой жизни, где с ней всегда были мечты о любимом, накрытый стол, уют, чистота и чашка горячего чая, не осталось ровным счетом ничего. Ни-че-го.

…Разве что тот костюм Снежной Королевы. Последний подарок от бабушки. Где он? Ах, да. Нина же выбросила его, возвращаясь вчера из школы. Слишком уж он тянул ей руки. Подумать – легкое платьице да картонная корона, а весят, как хороший кирпич. И зачем он нужен? Елка, Снежная Королева, что за чушь. Надо будет, бабушка еще миллион таких одежек нашьет. Ну, Нина и швырнула пакет в мусорный ящик. На какой-то из улиц. Только вот где? На Московской? Или нет. В начале Водопроводной. Наверное, надо отыскать этот костюм. Может, там, где сейчас бабушка, передумают и вернут ее?

Нина задумчиво подошла к вешалке. Баба Зина все учила ее чему-то, пыталась волю привить. Как она говорила? «Надо, значит, надо. Есть наши обязанности, а наши прихоти – дело десятое». Но у Нины обязанности не прививались. Ну, если только самую малость.

Надо идти. Без бабушки она просто умрет от голода. Фиг бы с ними, с питонами и со страшными собаками. Хоть каждый день по пачке. Только верните бабушку. И Нина решительно стала натягивать куртку.

Студеный декабрьский воздух густел, подступал сумрак. А всего-то два часа дня. Шел снег – частый, мелкий, злой. Возле песочницы стайка ребятни палила петарды. Ба-бах! Генеральная репетиция, последний прогон перед Новогодними залпами.

Носился ветер, теснил ее к сугробам, то влево, то вправо. Проголодавшаяся Нинка, должно быть, казалась ветру совершенно невесомой. Ногам стало холодно – так и есть, забыла надеть сапоги. А пока поднимешься на третий этаж, да отопрешь дверь, да вернешься, уже стемнеет. И сколько сил надо потратить. Ну, уж нет, пойду так – и Нина заковыляла по снегу, с трудом переставляя ноги в бархатных тапочках. Резиновые подметки окаменели на морозе и дико скользили, ноги стали мокрыми. Местный старичок шарахнулся, удивленными глазами провожая фигурку в белой куртке и желтой обувке. Девушка махала руками, пытаясь удержаться на ногах и, наверное, торопилась. Она бы побежала, но окоченевшие ноги бежать не желали.

На углу Водопроводной и Кнышева, в рыхлом снегу, усыпанном заледеневшей мандариновой скорлупой, стояли три контейнера…