Заячья печать

Бег без оглядки. Сбивал с ног прохожих, гудели на красном свете, тормозили возмущенно. «Стоять!» — орали за спиной. Переулками, дворами, окольными, наконец, метнувшись сквозь шоссейный поток фур, Коля ступил в густой смешанный лес. Пробежал еще метров сто. Понял, что теперь-то уж не настигнут, рухнул без сил на землю. Фух.

Мент остался далеко позади, за шоссе, а Коля довольный лежал на опушке — с красной дамской сумочкой в руках. Сумочку Коля вырвал у зазевавшейся в Парке Революции девчули. Девчуля стала кричать, и за вором пустился патрульный. Который, на удивление, был в неплохой форме, так что пришлось менять маршрут. Пару раз мент чуть не осалил Колю, но Коля оказался быстрее, как и всегда.

Вор раскрыл дамскую сумочку и бл@кнул — внутри не нашлось ничего стоящего, только паспорт и поддельные «Шанель». Сумку он бросил в лесу, содержимое прикарманил — «духи подарю Соньке, вдруг даст». Так Коля развлекался, подрабатывал и коротал вечера, когда не торчал в похоронном бюро своего крестного.

С деревьев стало накрапывать, да еще начало смеркаться. Прикрыв бритую башку олимпийкой, Коля двинулся обратно. Он задумал взять чуть левее и выйти из леса с другой стороны — на случай, если его караулят. Морось усиливалась, оборачиваясь плотным ливнем, деревья шумели, темень сгущалась. Охотник за женскими сумочками заблудился. Родная Сортировка лежала где-то на севере, шоссе — на западе, но ориентиров Коля не знал, а хлебных крошек с собой не носил. Так шатался он влево, вправо, вперед, назад, не подозревая о том, что углубляется в чащу.

И так Коля окончательно промок и за@бся рыскать в темноте, а телефон его, как водится в таких случаях, отключился, да и звонить Коле было особо некому — батя в запое, крестного вообще лучше не беспокоить, а кореша с района засмеют, мол, такой лоб в лесу потерялся. Под ногами образовалась спасительная тропинка. Следуя по ней, Коля набрел на небольшую поляну, в центре коей обрастал мхом заброшенный бревенчатый дом с покатой крышей. Редкий палисад сгнил, трава на участке выросла по пояс. Что поделать, придется переждать ночь с непогодой в заброшке, а там видно будет, — решил Коля. Дубовая дверь заколочена была наглухо, поэтому Коля выбил фанеру в окне, приглашая себя внутрь. В доме не стояло никакой мебели, только пыльные доски и газеты грязным ворохом комкались по полу. Однако здесь было сухо и относительно тепло. Коля сел на пол, прибившись к стеночке, накрылся олимпийкой и захрапел.

Очнулся охотник среди ночи от глухого стука. Стучали ему по лбу. Разомкнув веки, Коля увидел над собой жуткую старуху в лохмотьях и со сгорбленным носом. Рассматривая Колю брезгливо, словно он был вошью, а не человеком, старуха тыкала древком метлы ему в рожу. Коля поймал конец метлы рукой и подумал: «Наверно бомжиха здешняя. Странно, что от нее не воняет». И впрямь, от старухи ничем не пахло, а нутро дома уютно освещалось керосиновой лампой. Помещение было тем же, только досок с газетами на полу как не бывало. За старухиной спиной материализовался дубовый стол с алой скатертью, выросли табуретки и кованый сундук. У двери на насесте монументально восседала черная как смоль ворона. Неподвижно блестящие глазенки её буравили Колю.

— Никак проснулся, сучонок? — сказала старая, вырывая метлу у охотника, — Ты откуда такой разодетый, с физкультуры сорвался? Давай вставай, душа заблудшая, дело есть.

Коля глянул в окно — стояла по-прежнему ночь непроглядная, но дождь перестал. Ему недосуг было болтать со старой шельмой, которая, очевидно, давно тут сквотировала. Он поднялся и хотел навострить лыжи. Не тут-то было: ноги его словно забетонировало. Коля отвернулся к двери, что такое? Старуха непонятным образом выросла перед ним, блокируя отступы. Беззубая ухмылка поползла по морщинистому лицу.

— Ну-ну.

Вообще Коля считал себя джентльменом, и баб, а тем более пожилых баб, не бил, однако ситуация явно располагала. Он замахнулся пудовым кулачищем и вскрикнул — руку исказила адская боль, а кисть стремительно покрылась розовыми струпьями. Старуха глумливо захохотала. С насеста к ней на плечо запрыгнула ворона и каркнула Коле в лицо, причем Коле в этом карканьи послышалось агрессивное «Сукабл@».

— А еще спортсмен! Ладно. Подурил, пора и за работу, — в этот момент струпья на руке Коли пропали.

— Да че те надо?!

— Надобно мне, чтоб ты в погреб слазал и достал мне оттуда кой-чего. Достанешь — отпущу тебя, не достанешь — на беляши пущу. А ты думал как? Вломился в чужую хату без спросу, а я тебя с хлебом солью встречу? Деловой п@зд@к!

Из армии, в которой Коля недавно просиживал штаны да строил генералу терем, вынес он для себя слово «субординация» (хоть оно и не соответствовало его интеллектуальному уровню). Слово это значило: если старший говорит — завали хлебало и делай, иначе это будет иметь неприятные для тебя последствия. Заведовала здесь явно бабка, и надо было слушать ее, пока баланс сил не изменится.

Бабка взяла со стола чекушку самогона, отхлебнула порядка трети, не моргнув, и вернулась к вопросу. Метлой она указала на дверь в полу. Коля вздохнул.

— Чего достать?

— Печатку.

— Перчатку?

— Да нет, тупоголовый, печатку. Печати на документы ставить. Маленькая, круглая, в перстеньке такая. На ней зайчик нарисован белый.

— А н@х тебе эта печать? И чего сама не достанешь?

— Вопросы здесь задаю я. А твое, сучонок, дело — жопу свою в погреб поместить, мне печать достать, и жопу из погреба вытащить. Как два пальца, понятно?

— Понятней некуда.

— Стой, не беги. Есть, как говорится, один нюанс. Там у меня в погребе обосновался один старый хер... Мы с ним в последнее время не в ладах. Вот он у меня печатку, скажем так, одолжил. И тебе ее, значится, надо у него реквизировать.

— Рекви-что? Так он это, не будет против?

Старуха неприятно засмеялась.

— Ну а ты у него вежливо попроси!

Она отошла к кованому сундуку и достала несколько предметов, которые по очереди вручались Николаю.

— Вот тебе в дорогу волшебный фонарик, волшебная саперная лопатка и — пистолет Макарова.

— Тоже волшебный? — Коля снисходительно улыбнулся.

— Нет, — на полном серьезе сказала бабка, — автоматический.

— Мне твоего деда что, вальнуть надо?

— Ну вальнуть не вальнешь, а припугнуть не помешает.

Коля начал подозревать неладное. Не окопался ли там дед с волшебным автоматом Калашникова? Зачем нужна саперная лопатка? Но на всякий случай принял дары. Когда пистолет оказался у него в руке, он машинально проверил обойму — патроны на месте — и осторожно поднял глаза на старуху, держа палец на предохранителе. Та спокойно сказала:

— Направишь на меня — яйца отсохнут.

Охотник вернул обойму на место и сунул пистолет в карман. Не потому, что верил в магию и чудеса, а потому что отлично чуял серьезность намерений. С другой стороны, приключений тоже не очень хотелось. Коля мешкал, разглядывая бабку и взвешивая шансы на повторный побег. Старуха помогла ему древком метлы.

— Че встал, сучонок? Полезай, не то заживо, бл@ть, сожру!

Делать нечего — придется лезть. Коля взял в зубы фонарик, саперную лопатку повесил за спину и сунул голову в погреб. А в погребе воняет сыростью и гнилыми овощами, а темнота в погребе — непроглядная, только тоненький луч фонарика освещает ступеньки. Лестница длинная-предлинная, погреб глубокий-преглубокий, Коля сначала считал ступеньки, потом сбился. Выходил не погреб, а цельная шахта. Наконец, нащупалось дно и показался узкий коридорчик с укрепленными досками стенами, доски поросли паутиной, проход вел извилисто вдаль. По ходу движения вперед стены коридора становились то уже, то шире, земля была неровной, и в какой-то момент Коля споткнулся. Посветив фонариком под ноги, он увидел человеческий череп. Да, Коля частенько помогал крестному по делам загробным в похоронном бюро, он немало видывал трупов и потерял давно к ним всякую брезгливость. Но череп под ногами явно выглядел предостерегающе. Охотник помешкал и обернулся. Старуха даже издалека внушала звериный ужас. Решено было двинуться дальше.

Скоро под ногами зазвенело. То были уже не черепа и не кости, а самые настоящие золотые монеты, с портретами незнакомых Коле правителей. «Так-то лучше» — подумал Николай и с энтузиазмом ускорил шаг. Он набивал свободные карманы олимпийки золотой мелочью, но монет не становилось меньше. Наоборот, из аккуратной цепочки блестяшек вырастала целая куча сокровищ. Попадались Коле бриллианты, золотые короны и золотые коронки, жемчужные бусы, изумрудные серьги, сумки Луи Виттон и часы Вашерон Константин, но нигде он не видел перстня с белым зайцем. Унести с собой больше добра Коля не мог, и задумал набрать с лихвой на обратном пути.

Наконец, золотой коридор вывел Колю в огромную пещеру — потолка и стен ее не было видно, а драгоценности лежали горами в пыли и мышиных экскрементах. Тусклый луч фонаря нащупал очертания трона. На троне восседал дрищавый длиннобородый старец в короне и с перстнями на пальцах. Надо сказать, что на этом наряд его заканчивался: он был омерзительно гол, а тело его было сплошь улеплено тюремными партаками. У Коли в семье сидели примерно все, кроме него самого, поэтому с детства он был научен лагерной символике. Стало ясно как день: сидящий на троне — авторитет с бесчисленным количеством ходок и преступлений всех уровней тяжести. Кажется, он спал или вовсе откинулся. Пятнистая кожа обтягивала ребра латексом, острые ребра чуть не вылезали наружу, щеки впали до самых зубов, грудная клетка не шевелилась. А средь перстней на костлявых пальцах сияла та самая печатка с белым зайцем. Коля сразу узнал ее и приблизился, чтоб обобрать бездыханное тело.

Но едва протянул он руку, как раздался хруст костей. У Коли сжалось очко — старый зек неестественно зашевелился, будто собирая себя. Скелет шатнулся на троне, поднялся и встал над Колей. Свет фонарика упал на тощее лицо — вместо глаз зияли две бездонные дырки. Это отвратило Колю, но внушило надежду. Двигаясь как мумия, старик принюхался и сипло заржал.

— А я милого узнаю по походке... Старуха послала?

— Ага…

— Печатку забрать?

— Угу…

— А зачем этой пробл@ди печатка, знаешь?

Коля пытался одновременно поддерживать диалог и составлять план по ограблению деда. Многозадачность не удавалась, и Коля повис. Вроде бы дед хлипкий, но мало ли какие у него приколы? Надо подождать, что будет.

— Эй! — Дед схаркнул и пощелкал пальцами у лица Коли. — Я с тобой говорю, недоумок! Знаешь, зачем печать?

— Нет, я хз вообще.

— Ясно. Ссыт, значит, м@нда старая, сама спускаться, вот и посылает залетных. Ну так я тебя просвещу. А то с прошлым, понимаешь, так и не поболтали, — дед кивнул в сторону, и свет фонарика упал на груду костей, — вот этот п@здрик как меня увидел, так богу душу и отдал.

Дед отошел в сторонку — все это время Коля беззастенчиво светил фонарем ему в харю, а руку держал на пистолете. Старик отвернулся к Коле голым задом и стал рыться в куче золотого барахла. Он извлек оттуда портсигар и зажигалку, сунул в прогнивший рот папиросу и глубоко затянулся. Последовал грязный туберкулезный кашель.

— ...Так-так. Эта печатка белая, она, ясен х@й, не простая. Любой документ превратит, во что фантазии хватит. Любую бумажку сделает ксивой. Вот был ты простым рабочим, приложил к документу зайчика — и оп — стал генсеком. А приложил к корочке генсека — вуаля — записал его в ссыльные. И так далее. Ни один мусор не при@бется, комар носа не подточит, все оригинальненькое, водяные знаки, голограммы или че там еще, бл@ть, у вас придумали. Паспорт или водительские есть?

Коля порылся в кармане и достал паспорт девчули, от которой давеча удирал. Свой паспорт Коля никогда при себе не носил. Старик безошибочным движением забрал документ и показал Коле первую страницу.

— Читай. Что написано?

— Харитонова Марина Евгеньевна, 03.07.1987, выдан УФМС России по Ивановской обл…

Старик нетерпеливо убрал паспорт и приложил к нему перстень. Страница засветилась, как от лампы сканера. Коля пригляделся.

— Теперь чего видишь?

В краденом паспорте была вклеена и заламинирована его, Касимова Николая Валерьевича, фотография. Номер и серия совпадали, год рождения, дата выдачи — все-все было чисто скопировано. Фокус Коле понравился.

— Это че, и доллары так из туалетки фигачить можно?

Старик выронил из зубов папиросу и расхохотался, давясь от кашля. Пещера содрогнулась.

— Кха-кха-кх ну и дебил же ты, Николай! Нахера тебе доллары, если ты и без них любые двери откроешь, а тебе всё сами на блюдечке принесут. Весь мир у твоих ног, знай бумажку протягивай, да жопу подставляй на поцелуи. Доллары! Вот так мудила, чесслово!

Старик повторил ритуал и продемонстрировал документ опять: теперь там было другое лицо, а в графе ФИО стояло: «Джугашвили Иосиф Виссарионович». Коля поднял глаза, и увидел, что впадины на лице старика пропали, лицо залоснилось, под носом запышнели усы, из глазниц проклюнулись кровожадные очи. Паспорт закрылся, и дед снова предстал перед ним в своем отвратительном тощем обличии.

— О как, видал? Только я вам, как говорится, эту посылочку не отдам…

Коля не считал цитату, но уловил смысл — у старика был скверный характер и без насилия было не обойтись. Охотник достал пистолет.

— Пукалку убери, не то в жопу затолкаю, — процедил дед.

В этот раз Коля не внял угрозам, решив, что перевес на его стороне, все-таки старик слеп и немощен. Он сделал предупредительный в воздух — пещера задрожала вновь — и наставил ствол на костлявое лицо. Тут произошло странное: старик задергался, туловище его заходило ходуном, кожа на безобразном теле стала трещать и рваться. Дед рухнул на четвереньки и завыл. Мгновение — и перед Колей стоял огромный лохматый волк. Раздалось демоническое рычание, прерываемое будто бы человечьим кашлем; последовал бросок. Зверюга опрокинула охотника на спину — тот хотел выстрелить, но в руку впились волчьи клыки. Коля заорал от боли, оружие выпало, звеня по полу. Он попытался огреть оборотня фонариком, но тщетно, мощные лапы отразили удар и впились когтями в его грудь. Удерживая одной рукой клыкастую морду, которая уже тянулась к Колиной артерии, другой рукой охотник шарил по карманам. Под руку подвернулись ворованные «Шанель». Думать не было времени, и Коля впрыснул в морду псине несколько зарядов сладкого спирта, неистово давя на кнопку флакона.

Как ни странно, это сработало — животное попятилось и яростно замотало башкой, отряхиваясь и кашляя по-человечьи. Зверь был дезориентирован, но это не могло продолжаться вечно. Поднявшись, Коля достал саперную лопатку из-за спины, размахнулся как первоклассный хоккеист и смачно вписал зверю по морде. Шайба в воротах! Зверь грохнулся навзничь. Рычание угасло, на разбитой в кровь морде еле двигались ноздри, а лапы дергались в конвульсиях. Волк стал превращаться обратно в голого старика. В воздухе остался приторный след от поддельных духов — но так пахла победа. Коля не стал мешкать, стянул со скрюченного деда перстень с печатью, подобрал свое снаряжение и пустился из пещеры вон. Стоило ему вбежать в тоннель, как за спиной прогремело:

— Убью, сука! А ну живо вернулся сюда выбл@док, шлюший сын, недо@быш, п@зда визитная, жидовья морда, яйцеглот, вшивая контра, паскуда, трубочист! Думаешь, я не найду тебя, бл@ть? Вот я тебе караулки-то повыжимаю, бл@ть, я тебя так трахну, что ад санаторием покажется! Прабабку твою выкопаю и вы@бу, а ты будешь смотреть и говно со своей лопатки жрать, гнида паршивая…

И тому подобное. Что Коля реально умел, так это давать дёру — в прошлой жизни он наверняка был спринтером-медалистом, да и в этой сдавал армейские нормативы лучше всех, ведь с детства понимал: когда живешь в неблагополучном российском районе, твой лучший талант — быстрые ноги. Коля успел пробежать метров двести, не оборачиваясь на сквернословие деда. «Сука-сука-сука-сука» — вот все, о чем он думал в минуты побега, судорожно сжимая фонарик и печатку. Земля под ногами задрожала и сверху посыпались доски, укреплявшие потолок. Началась дикая тряска, сопровождаемая адским хохотом, доносившимся отовсюду. Коля споткнулся и продолжил улепетывать на карачках. Он успел выползти из тоннеля в небольшую пещерку, как сзади засыпало проход. Тряска закончилась. Тупик.

«Приехали», — подумал Коля. В обратную сторону можно было даже не пытаться копать. Охотник осветил пещерку фонариком и понял, что замурован в полутораметровом пространстве — без еды, воды, зато с довольно бесполезным в такой ситуации артефактом. Коля стал рыть в другую сторону, и рыл, и рыл в надежде на то, что рядом есть еще один тоннель. Копать приходилось в полусогнутом положении или стоя на коленках — и так, и так спина ныла, ноги затекали, кислород убывал, пот катился градом. В этих потугах прошел час, второй и третий — ситуация не менялась, вокруг Коли были те же самые полтора метра. Царили сырость, темень и духота.

Он в изнеможении опустился на землю и с тоской вспомнил, что дома мягкая кровать, а в холодильнике пельмени и пиво, а за стеной храпит пьяный батя и можно было бы тихонечко стянуть из его шкафа полграмма и дунуть, да что дунуть, просто покурить в форточку было бы сейчас неземным блаженством. Жрать, хотелось жрать неимоверно. По руке его что-то проползло. Он уже достаточно привык к темноте и без фонаря смог разглядеть, что это обычный червяк. Коля поймал его за хвост и стал разглядывать.

Ему в целом была чужда брезгливость и гурман он себя не ощущал. Не надеясь на то, что червяк сильно удовлетворит его голод, он подумал, что после такой закуски хотя бы аппетит перестанет его мучать. И потом, мало ли здесь червей? «Сначала я их, потом они меня» — концепт иронии был неведом охотнику, но частью мозга даже он ощущал в своем положении экзистенциальный анекдот. И он уже поднес склизкое создание ко рту, собираясь быстро пережевать его, но — послышался писклявый голосок:

— Эй, парень! Может, договоримся?

Голос звучал как будто у Коли в голове, хотя было ясно, что обращалась к нему пойманная им добыча. Червь перестал извиваться и замер, ожидая ответа. Замечательно — черви-телепаты. Или слуховые галлюцинации? Но Коле было уже все равно. Воздуха хватит не более чем на пару часов, поэтому он решил принять ситуацию с вынужденным вегетарианством и отпустил червя на ладонь.

— Спасибо. Я тебе пригожусь и все такое, — неуверенно пропищал червь.

— А ты знаешь, как отсюда вылезти?

— Ээ, нет. Но я знаю много других штук. Я ученый червь!

— Ну за@бись, — разочарованно выдохнул Коля.

Червь поерзал у него на руке, осматриваясь.

— А что у тебя с собой? Есть что-нибудь волшебное?

— Все что было, все скурил.

— Нет, я имею в виду, палочка, там, или самобранка, молодильные яблоки, ковер-самолет, что-то такое?

— Есть только херота, которая подделывает документы, волшебный фонарик и волшебная саперная лопатка. Но они просто светят и копают, это я уже пробовал.

— Так-так-так… Ну а есть к ним бумажка какая-нибудь? На них написано что-то? Сейчас, знаешь ли, ко всему прилагают инструкции.

Бабка не выдавала Коле никаких инструкций. Коля ощупал фонарик — и действительно, на металлическом корпусе нашлась гравировка с мелким шрифтом. Но даже привыкшие к темноте глаза Коли не могли распознать написанное. Ученый червь понял его замешательство, спрыгнул на рукоятку фонаря и заерзал по гравировке.

— Тут написано, цитирую: «Фонарик-фонарик, куда мне идти, я сбился с пути, посвети». Очевидно, это включающее заклинание. Можешь повторить?

Коля почувствовал себя очень тупо, потому что с одной стороны ему было стыдно читать детские стишки и ожидать от них магического действия. С другой стороны — он застрял глубоко под землей наедине с говорящим червем, которого недавно собирался сожрать, причем застрял в результате кражи волшебного кольца у голого пожилого человека, который превратился в волка.

— Фонарик-фонарик…

Рукоять фонаря задрожала, как руль мотоцикла на старте. Коля закончил заклинание и мощный свет озарил пещерку. Затем луч сфокусировался и изогнулся в пространстве, указывая на конкретное место в стене. Коля переглянулся с червем.

— Подозреваю, что тебе туда.

Коля обрадовался и хотел было взяться за лопатку, но понял, что обе ладони его стерты в мясо, каждое прикосновение к древку отзывалось страшной болью. При свете чудо-фонаря обнаружилось, что основание лопатки измазано в крови, как и Колины руки.

— Может, и с лопатой что-то можно сделать?

Теперь-то Коле открылась вся важность прочтения инструкций перед использованием чего-либо. На черенке лопаты красовалось следующее: «Днепропетровский металлургический завод. Лопата саперная, самокопающая. Рельсовая сталь. Для использования автопилотного режима провернуть ручку три раза против часовой стрелки и указать пальцем на цель». «Них@я себе», — подумал Коля, — «нам бы такой девайс на дачу!». Но тут же вспомнил, что дачи у них давным-давно нет, что батя ее продал и пропил... Впрочем, надо было выбираться отседа поскорее и Коля последовал инструкции. Лопата вырвалась у него из рук и как заведенная начала рыть проход к свободе.

Червь посмотрел на Колю (вернее, Коля почувствовал самодовольство, исходящее от червя) и сказал:

— Вот и твоя воля. Еще раз тебе подсоблю — и мы квиты. Годится?

Коля кивнул и аккуратно положил своего спутника в карман. Лопата к тому моменту уже вырыла довольно приличную траншею, а луч из фонаря в его руке теперь был направлен только вперед. Они двинулись в путь.

Никто не знает, сколько времени прошло, пока охотник следовал за волшебной лопаткой с червем в кармане, да только впереди наконец замаячил свет, исходивший из щелей в полу бабкиной хаты. Коля остановил лопату трехкратным поворотом ручки в обратную сторону, выключил чудо-фонарик и поднялся по лестнице. Снизу она оказалось совсем не такой высокой, как когда он спускался вниз.

— Открывай, бабка! Достал я твою печатку, выпускай, — он забарабанил в половую дверь. Пол сверху заскрипел, послышались торопливые шажки.

— Достал? Ну, сучонок, молодец — чемпион! Горжусь! Ты мне печатку-то в щелку просунь, я тебя сразу и выпущу.

— Так ты меня выпусти, я тебе ее сразу и отдам, — Коля почуял, что пахнет разводом.

— Ай, ну как я тебя выпущу? Вдруг ты не нашел ничего, а так, поблуждал-поблуждал, обоссался да поворотился? Вот я тебя выпущу, ты и пятки салом смажешь, агась? Гарантии мне, внучок, нужны, понял?

Коля понимал все кристально. Как только бабка получит перстень, она за здорово живешь заколотит тут Колю вместе со всеми его волшебными причиндалами. И тут уж копай не копай, а неизвестно насколько хватит сил ему и когда у лопатки сядет аккумулятор — не может же она таким макаром до Москвы фигачить? Оставалось одно.

— Окей, вот твоя печать, принимай.

Над головой Коли образовалась любопытная щель: Коля успел разглядеть глаз и руку ведьмы, и с полной готовностью просунул в освободившееся пространство черенок лопаты. Он стал давить на древко как на рычаг, чтобы открыть дверь погреба, но сверху что-то с силой давило на нее. Кажется, бабка придвигала сундук, чтобы замуровать выход.

— Ах ты шаболда малолетняя, куда культяпки суешь! — заголосила бабка сверху. Коле только это и было нужно — он по-ковбойски выхватил Макаров и выпустил остатки обоймы в то место, откуда доносилась брань. Пыль и щепки полетели в стороны. Тишина. Дверь погреба больше ничего не держало. Коля налег на лопату и выбрался на поверхность. Бабка лежала ничком, распластав руки, а ворона, завидев преступника, орала как резаная и махала крыльями.

Охотник пнул тело — «Кажись сдохла, курва». Надо сказать, до этого Коля никогда никого не убивал и не задумывался о том, способен ли вообще на такое. Но тут все оказалось гораздо проще, адреналин и события последних часов сделали свое дело — тут либо ты, либо тебя, и никаких сомнений. Он направился в двери, но что ты будешь делать! — за спиной раздался знакомый неприятный хруст. Не успел он дотронуться до дверной ручки — ноги подкосились и Коля потерял равновесие и опустился на колени. Сверху нависла еще более жуткая физиономия бабки — с раскроенным черепом и дыркой в щеке. Она выплюнула несколько пуль на ладонь и зарычала:

— Ишь че вздумал! Пистолет-то может и простой, да стала я бы тебе незаговоренные пули давать, @банько. Ну что же, не захотел по-хорошему — будем тебя расчленять.

Фраза эта не предвещала ничего радужного. Бабка кинула на охотника длинную веревку, которая немедля обвила его с ловкостью мастера шибари из БДСМ-порно. Коля даже крикнуть не успел: кисти его связались крест-накрест в районе паха, ноги перетянулись туго-туго, и а в рот прилетел плотный тряпичный кляп.

Бабка аккуратно сняла с пальца своего пленника заветный перстень — белый заяц засияла в лампадном свете, отражаясь в хищных зрачках старухи. Трофей был оставлен на скатерти, бабка снова вернулась к идее каннибализма. Она окинула Колю взглядом патологоанатома, прищурилась, измеряя пропорции. Косые ноги направились к сундуку, оттуда зазвенело и зашуршало. Инструмент для расчленения был найден вполне подходящий — перед лицом стоящего на коленях охотника возник огромный боевой топор. Коля замычал и затряс башкой, в ужасе глядя на лезвие. Ворона кровожадно закаркала со своего насеста, и снова показалось, что она подбадривает старуху «Херачь, херачь!».

— Бойся, сучонок, бойся, дергайся сильнее, я люблю жесткое мясо. Чем больше переживаешь, тем мне будет слаще!

В глазах у нее плясали черти, из беззубого рта текла голодная слюна. Старуха без труда замахнулась тяжеленным орудием и прицелилась Коле в плечо, собираясь отнять у него руку. Он весь сжался и зажмурился, старательно представляя себе море и пляж, как перед выдергиванием зуба на приеме у стоматолога. Вот сейчас у него не станет руки, кровь захлещет по полу, он потеряет сознание от боли. Через секунду ничего не произошло, и Коля осмелился поднять голову — старуха застыла с топором на весу, как будто передразнивая его.

Но тут Коля понял, с чем связана заминка — в слезный канал бабкиного глаза протискивался червяк, незаметно скользнувший ей на руку, пока та забирала печатку. Старуха закатила глаза, издавая нечленораздельные звуки, и выпустила топор из рук — топор вошел в дерево аккурат меж Колиных ног. Ворона почуяла червя и бешено налетела на старуху, колошматя ей клювом лицо, стараясь достать паразита из глаза. По комнате полетели окровавленные куски старушечьего лица. Бабка орала от двойной боли, мотала головой и пыталась закрыться ладонями, и в конце концов схватила глупую птицу за хвост и шмякнула о стену, а сама без сил и сознания села на табурет, уронив голову на стол.

Наблюдавший этот танец смерти Коля недолго пребывал в шоке. Он кое-как перетер веревку лезвием торчащего из пола топора, освободил сначала руки, а следом и ноги. Из уха старухи, отряхиваясь от серы и слизи, выполз ученый червь.

— Ну все, я свое дело сделал. Советую отсюда сваливать, это ее надолго не задержит. Адьос! — пропищал он и скрылся в половой щели.

Коля кивнул, но сваливать не торопился. Он хотел вырвать топор из пола, но тот застрял слишком глубоко. Тогда охотник подошел к сундуку, не выпуская из виду агонизирующее тело, и откинул крышку. Из ящика на пол повалились косы, пилы, серпы, ятаганы, катаны, мачете, сабли, секиры, пики, шпаги и рапиры. Все было не то. И только почти на дне сундука сверкала матовая сталь метрового лезвия с выгравированными рунами. Широкую рукоять венчал рубин. Идеально.

Тут старуха очнулась, взялась руками за стол и начала было поднимать голову, как движение вверх пресек широкий меч, прошедший сквозь шейные позвонки — седая башка скатилась на пол, забрызгивая все вокруг темно-коричневой жижей. Обезглавленное тело сползло с табурета.

В этот момент пол заходил под ногами у Коли, и из подвала раздался знакомый рык: «Вот я т-тебя, п-п@дорас вычислил, щас узнаем, какого цвета твои кишонки...». Коля поставил меч и сдвинул сундук на дверь погреба, как это пыталась сделать бабка. Толчки усилились. Со стола упала керосиновая лампа — деревянные бревна тут же занялись, Коля подлил в огонь остатки старухиной водки — во мгновение ока пламя охватило все вокруг.

Был рассвет. Вдоль густого смешанного леса по краю шоссе брел оборванный силуэт в саже и крови. За собой он тащил огромный меч в половину человеческого роста. Мимо по дороге промчалась пожарная машина с сиренами. На обочине стоял патрульный автомобиль. Рядом с ним, к лесу передом, отливал на лужайке ДПС-ник. Увидев приближающегося человека, он торопливо застегнул ширинку и схватился за кобуру.

— Оружие на землю, руки за голову, — мент достал пистолет и направил на Колю, опасливо косясь на меч. Коля бросил меч на землю и показал руки. Потом достал из кармана паспорт. За секунду до того, как приложить к нему печать, Коля подумал, что ведь все это могло быть долгой галлюцинацией и ничего-то сейчас, кроме его ареста и последующего принудительного лечения, не произойдет. Но мент, увидевший документ посторонней женщины, раскрыл рот, вытянулся и отдал Коле честь.

— Виноват, товарищ майор, не узнал! Вас, может, подвезти?

— Угу. До Сортировки. Хотя нет... На вокзал.

Картина была странная: по городу ехала патрульная машина с мигалками, через лобовое стекло можно было видеть на соседних сиденьях невыспавшегося ДПС-ника и окровавленного гопника с древнерусским мечом. Меч казался декорацией к старому фильму, он не влезал в машину и потому торчал из открытого окна. Спутники напряженно молчали. Мент попытался завязать разговор:

— Тяжелая ночь, товарищ майор?

— А? Ну да, есть такое…

Редкие прохожие удивленно смотрели патрулю вслед.

Прошло два года.

Поросенок глядел из салата как-то жалко, поджав, словно в ожидании удара, копытца, пятачок сморщился неестественно. Яблоко во рту не спасало положения, окружающий огород овощей уныние лишь подчеркивал. Шеф Люсьен досадливо смотрел на жареную свинью, — не дадут мне Мишлена, — думал он по-французски, — может, я и впрямь второсортный поваришка? Может, надо было принять менее выгодное, но зато понятное предложение французского ресторана, и не собирать так поспешно монатки в эту пердь, в этот дикий холодный край? Однако перфекционизм Люсьена пресекла администратор Оксана, которая орала что-то русское у него над ухом;

Была шумная кухня, полная мельтешащих людей, работа кипела вместе с кастрюлями, стоял пар, запах масла, тарелочный звон. Администратор Оксана паниковала как никогда — она cтонала, угрожала, жестикулировала, призывая поторопиться: «Они почти все сожрали, а у нас еще, сука, десерт не готов!» — потом выбежала со служебного входа на улицу. Снаружи было морозно и темно, звезды сияли, снежное поле расстилалась на километры русской тоски. Играла скрипка. Оксана обратила гневный взор на официанта Гришку, который только-только прикурил на крыльце. Тот вскочил при виде начальницы как укушенный. Оксана схватила его за шкирку, вытащила сигарету у него изо рта и пинками загнала в помещение. Оставшись наедине с собой и пейзажем, Оксана поежилась и затянулась изъятой сигаретой.

Когда дверь служебки захлопнулась, Гришка снял пальто с ушанкой, натянул фартук и поправил бабочку, ориентируясь на отражение в подносе. Поднос тут же пригодился: на него водрузили жареного поросенка (Люсьен решил таки скрасить его жалкий вид розовым бантом), в другую руку пихнули две бутылки «Кристалла», распахнули дверь и вытолкали в зал.

Зал ослеплял светом люстр, бокалов, приборов. Небольшой симфонический оркестр оглушал едоков величием Дворжака. В зале никто не знал, что играют Дворжака, да и про Дворжака вряд ли кто слышал, но эффект был. Гришка маневрировал меж музыкантами и столиками. Краем уха он уцепил разговор дам в аляпистых платьях: «...А лучше б позвал Киркорова или Маликова, если денег дохренища. Как танцевать…?» и джентльменов с соседнего столика «...А какую бабу отцапал? Мисс Бразилия или че-то... По-русски ни бум-бум, зато сисяндры! [далее нечленораздельные, но одобрительные возгласы] и стариковский ропот из угла «...обинтеллигентился в загранице — с нами теперь в одном поле срать не сядет… А я его от таким помню [жест, показывающий, каким]».

Поднос с поросенком проделал еще несколько пируэтов и водрузился на край главного, бесконечно длинного стола, на котором яства с напитками соперничали в изысканности. Вино, шампанское, коньяки, ликеры, виски, и да! — водка — все лилось через край чаш и губ, гости переставляли по старинке опустевшие резервуары под стол, а на поверхности уже мерцали новые и новые, и новые.

По столу тянулись: куропатки в сметане, осьминог по-галисийски с артишоком, белуга, запеченая в апельсинах, икорницы с алмазной икрой, конфи из утиных ножек, бургундские улитки, мозги телячьи, жареные во фритюре, фрикасе из кролика в винном соусе, филе миньон с фуа-гра, кордон блю… Но и рук было достаточно: они придвигали тарелки, жадно хватались за бокалы, поднимали тосты и с грохотом опускали, хлопали по плечам, лапали коленки. Хмель и жар захватили воздух.

Посредине стола, на деликатной дистанции от других, можно было увидеть руки, которые никуда не тянулись. Это были мощные руки, почти лапищи, правда, с наманикюренными ногтями и в дорогих часах. На левой лапище лежала смуглая женская ручка (также драгоценно украшенная). Когда эта ручка потянулась за бокалом игристого, на лапище сверкнуло кольцо с выгравированным белым зайцем.

Музыка стихла, и все руки едоков нехотя побросали приборы, опять же нехотя хлопая артистам. На сцене объявился тамада в смокинге. Он залился бородатым анекдотом, призвал еще раз поаплодировать и остановил полный подобострастия взгляд на человеке посредине длинного стола.

— Давайте же поднимем бокалы за виновника торжества! Блудного сына, вернувшегося после долгих странствований! За Одиссея, чей корабль пристал к родным берегам! За нашего дорогого...

Воцарилась неловкая секунда. Тамада осекся, забыв титул и имя клиента. Такое с ним было впервые за годы успешно проведенных банкетов и свадеб. Клиента представляли несколько раз, но каждый как будто по-разному. Присутствующие стали шумно подниматься из-за столов, держа бокалы и приняв паузу за знак.

— ... и всеми уважаемого Николая Валерьевича! — память с облегчением вернулась к балагуру, — а сейчас на сцене выступит народная артистка России...

Все зачокались под благодарственный ропот. Да, пир был впечатляющий, каких в Иванове не видали испокон веков, а ведь еще не принесли десерт, а ведь еще не было шоу иллюзионистов, выступления стендапера и лекции всемирно известного ММА-спортсмена.

Пока все рассаживались по местам, Николай Валерьевич незаметно покинул свое место и направился к выходу. Он уже не был так строен и ловок, роскошь дала его телу важную полноту, ноги забыли бег, появилось брюшко, которое не исправишь парой ленивых часов фитнеса в неделю. Комфорт торжествовал над инстинктом.

На пути к выходу его никто не останавливал, напротив — люди осторожно расступались, опуская взгляд. Он был чужим, отечество давило на него в виде массы лебезящей родни, которую он видел впервые, завидовавшей челяди, которая все еще звалась его друганами. Певица затянула русскую народную, щемящую и фальшивую — Коля ускорил шаг и показал двум охранникам жестом «вольно».

На улице было темно и морозно. Пустырь, окружавший двор загородного ресторана, был забит машинами и освещен одиноким фонарем. Снаружи не было ни души. Спокойствие. Коля достал сигарету и прикурил, тупо уставившись в линию горизонта между бесконечным снегом и мраком неба. Нда, не так он себе представлял свое возвращение. Дома больше не существовало как идеи. Значит, надо снова бежать, снова менять имена? Но он так устал… Душа тянула охотника в поле, захотелось идти и идти по сугробам, в ночь, куда глаза глядят. Но комфорт, но привычки, но мнимые обязательства — все тянуло внутрь. Он потушил окурок и вернулся в тепло.

Коля не успел заметить, как на бортик стоянки присела ворона, черная как смоль, и проводила Колю блестящими глазками.

— Карр... — только и раздалось на пустыре.