Бункер
От лица Анны
Сэмми никогда не отличалась здоровьем, сколько её помню. Маленькая и слабая – крошка Сэмми в свои шесть лет. И я, всего на несколько лет старше, но уже куда более ответственная. Помню, мама сказала мне: «Твоей сестре нужна поддержка, присматривай за ней». И я старалась. Когда она болела – что было даже слишком часто – я не отходила от её постели: мерила ей температуру, следила за приемом лекарств и старалась для неё готовить. Когда её лихорадило, я снимала её мокрую одежду, заворачивала в одеяло и обнимала. Она знала, что я не подведу. Но и мне бывало страшно.
***
Войной это можно было бы назвать если бы хоть кто-то знал, с какой стороны враг. Но враг был везде, всегда среди нас – в наших лёгких. Он был в воздухе. Вирус, убивающий медленно и мучительно. Некоторые были к этому готовы, но не все…
От лица Анны
Утром мама была взволнована. Сэмми ела кашу и выглядела здоровой – у неё только иногда ещё появлялся кашель. По телевизору показывали мультфильмы. Я подошла к маме и подёргала её за рукав. Вчера она вернулась, когда мы уже спали.
- Мам?
Она переревела на меня уставший взгляд и легонько улыбнулась. Мультфильмы резко прервались.
«Ситуация в окрестных городах ухудшается – заражена уже четверть населения. По нашим подсчётам к полуночи площадь распространения вируса охватит город. Все, кто получили это сообщение – немедленно эвакуируйтесь в специальные убежища. Повторяю, немедленно эвакуируйтесь!
У мамы дрожали руки. Сэмми испугано переводила взгляд то на телевизор, то на нас. Сообщение начали транслировать вновь. Я очень сильно начала трясти маму за рукав.
- Собирай вещи, Анна, - сказала она твёрдо. – Быстро!
Я побежала к нам в комнату, начала набивать школьные портфели одеждой. Мама кричала мне взять лекарства Сэмми. Я боялась так сильно, что едва стояла на ногах. Сестрёнка вцепилась в маму и что-то испуганно ей бормотала.
- Возьми, Анна, не потеряй, только не потеряй это, - мать протянула мне две пластиковые карточки, я не успела их рассмотреть и сразу сунула в нагрудный карман на замочке. Она погладила меня по голове и сказала, что нам нужно идти, и что соседка нам поможет. Сэмми не хотела её отпускать – она плакала и умоляла пойти с нами.
- Детка, я вас найду, обязательно найду, нужно собрать другие вещи, вам помогут, - успокаивала её мама, ведя нас к двери. Я взяла Сэмми за руку и потянула за собой.
Я видела, как мама плакала, закрывая за нами дверь.
***
Соседка привела нас ко входу в убежище. Здесь было очень много людей: они толкались, кричали, плакали и ругались. Сэмми покрепче прижалась ко мне. Толпа, казалось, сама несла нас к массивному люку в земле, словно волны моря. Путь перегородил мужчина, проклинающий тех, кто, видимо, не хотел его пускать внутрь. Его грубо отшвырнули, и он упал прямо перед нами. Сэмми просила меня уйти оттуда, потому что у неё болит голова. Протискиваясь между людьми, мы подошли к люку. Мужчина, который никого не пускал, сурово взглянул на нас.
- Ваши пропуски?
Я часто заморгала, ничего не понимая.
- Девочка, у тебя есть белая карточка, позволяющая войти в бункер?
Вспомнив о том, что мне дала мама, я поспешила показать их. Нас пропустили. Люди позади кричали: «Это возмутительно, ни о каких пропусках в сообщении и речи не было!» Мужчина отгонял их прочь со словами: «Платите или проваливайте, воздушные и водные фильтры были установлены за счёт правительства, вы платите за своё спасение!» Мы спускались вниз по лестнице, слыша крики разъярённой толпы. Что-то громыхнуло сверху и на наши головы посыпалась кирпичная крошка.
- Командир, они хотят войти без пропуска! – крикнул мужчина.
- Тогда закрывай люк и пусть сдыхают ко всем чертям! – прогремело снизу.
Мы, наконец, спустились. У Сэмми кружилась голова. Я взяла её под руку и повела вдоль коридора. Здесь было не так уж много людей, может, человек пятьдесят. Я искала среди них маму, не обращая внимания на жалобные стоны сестры. Вернулся мужчина, который нас впустил и сказал, что мы последние. Желтоватый свет слабо освещал помещение, было зябко. Сэмми пошатнулась, я успела схватить её на руки до того, как в помещение вошел командир с яркой лампой в руках. Он начал что-то говорить, но я не слышала – Сэмми в моих руках просто горела. Я положила её на землю и начала рыться в рюкзаке, ища её лекарства.
- Что здесь происходит? – это был мощный голос командира. – Она заражена?!
- Это просто температура… - мой ответ был лишь слабым эхом по сравнению с его басом.
Он подошел ближе, светя мне в лицо.
- Что это, сыпь? Это первые признаки вируса!..
- Нет, это всего лишь синяк, она ударилась недавно… - я в растерянности смотрела как люди вокруг расступаются, никто меня не слышал.
- Кто впустил зараженного ребёнка сюда? Бункер запечатан, вы понимаете, что мы теперь все в опасности?! – он кричал, брызжа слюной.
Люди начали переговариваться, и постепенно их голоса превращались в гул. Я испуганно прижала Сэмми к себе, её взгляд был затуманен.
- У неё слабое здоровье, это простуда, - меня будто никто не видел. – Сестрёнка, ведь ты просто очень простудилась, да? – она не отвечала.
Командир перестал орать на пропускающего людей мужчину, он рявкнул всем успокоиться.
- Здесь есть изолятор – их нужно как можно скорее изолировать от здоровых людей.
Какая-то женщина подала голос: «Это же маленькие дети, может, она и впрямь простужена?»
- Тогда эта простуда будет стоить нам всем жизни, - ответил командир и взглянул на меня сверху вниз.
Сэмми лихорадило, она едва была в сознании.
***
- Пожалуйста, не надо! Наша мама будет нас искать, прошу вас, это простуда, она всегда болеет! Дяденька…
Он безо всяких церемоний бросил нас на холодный пол довольно тёмной комнаты. Следом полетели наши вещи. Я слышала, как кто-то возражал, слышала их голоса: одни – полные презрения, другие – жалости. Массивная дверь захлопнулась, стало совсем темно. Свет исходил из небольшого глухого окошка в стене. Я видела лица людей, что смотрели на нас испуганно. Сэмми в бреду звала маму. Я плакала, не понимая, за что с нами так поступают. Вскочив, побежала к окну, молотя по нему руками. Люди отступили на несколько шагов назад.
- Прошу вас, выпустите, ей нужна помощь!
Командир подошел к окну, сказав так, что я услышала это через стекло: «Никто ей не может помочь».
Я сползла на пол, закрывая глаза руками и плача. Они оставили нас.
***
Не знаю, сколько времени прошло. Я нащупывала в темноте пузырьки с таблетками и давала их Сэмми, её температура пошла на спад, но теперь я не могла сказать об этом людям – они бы не поверили. Хотелось кушать. Сэмми плакала, ей всюду виделись кричащие люди. Она показывала пальцем в темноту и вопила: «Сестрёнка, там злой дядя!» Я прижимала её к себе и пыталась успокоить.
Она сказала, что ей очень чешется нога. Я подвела её к окошку и сняла носочек. Пальцами я чувствовала твёрдые бугорки на её коже, похожие на сыпь. Сестра чесала их, оставляя на теле следы.
Однажды я заметила, как в окне мелькнул силуэт женщины, она постучала, и я увидела в её руках миску с едой. Я подскочила к окну. Женщина поставила миску, посмотрела по сторонам и направилась к двери. Спустя несколько мгновений я услышала шум.
- Это маленькие дети, они умрут без еды! – кричала она.
- Они итак умрут, разве ты не понимаешь?! – отвечал ей какой-то мужской голос.
Она забрала миску со слезами на глазах. Больше она не появлялась перед окном.
***
Спустя какое-то время у меня начала болеть голова, я плохо видела – всё плыло перед глазами. Сэмми вся покрылась сыпью и чесала себя до крови, у неё разбухли страшные волдыри, и она кричала от боли, когда они лопались. Я больше не могла её успокоить, я не понимала, что со мной.
***
Тело меня совсем не слушало, я просто лежала на земле, не в силах пошевелиться, и смотрела в окно на унылую стену. Иногда внутри будто разливалось пламя – меня ломило и выворачивало наизнанку, будто что-то ужасное хотело выбраться на волю. Я врезалась ногтями в кожу, оставляя на ней кровоточащие раны, но мне не становилось легче. Всё моё нутро переворачивалось от криков сестрёнки. Я понимала – она умирает. А я даже не могла пошевелиться…
С каждой минутой мне становилось всё хуже, я оглохла от бури, бушевавшей в моей голове и разорвавшей мои барабанные перепонки, и ослепла от вспышек боли, что пронизывали меня насквозь. Я поняла, что Сэмми мертва, когда в изоляторе стало очень тихо. Поняла и закричала с новой силой…
***
- Господи, спаси наши грешные души, мы убили этих детей, не дав им надежды…
Женщина стояла на коленях, сложив руки в молитве. Та самая женщина, что пыталась дать девочкам поесть.
- ...на спасение. И теперь мы расплачиваемся за наши грехи… Господи, пусть смерть не будет мучительной…
Женщина прервалась, начиная неистово чесать своё запястье, покрытое сыпью.
- Спаси и сохрани, - бормотала она без устали. – Мы все обречены.
Она заплакала. Время шло к полуночи. Яркий месяц сиял в небе. Время тяжелым комом застыло в её горле. Она упала на землю, задыхаясь.
Смерть не была мучительной.
Тут еще бОльшая слезодавилка, завуалированная откровенно плохо. Последние части текста вообще убивают своей театральностью. Не-верю! Слабая работа, простите.
На втором месте:
то есть оглохнуть-то оглохла, но что стало тихо, поняла?
Но этому все равно не сравниться с:
Да не вы убили. Это предурки на кпп отчего-то не разглядели, что ребенок болен. При том, что все прячутся от чумы (!!!). А куда начальство смотрело? Ворон считало? Или водочкой со страху баловалось?
Ну и не понимаю я этих соплей на детской почве. Детей не пожалели? А почему все обязаны их жалеть? И каяться чуть что? Если бы вопрос стоял так: «Мы все равно все умрем, так давайте в последние дни нашей жизни будем милосерднее друг к другу» — тогда да, мне был бы понятен пафос. Но пока это выглядит тупым женским умилением по поводу ребеночка и нагнетанием в читателе: «Ах он же маленький! Ах мы такие нехорошие!»
Не знаю. Не нравится. Фу-фу-фу.
И даже не втройне — в 10-й степени.
Что вы наделали, Веда? Я рыдаю над собственной черствостью. Взахлеб.
Все. Утонула в слезах.
Хнык.
Особо огорчил финал. Первой пала та, которая пыталась помочь детям.
И: Смерть не была мучительной.
А дети мучились и кричали.
Так и не понял какие выводы делать?
Т.е. обречены, но пока живы. А то что пыталась — да, и ее услышали.
Голос я определенно отдаю сюда, хотя соглашусь с тем, что язык надо развивать. Автору желаю вдохновения, терпения и большой удачи. Спасибо за рассказ, я уж боялась, что эта дуэль будет разочарованием.
И, кстати, по поводу этого места:
Не надо больше разрывать прямую речь подобным образом. Никогда.
И ещё — весь текст идёт от первого лица (что, кстати, вовсе не обязательно здесь), а последняя часть — от третьего, да ещё, похоже, после смерти героини. Можно было весь текст подать от третьего лица, это было бы не хуже, как минимум.
Мать всегда будет хотеть спасти своих детей. Даже если Сэмми оказалась зараженной вирусом, из-за того, что она всегда была больной заметить это было трудно. Может, мать не знала об этом, или не хотела знать. Пребывая в иллюзии, что они спасутся в бункере. И она не увидит как они умирают. Что может быть страшнее, чем их смерть у нее на глазах?! Она будет верить, что они спаслись.
То, что в бункер по пропускам — это логично. Мест там не так много, все не влезут. Все не спасутся. Есть вопрос — была ли вакцина? Судя по тому, что про нее ни слова — вирус был смертелен.
Приказ командира изолировать девочек — был отчаянной попыткой предотвратить неизбежное. Возможно, если бы та женщина не оказалась такой жалостливой, то люди в бункере бы не умерли. Но, грани хорошего и плохого тут размыты. Была ли женщина не права, пытаясь дать им поесть и этим заразив себя? Может стоило ради спасения других людей не прикасаться к ним? Или же, она права, делая доброе дело, хоть немного облегчая неизбежную участь девочек, даже если этим обрекает всех на смерть?
Даже если рассказ написан с очепятками — их очень легко поправить. Все остальное — очень здорово написано. Мне понравилось.
Морализаторство никогда не было приятным делом, когда решают за читателя — получается очень плоско и неказисто, не по душе. Тут же, напротив, не навязывается сторона. Что плохо, а что хорошо — выбирает читатель сам. Как бы ты сам поступил? Принять жестокое решение, чтобы выжить — или сделать «глупость» во имя гуманизма и потянуть за собой всех остальных?
Пусть ошибки в тексте, но эпизод с мамой не плох. Хотя, конечно, все штампы темы апокалипсиса присутствуют, но что-то в рассказе есть. Автор, не останавливаться.