Порубежье

За окном с приглушенным змеиным посвистом проносились редкие ночные авто. Тяжелые дождевые капли, встречаясь с карнизом, глухо выводили: Зынс, бумс!». Уличный фонарь дотянулся до окна и расцарапал чернильную темноту углов своим янтарным тягучим светом. В углах заворочалось, заскользило, заскрежетало. Словно все несказанное, несозданное, нерождённое переплелось в тугой узел и сговорилось мучить до утра. Обрывки мыслей, фраз, воспоминаний щупальцами сжимали мозг.

Лежа без сна, Михаил прокручивал дневной разговор с женой Егора. С судорожными вдохами и выдохами, с долгими паузами она сообщила, что его друг и ее муж пропал, потерялся, исчез где-то на бескрайних просторах Земли.

«Эх, Егорка,– мучительно вопрошал Михаил в пожирающую пустоту, нашел ли ты то, что искал?».

Всю недолгую жизнь Егор хотел понять, кому, кроме людей, Земля стала родным домом? Чьи ноги, копыта, щупальца топтали ее, пока она согревалась солнечной радиацией и поливалась метеоритными дождями? В его голове клином застряла уверенность, что до появления людей на Земле обитали древние могущественные расы, прибывшие с далеких, опустошенных войнами и природными катаклизмами, звезд.

Из угла доносились мерный перестук и тихий скрежет: механизм невидимых часов делал свое дело со всей возможной безжалостностью, отмеряя потери и разочарования. Вспоминая неугомонного друга, то, как он бросался проверять каждую, даже самую невероятную гипотезу, словно шел в последний бой, Михаил верил, что нашел…

Бес-сонница хитрым бесом, скользящей тишиной подкралась и растянулась рядом. Хрипло мурлыкала, разглядывала влюбленными покрасневшими глазами: не спи, не спи, милый. Обняла до хруста, душила, стучала в виски.

На тяжелых ногах встал хлебнуть воды. Судорожным глотком протолкнул в себя холодную жидкость. Снова лег, стараясь выровнять дыхание. Веки начали тяжелеть, лицо расслабилось и потекло вниз, кажется, вот-вот - и он будет благословлён: в центре лба загорится тайная точка третий глаз, сон обнимет и поцелует в висок. Но стоило бессоннице лишь коснуться его костлявым пальцем, и Михаил послушно распахнул глаза.

Любопытство Егора было его проклятием. Бесконечная череда поездок, становившихся все длиннее и опаснее, встречи с безумными археологами и антропологами, историками, рассказывающими байки о пришельцах. Егор находил таких же увлеченных людей, как он сам. В редкие встречи говорил только о своей страсти. «На севере нашли храм, ему миллионы лет», - с придыханием сообщал другу. В следующую встречу с тем же пылом доказывал: «На востоке обнаружили заброшенный город! Уверен, что это то самое, Мишка!». Михаил слушал и надеялся, что Егор обязательно что-нибудь найдет. Ведь много лет их обоих мучили сны с бескрайним выжженным полем. Проснувшись, словно в похмельном мраке, оба ощущали одно и то же: заторможенность мысли, озноб в теле, боль в мышцах. Сердце рвало грудную клетку, а все существо будто плавало в вязкой тине.

Егор был уверен, что это рвется наружу их древняя память, их забытое прошлое.

Бессонница играла с ним: дергала за нитки, словно куклу, и Михаил послушно раскрывал и закрывал глаза, кривил рот в зевоте, ворочался с боку на бок, переворачивал покорную подушку. Наивно искал в этом ритуале шанс на спасение. Но бессонница победила. Михаил сел на край кровати.Чугунную голову потянуло вниз, челка упала на глаза, руки свесились с колен. Силы, эмоции, ощущения оставили его. В голове бродила темнота и давила на лоб и брови. Собственная кровать выталкивала. Голова свесилась еще ниже. Еще секунда, и он начнет отбивать поклоны великому богу - бессоннице. Но только ворота сна стали приоткрываться, как давнее воспоминание растолкало отяжелевший мозг, фонариком осветило непроходимые заросли полусна, и Михаил вспомнил, как в детстве он, тогда еще просто Мишка, лез по скрипучей лестнице на дедов чердак. Дед жил в небольшой деревеньке, далеко от цивилизации. И каждое лето мальчик отправлялся вдыхать напоенный хвоей воздух, есть безнитратные овощи и фрукты, купаться в хрустально чистой реке, бродить в лесу, полном грибов и ягод. Одним словом, в рай!

Мишка, хватаясь за перила, карабкался вверх, надеясь, что ступеньки под его ногами выдержат и не подломятся. И они не подводили. Стоически переносили вторжение в свою жизнь: стискивали зубы, вопили, скрипели, но держались.

Мишка выдохнул только на самом верху. В треснутое оконце лезли солнечные лучи. Они разбили чердачную пыль на мельчайшие частицы, и она от Мишкиного вторжения поднялась вверх и заплавала, заплясала сверкающими солнечными атомами. Мишка чихнул. Вытер нос рукавом и огляделся. Перед ним лежала огромная, с темнотой по стенам и углам, неизведанная, таинственная территория. Над головой крыша сходилась острым углом. На балках, ее подпиравших, висели веники, пучки трав, сетки, мешки, удочки. На ржавых гвоздях, сгорбившись, пылилась старая одежда. В деревянных сундуках, оббитых металлической лентой, и фанерных, грубо сколоченных ящиках скопилась тысяча вещей, вытряхнутых дедом из своей жизни.

Ради этих старых сундуков и ящиков Мишка и поднялся на чердак. Собранный здесь склад древностей манил и обещал спрятанные сокровища. Хорошо было бы найти золото или драгоценные камни. Но дед был обычным крестьянином, а прадед - охотником. Ни пиратов, ни разбойников среди них вроде бы не водилось. С другой стороны, можно было обнаружить стопку рукописных книг, икону в золотом окладе или, тут Мишка ощутил, как в горле стало сухо, оружие. Большая война до этой сибирской деревни не добралась, но схватки с беляками и казаками в гражданскую были. И кто знает, вдруг его прадед припрятал здесь старую винтовку, проржавевшую шашку или коробку с патронами. Если так, Мишка станет настоящим богачом, и ему будет чем похвастаться перед Егором - соседом, другом, таким же ссыльным внуком.

До самого вечера Мишка постигал историю семьи, роясь в сундуках и коробках. Эти несколько часов он прожил словно в параллельном мире. Завязший в этих вещах, как муха в меду, он медленно перебирал пачки писем; глотая пыль, загипнотизировано рассматривал бархатные альбомы, где на фотографиях разворачивалась жизнь круче любого сериала: женщины в платках и дети без штанов, мужчины в форме и мужчины в телогрейках, дети на лошадях и повзрослевшие дети уже со своими детьми. Рождение, свадьбы, похороны. И снова в том же порядке. Мишка листал газетные подшивки с пожелтевшими страницами с новостями молодой страны; осторожно оглядывал щербатую посуду – дед ничего не выбрасывал. Нашел старые игрушки: покалеченную куклу с гладким удивленным лицом, вырезанную из дерева тележку без колес, сшитого из разноцветных тряпок нелепого медведя с глазами-пуговицами. Никакого оружия, даже самого простенького охотничьего ножа, самой крохотной гильзы. На улице вечерело, и чердак медленно погружался в сумерки. Мишка поежился от вечерней прохлады. Подхватив медведя за мягкую лапу, он, разочарованный, уже начал спускаться, когда последний луч закатного солнца, словно перст указующий, выхватил из темноты непонятный образ. Мишка развернулся и решительно направился к дальней стене. Комаром зазвенело предчувствие тайны. Ощущая себя исследователем, мальчик крепко прижал медведя к груди и сделал шаг в темноту. В углу, скрытые от глаз, стояли и лежали дедовы картины.

К рисованию дед пристрастился, уже выйдя на пенсию. Мишкины родители постоянно покупали и высылали ему кисти, краски и холсты. Дед рисовал тайгу. На всех стенах в доме развешаны большие и маленькие в простых и резных рамах пейзажи: елки, сосны, цветущий багульник, болото, пусть самое большое из всех болот, но, по Мишкиному мнению, очень уж унылое.

Но на этих картинах, сваленных в кучу, как мертвые сухие листья, изображалось иное. Бесконечная голая степь. Черное небо с острыми ярко-желтыми вспышками. В степи гигантскими стальными семенами разбросаны непонятные объекты. Одни из них лежали на боку, другие воткнулись глубоко в землю. Из них выбирались странные существа - полулюди, получудовища. У них были красивые, застывшие, словно маска, человеческие лица, их длинные руки походили на щупальца. Ног Мишка не разглядел, но, похоже, они тоже были щупальцами. В глазах существ сновала темнота.

Мишку передернуло, глубоко в животе начала скручиваться тугой пружиной паника. Закатный луч, словно пучок лазера, скользнув по картине, окрасил ее в багрянец, и Мишка явственно разглядел и лес, и болото, и еще что-то или кого-то, кого мальчишка почти узнал, но тут луч ушел, стало темно, эффект узнавания пропал. Спотыкаясь, паренек бросился с чердака, мучаясь вопросами: «Чьи это картины? Неужели дед такое рисовал?».

Мишка хотел спросить у деда, что за картины валяются на чердаке, но не решился. Сначала подумал: «А жаль, что оружия не нашлось». Потом решил: «Завтра идем за черникой». Затем вспомнил о родителях, об ужине, о том, как хорошо, что у него есть друг.

Тогда мысли о картинах заблудились в голове десятилетнего мальчишки и исчезли. И только сейчас, почти через двадцать лет, Михаил вспомнил. Бессонница вывернула его наизнанку и нашла в полусонном мозгу такие кладовые,о которых он не подозревал. Плавая между сном и явью, Мишка увидел, как из стальных гигантских яиц вылезают чудовища. Не все долетели удачно, и рядом с целыми аппаратами валяются покореженные, с мертвыми пришельцами внутри. Выжившие выползают наружу, осторожно обследуют территорию, пробуют воду озер, глотают воздух, трогают бесконечными щупальцами выжженную траву. Разглядывают зелень леса, ощущают затхлость и мертвенность болота и основывают цивилизацию. Сколько веков назад это случилось? Куда делись пришельцы, когда на эти земли пришли первые люди? Мишка не знал ответов. Только вот уже несколько минут он смотрел в широко открытые глаза одного из визитеров. Узкие зрачки, серое лицо. Михаил отшатнулся и… проснулся. Несколько секунд сидел в прострации, ее понимая, ни где он, ни кто он. Помотал головой, стряхивая наваждение, и снова все забыл. Осталось только состояние тревожности.

После холодного душа и двух чашек крепкого кофе Михаил понял, что готов поработать. Сна не было ни в одном глазу. В окно глядело серое, словно пустой экран,припорошенное воспоминаниями утро. Мишка подошел к стене, начал перебирать незаконченные картины: портреты, натюрморты с цветами и фруктами, незатейливые пейзажи. И тут руку словно обожгло. С холста глядел незнакомец: безупречные черты лица, зеленые глаза с узким зрачком. Михаил нахмурился. Он не помнил, когда писал это. Михаил повертел картину, оглядывая со всех сторон, и отложил, взял недописанный портрет и погрузился в работу.

На полу, под мольбертом, нахохлившись, сидел старый медведь. Его пуговичные потертые глаза смотрели хмуро и решительно.

В то утро они собирались за черникой. Разбудив внука, дед потопал на кухню, как вдруг, трагически замерев, охнул, страдальчески протянул: «Ёк-макарёк» и схватился за поясницу.

- Мишка, - просипел дед испуганному мальчишке, - дуй за Галиной, скажи, у деда приступ.

Мишка рванул к соседнему дому. Хмурая медсестра Галина деловито всадила деду укол, посоветовала мазать спину, пить таблетки и усвистала обратно к своему хозяйству.

После укола дед выдохнул, расслабился. Замотал поясницу старым шерстяным платком и лег в кровать. Разглядывая расстроенного Мишку, помолчал, пожевал губами:

- Ладно, идите вдвоем. Лучше меня, небось, уже лес изучили. Далеко только не заходите, и к болоту ни ногой.

- Дедуля, спасибо! – кинулся обнимать деда Мишка, - Егор столько мест тайных знает, там черники видимо-невидимо, за час наберем! А ты давай выздоравливай!

Августовское утро щекотало гортань, вливалось в легкие, трогало прохладными руками ноги и шею, тонко звенело и пело, обещая хороший день. Мишка с корзиной в руках веселым зайчонком мчался по просыпающейся деревне.

Деревня нехотя потягивалась, одним полусонным глазом глядела на никогда не спящую реку, торопящуюся в неведомые дали, другим - на Мишку, бегущему к своему другу. Переводила взгляд вверх, в синюю затягивающую бездну, улыбалась, слушая ворчание хозяек, флегматичное мычание коров, ленивый лай собак. Оборачивалась через плечо, глядя на покачивающиеся верхушки темных сосен, вслушивалась в тревожные гукающие звуки далёкого болота. Болото появилось раньше и деревни и тайги, оно хранило тайну, а какую, деревне было не важно. У неё существовали свои заботы: жители уезжали в город и не возвращались, старики умирали, огороды зарастали, сады стояли неухоженные. В домах, срубленных умелыми работниками, гасли желтые живые окна. И избы стояли вдоль дороги пустые и остывшие.

Мальчишки двигались по широкой, истоптанной множеством ног дорожке. Вдоль нее, словно встречающие на вокзале, плотно стояли сосны. Стволы их тихо поскрипывали. Ветви роняли легкие иглы. Коктейль запахов - кедровых смоляных шишек, терпких игл, сладких трав и пряной земли под ногами - укутывал, пропитывая волосы и одежду.

Егор хвастался старшим братом.

- Сашка с парнями, - подпрыгивал от возбуждения мальчик, - нашли немецкий дот, а там! – он сделал театральную паузу, - ящик с оружием. Вскрыли, а оно почти новенькое, даже смазанное. Вот улов, так улов, - надувал щеки и качал головой.

Брат Егора был черным копателем, искал оружие, амуницию, награды, монеты - не брезговал ничем. Дед Мишки называл Сашку гробокопателем, качал головой и хмурился.

- Только у нас ничего такого нет, - скорбно поджимал губы Егорка, - один лес да болото.

- Зато болото самое большое, - обиделся Мишка.

- Пф, - презрительно покосился на него товарищ, - ну и что? кому это интересно? Вот если бы в лесу нашли золото Колчака, тогда да.

Замолчали, думая каждый о своем. Егор резво двигался по широкой тропе, в руках подпрыгивало синее пластмассовое ведро. Мишка шел не спеша, разглядывая бесконечные сосны с тонкой корой, разнообразные цветы и кустарники, напоминая основательного медвежонка в поисках съестного. В руках он крепко держал корзинку. Егор, рыжий, вихрастый, похожий на бельчонка, вертел головой, успевая посмотреть и направо, и налево, а, обернувшись через плечо, хмыкнуть, глядя на серьезное лицо друга. Подумав, Мишка рассудил, что золото и оружие - это здорово, и Егоркин старший брат бесконечно крут, но все равно обидно за место, которое он любил. Для него каждый день у деда был как подарок! Даже за ягодами и грибами он ходил не потому, что так уж их любил, а потому что это было приключение! Никакого сравнения с тусклой городской жизнью. Ведь для мальчишки главное - каждый день находить новую дорогу. Новую тропу. Он только недавно понял, что и взросление не так страшно, как думаешь, глядя на взрослых. Ведь взросление – это путешествие в тайные, неизведанные земли. А еще только здесь он осознал, что мир очень и очень большой. Больше дедова дома, больше леса и даже больше болота, что растеклось на тысячу километров. Он безграничный. И Мишке очень хотелось вырасти и встать с миром наравне.

Егор обернулся и кинул в замечтавшегося друга шишкой. Шишка попала Мишке в лоб, оставив липкий след. Мишка возмущенно ойкнул и через минуту, набросав шишек в корзину, обстрелял Егорку. Тот завыл, закашлялся, изображая ранение, и свалился, как куль, вывалив язык на бок и замерев с вытаращенными глазами. Мишка громко, распугивая сонных птиц,захохотал от восторга. Егор вскочил на ноги и, рысью, прижав к груди ведро, помчался быстрее ветра по едва заметной тропе.

Через несколько минут бега они задумчиво чесали затылки перед небольшим круглым озерцом, знаком того, что они подошли опасно близко к большому болоту, раскинувшемуся маленькими ручейками, озерцами и трясиной на дальние дали. Ноги вязли, пахло мертвыми деревьями и травой, воздух сгустился и давил, раздражая влажностью и гнилью.

- Где-то свернули не туда, - вынес вердикт Егор.

Мишка промолчал. Сердце неровно перестукивало, словно говоря само с собой: «Да? – Да-да-да». Шея и плечи задеревенели. Мишка напряженно огляделся. Слева - невысокие хилые сосенки, ярко-изумрудная трава с треугольными, словно стрелами, острыми листьями. Справа - круглое болотце, заросшее травой и покрытое кочками с жухлой травой. За спиной обеспокоенно шумел лес. Впереди – мрак, хлюпанье, тишина. Чужая потусторонняя болотная жизнь на многие километры. Вода в болоте походила на грязную кашу.В этой каше Мишка углядел лунку чистой воды. На бурой глади болота она сверкала ярко, словно глаз водяного или гигантского вымершего ящера. Мишка знал, что такие лунки очень глубоки и никому оттуда не выбраться. Приглушенная зелень и фантастические формы болотных растений сочетали в себе гибель и упрямую жизнь. Ноги налились тяжестью. Ладони до боли сжались в кулаки. Сердце боязливо сжалось и заплакало. Реальность качалась, словно сон, и Мишка качался вместе с ней. Через минуту он громко выдохнул, успокоился, и сердце его наполнилось восхищением. Он стоял на краю неведомого и был околдован этими тысячами километров опасности. Ведь будь ты даже самым сильным и самым крутым, болото все равно сильнее тебя.

Звенела мошкара. Егор, не отрываясь, смотрел на середину озера. Мишка перевел взгляд в том же направлении. В озере что-то поблескивало. Мишка прищурился, Егор свел тонкие брови у переносицы, приставил ладонь козырьком и запыхтел.

- Чего это? – спросил Егор.

Не знаю. Может, рыба? – предположил Мишка.

Предмет медленно и бесшумно приближался. Он был похож на огромный поплавок. Его металлическая верхушка поблескивала на солнце. Разрезая воду «поплавок» бесшумно подкрадывался к ним. На секунду замер, чуть приподнялся, и мальчишки увидели, что в поплавке есть небольшое окошко. Штуковина качнулась, в иллюминаторе они заметили лицо.

Парни застыли завороженные.

- Может, испытания подводной лодки? – испуганно предложил Мишка.

Егор не ответил.

Только их голоса были слышны на этом берегу. Не шумели птицы, замолчала злая мошкара. Природа замерла. В голове плавал белесый туман, вырывая из реальности короткие яркие картинки. Вот человек из подводной лодки распахнул пустые глаза. Закрыл их. Вот из глубины озера поднялось гигантское щупальце, обвило продолговатый гроб или дом с существом и втянуло под воду. Когда вода под ними сомкнулась, мальчишки очнулись и обнаружили, что кисельный берег затянул их по щиколотки. Первым сорвался с места Мишка. Перепрыгивая и оббегая все, что казалось подозрительным, он несся вон от этого места. Сзади хлюпали шаги Егора. Туман в голове развеялся. Он упали возле сосны, и сухие еловые иголки нежно толкнулись им в ладони, а стук дятла был роднее песни матери. Мишка взглянул на Егора. Зрачки расширены, на щеках пробороздили путь грязные дорожки.

Несколько секунд они недоуменно смотрели друг на друга, вглядываясь и пытаясь понять, что произошло. Кажется, их мозг проявил своеволие и начисто вычеркнул несколько минут жизни из их памяти. Мишка лег на землю и уставился в небо. Не мигая, как лекарство принимал внутрь его синеву и спокойствие. Повернулся к Егору:

- Мы ведь за ягодами пошли, давай уже, хватит прохлаждаться.

Они быстро нашли поляну с ягодами. Егор тащил домой полное ведро. Мишка тихонько пер свою корзину. Чем ближе друзья подходили к дому, тем больше усталость брала свое, и к концу путешествия они едва переставляли ноги. Вечером Мишку потянуло поплакать, и он несколько раз шмыгнул носом, но сдержался, дед погладил его по голове и отправил спать.

Ночью Мишка вскочил в панике: ему снилось, как огромные щупальца опутали их дом и волокут его к болоту. Утром ночные кошмары были сожраны солнечным светом.

Тот день остался с ними ощущением серо-голубой прохлады, затягивающей темной таинственной воды и черной россыпью ягод. Но каждый раз во снах перед ними расстилалась безымянная голая степь, и, проснувшись, они еще долго не могли прийти в себя.

Судьба раскидала их. Егор в поисках артефактов носился по свету, ища доказательства того, что несколько миллионов лет назад на нашей планете процветала чужая цивилизация. Мишка рисовал странные, пугающие его пейзажи и, как и дед, прятал их от людей и самого себя. Тот день, тихо постукивая в бронированную дверь подсознания, пробивался наружу лишь по ночам или обрушивался короткими творческими приступами.

Мысли о детстве убаюкали Михаила. Веки опустились, дыхание выровнялось. Он лежал, разметав руки, словно собирался взлететь. Сон ласково сковал его по рукам и ногам, и это были самые прекрасные путы. Яркая картинка, точно капля чернил на светлом фоне, созрела в глубинах мозга, и Михаил увидел: он топал по хоженой тысячу раз дороге от станции к своей деревне. Под ногами можно было разглядеть каждый камешек, каждый упавший лист. Под босыми ступнями весело взлетал тонкий песок. На соснах блестела яркая кора. Жарило солнце. Вот и дом. Такой, каким он оставил его, когда приезжал в прошлом году на могилу к деду. Под холмами протекала река со смешным названием Лисица. Осенью деревья на ее берегах перекликались желтым и красным, и она была похожа на лису, вильнувшую хвостом. В деревне появились новые современные коттеджи. Заброшенные избы, словно призраки, истончались и грозили рассыпаться в прах. На старой скамейке возле дома Мишка увидел своего умершего деда и ничуть не удивился.Присел рядом.

– Что Мишка, маятно тебе? – прищурившись, дед разглядывал потускневшее лицо внука.

– Маятно, деда, – опустил голову Мишка.

– Ерунда это все, Мишка, – строго проговорил дед.

– А как же они, дед? – Мишка взглянул в суровое лицо старика.

– Не бойся, милый, мы ведь как богатыри на границе, никакой враг не проползет.

Дед замолчал и стал смотреть на реку.

Мишка прижался к дедову плечу. Вдохнул живой запах табака, хвои, прелой листвы. Рядом с собой, на скамейке заметил тряпичного медведя, сграбастал его в горсть, притиснул к самому сердцу и спокойно выдохнул.