Анна Неделина №2

Домой

Автор:
Ольга Гаврилина
Домой
Работа №19
  • Опубликовано на Дзен

– Чур, я здесь! – Алек протиснулся в купе и с разбега запрыгнул на диван, оставляя меня неуклюже топтаться в дверях с сумками и картонками. Встав на колени и предусмотрительно скинув ботинки, чтобы не запачкать обивку, он выглянул в окно, рассматривая перрон и спешащих на поезд пассажиров. 

– Эй, капитан, – привалившись к стене, я тяжело вздохнул, в который раз пожалев, что сэкономил на носильщике, – шляпу-то, смотри, потерял!
Сын растерянно коснулся волос и, звонко ойкнув, выскочил в коридор, подбирая упавшую треуголку. Я, тем временем, убрал наши вещи в шкаф и сунул под туалетный столик коробку с медицинскими инструментами и аптечкой. Не то чтобы после всего я собирался продолжать врачебную практику, но бросать в городе дорогое оборудование, оставляя его на попечение неряшливой и бестолковой родни, не хотелось. Кроме того, мой единственный пациент до сих пор нуждался в уходе, и сейчас, может быть, больше, чем когда бы то ни было.

– Пап, – тщательно отряхнув шляпу, Алек бережно положил её рядом с собой и снова полез на диван, – а ты мне саблю сделаешь? Ну, чтобы прямо как у настоящего пирата была?
– Посмотрим. У дедушки дома трофейный абордажный палаш был. Если не сильно тяжёлый для тебя будет, попробую саблю раздобыть, – усмехнулся я, садясь за стол и доставая из сумки наши книги.

Я, конечно, слукавил – длинный и тяжёлый палаш был чуть ли не с половину моего сынишки, а поднять его он смог бы, в лучшем случае, двумя руками, так что услуги кузнеца юному пирату понадобились бы ещё очень нескоро. Да и стоила бы эта сабля столько, что я непременно пожадничал бы, потратив эти деньги на что-то менее интересное. Например, на хороший тонометр или упаковку лекарств… Но у Алека был такой счастливый вид, что мне почти стало совестно. Взрослый человек, а вру хуже маленького.

Протянув сыну географический атлас – любимый им настолько, что он часами мог разглядывать моря и океаны, восхищённо вздыхая над картами тропических островов, – я раскрыл свежий номер «Панча». Они снова вернули шута на обложку. Досадно, перчатка мне нравилась больше.

Я быстро пролистал сатирические зарисовки и убогие стишки, ища страницу с рассказами. На этой неделе должно было выйти продолжение «Жестяной рыбы» некоего мистера В. Лайтхауса. В прошлом выпуске старик Джим застрял в затопленном отсеке, и я, как, наверное, многие, писал автору письмо с просьбой спасти старого вояку. Ребячество, но мне до сих пор нравятся хорошие интерактивные рассказы, ради которых можно позволить себе подписку даже на «Панч». Тайком от «взрослых и серьёзных» коллег, разумеется.

К моему огорчению, вместо полюбившейся мне команды отважных матросов подводной лодки Ноктюрн, место в журнале занимал аноним с псевдонимом К. Лерк. Именно занимал – целых пять страниц рассказа заставили подвинуться даже блок «Занимательных лимериков» Дерри из Дерри с тридцатой страницы на краешек тридцать первой. Небывалая наглость!

Растерянный и разочарованный, я пробежался по тексту взглядом. Технические устройства, электричество, герой, спасающийся от каких-то автоматонов – похоже, автор перепутал юмористический журнал с научным. А зря, потому что зубастая публика «Панча» вряд ли оценит такой эксперимент и, скорее всего, затопчет несчастного своими маленькими тараканьими лапками, добиваясь хлеба и зрелищ любой ценой. Как и любая публика, в целом.

От нечего делать, я принялся за чтение и быстро понял, что рано пожалел господина К. Лерка: рассказ действительно был юмористическим. Нет, не просто юмористическим, а гомерически смешным, если, конечно, у вас, в отличие от меня, есть пара докторских степеней. Я, человек эрудированный, мог только догадываться об этом по тому граду отсылок, которым засыпали меня первые три абзаца. И, не сказать, что я заметил все.

Чудовищный коктейль из науки, истинно кэрролловских каламбуров и тончайшего налёта политики (такого тонкого, что и не понять, в чей же огород кинули камешек) захватил меня настолько, что я едва не вскрикнул, услышав паровозный свисток. Подскочив на месте, я растерянно уставился в окно, не сразу сообразив, отчего перрон пришёл в движение.

– Пап, ты чего? – Алек с умилительной детской серьёзностью нахмурил брови. – Всё в порядке?
– Да, всё хорошо… Прости, что напугал, – я потрепал сына по волосам. – Зачитался просто.
– Я думал, что… ну, что ты как мама…

Умэко терпела приступы боли молча, с каким-то безумным, непостижимым достоинством. Хрупкая и болезненная, она до последнего дня своей жизни боролась за счастье нашей маленькой семьи, не позволяя мне рассказывать Алеку о её болезни.

«Я просто хочу, чтобы он успел побыть ребёнком» – просила она, и я, несмотря на внутренний протест, соглашался. Наверное, не мог не согласиться: слишком стыдно было перед правнучкой даймё, вынужденной полжизни провести на фабрике из-за колониальных войн. Умэко имела полное право ненавидеть меня, представителя враждебной половины мира, превратившей их цветущий садик с камнями в промышленный храм на костях. Но она любила. Любила меня, Алека и наш дом, пыталась любить мою культуру, усердно смешивая зелёный чай с молоком, чтобы не запачкать фарфор моей матушки… Нет, я не был похож на неё. Я бы не смог жить и уйти так достойно, как Умэко, так что я отрицательно покачал головой.

– Не волнуйся, со мной всё хорошо.
– Угу… Джим уже спасся?
– Джим? – поглощённый внезапно нахлынувшими воспоминаниями, я не сразу понял, о чём он. – А, Джим… Нет, в этом выпуске был другой рассказ.
– Жалко… Интересный?
– Очень. Про электричество и Луну, населённую разумными автоматонами! – мне ужасно хотелось сменить тему и перестать ощущать горьковатый привкус матчи с молоком на языке. – У главного героя есть пистолет с электрическими зарядами, а ещё помощница на телеграфе, которая шлёт ему инструкции с Земли.
– Электрический пистолет? – глаза сына загорелись. – А как он работает?
– Ну, откуда же я знаю? Наверное, части механизма трутся друг об друга и создают заряд. Как льдинки в тучах.
– То есть, что-то вроде молнии?

Сын сел удобнее, прижимая колени к груди и поправляя сползающую треуголку. Я кивнул.
– Что-то вроде. Только это рукотворная молния, не настоящая. Настоящие рождаются высоко в небе и приручить их нельзя.
– Почему?
– Потому что мы мало что о них знаем, а изучать их тяжело и опасно. Некоторые вообще появляются словно по волшебству без всяких туч. Они похожи на светящиеся шары и парят в воздухе.
– Может, это духи? Как те, о которых рассказывала мама?

Я вспомнил сказки Умэко. Животные, деревья, даже посуда – всё в её историях обладало душой и было связано незримыми нитями с миром духов. Сказки были странные, далёкие от реальности, но невероятно красивые и мелодичные в её исполнении. Неудивительно, что Алек в них верил. Да и, признаться, я сам после них начинал сомневаться, что мир устроен по учебникам.

– Возможно. Не знаю.
– Пап, а ты видел духов?
– Нет, не приходилось. Но, может быть, у дедушки в саду водятся фэйри, – усмехнулся я. – Тоже, знаешь ли, духи.
– Тогда я их обязательно отыщу!

Одобрительно кивнув, я вернулся к журналу, а сын уставился в окно. Не смотря на мои опасения, путешествовать с Алеком было приятно: мы впервые покидали город вдвоём, но он, кажется, был этому рад не меньше, чем я. А, может, и больше. Думаю, опека моей двоюродной сестрицы доконала нас обоих, и только хорошее воспитание позволило ему произнести: «Я буду скучать, тётя Иден» с такой убедительной серьёзностью, что кузина едва не придушила нас в объятиях. «Не будь она такой белоручкой, могла бы носить мешки с цементом», говорил о ней дядя, не забывая вставать на мыски, чтобы поцеловать дочурку в лоб. Скажем прямо, Иден меня пугала, и, если бы не необходимость в сиделке для сына, жить у дяди я бы не рискнул.

Вагон мерно покачивался, изредка ныряя в туннели. Чем дальше мы были от города, тем легче мне становилось на душе, и я, словно непоседливый мальчишка, никак не мог дождаться, когда увижу зелень холмов и деревья, не тронутые рукой человека. Настоящие, живые деревья, а не те, бонсаи-переростки из Гайд-парка, которых, кажется, не просто вырастили, а выдрессировали методом кнута и пряника талантливые садоводы-укротители в фанатичном приступе перфекционизма. Идеально-ровные дорожки и озеро с тревожным, змеиным названием Серпентайн никогда мне не нравились, как и скрип автоматонов, выгуливающих собак. Железный пёс выгуливает мохнатого – не жуть ли?

К счастью, больше мне не придётся нервно вздрагивать из-за грохота механических отродий за спиной. На эту поездку я возлагал большие надежды – поправить здоровье сына, наладить собственные дела и привести в порядок дедушкин дом. Сейчас, сидя в мягком вагоне-купе, освещённом тёплым июньским солнцем, я не сомневался, что мне это по плечу.

Алека совсем не укачивало, и на мои вопросы о самочувствии он отвечал, что всё хорошо, поэтому я был спокоен. Черритрис находился к югу от Лондона, и я надеялся, что в тёплом климате сын будет реже простужаться, а свежий воздух пойдёт ему на пользу. Может, через год-другой он даже пойдёт в школу… Мечты-мечты!

Ехать пришлось недолго, но за это время мы успели пройтись по поезду, разглядывая другие вагоны, пообедать и даже вздремнуть. Последнее, впрочем, вызвало у меня сожаление, поскольку мне хотелось подольше полюбоваться видом из окна под умиротворяющий стук колёс, но он оказался излишне умиротворяющим, и я быстро составил уставшему сынишке компанию. Не припомню, чтобы я видел сны, но, когда я проснулся, во рту отчётливо ощущался привкус зелёного чая с молоком.

– Не волнуйся, мой ангел, всё с нами будет хорошо, – шепнул я, выглядывая в окно. Было около шести вечера, но солнце, как и положено в это время года, было ещё высоко. Удивительно, как сильно я соскучился по длинным летним вечерам за зиму – прошедшая в хлопотах и подготовке к похоронам весна промелькнула так быстро, что я и не заметил, как подросли и преобразились неказистые, серые дни, больше похожие на вечера. А сейчас гадкий утёнок стал лебедем, и я в приятном изумлении наблюдал за его горделивым полётом.

Сына я разбудил почти перед самой станцией. Во-первых, часть пути нам требовалось пройти пешком – мой хороший знакомый из Черритриса обещал подвезти нас от церкви, но я не был уверен, что Алек сможет дойти до неё, если не отдохнёт как следует. Во-вторых, мой не по годам дисциплинированный сын немедленно принялся бы собирать вещи, а мне хотелось подольше насладиться видом летнего вечера в окошко поезда.

***

В восемнадцать часов восемнадцать минут мы уже стояли на перроне. Пустая пыльная платформа, всё разнообразие которой составляла древняя заколоченная касса и ещё более древний старик-азиат, меланхолично раскидывающий тыквенные семечки перед стайкой голубей, не внушала доверия, но мой поостывший энтузиазм всё ещё тлел, придавая мне уверенности.

– О, – я взглянул на старые вокзальные часы и улыбнулся, – можно загадать желание. Я бы хотел поскорее добраться до дома, разложить вещи и затопить камин, пока не стемнело. А ты?

Сын замялся, беспокойно оглядываясь и убирая со лба чёлку. Чёрные, как у матери, волосы делали его без того бледную кожу ещё болезненнее, и я на мгновение усомнился, что правильно поступил, так внезапно сменив место жительства. В конце концов, какой бы дурёхой ни была Иден, они с тётей и дядей были нашей семьёй, а здесь у нас не было никого знакомого, кроме моего друга, с которым Алек виделся, в последний раз, на крестинах.

Смерив хмурым взглядом секундную стрелку, медленно и неотвратимо приближавшуюся к двенадцати, он, наконец, произнёс:
– Друзей. Найти здесь друзей.

Часы скрипнули, словно старое кресло, и показали девятнадцать минут седьмого. Я сочувственно хлопнул сына по плечу и протянул ему самую лёгкую сумку, в которой лежали наши документы.

– Идём, думаю, Нэд нас уже заждался. В Черритрисе, должно быть, много ребят твоего возраста, с кем-нибудь непременно поладишь.
– Если только не проваляюсь всё лето в постели… Пап, а как никогда не болеть?

Я едва не ответил профессиональной шуткой и тут же больно прикусил себе язык. Мысленно браня себя последними словами, я аккуратно ответил:
– Никак, к сожалению. Но если твой организм станет покрепче, любая простуда будет проходить за день-два.
– Безо всяких лекарств?..
– Нет, дружок, лекарства принимать всё-таки придётся. Но не так много, как сейчас.
– Ладно, надеюсь, это не помешает мне стать пиратом, – Алек надвинул треуголку почти на глаза, и я поскорее взял вещи, чтобы не рассмеяться от его «угрожающего» вида.

Белая церковь на холме, издалека похожая на свечку, приветливо выглядывала из-за изумрудных крон деревьев. Тропа извивалась, петляя в зарослях вереска и земляники, словно маленькая пёстрая змейка, иногда теряясь в душистой и влажной траве. Мы шли почти налегке – часть вещей я сложил подальше от дороги, в зарослях лопуха, беря с собой только инструменты и большой тюк с вещами Алека. Остальное было слишком громоздким и тяжёлым.

Сын, впервые за долгое время оказавшийся на природе, шёл чуть позади, изредка останавливаясь, чтобы что-то рассмотреть. Тогда я вынужден был его поторапливать, боясь, что Нэд устроит мне справедливую головомойку, если прождёт нас дольше обговоренного. Не то чтобы он сам отличался пунктуальностью, но, как и все люди с хромающей дисциплиной, больше всего не терпел чужих опозданий. Не смотря на этот недостаток, он был славным парнем, что в десять, когда мы ловили лягушек в пруду, что в тридцать два, помогая нам с переездом.

Тропинка поднималась вверх по склону холма, и вскоре Алек устал. Сообщать об этом он, конечно, не собирался, упрямо топая следом и, время от времени, тяжело вздыхая и морщась от боли в ногах.

– Может, отдохнём? – предложил я, только сейчас замечая побледневшие губы сына, но тот отрицательно покачал головой.
– Но мы же почти пришли, пап! Я смогу… мне не тяжело… – маленький потомок бесстрашных даймё сделал глубокий вдох и, стиснув зубы, прошёл ещё шагов десять, прежде чем мне пришлось ловить его обмякшее тельце.

Сидя с сыном на руках, я отчаянно клял его упрямство и свою невнимательность, не произнося ни слова, и только сердито кусая без того сухие губы. Весь в мать! Такой же упрямый и неосторожный, такой же неразумный и жестокий к моей без того расшатанной нервной системе… и такой же драгоценный. Я поймал себя на мысли, что, не смотря на страх и дрожь в руках, почти на автомате уложил его на землю, подкладывая под ноги сумку с инструментами, и расстегнул верхние пуговицы рубашки.

Привычность и будничность этих действий отвращала, ввергая в отчаяние, и я скорее почувствовал, чем осознал, что от меня ничего не зависит. Никогда не зависело. Иллюзия контроля, типичная для любого городского жителя, здесь, в зелёной и безучастной к моим страхам глуши, распалась, как утренний сон, оставляя меня наедине с издевательски-весёлой трелью каких-то лесных пичуг. Впервые за всё время я задался вопросом, которого боялся больше всего:

«Что, если я не справлюсь?».

– Пап? – голос сына вырвал меня из оцепенения. – Я опять?..
– Не страшно, – я помог ему сесть и легонько похлопал по плечу. – Как себя чувствуешь?
– Как будто меня протащили под килем… очень медленно протащили, – Алек поморщился, растирая лодыжки. – Всё болит, даже пальцы…
– Скорее всего, опять перенервничал. Как в тот раз, да?

Слабое здоровье и частые простуды были не единственной бедой Алека. Любые переживания и волнения часто сопровождались ломотой в суставах, из-за которой учиться ему приходилось на дому. Я не знал, что с этим делать, безрезультатно перечитывая медицинские справочники, но все они сходились на том, что без укрепления иммунитета такие боли не пройдут. А как укреплять его в вечно простуженном и сыром городе?

– Наверное, – досадливо вздохнув и поправив треуголку, юный пират уткнулся в моё плечо. – Здесь непривычно…
– Почему?
– Тихо очень. В городе постоянно что-то грохочет, скрипит, шуршит… Здесь не так, да?
– Почему же? – я улыбнулся. – Здесь всё то же самое. Просто слушать придётся внимательнее.
– Но я ничего не слышу…
– А птицы?

Алек задумчиво поднял голову, вслушиваясь в чириканье в ветвях.
– Слышу. Настоящие… И громкие.
– Это тебе не парк, – хмыкнув, я потрепал сына по волосам. – Если будешь внимательнее, услышишь стрекоз, кузнечиков и, может, паровозный гудок со станции. А ещё, точно помню, что на крыше дедушкиного дома был старый флюгер. Вот тебе и скрип. А по ночам дождь барабанит в окна.
– И мыши скребутся?
– Надеюсь, что нет, иначе мы до Рождества провозимся с ядами и ловушками, а я как-то иначе представлял себе наш досуг. Что думаешь?
– Думаю, что в таком случае мне придётся завести попугая и научить его мяукать. Хотя «пиастры» звучит лучше, – невозмутимо ответил Алек, и я даже не нашёлся, что на это возразить. Пиастры действительно были лучше заунывного кошачьего мяуканья.

До церкви было рукой подать, но дальше холм был слишком крутым, и я сомневался, что, несмотря на прошедшую боль, сын сможет самостоятельно подняться наверх. Решив, что наши вещи никого не заинтересуют, я предложил ему немного побыть вперёдсмотрящим: сесть мне на плечи и направлять меня. Не знаю, заподозрил ли он в моих словах сомнение в его самочувствии, но отказываться не стал, с готовностью забираясь мне на спину. Оставив тюк одежды в кустах и взяв сумку с документами, я, повинуясь командам моего капитана, послушно побрёл наверх, насвистывая себе под нос песенку о рыбаке и двадцатке маленьких рыбок.

***

– Пять пёстрых и быстрых рыбок плескалась в моём пруду. Я выловил ту, что больше, и кинул её в уху. Достал червячка из банки и на крючок подцепил – милая Мэри просит, чтоб рыбки я ей наловил. Четыре серебряных рыбки…
– Пап, пап, смотри!
– А? – я перестал напевать и осторожно покрутил головой по сторонам. – Куда?
– Да вон же, за оградой. Кто это?..

Тропа вела мимо кладбища, расположенного прямо за церковью. Серые и белые, будто светящиеся в тени здания, камни выглядели мрачно и величественно. Густой зелёный мох и пятна лишайника покрывали надгробия, которые были лет так на двести старше меня, а новые металлические плиты, которые только начали вводить повсеместно, уже утопали в густой не кошенной траве, из которой тускло поблёскивали их бронзовые верхушки.

Я не сразу понял, о ком говорил Алек, списав его слова на обман зрения и усталость, но через мгновение заметил мальчугана в тёмном берете, из-за которого я не сразу различил его среди камней. В руках у него были какие-то жёлтые цветы, рассмотреть которые с такого расстояния не представлялось возможным. Положив букет на одну из могил, он выпрямил спину, но, заметив нас, стушевался, и поспешно скрылся из виду в зарослях рододендрона.

– Наверное, кто-то из местных, – я переложил сумку из одной руки в другую, следя, чтобы Алек как следует держался за меня.
– Мы ему помешали… – в голосе сына послышалось искреннее сожаление. – Как думаешь, нам стоит пойти и извиниться?
– Вряд ли мы успеем, вход должен быть с южной стороны, и если он пошёл туда, то обгонит нас ещё до того, как мы обогнём церковь. Кроме того, ему может быть неприятно, что мы подсмотрели за ним.
– Почему?
– Потому что это северная часть кладбища. Кем бы ни были люди, похороненные здесь, их не особо любили.

Алек задумался, обхватывая меня похолодевшими ручонками. Даже не видя его лица, я готов был поспорить, что он снова стал серьёзен и задумчив. Из-за болезни он не мог присутствовать на похоронах матери, пролежав весь март в постели с лихорадкой, а после, когда мы вместе ходили к её могиле, он так и не нашёл слов, чтобы проститься: холодный камень никак не ассоциировался с живой и тёплой Умэко.

Я не мог его за это винить, как и за отчаянные попытки оставаться ребёнком, несмотря на случившееся. Наверное, мне стоило поговорить с ним, дать совет и научить, как не разрываться между своими чувствами, но я и сам это плохо умел. Ещё хуже я умел подбирать слова для серьёзного разговора, так что справедливо полагал себя никудышным отцом, как и он, затаивая свою боль в себе.

– Пап, а мы ведь не… Ну… Не на северной маму?.. – голос сына звучал так тихо, что я едва разобрал слова.
– Нет, на южной. Не бойся, твоя мама была очень хорошим человеком.
– А все эти люди – они плохие?..

Я скользнул взглядом по серым камням и невольно ускорил шаг.
– Вряд ли. Может, просто их родственники были слишком бедны. Ну, или они были иностранцами…
– Что плохого в иностранцах?
– Ничего, на самом деле. Просто люди боятся тех, кто отличается от них.

На это Алек промолчал, неловко ёрзая у меня на плечах. Едва мы прошли кладбище, он попросился слезть, и дальше шёл со мной за руку, глядя по сторонам и задумчиво прислушиваясь к пению птиц.

Как я и думал, Нэд уже ждал нас, привалившись спиной к церковной ограде. Его без того светлые волосы сильно выгорели на солнце, отчего он казался почти блондином, но не узнать в долговязом обладателе щегольского палевого пальто старого друга было невозможно. Это пальто он гордо носил вне зависимости от времени года и погоды, и только в августе, с началом сезона охоты, изменял себе в выборе гардероба. Учитывая его страсть к беготне за безобидными зверюшками, у жителей Черритриса не было более верной приметы скорого прихода осени, чем Нэд Таппан, сменивший свой франтоватый наряд на неприметную коричневую куртку и прочёсывающий окрестности с карабином в руках.

Чёрная салюки с рыжими подпалинами на ушах и пушистом хвосте, сидящая у его ног, повернула голову и внимательно уставилась на нас.
– В чём дело, девочка? – Нэд оторвался от блаженного созерцания облаков и обернулся. – Ого-го! Теодор! А я-то думал, я прожду тут до зимы.
– Не прождёшь, – ухмыльнулся я, подходя ближе и сжимая его узкую ладонь в рукопожатии, – опять убежишь на болота за своими зайцами.
– Да мне лисицы сейчас как-то интереснее, – Нэд обхватил моё плечо, заключая в объятия и с чувством хлопая меня по спине. – Соболезную. И прости, что не смог приехать…
– Всё хорошо. Спасибо, что помог уладить все формальности с документами и присмотрел за домом, – я аккуратно выбрался из объятий и оглянулся на Алека. Сын, осторожно приблизившись к собаке, боязливо протянул руку, желая, но не решаясь её погладить.
– Присмотрел, привёл газон в божеский вид и, клянусь, трое суток потратил на прочистку дымохода! – не без гордости сообщил Нэд, отряхивая со светлого рукава несуществующие пылинки и заглядывая мне за плечо. – Смотрю, Скотти, ты украла всё внимание этого молодого человека?

Борзая, со всей утончённостью, на которую только может быть способна собака, обернулась на хозяина, словно возмущаясь: как можно отрывать её от столь увлекательного знакомства? Судя по маленькой, почти растрепавшейся косичке из длинной шерсти на её ухе, дети в Черритрисе её не слишком боялись.

Алек, только сейчас вспомнив о манерах, поспешно подошёл к нам. Робко взглянув на моего приятеля, он протянул тому дрожащую ручонку.
– Александр Плюмбум, сэр! – звонко представился он, стараясь, чтобы его тонкий голосок звучал увереннее. Уши и кончик носа у него стремительно покраснели, и мне стало почти грустно, что через год-другой эта детская робость и умилительность уступят место мужественности и решительности.
– Эдвин Таппан, к вашим услугам, – представился Нэд, пожимая тонкие пальчики ребёнка. – Один из немногих кимров, живущих вне Уэльса, и друг детства Тео. Отличная шляпа, к слову!
– Спасибо, – Алек окончательно смутился, опуская руки по швам. – А у вас чудесная собака, сэр!
– Вот уж точно, со Скотти вечно какие-то чудеса приключаются… Я смотрю, вы спешно покинули корабль? – друг кивнул на сумку у меня в руках, и теперь пришёл мой черёд чувствовать себя неловко. Об оставленных вещах я уже успел позабыть.
– Просто тащить их с собой на холм одному было тяжело…
– …и ты решил, что вдвоём страдать веселее? Тео, каждую встречу ты радуешь меня тем, что совсем не меняешься! Может, ты до сих пор отлично ловишь суслянок и лягушек? Соседская ребятня в тебе души чаять не будет! Нет, я, разумеется, буду рад помочь, но ты бы хоть предупредил, я бы позвал Генри…

Прежде, чем Нэд успел бы разжевать эту тряпку и разворчаться, как ленивый старикашка, я сдержанно напомнил, что Алек всё ещё плохо себя чувствует, и приятель немедленно повёл нас к машине. Он определённо заслуживал памятник при жизни за готовность войти в положение без лишних вопросов.

Старенький паровой автомобиль с нашей последней встречи заметно преобразился: Нэд нашёл способ избавиться от тех ужасных масляных пятен на крышке бака, подновил краску на дверцах и, судя по всему, раскошелился на новые диски – изящное кружево спиц так и манило подойти и рассмотреть их поближе. Оставалось только радоваться, что в технике мой друг разбирался на уровне любителя, и я был избавлен от подробностей сего чудесного превращения, осмыслить которые сейчас был просто не в состоянии. Оставив Алека в машине под чутким надзором Скотти, мы отправились за вещами.

***

Эдвин Таппан принадлежал к тому типу людей, что неизменно, всегда и во всём, занимают много места. Странно было наблюдать, как этот скромный и худощавый молодой человек, входя с порога в оживлённую комнату, начинал с кем-то говорить и немедленно перетягивал всё внимание на себя. Его гипнотизирующий, мурчащий голос, словно созданный для того, чтобы петь им валлийские песни где-то под сводами пещер, делал его желанным и приятным собеседником, даже когда шумное поведение и громкий смех огорошивали излишне чопорных леди и джентльменов. Раньше мне казалось, что его зовут в гости в качестве некой «диковинки», и я много огорчался по этому поводу, поэтому однажды высказал ему свои опасения.

«Послушай, – сказал мне тогда Нэд, – пусть для злых языков я и останусь «диковинкой с акцентом в палевом пальто», которая с удовольствием перепоёт для них хоть с десяток глупых застольных песенок, но разве не важнее, что я сам о себе полагаю, а главное – что полагают обо мне мои друзья? Разве я стану шутом только от того, что часик-другой попляшу в колпаке?».

Мне было, что ему возразить, но я не стал. Если суровое промышленное чудовище под названием город жило по правилу «со всеми или против всех», то в деревне Нэд действительно мог позволить себе такую роскошь, как просто быть собой. И, надо сказать, иногда я ему завидовал.

Наши вещи без особых проблем разместились в багажнике, а самые хрупкие картонки с моими инструментами я положил на заднее сидение к Алеку, чтобы он о них позаботился. У меня на коленях умостился бумажный пакет с продуктами, которые купил для нас Нэд, и мне оставалось только вздыхать, ведь этот дикарь отверг все мои попытки отдать ему деньги.

– Тео, чёрт возьми, ты раскидываешься деньгами так, словно у тебя их горы! Но даже в таком случае я не возьму с тебя ни пенса. Мы же друзья!
– А, по-моему, тебе просто нравится ставить меня в неудобное положение…
– Не без этого! – он рассмеялся, но так беззлобно, что у меня не хватило духу рассердиться. – Ох, видел бы ты себя со стороны…
– Не шуми ты, Алек спит, – я обернулся на сына, положившего голову на подлокотник сидения и обнимавшего во сне мою сумку. Скотти, сидевшая рядом, вела себя сдержанно и с достоинством, словно истинная леди, изредка поправляя сползающую с юного пирата треуголку.
– И то верно…

Машина мерно пыхтела, а за окном пробегали знакомые с детства поля. Каждое лето родители привозили нас с Нэдом в Черритрис: я жил у деда, а он у своей тёти, неподалёку от разрушенной мельницы. Мальчишками мы часто забирались туда, пытаясь подстеречь призрак Толстого Мельника, но дед неизменно вылавливал нас и выдворял из старой развалины. Сейчас-то я понимал, как мы были не осторожны, бегая по сгнившим доскам и пролезая под хрупкими балками, но в то время это казалось высшей несправедливостью. Особенно, когда дед рассказывал о наших ночных похождениях тётушке Нэда, и та запрещала ему выходить из дома все выходные. Разумеется, когда на дворе лето, каждый день – выходной, но мы были твёрдо убеждены, что страшнее наказания, чем просидеть всё воскресенье под замком, не придумать. Наверное, дед, которого в детстве, по его же словам, пороли розгами, был об этом иного мнения, но для двух разбалованных мальчишек из хороших семей само слово «розга» было слишком эфемерным, чтобы мы могли до конца его прочувствовать.

Поля, полные норок птичек-суслянок, были те же самые, что и в моём детстве, но общий пейзаж изменился. Неказистый городок, всё украшение которого составляла та, похожая на свечку, церковь, разросся, встрепенулся и преобразился, гордо красуясь кирпично-красными крышами и свежей белой краской, словно корнуэльский петух. Маленькие фермерские домики, прежде одиноко разбросанные по округе, обзавелись пристройками и соседями в виде редких особняков, выстроенных в неовикторианском стиле. Тяжёлое дыхание покрытой угольной пылью промышленности постепенно надвигалось и на Черритрис, как я успел заметить по новенькому сталелитейному заводу, но приятно было видеть, что изменения затронули только внешность, а не сердце любимых мною мест.

Наконец, мы въехали в посёлок, и Нэд крутанул рычаг тормоза так, что стрелка манометра опустилась с тридцати до двенадцати миль в час. Автомобиль фыркнул, с лёгким свистом выпуская в воздух облачко пара, и я, приоткрыв окно, выглянул наружу.

Ровные ряды двухэтажных домиков с уютными печными трубами и цветущими палисадниками словно сошли с открыток. Каменные, деревянные и железные заборчики поросли вьюном и плющом, и за ними, через маленькие щёлочки-окошки, можно было видеть кусочек чьей-то жизни: вот женщина, бранящаяся на перепачканного в грязи бабуина, одетого в ярко-красные штанишки и какую-то пёструю матерчатую рубашку. Вот грустный мужчина с усами, сидящий у декоративного прудика и кидающий в воду кусочки хлебного мякиша. Вот две девушки, постарше Алека, позируют на камеру суетливому мужчине в ужасном свитере – одна из них, в брюках для верховой езды и вышитой блузе с жабо, радостно улыбалась, обнимая вторую, чуть более серьёзную, в белом традиционном кимоно, пока вокруг них, мешая снимать, носилась босоногая черноволосая девчушка, как две капли воды похожая на фотографа… Я засмотрелся и немедленно получил за своё любопытство неведомо откуда прилетевшим в меня камнем.

Потирая затылок и не понимая, откуда пришла эта «кара божья», я поскорее втянул голову обратно в салон. По крыше машины забарабанили камни.
– Я же только покрасил, – Нэд страдальчески закатил глаза и несколько раз сжал грушу клаксона, оглушая меня и заволновавшуюся собаку. Утомившийся после долгой дороги Алек даже не шелохнулся. Мой друг, тем временем, открыл окно и выглянул наружу.

– Мисс Робин, а вы, случайно, не перепутали машину?

Я выглянул следом и увидел сидящих на заборе детей. Два мальчика лущили орехи из большого кулька, а миловидная девочка с тёмно-рыжими, будто медными, волосами, собранными в толстую косу, грозно взирала на нас сверху вниз. В руках у этого «ангела», больше напоминавшего ведьму, была рогатка.

– Мистер Таппан! Я думала, это чужие… У вас гости?
– Нет, это мой друг, мистер Плюмбум, они с сыном собираются здесь жить. Тео, знакомься, это Робин Коппер, самая опасная разбойница в этих краях. Она нападает на безмятежных граждан и расстреливает их свежеокрашенные автомобили, царапая краску и пугая собак.
– Можно просто Руби, мистер Плюмбум! Мистер Таппан, я не хотела царапать вашу машину и пугать Скотти… Простите нас?
– Почему «нас»? Ты же камнями кидалась, – подал голос один из мальчишек, за что был немедленно низвергнут с забора на землю.
– Извините! – поспешно крикнул второй, самостоятельно спрыгивая вниз.

Мисс Коппер, очевидно, тоже решила, что вовремя уйти – уже подвиг. Поэтому, не жалея светлые чулки и юбку, она с громким «У-ух!» скрылась за забором, оставляя нас с Нэдом ещё долго проверять крышу машины на наличие повреждений. Таких, к счастью, не обнаружилось, и мы продолжили свой путь.

Небольшой серый дом с уютной башенкой и узкой террасой был прямо за поворотом. Я мгновенно вспомнил его – каждый раз, приезжая в Черритрис, проведать Нэда, я останавливался у деда на несколько дней. Он, старый морской адмирал, не возражал, радуясь моей компании и возможности поиграть со мной и своими друзьями в вист. По крайней мере, он никогда не оставлял надежды научить меня хорошо играть в карты. Я вспомнил, как мы с ним выносили в сад кресла и маленький журнальный столик, готовя всё для ежевечерней игры, и грустно улыбнулся. Дедушка скончался почти год назад, но я всё ещё невольно ожидал, что он откроет дверь и выйдет встречать нас, ворча, что мы слишком легко одеты.

Никто не вышел, но Нэд, вероятно, из чувства уважения, запахнул пальто поплотнее, выходя из машины. Я последовал за ним. Сперва робко, а потом всё увереннее зазвучали «А помнишь?..», и, пока мы перенесли вещи из машины в дом, я успел заново прожить львиную долю моей жизни, предаваясь воспоминаниям о днях, когда мы с природой ещё не были заклятыми врагами, а смерть существовала только на страницах книг и в звоне церковного колокола. О днях, когда я был счастлив.

Не смотря на мои уговоры, приятель отказался от чая, за что я, в глубине души, был ему благодарен. Шумный и жизнерадостный, какой бы стороной ни повернулась к нему жизнь, Нэд сейчас был не тем, кого бы мне хотелось видеть. Всё менялось, и мне требовалось время, чтобы серьёзно это обдумать, смириться и принять как данность. Кажется, он понимал это даже лучше, чем я.

Вернувшись к машине, мы с ним попрощались, и я принялся будить Алека, окончательно свернувшегося клубком на заднем сидении. Сын не без труда сел, встревоженно оглядываясь и пытаясь поскорее вырваться из цепких объятий сна.

– Пап?.. Уже утро? А ма…– губы Алека дрогнули, но плакать он не стал. Немного помолчав, он попытался выглянуть в окно – Мы где?
– Надеюсь, дома, – я улыбнулся, помогая ему выбраться из машины. – Надеюсь, дома…

+3
21:19
537
17:02
-2
Прочитал потому, что люблю такой стиль повествования. Но истории нет вообще. Написано хорошо, но ни о чём. Словно, просто для тренировки, а заодно и на конкурс.

Посоветовать могу избавиться от тонн описаний окружений, слишком тягучего повествования, на будущее. Излагать мысли более ясно и кратко.

Неплохая работа в целом, мне нравится
15:47
Это и называется литература! Создание настроения! Посоветовать… wonderВы можете советовать человеку, который написал этот трогательный рассказ? Я жду момента когда смогу ознакомиться с вашим творчеством на этом конкурсе.
19:58
+1
1. Считаю свой рассказ имеющим множество недостатков.
2. Не считаю себя гением литературы
3. Поставил рассказу +, мне понравилось. Если автор пишет для себя, то без проблем. Но если он хочет быть интересным 2021 году широкой аудитории, то мои советы могут пойти на пользу.
4. Я выписываю минусы, чтобы помочь авторам с ними разобраться. Мне понравились и некоторые другие истории. Но если говорить «ой, автор, ты такой молодец», надеясь, что он тоже в итоге поставит тебе плюс, то литературное сообщество не будет расти в своём профессионализме.

Если уж я так оскорбил Ваш рассказ своим комментарием, то можете заявление в спортлото написать. Сейчас оскорбления наказуемы :)
12:29
-1
«Но если говорить «ой, автор, ты такой молодец», надеясь, что он тоже в итоге поставит тебе плюс». eyesя вижу у вас большие надежды на этот конкурс. Борьба за плюсики. Меня возмущает ваша самонадеянность в оценках. Если вам что-то не нравится, то это не нравится лично вам. А конкурс создан не для вас. У авторов нет задачи понравиться лично вам. И я думаю, что беседовать с вами бесполезно. В одном из коментов, вы сказали что у вас психиатрическое заболевание, очень соболезную. Это многое объясняет.
19:23
«Считаю свой рассказ имеющим множество недостатков.» Ваш рассказ кого-то имеет? Научитесь писать по-русски.
20:58
+2
Истории в рассказе нет, это верно, но на совет избавиться от описаний окружения я бы вам порекомендовал научиться читать побыстрее. Это полезный навык, глядишь, и описания среды мешать перестанут.
Загрузка...
@ndron-©

Достойные внимания