Пыль-ревнивица

Сова звонил. Звонил до полного отупения. Голова уже переставала, что-либо соображать. Мозг от безысходных непрекращающихся дум и звонков окончательно переставал варить. Да Васька давно ни о чем не думал. Он словно находился в безвоздушном пространстве, но не парил в нем, а лежал, на полу, вжатый в него всем телом страшным давлением безвоздушного столба. Набирал он раз за разом Сашин телефон. Набирал и набирал номер, а вместо ответа слышал только гудки. Лишь однажды кто-то поднял трубку, но на Васькино ликующее «Але! Але!» тут же бросил и пошли гудки. Влюбленный лихорадочно набирал впечатанный в мозг номер, но теперь вообще никто не брал трубку и не отвечал. В воспаленном мозгу несчастного Васьки родилась мысль, что он ошибся при наборе номера и вновь бросился накручивать и накручивать злосчастный диск телефона. Когда он убедился, что это не дает никакого результата в его больной голове родилась злосчастная мысль, что пока он звонит, в эту же минуту Саша сама ему звонит и, конечно, не может дозвониться. От страха, что он не додумался до такой простой истины, Сова замирал и сидел у телефона часами, ожидая, что телефон вот, вот зазвонит. Проходили дни и ночи, звонка не было, Васька не выдерживал, бросался на телефон, как изголодавшийся человек на еду, и вновь набирал и набирал Сашин номер.

Проходили дни, недели Васька безвылазно сидел в секретке. Он перестал появляться в роте, еду ему приносил сменщик Кобелев, ел наспех, да и то, как-будто по обязанности, потому что еда была не в радость, спал урывками, а вскоре сон и вовсе его покинул. Теперь Сова все время находился в полудреме. Впервые в жизни Васька почувствовал себя по настоящему несчастным. В детстве, когда его не выпускали гулять на улицу, или заставляли водиться с младшим братом, а позднее, возвращаясь с двойкой в дневнике, он казался себе несчастным. Но тогда он жизнь воспринимал не так реально, все, что проходило перед ним, проходило словно без его участия, а если и с его участием, то как-то опосредованно. Чем дальше он жил, тем, кажется, шире открывал глаза на мир, с годами ближе становилась и собственная и чужая жизнь. И хотя собственная боль по-прежнему оказывалась гораздо ближе, но с годами он начинал понимать и чужую боль. Прошлые несчастья теперь казались ему смешными, наивными, даже милыми, которые никак не могли сравниться с тем, что чувствовал и переживал он сегодня. Не знал, да и не мог тогда знать Васька, что истинное понимание страдания придет к нему гораздо позже. Слишком хорошими были его детские годы, его любили, он был обласкан и не испытывал по настоящему жизненных тягот.

Тогда Сова лишь приблизился к пониманию высокого смысла библейского поучения. Каждый человек должен испить свою меру страдания. Не испивший ее, оставит допивать своим потомкам, а у них своя мера. Потеряв Сашу, Васька задал себе вопрос: «Почему?». И это правильно, потому что он был еще молод, не совершил ошибок, не испортил кому-либо жизнь. Поэтому он и задал вопрос: «Почему?», - а «Не за что?». К сожалению, многие люди часто спрашивают именно «Почему?», будучи уверенными в том, что «За что?» их не касается.

Васька постоянно возвращался в мыслях к тому дню, когда Саша схватила его за руку и они на лесной станции выскочили из электрички и помчались по лесу, счастливо минуя завалы, ямы, ветви деревьев, выбежали на опушку и увидели замок. Замок, оказавшийся амбаром, на воротах которого он потом нашел Сашину записку. «Я вернусь к тебе позже». Когда позже, почему позже? Задавал бесконечно вопросы самому себе влюбленный.

Ответ на свой вопрос Васька решил найти там, где они расстались с Сашей, в амбаре, чудесным образом, оказавшимся на их пути. Ему казалось очень важным побывать там еще раз и осмотреть все гораздо внимательнее, не торопясь, вдруг Саша оставила знак, который он тогда не заметил.

Васька побывал в роте, надо было и помыться и обшиться, вечером он отправился в секретку на ночное дежурство. Решил сразу лечь спать, так как ему не терпелось приблизить время похода к лесу. Но, как это и происходило в последнее время, он не мог заснуть. Сова так долго ворочался, что ему даже показалось, что он так и не сомкнул глаз, когда началась проверка связи и замена кодов. Между тем, чувствовал себя Васька бодрым и свежим. Утром, когда его пришел менять командир секретки Деркач, они, молча, без разговоров всем видом показывая свою занятость, подчеркнуто сосредоточенно сожгли отработанные ключи, после чего Васька с облегчением выскочил из бункера. Разговаривать с сержантом, ему не хотелось, да к тому же это значило отдалить дело, которому должен был посвящен сегодняшний день.

Между тем, хотя утро только начиналось, солнце уже палило нещадно. Не спасал и легкий ветерок, пробегавший по котловине и приносивший с собой благость. С другой стороны, освежающим ветерком нечто накатывавшее на котловину назвать было трудно. Скорее это была волна, волна нестерпимо горячего зноя, обволакивавшая человека с ног до головы. Васька, оказавшись вне зоны видимости часовых бункера, расстегнул гимнастерку, и расхристанный, как выразился бы командир роты Елкин, зашагал в сторону темной полоски леса, находившейся как раз на краю раскаленного желтого котла.

Сова не решился ехать на электричке, это было опасно в его положении, да и к тому же пешком было не так уж далеко, думалось ему. И Васька шагал и шагал с упорством, каким может обладать истинно страстно влюбленный юноша, готовый преодолеть любые препятствия, для того, чтобы увидеть любимую. Он шел, крепко сжав губы, пот застилал глаза, гимнастерка вымокла сразу, потом высохла и снова вымокла, а он шагал и никакая сила не могла его остановить. Прошел час, пошел второй, Васька шел к намеченной полоске леса, но она, к Васькиному недоумению, и не думала приближаться. Тем не менее, это обстоятельство никак не охлаждало Васькиного пыла. Он тут же сообразил, что пыль решила с ним поиграть.

Ох, уж эта пыль. Летевшая с подземного секретного завода, она удивила с самого начала его службы здесь. Потому что, во-первых, покрывала военный городок и бункер неприятным желтым ковром, взрывавшимся при неосторожном движении человека, так она, как говорили, выражала свое недовольство, во-вторых, постоянно играла с солдатами в разные, только ей ведомые игры и, в третьих,- могла зло пошутить с тем, кто ей не нравился.

Играй, играй, разговаривал про себя Васька с пылью и даже улыбался , представив такую картину, а ноги шагали и шагали, словно пытались доказать пыли, что от своего решения не отступятся и дойдут до леса и найдут то, что ищут. После третьего часа бесплодного шагания, Сова, наконец, обратил внимание, что пыль водит его по кругу, центр которого все время перемещается, видимо, в зависимости от настроения пыли. Васька не нашел ничего лучшего, как увеличить величину этого круга, в надежде в конце концов, зацепить окраину видневшегося леса. И бегом пустился осуществлять свой план.

Есть ли сегодня хотя бы остатки, осколки той любви, тех великих отношений, которые были у русских России 19 века? Мудрецов 20 века. Конечно, есть! Наверняка есть! Именно таких людей, сохраняющих в себе человеческую сущность, не подверженных никаким искажениям, способных противостоять государственной машине, немного, но они есть, и их не съела окончательно ржа бездушного металла.

Шестым ли, десятым чувством, Сова понимал, что его настойчивость пыль вознаградит. Ей нравилась его настырность, и она, кажется, специально толкала Ваську на безрассудство. И чем безрассуднее он себя вел, тем безрассуднее становилась сама пыль и вместе с ним сходила с ума. То она вертелась, как юла, то носилась по прямой, обгоняя своего то ли соперника, то ли игрушку, то поднималась в небо и бросалась вниз, поднимая огромные столбы пыли, что Сове, порой, вообще ничего не было видно. Играя с ним, пыль каждой своей пылинкой старалась забраться к нему под рубашку, в сапоги, залепить уши, нос, глаза. Для нее это была забава, времяпровождение, для него мучение. Еще Васька отметил про себя, что его не посещают грезы, видимо, пыль решила сегодня пустить его мозги на вольные хлеба и не забивала их бесплодными фантазиями. Он чувствовал, что чувствует, знает куда идет, он в некотором роде холодным рассудком понимал, что пыль играет с ним, но он также в полной мере сознавал, что ощущает себя и способен оценить свое состояние. Он брел и брел, с упорством обреченного, потому что знал, впереди его должно ждать чудо. И чем дольше он шел, и чем дольше не появлялось чудо, тем большая ярость наполняла Ваську. И уже под влиянием этой ярости он шел, бежал, опять шел сквозь пыль, сквозь темень, накатывавшую неожиданно, словно кто-то включал, а потом выключал свет.

Ближе к полудню, хотя времени Васька не замечал, но скорее все-таки к полудню, раньше бы пыль его просто не отпустила, он вышел к берегу реки, а может озера. Ваське некогда было размышлять на эту тему. Он, увидел воду, и, не раздумывая, побежал к ней, на ходу сбрасывая сапоги и насквозь просоленную и пропыленную амуницию. Солдат бросился в воду, которая оказалась настолько благодатной, что не только охладила его горячее тело, но подарила столько блаженства и радости жизни, что он, казалось, если бы мог, не выходил из этой воды никогда.

Сова, остудившись, решил, наконец, осмотреться. Река не река, озеро не озеро, на взгляд были небольшие. Хотя глаз очертаний противоположного берега четко не видел, потому что он был скрыт либо воздушной, либо пыльной занавесью, но все равно казался совершенно рядом. Васька решил перемахнуть водную преграду и посмотреть, что там на другом берегу. Он находился на мели, не доходившей ему и до пояса, и только двинулся вперед, как сразу с головой ушел под воду. Странно, но дна он не достал. Значит, здесь оказался край скрытого водой обрыва. Влюбленный путешественник бросился с головой в воду и поплыл на махах, развивая максимальную скорость, чтобы скорее оказаться на другом берегу. Но странное дело, чем сильнее нажимал Васька, тем дальше от него уходил противоположный берег. Сова начал сбавлять обороты, а вскоре и вовсе повернул в обратную сторону. Он испугался. Незнакомая река могла таить немало опасностей. А главное он совершенно забыл о пыли. Она по-прежнему забавляется и неизвестно куда эта ее забава может завести Ваську. Слава богу, свой берег сразу приблизился и пловец вскоре вышел на сушу. Он вздохнул с облегчением и лег на песок. Вот тут-то горе-мореплаватель вспомнил рассказы «стариков» о чудном нраве речки под названием Сивери, которая от злых людей прячется, добрым помогает и дает отраду.

Сова полежал немного и вновь зашел в воду. Решив не искушать судьбу, он повернулся на спину и тихо покачиваемый волнами, отдыхал. Словно корабль, потерявший управление, он отдался на волю странного озера и дрейфовал. Стоял полный штиль, но Сова чувствовал, что его слегка сносит невидимым течением. Иногда Васька пошевеливал пальцами рук и ног, чтобы его не слишком уносило от берега. Наконец он совсем перестал шевелиться и даже забылся и в это время над ним раздался звонкий голос, похожий на перезвон колокольчиков.

- Встретишь, встретишь Сашу…

Встрепенулся, перевернулся Васька со спины на живот, завертел головой, он непременно желал узнать, откуда несутся волшебные звуки, явившиеся елеем для его истерзанного сердца. Пока он так вертел головой на него накатила волна, и он нечаянно глотнул воду, поперхнулся, потому что тут же почувствовал, как где-то внутри живота начинается пожар. Невероятной силы солевой раствор попал в него и начал разъедать внутренности. Нутро не болело, не ныло, оно горело. Казалось, еще немного и оно выгорит дотла. Васька замахал руками что было силы, чтобы быстрее оказаться на берегу. Удивительно, но вода немедленно исчезла, словно ее и не было, и пловец оказался лежащим на мели. Сова в мгновение ока вскочил на ноги и почувствовал как тысячи, и тысячи мелких иголок впились в его тело. Он посмотрел на живот, грудь, ноги и увидел, что они покрыты, словно панцирем стеклянным налетом. Сова ударил по панцирю рукой и тот разлетелся на миллионы мелких осколков и тело, до этого, словно спеленатое, освободилось из плена, стало свободным, легко вздохнуло. Жжение внутри тоже закончилось, словно ему приказали исчезнуть. Хотя купание чуть не закончилось трагедией, Сова не испытывал боли, беспокойства, напротив, его тело стало легким, и даже мысли приобрели необычную просветленность.

Васька тщательно вытряхнул форму от пыли, оделся и, наконец, огляделся. Лес чернел темной ниткой на горизонте, а он бродил, оказывается, рядом с казармой. Васька догадался, кто его сюда забросил, но противиться не стал, прошел через КП, зашел в роту и повалился на кровать.

В лесу Васька побывает, он доедет к нему на электричке. До электрички пыль не могла дотянуться. В лесу Васька побывал, но амбара-замка, приютившего его с Сашей не нашел. Он исчез. Сова принял эту новость, как данность. Так могла с ним поступить пыль. Пыль-баловница, пыль- шутница, пыль-ревнивица.