Alisabet Argent

Мертвые слоники

Автор:
Sleep Walker
Мертвые слоники
Работа №10
  • Опубликовано на Дзен
  • 18+

Дед, ты видел сон про мертвых слоников?..

– Я мертв больше двадцати лет. Я видел все сны.

Думаю, дед был умным человеком. Не зря же он умер до моего рождения: подозреваю, что просто не хотел знакомиться. Едва ли меня сильно ждали на этой стороне, ну хоть дверь перед носом не захлопнули, – и на этом спасибо.

Папа говорит, что дед «упокоился» за пару месяцев до того, как я появилась. А по маминой линии родственников нет, она была сиротой.

Мама ушла от папы, когда мне было три года.

Детство по большей части не отличалось от других, с тем лишь исключением, что воспитывал меня один папа. И дед. Да, помню, говорила, что он умер.

В свое время дед переделал одну из комнат своего частного дома в антикварную лавку. Сам оформил вывеску, резные окна украсил старинными фонарями, проложил желтую дорожку к двери. Мне всегда казалось, что дом с этой стороны выглядит сказочно.

Вход в жилое помещение располагался с другой стороны. Внутри ничего особенного: маленькая кухня, две спальни, туалет с ванной и кладовка. Во дворе гараж, вечно забитый старым, но все еще кому-то нужным хламом.

Как-то раз, когда мне было лет пять, я сидела на кухне, на своем личном маленьком стульчике и играла с музыкальной шкатулкой. Папа говорил, что она «изготовлена ориентировочно времен царствования семьи Романовых и, скорее всего, стоит небольшое состояние». Но никакими уговорами я не соглашалась с ней расставаться.

Дед порой рассказывал об этом. Как вскоре после ухода мамы, я закатила истерику века. Орала так, что постеснялись бы поросята. От криков стала кирпично-красной, потом даже немного посинела. Я почти не дышала, лишь всасывала воздух в легкие для очередного визга. Дед только удивлялся, как папа не придушил меня, лишь бы заткнуть.

Когда сладости и игрушки были отвергнуты, папа, повинуясь внезапному импульсу, поставил передо мной недавно починенную шкатулку и заставил ее играть.

Не знаю, что именно зачаровало меня: музыка или кружащаяся перед зеркальцем балерина, но чудо свершилось. Я замолчала. Дед не устает повторять, что умиротворяющее воздействие шкатулки на мою нервную систему сильно облегчило жизнь папе.

Так вот, сидела я на кухне и слушала свою прекрасную шкатулку. Папа включил двухкомфорочную электрическую плитку. Он ненавидел ее, но никак не мог купить газовую со сменным баллоном. Газ в нашем районе еще не провели – это случилось несколькими годами позже. Отца бесило, что старая плитка долго разогревалась и еще дольше остывала. Еще и постоянно мигающая во время готовки лампочка раздражала.

Папа поставил небольшую кастрюльку с молоком разогреваться, чтобы сварить мне манную кашу. На столешнице возле плиты громоздилась гора немытой посуды, пакетики со специями и бутылочка концентрированного уксуса. Воняло ужасно, но папа любил запах уксуса. Как любил добавлять эту гадость в еду. Возможно, даже в чай.

Звонок в дверь раздался классической трелью. Отец звонко хлопнул себя по лбу, будто комара убил. Забавный жест, всегда меня смешил.

– Забыл! Спицын за своим комодом приехал. Он же звонил вчера вечером. Так, Додо, посиди смирно, пока я не отпущу этого торопыгу.

В спешке он сдвинул кастрюлю на холодную конфорку серым полотенцем, которое служило на кухне для самых неожиданных целей. Выбежал встречать клиента.

Почему он не выключил плиту? Не знаю. Наверное, думал, что уйдет ненадолго. Я отвлеклась от шкатулки и заметила, как полотенце сползло на раскаленную докрасна конфорку.

Спицын же, – дизайнер с двадцатилетним стажем, – приехал забрать отреставрированный папой комод. Приехал один. Со своей больной спиной вместо грузчика. Пришлось отцу помогать тащить махину из гаража до старенькой «газели».

Полотенце чадило злобным дымом несколько секунд, затем лениво вспыхнуло. Огонь завораживал, как картинки в телевизоре, даже противный запах не отвлекал. Пламя тем временем потянулось к матерчатой скатерти. Та тлела, пуская в потолок ниточки дыма, но не воспламенялась. Во всяком случае, пока.

Дедушкин голос раздался, как всегда, ниоткуда:

– Вытащи вилку из розетки, Додо.

Говорил он спокойно. Если бы закричал, то я, наверное, расплакалась бы. В пять лет слезы решали все проблемы. Я сделала так, как он велел. Схватилась за шнур, встав коленями на стульчик, и потянула, чтобы вытащить вилку. Розетка при этом опасно дернулась, словно собираясь выпасть следом, но удержалась.

– Теперь сбей пламя, Додо. Быстрее, пока огонь не разгорелся сильнее, – голос дедушки стал чуть нетерпеливым.

– Чем? – спросила я, оглядывая кухню в полной уверенности, что у деда все под контролем. Даже не подумала звать папу.

– Опрокинь на него кастрюлю с молоком.

Я слезла на пол, подвинула свой стульчик и с кряхтением забралась на него. Взялась за горячие ручки, свалила кастрюлю на бок. Запахло горелой лактозой. Горячее молоко залило плитку, издавшую недовольное шипение. К счастью, оно потушило начинающийся пожар.

Но разлетевшиеся горячие брызги попали на меня. Я покачнулась и упала со стула, больно ударившись затылком. Не успела сообразить, что делать дальше, как на кухню влетел папа.

Его вытянутое от изумления лицо предвещало скорую казнь. И я воспользовалась самым главным оружием ребенка в пять лет – хорошенько расплакалась, ударив для пущего эффекта пяткой в мокром носочке по дверце гарнитура. Зря.

Неплотно закрытая бутылочка уксуса не выдержала землетрясения имени Дарьи Дмитриевны «Додо», повалилась на бок. Прозрачная жидкость залила мне лицо.

С тех пор левый глаз красуется бельмом и практически ничего не видит. Папу чуть не лишили родительских прав. А может, было бы лучше, если бы лишили?

До этого случая я слышала только голос деда, после стала «видеть» его мертвым глазом. Когда чуть подросла, дед объяснил, что об этом не нужно никому рассказывать. Даже папе. Иначе могут отправить в психушку. Он красочно описывал, как меня будут колоть иглами и бить током мозг.

«Представь», - говорил он. – «Твою голову открыли, как грецкий орех, и пустили побегать внутрь тараканов. Ощущения такие... Брр».

Мне потом три дня кошмары снились. Но дети ко многому привыкают. Принимают окружающее, как норму, только потому, что еще не знают другой жизни.

В одиннадцать лет я поняла, что мне не получить внимание самого красивого мальчика. Поэтому появился Митя.

Наш первый поцелуй случился за школой в кустах акации. У него было безвольное мягкое лицо, как кусок белого теста. На щеках и лбу возвышались гнездами термитов прыщи. Когда мы прижались губами, я представила, как один из самых больших прыщей лопается, выпуская крошечных насекомых, и они ползут по лицу на выпас в немытые волосы. Это заставило лихорадочно обдумывать, как прервать поцелуй.

– Я бы не советовал, Додо. Можешь заразиться от этого сопляка.

Голос деда раздался так внезапно, что я вздрогнула и отпрянула от Мити.

– Ты чего? – не понял он.

– Ничего, – ответила я, стараясь не смотреть на деда. Тот стоял за плечом Мити и понимающе ухмылялся. Пришлось прикусить губу до крови, чтобы не поблагодарить.

– Проводишь?

Митя проводил домой, и я разрешила ему взять эскимо из морозильного ларя, стоящего в лавке. Папа говорил, что ларь для привлечения клиентов. Не думаю, что это было близко к правде, но зато у меня всегда находился под рукой вафельный стаканчик или сахарный рожок. Что и закрепило дружбу с Митей.

Папа моими отношениями не интересовался, он очень много времени проводил в гараже-мастерской, частенько оставляя стеречь лавку, когда я не в школе. Иногда мне казалось, что воспитанием больше занимались тараканы из пыльных сервизов. И дед.

Не знаю, за что ему такое наказание? Ведь он и так умер, лишь бы не знакомиться со мной. Наверно, он согрешил при жизни, но не рассказывает как именно.

Сколько себя помню, дед всегда охранял меня от моих же глупых поступков. Страдая излишним доверием, я даже как-то познакомилась с местным педофилом. И только резкий окрик деда уберег от похода с новым знакомым «туда». Несколько раз дед останавливал меня перед светофором в тот момент, когда машина проносилась в паре сантиметров.

Не вспомнить, от скольких опасностей он спас. Я была тупым ребенком. А он всегда оберегал меня, словно овцу. И зачем? Мне стыдно перед ним. Но я даже не могу извиниться.

***

– Дед, ты видел сон про мертвых слоников?

– Конечно же видел. И про мертвых жирафиков тоже. Посмотри как-нибудь. Очень захватывает.

Мне часто снятся сны про мертвых слоников. Так часто, что даже призрак деда устал о них слушать.

Весь сон красный, как открытая пасть кошки. Малиново-красное небо уставилось бардовым глазом солнца на землю. Земля – пустыня, напитанная кровью, как место казни невинных. Мертвые, бескожие слоны блестят мясом. Каждый мускул играет глянцевой влагой в жарком крике неба. Их двое, слониха и детеныш. Они поднимают уродливые хоботы к красным богам и глухо трубят о дожде. Но с неба всегда идет только кровь, которой невозможно напиться…

Когда мне исполнилось шестнадцать, папа снова забыл поздравить. Я прекратила обращать внимание, и в день рождения всегда скучала по маме. Ведь отец всегда занят. Почти не выходил из гаража – слишком много заказов на реставрацию или починку старья. Некоторые вещи, купленные еще дедом, после того, как папа над ними «поколдует», продавались очень быстро.

Я заметила, что в зале лавки нет морозильного ларя. Прикрыв дверь, отправилась в гараж.

– Пап?

– Что, Додо?

Папа накладывал краску цвета бронзы на фигурку слона с поднятым хоботом. На непокрашенной серой спине виднелось пятно ржавчины. Странно, что он не счистил его.

– Мама, – я внутренне сжалась, ожидая реакции на простое слово. Он умел уничтожить меня. Однажды высказался о низкой оценке по предмету так: «Додо. Тебе нельзя быть тупой. Никак. С твоей внешностью, красотой ты мир не покоришь. Учиться надо, песья морда».

– Мама никогда не хотела меня, нас навестить? Я…

Молчание. Кисточка замерла.

– Я имею в виду, может она писала или звонила?

Папа тяжело вздохнул и отложил кисть на газету.

– День рождения. Совсем из головы вылетело.

– Ну… да.

– Ты всегда спрашиваешь о ней в свой день рождения. Словно ждешь, что она придет… Вот что я тебе скажу, коль ты стала достаточно взрослой. Твоя мама имела одну замечательную способность – умение себя выгодно продать. Когда я встретил ее, она жила с другим. Я влюбился в нее мгновенно. Она была такой утонченной, такой умной и, конечно, красивой. Я увел ее. Как я понял позже, она сама «увелась». Дальше начались проблемы. В основном алкоголь, но не только. Я терпел, держал в голове образ, какой она предстала передо мной на первой встрече. Она забеременела, родилась ты. Затем она ушла к новому «хозяину». Да, твоя мама первоклассно умела продаваться, но марку она долго не держит. И ей плевать, на бывших: на тебя и на меня. Ты ей не нужна, Додо. Смирись, и давай не будем об этом.

Я отвернулась в угол, избегая взгляда отца. Боялась увидеть там жалость и заплакать. В углу стоял морозильный ларь.

– Сломался? – спросила я, чтобы закрыть тему.

– Починю. Давай вечером закажем что-нибудь вкусное? Посидим? Или сходим куда-нибудь?

– Нет. За мной зайдет Митя. Сходим в кино.

Но Митя так и не пришел. Я прождала его целый день в лучшем своем платье с бесполезным телефоном в руках.

Не появился он и следующим днем – пропал. Два раза приходил участковый расспросить, где я видела Митю в последний раз, что он говорил, как выглядел. Записал показания, которые я припечатала подписью.

Мне казалось, что я не любила Митю. Не так, как в кино.

Было странно. Будто время вокруг меня остановилось, загустело сиропом. Сделай шаг за дверь убежища, и снесет потоком, утащит ураганом людей. Но здесь, в четырех стенах моей комнаты, времени нет. Даже дед оставил.

Столбы, стены, остановки – все смотрело на меня Митиными лицами и кричало. Кричало: «Помогите найти человека!». Эти крики отдавались тупой болью внутри. Нет, я по-настоящему не любила его. Но я скорбела о нем, о еще одном человеке, который покинул меня.

***

Папа был в бешенстве. В течение нескольких дней ему привозили купленные вещи и требовали возврата денег. Я даже стала бояться его. Одно слово, одно движение, и он взорвется, ошпарив меня своей ртутной яростью.

После очередного возврата он стал носиться по лавке. Трогал вещи, оставляя отпечатки в пыли. Часы с кукушкой – печать; ваза с позолоченным узором – печать; резной сервант с мутным стеклом – ладонь. Метался тигром по клетке. Наконец, запустил пыльные руки в волосы и направился в гараж.

Только тогда я осмелилась сдвинуться. Морозильный ларь – гроб с похороненной внутри зимой, – стоял на старом месте. Быстрыми шагами направилась к нему, ведь что лучше успокоит нервы, чем шоколадное эскимо с арахисом? Но сверху его не нашлось.

Я была уверена, что под горой замороженной радости, все же лежит желанное эскимо. Сдвинула дверцу. В лицо выдохнуло свежим дыханием. Пальцы онемели от долгого купания в разноцветной куче, а голова нервно поворачивалась в сторону двери каждые пару секунд. Если отец увидит, что я долго копаюсь, мне здорово влетит.

Изо рта шел пар. Не простудиться бы, в середине лета. Потерявшие чувствительность пальцы на что-то наткнулись. Не похоже на скользкие обертки. Нечто шершавое, с сухим холодом на поверхности. Я потянула, но оно уперлось в корзинку изнутри ларя.

«Может, папа купил за бесценок скоропортящийся продукт? Положил здесь? В морозилке холодильника места мало, вот и… Конечно. Так и есть».

Только вот правильные мысли не успокаивали. Наоборот – беспокойство росло.

– Я бы не советовал, Додо. Не трогай, и оно не тронет тебя. – Дед объявился после двухнедельного отпуска.

– Он сказал, если бы купил, скажем, дюжину тушек кур на распродаже? Верно? – я произнесла это с мольбой. С жалостью к самой себе. Мне очень не хотелось знать, что там лежит, но я понимала, что узнаю это.

С затравленной надеждой обернулась на входную дверь. Папа все еще был в гараже. А я вытащила корзину с мороженым и заглянула внутрь.

Медленно сползла на пол, не потрудившись закрыть ларь, вернуть на место корзину. Сжалась в тугой комок. Закрыла лицо руками. Пальцы вдавили глаза внутрь, чтобы стереть то, что запечатлено в сетчатке зрячего глаза и каким-то волшебным образом перенеслось в слепой. Чтобы не видеть.

Его большое, белое лицо уже не мягкое, как тесто. На коже выросли жгуче-белые деревца из кристалликов льда. Он вымыл волосы, собираясь на свидание. Со мной.

– Ну что ж, Додо, ты открыла свой ящик Пандоры. Теперь не спрячешься. Вспоминай, – голос деда звучал ласково.

– Вспоминай, – жестче.

– Вспоминай! – непреклонно, как воля Бога.

– Не хочу! – прокричала я и уронила руки на колени.

В дверях, словно античная статуя, замер отец, сжимая в руке фигурку слона с поднятым хоботом. Он красил ее в бронзовый, но я видела ее красной. Почему слоны в крови?..

В этот миг, я все вспомнила.

Теплое плечо мамы. Круглое и мягкое, с запахом сыра. Моя рука тянется к фигуре на столе, большой и маленький слоны, но та далеко. Слоны поднимают хоботы, приветствуют меня.

Вода в ванночке обнимает, ластится мокрой кошкой. Руки мамы поддерживают. Вода, такая добрая секунду назад, обжигает горло, заливает глаза. Легкие сжимаются в комочки от недостатка кислорода. Сердце колотится о тонкую стенку ребер. Крик под водой вырывается пузырьками. Раздается вибрацией в оглохших ушах. Плавно накрывает темнота, обещающая конец боли. В мире остались только сильные руки мамы. Не отпустят. Никогда.

Вода вырывается потоком. Внутри все горит, и это удивительно. Откуда в груди пожар, если там была вода? Крик, мой собственный, разбивает мир на тысячи осколков.

Осторожные похлопывания по спине. Успокаивающий шепот. Глаза ничего не видят из-за слез, словно я все еще нахожусь там – под водой. Вокруг мутно, мир расплывается.

Мама на полу. Безучастно смотрит в потолок взглядом рыбы. Волосы рассыпались светлым ореолом вокруг головы. Темнеют. Слоны трубят, лежа чуть в стороне на боку. Они красные. Они всегда будут красными.

Хрип срывается с губ мамы. В уголке рта надувается алый пузырек слюны. Рука скребет пол, словно чешет холку любимой собаки. Ноги забавно отбивают пятками чечетку.

Папа держит меня на руках. Я смеюсь над тем, какую шутку придумала мама. Смех переходит в надсадный кашель, и папа уносит меня подальше от танцующей на спине мамы и трубящих на боку слонов. От всего неправильного, перевернутого. И от смешного.

Он закутывает меня в полотенце и укладывает в кровать. Уходит. В тишине я продолжаю тихо смеяться.

Папа поставил слона на пол.

– Кажется, пришло время разговора. Иди на кухню, поставь чайник.

Он запер входную дверь. Подошел к морозильному ларю, вернул корзину с подтаявшим мороженым на место.

Я ушла на кухню. Дед посоветовал спрятать кое-что за спину, в пояс брюк. Надеялась, что не воспользуюсь, но дед никогда не предлагал плохого.

Поставила чайник на плиту, уже с десяток лет, как газовую. От мысли о чашечке горячего чая стало дурно. Заглянула в холодильник. В плошке размораживалось нечто похожее на печень. Свиная или Митина? Фобия мяса мне обеспечена. Рядом стояли три бутылки светлого «миллера», купленные отцом накануне.

Отлично. Поставила одну на стол для отца, вторую взяла себе. Села напротив двери, открыла бутылку и хлебнула прямо из горла. По лицу деда было ясно, что он собирается выдать свое: «Я бы не советовал…», но я жестом остановила его.

Папа вошел на кухню, посмотрел на открытую бутылку, затем на меня. Словно грозовая туча собралась во взгляде. Клянусь, я услышала далекие раскаты грома в области лба.

– Не начинай, – я отсалютовала ему бутылкой. – Помню твою проповедь с прошлого раза. Если то, что я нашла труп моего парня в ларе с мороженым не повод выпить, то я сомневаюсь в существование поводов вообще.

Собственная дерзость удивила меня не меньше, чем отца. Он сел напротив, открыл свой «миллер» и сделал долгий глоток. Отвратительно рыгнул. Дед поморщился – он у меня воспитанный призрак.

– Значит, ты убил Митю. И маму, – сказала я, чтобы начать наш странный разговор.

– К этому мы вернемся позже, – кивнул папа на мое пиво.

Я не могла поверить! После всего, что натворил, неужели он думает, что имеет право командовать?

– В тот день я практически не выходил из гаража. Работы было много, но заработка она не давала. Можно сказать, что я заметил еще утром, что с твоей мамой что-то не в порядке. Что она ведет себя странно. Можно, но это было бы неправдой.

– Конечно. Он дальше своей руки ничего не видел, – вставил дед.

– Я пришел на кухню что-нибудь перехватить на обед. Она собиралась тебя искупать. Кажется, я не мог найти уксус, она вечно прятала его подальше, за специями. Я пошел к вам в комнату, чтобы спросить ее, так было быстрее, чем искать самому. И увидел чудовище. Что-то ссутулилось над детской ванной. Волосы распущены, лезут ей в рот, а она отплевывает их. Бормочет себе под нос что-то невразумительное, еле слышное.

Папин взгляд перестал метаться и сфокусировался чуть выше моего плеча. Я быстро взглянула на деда, тот пожал плечами, мол, возможно так и было, кто знает?

– Больше шестидесяти секунд. Это я знаю точно, столько ты была под водой. Но меньше ста восьмидесяти – в этом тоже уверен. Где-то в этом промежутке скрыто время, которое твой мозг не получал кислород. Я очень боялся, что ты станешь «овощем». Но, кажется, обошлось.

– Вроде бы, – согласилась я.

– Ну да, конечно, – бросил дед.

– Я попытался оторвать ее руки от тебя, но не смог. Можешь представить себе, Додо? Я, взрослый мужик, и не мог оторвать ее руки?

– Врет, – согласился дед.

– Я пытался, но она вцепилась в тебя хваткой хищника. Я перепугался, а ты бы не испугалась, дочь? Я испугался за твою жизнь. Схватил первое, что попалось мне под руку, тяжелое. Тех слонов со столика. И ударил ее.

– Ну да, – кивнул дед. – Не будет лишним уточнить, что ты бил ее и после того, как она отпустила твоего ребенка и упала навзничь.

– Она упала, – подсказала я.

– Упала. Ты лежала под водой, не двигалась. Я вытащил тебя. Пытался массировать сердце, сделать искусственное дыхание. Слава богу, ты задышала.

– Аминь, – хмуро добавил дед.

– Потом я сделал то, что должен был сделать. Понимаешь, я должен был. Иначе меня бы посадили, а тебя отдали в детский дом! – начал оправдываться он.

– Конечно. Еще бы, – согласился дед.

– Она же сирота. Я думал, может ее не хватятся? Она не работала, жилья своего не было. Зачем я должен пропадать из-за этой суки?

– Неужели никто не искал ее? – не поверила я.

– Из больницы звонили, где она стояла на учете во время беременности. Я сказал, что она бросила нас и укатила с любовником. Мне поверили. Оказывается, так легко человеку исчезнуть…

– М-да, очень удобно, – заметил дед.

В который раз поблагодарила создателей, что только я слышу его.

– Те слоны, что сыграли роль в твоем спасении, – папа нарочно проговорил это пафосно, чтобы я не сомневалась, кто герой, а кто злодей его истории, – Они стояли на витрине лет шесть. Никому не нравились, никто не хотел брать их. Это она поставила их в нашу комнату, для интерьера. И видишь ли, после того, как ударил ее, я должен был избавиться от… орудия? Должен. Я их помыл, выставил опять на продажу, и они ушли к первому же клиенту. Это навело меня на мысль, нет, скорее отголосок мысли… Помнишь свою шкатулку, с которой ты не расставалась?

Я кивнула. От очередного глотка холодного напитка по коже пошли мурашки. А может, они появились от папиных глаз, остекленевших и горящих лихорадкой безумия своей правоты.

– Я нашел ее в гараже, она завалилась за шкаф и обросла паутиной с пылью. Когда я разобрал ее, то увидел, что одна из запчастей механизма сломалась. Она была похожа на фалангу пальца.

– Нет, – прошептала я. – Ты не мог…

– Мог, – кивнул дед.

– Я немного подточил кость, и она встала, как влитая. А ты просто влюбилась в эту безделушку. – Папа дернулся, будто от внезапного укуса. – Я подумал: «А что, если ее способность к продаже себя действует на этот бесполезный хлам?» Это было совершенным решением! Я использовал ее по кусочкам, по капельке, по волоску, чтобы продавать товар. Избавлялся от нее, чтобы никто и никогда не смог найти ее тела. Идеально же, согласись?

Не дождавшись ответа, он продолжил:

– Тяжело было с крупными костями. Но я приспособился выпиливать из них небольшие кусочки, которые были украшением или подменяли какую-то деталь… Ее череп я оставил почти без изменений. Знаешь где он сейчас? Тебе понравится! Он в студии фотографии на нашей улице. Представляешь, какие-то готы надевают черные одежды и платят деньги за фото с твоей мамой. Смешно же, скажи? Скажи!

Папа резко встал на последнем слове, сдвинув стол на меня. Я вскочила следом, вцепилась свободной рукой в спинку стула, ставя его между нами хлипким барьером.

– А Митя? Что он тебе сделал?

– А, этот сопляк, – папа отвлекся, чтобы выключить закипевший чайник. На его губах блуждала мечтательная улыбка. – Он зашел в гараж, прежде чем забрать тебя на свидание. Вежливые люди стучат в дверь, верно, Додо? А он зашел без стука, маленький гаденыш. Он зашел, когда я делил на «детали» ее руку, последнее, что у меня осталось.

– И ты убил его, – голос срывался, не слушался. Я крепче вцепилась одной рукой в стул, другой – в пустую бутылку из под пива, чтобы они не дрожали. Помогало мало.

– Мне пришлось. – слова прозвучали с извиняющимися нотками, что никак не соответствовали горящим весельем глазам. – А он, оказывается, отвратительно продается! Это его возвращали последние дни. Сумел-таки подпортить мне кровь. Но я не жалею. Он бы все равно нас сдал.

– Нас? – от абсурдности картины, которую рисовал отец, я едва не задохнулась. Переглянулась с дедом. – Нас?!

– Неужели, ты думаешь, что кто-то поверит в твою непричастность? Брось, Додо. Ты, конечно, тупица, но не настолько же! Каждый обвинит тебя в соучастии.

Его уверенный тон и смеющиеся глаза настолько разозлили меня, что злоба, наконец, победила страх. Я швырнула в него бутылку левой, ленивой рукой. Снаряд пролетел в полуметре от головы и вспыхнул осколочным цветком на стене.

Папа зарычал. В самом деле зарычал, как взбесившийся пес, и двинулся на меня. Я подняла стул за спинку и уперлась деревянными ножками в отцовскую грудь. Одним взмахом руки он выбил стул, отшвырнув его в сторону.

Я сделала несколько шагов назад, а он наступал с неотвратимой, сокрушающей неторопливостью лавы. Пришлось вытащить из-за пояса нож для хлеба, который я спрятала по совету призрака.

– Не подходи! А не то… – взвизгнула, как болонка, получившая пинок.

– «Не то» что, Додо? Эта игрушка сломается о пуговицу на моей рубашке. Не смеши меня, тупица.

Внезапно перед глазами стало темно. Отец раздувался, заполняя собой все пространство кухни; заслонил люстру, окно и само солнце. Я уперлась поясницей в столешницу кухонного гарнитура. Дрожащей рукой, которая до последнего не хотела верить в то, что я заставляю ее делать, направила нож отцу в живот.

– Ты не сможешь, тупица.

Он был прав. Я не смогла. Зато смог он.

Отец схватил мои пальцы, сжимающие нож, своими холодными, влажными руками. Попытался разжать, вырвать оружие. Я всхлипнула и отвернулась. Не могла смотреть ему в глаза. Они были страшными, выкатившимися, как у жабы. Они были мертвыми и блестящими, как у куклы.

Мои руки конвульсивно рванули вверх, чтобы вырваться от сжимавших, давящих клещей отцовской хватки. Лезвие с хрустом во что-то вошло.

Хррумп.

Никогда не забуду этот звук. И ощущение, словно протыкаешь пластиковую бутылку, наполненную маслом.

Хррумп.

Руки залила теплая, липкая влага. Запахло сырым железом и мочой. Я посмотрела на отца. Нож зашел по диагонали в адамово яблоко и уперся в шейный позвонок. Кончик лезвия скреб о кость. Как металлом по стеклу.

Папа отступил на два неуверенных шага. Мягко сел на пол, привалившись спиной к стене. Я молила богов, чтобы он умер сразу.

Воздух со сводящим с ума свистом проходил через дыру в трахее, когда он пытался дышать. Кровь заливала рубашку, окрасив ее в рубиновый цвет. Отец попробовал сглотнуть, и ручка ножа задвигалась вверх-вниз.

Я больше не могла смотреть на это. Все мы делает то, что можем. И я, о боже, я сделала то, что должна.

***

В моей палате одиноко. Дед больше не приходит.

Виноват тот незнакомец, который явился с врачом. Говорил, что поссорился с отцом, когда мама была беременна. Что оставил сына и уехал, чтобы порвать все родственные связи с моими родителями. Дальше что-то про вину. Я не слушала.

«Даша! Дашенька», - бормотал он в мое промокшее плечо. Он жесткий и теплый. Мне он не понравился.

Врач очень интересуется моей головой. Говорит, что часть мозга мертва, то есть, не передает какие-то там импульсы. Зато другая часть, которая у остальных людей находится в спячке, – активна.

Не знаю, о чем он. Мысли путаются. Тяжело думать без деда.

+5
22:10
1310
19:38
+1
Привлекло название.
Непонятности:
1. Додо — странное домашнее имя для советской девочки, как-то выбивается из сеттинга.
2.У отца была лавочка — это вообще какие времена описываются, по-моим ощущениям — советское. Какая лавка?! Даже если 90-е и дальше, — ну, магазинчик, кооператив, я не знаю. Лавка — это название дореволюционное и тоже выбивается из сеттинга.
Слоники здесь постольку-поскольку.
3. Неясен момент «тяги» Додо к шкатулке — из-за кости матери? Видения дела… То есть у девочки были какие-то мистические, экстрасенсорные способности? Но тогда, почему останки матери шли нарасхват? И почему ее стали возвращать. И да, самая огромная несостыковища — это ж сколько лет она лежала где-то, что Митя застукал отца за распилом ее останков? Ндцать лет?!.. Простите, автор, перебор. Торговля то шла неплохо…
23:23
+1
Блин, простите, случайно нажала минус. Дурацкий телефон. ((
Не читала. Теперь придется читать.
Напишу
12:37 (отредактировано)
+4
Обещала. Прочитала.

ГГ — девочке-подростку со странным прозвищем Додо — глючатся мертвые слоники и якобы призрак, якобы умершего деда. ГГ пересказывает свое детство. Мама ушла. Отец забил на дочь. У ГГ травма глаза. ГГ встречается с Митей. Митя пропадает. ГГ находит Митю прикинувшимся мясной мороженкой в морозильнике отца. Отец выкладывает все. Как мать пыталась убить ГГ в младенчестве. Как отец убил мать. А потом играл в песенку Короля и шута «Мастер приглашает в гости». В общем, фигурки из костей вырезал. Митя его застукал и за это пополнил запасы материалов для поделок. Отец нападает на ГГ. ГГ убивает отца и попадает в дурку. Никому неинтересный поворот с тем, что дед жив, а у ГГ мертва часть мозга. Конец.

Конкретика.

«Папа говорит, что дед «упокоился» за пару месяцев до того, как я появилась. А по маминой линии родственников нет, она была сиротой».
Логическая связь нарушена. Если бы было сказано что-то вроде — дед был единственным родственником по отцовской линии, кроме самого отца, а по материнской родственников не было — то в этом был бы смысл, части имели бы свзяь межлу собой. В текущей формулировке это выглядит как «В огороде бузина, а в Киеве дядька»

"«изготовлена ориентировочно времен царствования семьи Романовых". Гадаю, это персонаж не умеет предложения строить? Либо шкатулка ориентировочно времен..., либо шкатулка изготовлена ориентировочно во времена…
«Но никакими уговорами я не соглашалась с ней расставаться.
Дед порой рассказывал об этом. Как вскоре после ухода мамы, я закатила истерику века».

А дед, простите, рассказывал об этом, о чем? О шкатулке или о матери? Уберите двусмысленность.

"… и еще дольше остывала. Еще и постоянно...". Еще, еще

«Запахло горелой лактозой. Горячее молоко залило плитку...» А как отличить запах лактозы? Я понимаю, что не хотелось повторяться, но молоко только на часть состоит из лактозы и запах горелого молока будет иметь запах всех компонентов.

«С тех пор левый глаз красуется бельмом и практически ничего не видит. Папу чуть не лишили родительских прав». А за это разве лишают? В этой стране вроде бы нет.

«Наш первый поцелуй случился за школой в кустах акации». «Голос деда раздался так внезапно, что я вздрогнула и отпрянула от Мити». Так поцелуй случился или нет? Может едва не случился?

«Весь сон красный, как открытая пасть кошки. Малиново-красное небо уставилось бардовым глазом солнца на землю. Земля – пустыня, напитанная кровью, как место казни невинных. Мертвые, бескожие слоны блестят мясом. Каждый мускул играет глянцевой влагой в жарком крике неба. Их двое, слониха и детеныш. Они поднимают уродливые хоботы к красным богам и глухо трубят о дожде. Но с неба всегда идет только кровь, которой невозможно напиться…» Не слишком ли поэтично-пафосно для подростка?

В целом, написано не плохо. Некоторые места и фразы даже понравились.

Внезапная маньяческая сущность отца слишком уж внезапная. И не понятно вовсе как она состыкуется со странными способняостми/видениями дочери. Ну должна же между всем этим быть какая-то связь. А тут выходит котлеты отдельно, мухи отдельно.
Если бы, предположим, отец был не в себе и это было бы изначально более очевидно, можно было бы предположить, что часть его безумия передалась ребенку генетически, отсюда видения и все такое. А так выходит, что ее видения не больно-то и нужны.

И почему ГГ собственно упекли в дурку? Отец, уже убивший минимум двоих, напал на нее, самооборона и все такое. В дурку-то за что?
Что она нормальной прикинуться не могла? До этого же прикидывалась.

В целом, можно было бы неплохой триллер из этого закрутить, если довести до ума. Но доводить до ума надо, как минимум, чтобы связать линию отац-маньяка и видений.

Еще раз извиняюсь за случайный минус. Хотя плюс бы тоже не поставила.
Удачи!
19:56 (отредактировано)
+1
Слоники. Мёртвые. Прелесть какая. Дебильная одноглазая девочка, мертвый прыщавенький мальчик, дед, который был мертвый, а, оказывается, живой. Додо, как непутевая вымершая птица Додо. Мне одной показалось, что это немножечко стёб?
03:00 (отредактировано)
-1
Охохонюшки…

Нет, я понимаю. Хотелось сделать красиво. Атмосферно. Жутенько и графично. НО!

Но пятилетние девочки так не разговаривают. И шестнадцатилетние — тоже. Даже очень необычные девочки, наделённые некими сверхъестественными способностями (как позже выясняется — обыкновенной шизофренией, сопровождающейся галлюцинациями).

И поэтому текст не верибелен. Все эти «запахи лактозы», «землетрясения имени Дарьи Дмитриевны», «красные боги» — всё это из какой-то своей оперы, с повествованием связанной слабо. Как верно заметили выше, суммарное впечатление от рассказа выражается фразой: «В огороде бузина».

И «слоники», которые, как центральная тема сюжета, должны были бы «выстрелить» в самом финале, зачем-то «раскрываются» чуть ли не в середине, предваряя собой долгую, нудную объяснялку и никак далее не играя. Аз ох н вэй.
08:30 (отредактировано)
+1
Автор — молодец! Хороший рассказ. На гоблинов в комментах можете не обращать внимание. И — да, гоблины, можете минусовать до посинения)
16:17
-1
Согласен с оценкой. Рассказ очень хороший. Все неожиданно: и мама-убийца, и папа-убийца, и дед, который, на самом деле, жив. И парень убит не из-за того, что он папе не нравился, а по случайности. Рассказ достоин наивысшей оценки.
16:37
На гоблинов в комментах можете не обращать внимание.

Ой, кто это? ©

Простите, а кого вы имели в виду?
05:06
Запахло горелой лактозой.
– откуда ребёнку знать, как пахнет именно лактоза?! Даже я не знаю. Этот оборот почти так же плох, как «смердящее железо» из рассказа этой же группы.

Вот красный сон про слоников очень красиво описан, почти поэтично, при этом не теряя своей мрачной жути. Понравилось.

Стилистически неравномерно. Приятные для восприятия фразы и обороты, красивые, лёгкие, образные, чередуются с кривыми и убогими, как будто писало два человека, и один из них малость неграмотный.
изготовлена ориентировочно времен царствования семьи Романовых
– очень кривая формулировка.
Но никакими уговорами я не соглашалась с ней расставаться.
– тоже. Есть и ещё, но и этих двух хватит.
Всё это довольно странно, и производит противоречивое впечатление.
Если то, что я нашла труп моего парня в ларе с мороженым не повод выпить, то я сомневаюсь в существование поводов вообще.
– В существовании.

В целом рассказ неприятный. Унылая безысходность приправленная шизофренией – вот подходящий термин. Хотя, это нормально для подобного жанра, наверное. С другой стороны, попадались мне тут рассказы прекрасно соответствующие жанру, но при этом интересные, не оторваться. Жуткие, но не унылые (к сожалению, таких было немного). Здесь же хороша, по сути, только коротенькая зарисовочка про сон. Персонажи — каждый по своему отвратен, что добавляет серой унылости – цирк уродцев.

Финал ужасно разочаровал.
Общалась героиня с мёртвым дедом, тот ей подсказки делал, оберегал от пожаров, педофилов и мчащихся машин. И тут – бац! А дед-то жив. И оказывается, героиня общалась сама с собой. Только непонятно, как могла сама себе придумать уже в 5 лет, что это именно дед? Просто так захотелось? Как-то это всё за уши притянуто… Если Додо просто психически больная, тогда всё в её рассказе можно под сомнение поставить, вообще всё. Был ли труп Мити, а был ли вообще Митя? Убивал ли отец маму, топила ли мама Додо в ванне …
И зачем тогда всё это? Бессмыслица получилась.

Ну и так получилось, что я просто больше всего не люблю именно такие истории.
Которые пытаются всю дорогу притворяться мистикой, а в финале оказываются бредом шизофреника.
Спасибо, мы подобным сыты по горло.
08:12
-1
Согласен с предыдущим комментатором. Рассказ предсказуемый, со слитой концовкой и в целом какой-то пресный. Короче говоря — не зашло…
Загрузка...
Светлана Ледовская №2

Достойные внимания