Белая тварь

Пролог

23 декабря. Два дня до Рождества. Снега как не было, так и нет. Мы с Джессикой всеми силами пытались создать волшебную атмосферу. Нашей страсти хватало только на постель.

Я стоял и смотрел сквозь витрину на грязь и лужи снаружи, Джессика лопотала у кассы. Мы торчали в лавке сувениров вот уже вечность. Я начал проклинать тот миг, когда Бог неосмотрительно лишил Адама одного ребра.

Моя кредитка таяла, мы накупили миллионы ненужного хлама. Завтра, как на зло, ещё один рабочий день – голова кругом. Я хотел отдыха и покоя. Хотел день уединения и тишины. Отоспаться, как следует, сесть и закончить роман.

Женщина в пёстром платке, старая гадалка, зашла в лавку и сразу пристала к моей Джесс. Пора спасать ненаглядную – за уши не оттащишь её от этой мистики и прочей чепухи. Я поспешил к ним, услышав обрывок фразы: "ждёт счастливая жизнь, надо лишь купить пышное свадебное…". Джессика светилась наивной радостью, словно лампочка во сто Ватт, а хитрая цыганка вручала ей защитные амулеты всех мастей. Бизнес, мать его.

– Смотри, из эбенового дерева! Какой чудной! Купим? – Джесс показала мне один амулет, я украдкой закатил глаза. Возможная любовь всей жизни сейчас в таком восторге от происходящего, что как-то неловко. Я смутился и оттого повременил оттащить её в сторону, а зря – старая карга пристала уже ко мне.

– Нет–нет–нет! – отстранил я цыганку рукой.

– Ну, что ты, милый. Хочешь, погадаю?

– Да Вы даже не угадаете мой любимый цвет, – скептически фыркнул я. Старуха взяла меня за руку, спешно поизучала узор ладони и резко (слишком картинно, как подумалось мне) отшатнулась:

– Белый! Бойся белого! Добрый человек!

– Ну–ну, – ухмыльнулся я и потащил Джесс к выходу: – Белый – один из моих любимых цветов.

Глава 1. Чердак

Следующий день лил дождь. Я сидел на работе, в конторе своего знакомого, мистера Боба Рури. Надпись на входе гласила: "White Rabbit: клининг и дезинфекция", а дальше была приписка мелким шрифтом: "самые низкие цены, звоните прямо сейчас!".

Логотип кролика красовался на нашем фирменном фургоне, машина стояла без дела внизу.

Настроение было прескверным – я только что поругался с Джесс. Она почему-то считала, что только её мать готовит самую вкусную индейку, и мы непременно должны ехать отмечать Рождество к её родителям, тогда как я хотел провести время вдвоём.

Брошенная мной трубка телефона всё еще лежала криво, когда старина Боб поднялся в офис. Он принёс два стаканчика кофе и пакет с пончиками.

– Что, опять общался с ней? – начал он заботливым приятельским тоном, хоть и был вдвое старше. Сейчас, как и всегда на работе, Боб был трезв: – Я бы на твоём месте бросил эту шалашовку. Эй, трубку положи ровно, вдруг клиент позвонит.

– Ну, какой еще клиент? – не выдержал я, раскачиваясь на стуле. Любит же он помыть косточки моей Джесс. А сам-то уже давным-давно в разводе: – Кому нужна дезинфекция под Рождество? Зря только просиживаем в офисе.

– Зарплату нынче плачу тебе я, – он погрозил пальцем и опёрся на стол.

– Будто я не знаю, – протянул я, вспоминая о работе в архиве полиции, откуда меня выгнали полгода назад. Мне нравилось думать, что я помирюсь с лейтенантом и вернусь, но время шло, а я всё сидел у Боба.

Боб пошёл вымыть руки, а я принялся за пончики. Снова зазвонил телефон. Я ответил несколько грубее, чем следовало (думал, звонит Джесс), ответил и удивился – это был маленький мальчик лет шести.

– Мистер, – начал он: – я нашёл вашу фирму в каталоге. Это правда, что вы берете всего 5.50 за ковёр и 19.90 за уборку целой комнаты? Я хотел бы попросить вас сделать это за 16 долларов 31 цент.

Я удивился и едва не пролил кофе, неудачно качнувшись на стуле. Какой смышлёный парень, всё посчитал, уж не разбил ли он любимую свинью-копилку?

– Позвал бы ты своего отца, мальчуган, – начал я.

– Папа и мама уехали к тёте Розалин, я тут один, – добавил он шёпотом.

– Да?! Ну, вот и славно, – протянул я: – Приятного рождества! Веди себя хорошо и жди родных и Санту! Пока!

– Но мистер, я заплачу вам деньги.

– Ха! Деньги! – воскликнул я, последнее слово расслышал Боб. Я уже вешал трубку, но начальник перехватил мою руку:

– У нас что, клиентов много? Соглашайся!

– Это ребенок, родителей нет дома. И не предвидится, – процедил я в ответ.

– Ну, ведь он заплатит наличкой, так?

– И?

– Возьмём, и работу сделаем. Нам-то какая разница? Давай, едем на вызов.

– Без чека, подписи и договора? С ума сошел? Нас же потом засудят!

– Давай собирайся, я тебе говорю. Адрес у мальца спроси, – Боб с серьёзным видом похлопал меня по плечу и указал на вывернутый пустой карман брюк – впрочем, я и сам знал, что последние пять дней наша фирма не заработала ни цента.

Я держал трубку телефона прикрытой и, когда вновь поднёс к уху, в тайне надеялся, что юнец давным-давно отключился.

Однако гудков не услышал – лишь потрескивающую тишину. Я вслушался внимательней – мне стало не по себе: тишина была странной, переливалась, скользила в частотах, то выше, то ниже – впрочем, это легко могло быть шумом помех. Я кашлянул и спросил:

– Вы ещё здесь, юный сэр?

– Здесь, – внезапно ответил он. Я вздрогнул и пролил остатки кофе, после выдохнул:

– Ладно, диктуйте адрес.

***

Мы приехали на Блубэлл-стрит, 42 в половине четвёртого, самая окраина города.

Небо было хмурым, под ногами лужи. Я всмотрелся вдаль: в конце улочки виднелась выцветшая вывеска свадебного салона. Я снова подумал о том, совершать ли роковой поступок – мириться ли с Джесс? Ха!

Боб тем временем открыл дверцы фургона и начал доставать оборудование.

– Постой-ка, – остановил его я: – Надо сначала разузнать всё, убедиться, что это не розыгрыш.

– Ха! Ну, окей, дружище, – хмыкнул Боб, прикрыл дверцу, и мы пошли к зданию.

Это был старый кирпичный дом в два этажа. Неухоженный дворик, заросший кустарником, разбитые клумбы, ржавый почтовый ящик, что скрипел на ветру. Ворох прелых листьев, неубранных с осени, мешал идти – не слишком-то хозяева следят за порядком.

Мы дошли до ступеней: старые, обвалившиеся, с кусками льда – жалкое зрелище. На дверях не было ни рождественского венка, ни другого намёка на праздник. Оглядевшись, я заметил в углу диковинное ожерелье причудливой формы. Рядом была паутина.

Мы проторчали у запертой двери минут пять, по очереди мучая звонок.

– Да там никого! Хозяева уехали, окна закрыты, – сделал вывод я, и Боб разочарованно согласился со мной. Даже 16.31$ сегодня не заработаем.

Мы было двинулись назад к фургону. Я неудачно поставил ногу на лестнице – поскользнулся – и беспомощно взмахнув руками, упал. В глазах почернело...

Я вырубился лишь на секунду, а когда открыл глаза, увидел над собой взволнованного Боба:

– Ты как? Сильно ушибся?

– Лёд, чистый лёд на нижней ступеньке! Я в порядке, кажется, капюшон смягчил удар, – пробормотал я, вставая и потирая затылок. Боб помог подняться, и в этот самый момент рама окна на первом этаже отворилась с неприятным скрипом – показалась белокурая голова мальчишки:

– Это вы?! – парень обрадовался так, словно уборка квартиры была его рождественским желанием. Уборка, а не какая-то машинка или велосипед.

***

Боб остался внизу разыскать взрослых, а я решил подняться наверх, на чердак – оценить фронт работ.

Вид этого помещения под треугольной крышей меня удивил, но не обилием хлама или ветхим антиквариатом. Здесь, посреди валявшихся новогодних веток и шаров, среди разбросанных рельсов от железной дороги я увидел нечто. Совсем необычное оформление комнаты, словно кто-то взял рулоны туалетной бумаги, порвал их в мелкую крошку, смочил водой, послюнявил в придачу – и обклеил всё пространство: стены, потолок, углы и батареи. Не тронут был лишь старый дубовый стол, заваленный книгами, сувенирами и резными бусами, в большинстве своём чёрными.

Я подошёл к "обклеенной" стене, потрогал пальцем убедиться. Да, опытный глаз работника клиринговой компании меня не обманывал: материал напоминал папье-маше, был мокрый, сырой и чуть склизкий. Никаких признаков плесени я, однако, не обнаружил.

Я почесал подбородок, раздумывая, сколько же времени хулигану-мальчишке потребовалось, чтобы устроить такое. Явно меньше того, как уехали родители – иначе ему бы крепко влетело. Но и явно больше разумных двенадцати или восемнадцати часов, что могли пройти с того момента.

Я стоял на чердаке, размышлял, и нос мой уловил странный запах: лёгкий аромат прелости стоял в комнате, сладковатый запах. Я решил открыть окно, чтобы проветрить, и, едва мне это удалось, расслышал шорох за спиной. Я обернулся, пошёл на звук, заглянул за угол старого стола. Я увидел клетку и сидящего в ней кролика, на дне лежала морковка, ярко-оранжевая с длинной ботвой, рядом два недоеденных яйца. Я удивился.

Кролик сидел тихо и мирно дышал, а когда встрепенулся, я заметил еще одного малыша, беленького, пушистого. Толком ни ушек, ни хвостика – кроха жался к старшему братику и всё время дрожал. Я было подумал, что в том виноват сквозняк из открытого мною окна.

– Его зовут Комочек, а тот, что покрупней – Роджер, – пояснил подоспевший малец: – Это мои питомцы. Я их очень люблю.

– Ааа, – протянул я и потрепал мальчишку по голове.

Где–то на лестнице раздались грузные шаги поднимавшегося Боба.

– Мама не обрадуется, когда увидит это, – мальчишка указал рукой на стены и мебель. Вы сумеете всё убрать до их с папой приезда? Мама не любит беспорядок. Она станет злиться! А я не люблю, когда она злится. Потом, мистер, она запрещает мне играть, наказывает на целый день. Так, вы успеете?

– Мда, понимаю-понимаю. Но тут работы часа на три-четыре, – выдохнул я.

– Ну, так за дело! – пробасил подошедший Боб. Вид необычного чердака Боба, очевидно, не впечатлил: – А я ничему не удивляюсь, сколько уборок разных делал. То мастерские художников чистим от, чёрт знает, чего, то книжные каморки прожжённых гиков. Один раз, слышь, не при ребёнке будет сказано, даже подвальчик, где траву выращивали. Ты тогда у меня еще не работал, так вот, они, эти перцы нам говорят: "даём триста баксов, и чтоб без вопросов, успевайте за час, как хотите, до приезда этих, мол".

– Кого "этих"? – спросил я.

– Копов, разумеется. Ну, я вопросов лишних не задавал. Успели. Вот. И сейчас справимся. Ну?! Чего стоишь-то?! А?

Я был удивлён: ожидал, что мистер Рури откажется от столь пыльной работёнки с оплатой в шестнадцать баксов, но то ли атмосфера грядущего праздника, то ли он, как впрочем и я, не хотел обидеть мальчугана. Мы выпроводили мальчишку, вручили ему клетку с кроликами, а сами принялись за работу.

...

Пока мы всё отчищали, меня не покидало ощущение этого странного, еле уловимого аромата в воздухе, приторно сладкого. Запах не спешил уходить, несмотря на все наши чистящие средства и массовое проветривание.

Когда всё было сделано, чердак принял свой уютный изначальный вид, а Боб принял из рук мальца кучу мелочи, которую тщательно пересчитал.

Я же стоял у стола и изучал открытки, присланные семейству из–за границы. Как пояснил мне мальчик, послания были от дяди – знаменитого путешественника по экзотическим странам. Я как раз рассматривал одну из открыток, из Сенегала.

На столе громоздились экземпляры редких книг, вперемешку лежали канцелярские мелочи и фигурки животных: слонов и носорогов, одна ритуальная маска, страусиное яйцо и даже калимба, африканский музыкальный инструмент.

– Я не знаю, выпускать ли его гулять, – неожиданно сказал ребёнок. Клетка снова стояла здесь, на чердаке, рядом со столом. Мы подумали, мальчишка говорит о кролике, и стали наперебой давать умные советы в стиле: "они травоядные и не едят вареных яиц".

Вдруг Боб резким движением наклонился, протянул огромную ладонь, очевидно, погладить. Большой кролик вздрогнул, а маленький пискнул, и оба зверя стали метаться по клетке, как сумасшедшие.

Крупный Роджер выбраться не мог, а вот малютка Комочек протиснулся меж прутьев и стал улепётывать, направляясь к комоду, объекту, который, вероятно, представлялся ему самым безопасным. Шажки Комочка были маленькие, движения торопливые, неуклюжие.

– Эй-эй! – запротестовал Боб, видя, как пушистый зверёныш оставляет на вымытой древесине пола отчётливый белёсый след. Боб последовал за ним широким шагом, а когда его ботинок преградил малышу путь, кроха пронзительно пискнул, шерсть его встала дыбом – теперь он напоминал морского ежа.

Я удивился, мальчишка вскрикнул, а старина Боб взял и носком ботинка грубо пихнул несчастное создание – оно отлетело на метр и, ударившись об стол, замерло.

Стоило мальчишке подбежать, как пушистый комок встрепенулся, пронзительно засвистел и шмыгнул в сторону с необычайной ловкостью. Через секунду умчался вниз по лестнице.

– Комочек! Комочек! Не убегай! – крикнул мальчишка и побежал за ним, я поспешил следом, а грузный Боб пыхтел за моей спиной.

Пока мы все спустились на первый этаж, этого странного существа и след простыл – приоткрытая входная дверь была тому виной. Боб оставил её настежь, когда ходил к фургону за хим. средствами.

– Эх, – покачал головой я.

– Сбежал что ли? – удивился Боб, выглядывая за дверь. Он присел и рассматривал выпавшие шерстинки – следы, что остались на влажной грязи улицы – следы вели за калитку и дальше к дороге, уходя к перекрёстку.

Мальчик плакал и сокрушался о потере.

– Вернётся, – потрепал я мальчугана по голове: – Иди вон лучше Роджера проверь.

***

Спустя полчаса, когда я убедился, что малыш успокоился и лично пронаблюдал его телефонный разговор с родителями, я распрощался с юным клиентом.

Украдкой я вернул ему деньги из собственного кармана, так, чтобы не видел Боб. Мне было жаль мальца, но я не знал, что еще могу для него сделать.

Мы с ним молча постояли какое-то время, я похлопал его по плечу. Удостоверившись, что парень надежно запер дверь, я поспешил к фургону. Боб уже давно сидел там, вид его был не очень-то довольным.

– Ужасная история, – начал я: – Питомец пропал! И такой странный.

– Да найдётся, вернётся, – раздражённо ответил Боб.

– И кто додумался оставить ребёнка в таком большом доме? Ну что за родители?! А?

– Да ладно, они же не на жаре в машине его оставили. В доме полно еды. Не наше дело.

– Не наше, – выдохнул я и подумал о Джесс. Она всегда хотела двоих детей.

Глава 2. Снег

На следующий день я проснулся от долгих звонков, выдираемый из странного, тягучего сна, жуткой смеси ассоциаций и образов. В нём люди толпились у моей кровати, каждый чего–то хотел. Дурацкий сон!

Звонки всё разносились по комнате, рядом ворочалась Джесс:

– Трубку сними, – пробурчала она и захватила остатки одеяла.

Мне не оставалось ничего, как ответить. Звонила бывшая жена моего начальника Боба. Они были в тёплых отношениях, и даже после развода она частенько проявляла заботу о нём.

– И Вас с праздником, мисс Рури. Что такое, не можете дозвониться до мужа? Обычная история. Нет, вчера, когда мы прощались с ним, он был трезв, как стёклышко. Что? Съездить, узнать, не напился ли до беспамятства? Хм, дайте подумать.

Я выглянул в окно – обещанный циклон принёс тучи: падал снег, дул ветер. Погодка не из приятных.

– Да, конечно, мисс Рури, уже собираюсь. Отзвонюсь, когда приведу его в чувство.

"Чёрт", – выругался я про себя. Как тут ей откажешь – Боб хороший мужик, душевный. Пьёт, правда, порой многовато. Надо всё–таки съездить.

***

Я медленно шёл от станции метро к зданию на Сузроу–авеню, где жил мой приятель Боб Рури. Шёл, подняв капюшон плаща, прячась от колючего снега.

Всё думал о том мальчишке. Купят ли ему нового кролика? Вот ведь незадача случилась, и вроде как из–за нас. Не знаю, что меня беспокоило больше, вина перед мальчуганом или возможные проблемы нашей конторе, если его родители захотят разобраться в ситуации и поймут, что мы приезжали.

В подъезде многоквартирного дома под номером 12 пахло сыростью, с труб капала вода. Старый дом, убогое место. Отчего же Боб предпочёл такое жилище ухоженному частному дому, где осталась жить его жена? Чтобы никто не пилил, когда он прикладывается к бутылке?

Я поднялся на пятый этаж, дошел до привычной двери номер 503, постучал один раз, потом второй, третий, ещё и ещё.

– Эй, Боб! Открывай! Тебя бывшая потеряла! Ау?!

В ответ тишина – спит пьянчуга.

Я догадывался, что найду запасной ключ на коврике, если аккуратно вытащу последний из–под щели двери. Так и было. Мы условились с Бобом, что он будет делать так на всякий случай. И что–то эти "всякие" случаи участились последнее время. На работе он был в порядке, всегда трезв, но стоило наступить выходным дням...

Я отпер замок и вошёл внутрь. Звенящая пустая тишина, темнота – все окна плотно занавешены. В воздухе стоял вовсе не запах спиртного, но чего–то неуловимо тонкого, приторного, неприятного.

Я не стал плотно прикрывать входную дверь, щёлкнул выключателем – никакого эффекта. Впотьмах добрался до стола в гостиной, к настольной лампе – попробовал её – она тоже не загорелась. Мне стало не по себе, я на цыпочках крался дальше, думая, куда свернуть – к кухне или спальне. Последний раз я нашёл друга пьяным в ванной. Но отчего–то сейчас туда идти совсем не хотелось.

Дыхание моё замерло, и воздуха стало не хватать, пот катился градом. Я усмехнулся самому себе – как же не догадался одёрнуть шторы – на улице ведь белым–бело, утро. Протянул было руку, но замер – штора была влажной, чуть липкой. Я одёрнул ладонь и не стал больше трогать. Нервно сглотнул. Подходить к окну решительно расхотелось.

– Вот ещё чего, – успокаивал я себя: – Работал в архиве полиции, знаешь ведь, как оно бывает. Ох, какие мысли лезут. Что же это? Не разглядеть. Это кровь? – я растёр в пальцах субстанцию со шторы, но, сколько не напрягал глаза в темноте, не мог различить нужного оттенка цвета.

– И отчего эта мысль? Сразу про кровь? – отругал я себя. Вчера с Джесс смотрели фильм перед сном – типичный дешевый экшен: красотки, перестрелки, ограбления.

"Нет–нет!", – возразил внутренний голос: "Разве Боб был богат? Разве в его угрюмом жилище есть, что красть? Разве дверь была взломана? Скорее уж сердечный приступ – надо найти друга скорей, вдруг, нужна помощь. Ай!"

Я зацепил груду пустых бутылок на полу – они покатились, загремели. Я замер и прислушался – тишина уже не казалась мне такой скромной, молчаливой. Она странно вибрировала, звенела на еле уловимой ноте. В полутьме я разглядел тяжёлую статуэтку на комоде и вооружился ею. Нелепо, но чуть спокойнее.

Ещё минута – и мои шаги непозволительно громко скрипели по полу коридора. Еще мгновение, и я толкнул дверь в спальню.

Хоп! – Я буквально влетел в комнату, готовясь к худшему – что найду Боба слишком поздно – но кровать была пуста, простыни смяты, разбросаны, одеяло лежало клубком в углу и зловещей тенью косилось на меня.

Я размахнулся. Никого! Просто тень. Я выдохнул, снова вышел в коридор и добрался до закрытой двери в ванную. Интуиция шептала "не надо, не ходи туда!", но я твёрдо понимал, что найти Боба – первоочередная моя задача.

Я покрепче взялся за ручку и уже начал тянуть, как отчётливо расслышал звон посуды, донёсшийся с кухни! Ну, конечно! Старый алкоголик спит там, прямо на полу.

Я оставил дверь в ванную в покое и уверенными шагами пошёл назад в гостиную. Там поставил статуэтку на столик и, ухмыляясь, поспешил на кухню, задать другу взбучку.

Стоило мне переступить порог – я понял, что всё непривычно изменилось – невиданный декор: вся мебель, стол и стулья в узоре белёсых линий. Грязные кастрюли у раковины были нетронуты, а бутылки из-под пива дружно, целым ящиком стояли на полу! Я присмотрелся: целые, нетронутые – все до единой!

– Боб не пил? Ни капли? – удивился я, как моё внимание привлёк треск – это холодильник попытался включиться, но реле, сработав вхолостую, натужно замерло.

Я уставился на него, большой белый шкаф с приоткрытой дверцей, и мне на секунду почудилось, что густая масса тягучего желе свисает оттуда. Послышался скользящий звук – и желе уже не было!

"Ну не мог же Боб в приступе белой горячки залезть в холодильник?!", – мысль была дикой, не соответствовала простой и очевидной истине: Боб с его массивным телом просто не влез бы в шкаф размером полметра на полтора.

Уличный свет лёгкой дымкой пробивался сквозь закрытые шторы – утро стучалось, просилось – ну впусти же меня, впусти. Я замер, думая лишь об одном: броситься прочь! Жгучее желание подступило к самому горлу, до тошноты. Бежать, бежать прочь!

Отдёрнуть штору я не решался, опасаясь того, что смогу различить при утреннем свете. Я отступил на шаг, и чувства мои обострились до предела.

И в этот миг случились несколько событий. Кто–то из соседей сверху заорал, хлопнув дверью – вздрогнула люстра. Пожилая соседка, мисс Норри, очевидно, вернувшаяся с прогулки вместе с собачкой, заметила незакрытую дверь в квартиру Боба и вошла к нам, громко кашлянув – видимо, для приличия. А из ванной комнаты, тарабаня металлом самой ванны, словно силясь разорвать его, вылетело нечто размером с медведя, огромное, мохнатое, с клочьями шерсти! Оно стремительно пробежало по коридору и врезалось в окно, выбивая, проламывая себе путь на пожарную лестницу. Спустя мгновение шерстяное нечто ринулось вниз и скрылось из виду.

Едва осколки стекла упали на пол, в квартиру ворвался сильный ветер. Он ударил мне в лицо – и я вскрикнул. А потом, невзирая на белесую слизь, сорвал шторы бешеным рывком руки – треск – шторы упали вместе с гардиной. Свет тоскливого утра тотчас полился в квартиру, я обернулся к холодильнику – дверца скрипнула и отворилась – я увидел бедолагу Боба, точнее то, что от него осталось.

Это была бесформенная масса, спрессованная в огромный кубик желе. Гримаса смятого небритого лица была кошмарной, застывшей от боли. Да и само лицо Боба я едва различил – просто знал, это он – на месте не было ни зубов, ни белков глаз.

***

Полиция проторчала в квартире добрых пять часов, почти до вечера. Всё это время я стоял в коридоре подъезда у окна и пил одну бутылку пива за другой. По-другому справиться с этой ужасающей трагедией я не мог. Вокруг уже были и бывшая жена Боба, приехавшая мисс Элизабет Рури, и все соседи по очереди, и даже моя Джессика. Кругом ходили какие-то люди, снова и снова, то входя в квартиру Боба, то покидая её. Всюду клеили желтую ленту, расставляли флажки с цифрами.

А я всё стоял, смотрел в окно на падающий снег и пил. Пил с тех пор, как старший детектив, осмотрев ящик со спиртным и не найдя там ничего важного, разрешил мне это, видя моё состояние. Разумеется, сначала с трезвого меня взяли все должные показания.

Рабочая версия полиции гласила: "нападение волков/койотов". Разумеется, поверить в такое было сложно. Но они нашли клочок шерсти на осколках рамы, и думали так.

По всей квартире сновали детективы из департамента, куча экспертов-криминалистов, был даже агент ФБР. Этот хитрый прощелыга, допрашивал меня дважды, прежде чем убедился, что у меня не было мотива убивать начальника и хорошего друга.

Потом у них появилась и вторая версия, с маньяком. Поверить в неё было чуточку легче. Но я отмахнулся от слов офицера, когда тот пытался заговорить со мной. Всё это казалось мне таким несправедливым – под самый канун рождества.

Никто из криминалистов не мог понять, отчего на металлической и искорёженной ванне напрочь отсутствует эмаль. Отчего все продукты на кухне были на месте, некоторые, правда, содержали куски слизи, но были в полном порядке, тогда как сахар, соль и мука напрочь отсутствовали. Банки из-под них были перевёрнуты и валялись в порядке, очень похожем на случайный.

Эксперты тщательно наносили своими кисточками порошок, силились разглядеть, сфотографировать отпечатки – всё тщетно. Версии было уже и три, и четыре – детективы не знали, на что думать, я наслушался краем уха всякой хрени, от "жертвоприношения тайного культа" до "жертвы химического оружия".

Даже копы со стажем видели в произошедшей трагедии злой рок и невиданную силу извне, стихийную силу и растерянно качали головами. Меня постоянно пытались успокоить двое людей – Джесс и штатный психолог – я послал их обоих и велел не мешать мне пить пиво в одиночку. В желудке не было еды уже давно, да и не влезло бы ничего, а вот пенный напиток сходил мне за топливо. Топливо для мозгов.

Наконец, часов в шесть, когда на улице уже стремительно темнело, один из копов повёл меня к выходу и даже предоставил служебную машину. Джесс ехала рядом, испуганная, словно заяц, тихая, словно могильная плита. Рука её была едва ли не холоднее моей. Я пьяно икал, но продолжать думать и думать.

Да, думать – всё это время, все эти часы, мой мозг непрерывно работал, пытался сложить пазл, понять неведомые и страшные истины.

– Ты будешь картофель? – ласково спросила Джесс и я вздрогнул. Оказывается, мы были уже не в полицейской машине, а у себя дома. Я сидел на диване и смотрел в одну точку.

Тонкая паутинка моих мыслей и рассуждений схлопнулась, я тряхнул головой и вернулся в этот мир. Я понял, что мой мозг просто завис, зациклился от стресса, увы так ни к чему и не придя в своих рассуждениях.

– Давай включим ТВ, – неожиданно предложил я: – Может, что-то скажут.

– Это... Это просто ужасно, Чарли, – Джесс схватила меня за руку и расплакалась на моём плече, просто разрыдалась. Плакала она долго и сильно. Как ни странно, но когда она закончила, и хотя я сам не проронил ни слезинки, мне стало легче.

Я щёлкнул пультом: мы внимательно посмотрели выпуск новостей, ни слова о таком неслыханном зверском убийстве, видимо, власти взяли всё под особый контроль.

"Ну-ну!", – подумал я. Рождество, кто из этих увальней станет расследовать смерть бедолаги Боба.

Новости окончились прогнозом погоды – ничего утешительного, объявили штормовое предупреждение – массивный циклон, обильные осадки, буран и шквальный ветер. Диктор самым серьёзным тоном рекомендовал остаться в праздник дома и без надобности не создавать пробки на дорогах.

Глава 3. Буран

На следующее утро снег валил вовсю, я проснулся еще до рассвета после тревожного сна, с трудом разлепил глаза. Попытался припомнить сон, в нём нежный, знакомый голос шептал что–то приятное, а яркие белые повязки вращались и склеивались в одну гремучую смесь.

Я потряс головой, сидя на кровати. Потом, спотыкаясь и кашляя, пошел в ванную умыться. Причину головной боли я знал, слишком много выпил вчера. И слишком зря. Разглядывая себя в зеркале ванной, я заметил мешки под глазами и необычно уставший, потухший взгляд. В своей душе я ощущал себя ничуть не лучше.

Джесс спала, иногда вздрагивая, я посмотрел на неё и будить не стал. Я как завороженный сидел и глядел в окно, на падающий снег, на пустые качели, что раскачивались под напором ураганного ветра – двор уже выглядел так, словно мы жили в Альпах.

Я сидел и смотрел, слушал вой бурана, внимая ему, и иногда робко пытаясь спорить с его непримиримым голосом. Я прокручивал все события снова и снова – я пытался понять. Приготовленный мной кофе остыл, бутерброд заветрелся. Я напрочь забыл про них, и, едва дождавшись восьми утра на часах, схватился за телефон. Я собирался позвонить знакомому из полиции, узнать, что да как.

Гудки тянулись долго, гудки и гудки. Никто не ответил.

Я поморщился: ну, конечно же, Рождество! Чёртов праздник! Хрен сегодня свяжешься с кем–то. Поискал старую записную книжку – набрал другой номер, Стива Нильсона, начальника повыше. Снова тишина.

Я вспомнил про бедную мисс Рури, как нелегко ей сейчас. Она, конечно, всё еще любила бывшего мужа, хоть и ссорилась с ним так часто. На часах было уже девять, я решился позвонить и ей. Никто не ответил.

– Мда, – выдохнул я и, положив трубку, вернулся назад в постель, к Джесс. Нежно обнял её со спины, прижал к себе. И провалился в сон.

***

Мы проснулись поздно, было два часа дня.

Ветер стих – на улице было белым-бело, глубокий слой снега, да такой, что впору выходить на лыжах. Редкие снежинки ещё кружились в воздухе. Весь город был завален снегом, словно трёхслойный свежеиспеченный пирог.

– Мне надо в контору, – наконец выдохнул я, Джесс запротестовала, но я настойчиво пояснил:

– Боба нет, а он договорился сегодня на четыре, встреча с одним чиновником.

– Рождество же, Чарли! – выдохнула Джесс, она явно не хотела меня никуда отпускать.

– Он проездом у нас, к родственникам спешит, а бумаги важные, по налоговой части, надо отдать. Уверен, Боб хотел бы, чтоб контора не закрылась в новом году. Ну, что мне еще остаётся, а? – я вздохнул и умолк. Впервые слеза потекла по моей щеке.

– Там заносы, заторы на дорогах. Постараюсь вернуться сразу же, как смогу – пообещал я, надевая куртку, потом взглянул на Джесс, вид её был несчастный, потерянный. Я подошел к ней, обнял. Помолчал немного и решительно вымолвил:

– Празднуем всё-таки. Да. Я так решил. Тихо, вдвоём, как и хотели. Ты готовь пока пудинг, чтоб не сидеть без дела.

Джесс ожила, согласилась.

– Мне нужно купить что-то? – спросил я, обуваясь.

– Разве что молока, ну да я сама схожу, магазин ведь рядом, на углу, доберусь, – ответила Джесс.

– Смотри в сугробах не утони, – удрученно прошептал я и кивнул ей, потом вышел. Уже закрыв дверь и стоя в коридоре подъезда, я поглядел на амулет, висевший на нашей двери.

Чёрный амулет из эбенового дерева! – вспомнилось мне, всё–таки та гадалка ухитрилась втюхать его Джесс. Я вгляделся в узор: круг и перекрестия – какая странная вещица, напоминавшая о шаманах из Африки. Такая ассоциация пришла мне в голову, и сегодня, увы и ах, мне уже не хотелось насмехаться над мистикой.

***

Я вышел на улицу, предусмотрительно завернувшись в куртку с капюшоном, завёл своё авто, старенький пикап–плимут, бордовой покраски, доставшийся мне еще от деда.

"Старичка" обычно хватало, чтоб проехать полгорода, семь–девять кварталов туда и сюда. Мотор завёлся сразу, я проверил масло и горючее – в норме. Пристегнулся и тронулся в путь.

На углу Эвелейн и Брушилд на светофоре меня остановил полицейский, укутанный в меховое пальто, вид его был угрюмый, глаза уставшие.

– Рекомендовано сидеть дома, сэр, – начал он: – Гололёд на дорогах, мокрый снег на проводах, заносы и аварии повсеместно. Все сидят дома, повторяю, все сидят дома.

– Работу никто не отменял, – отвечал я, и он, пожав плечами, вернул мне права.

Я тронулся дальше, но не встретил решительно больше ни кого, ни единого человека, ни единой машины. Через двадцать минут я был уже у офиса "White Rabbit: клининг и дезинфекция".

***

Сидеть в безлюдном офисе и ждать чиновника, с которым я даже не был знаком лично, было утомительно.

Я взял вчерашнюю газету и на развороте второй страницы наткнулся на заметку о трагично скончавшейся певице, Ребекке Стоун, на полстраницы была её фотография – сногсшибательная блондинка, которая отпраздновала свадьбу накануне.

– Мда, что за кошмар, – выдохнул я и отложил газету.

Я взялся за телефон, в надежде дозвониться хоть кому–то, я набирал то один номер, то другой. Никто мне не ответил.

– Видимо, празднуют, – подумал я и удручённо поглядел в окно на засыпанный фирменный фургон с логотипом кролика.

Может, оттого я и вспомнил про того маленького мальчика и ту историю с чердаком. Я покопался в бумагах и нашёл нужный телефонный номер. Я был настойчив, и с третьей попытки на том конце взяли трубку – голос был тихий, напуганный.

– Как дела, малыш? – спросил я.

– Я всё время плачу, – признался он мне без утайки: – Всё плохо, да? Мы все умрём, мистер?

– Что ты, что ты! – поспешил ободрить его я и спросил про родителей.

– Нет, не вернулись, я пытался звонить тёте, она не берёт трубку. Я тут совсем один.

– Ну что за праздник такой?! – я возмутился и выругался так смачно, что едва успел прикрыть трубку ладонью. Про себя я твёрдо решил, что поеду и заберу этого мальчугана, пока всё не выяснится. Решил и сказал ему об этом:

– Нет, мистер, у Вас ничего не выйдет. Посмотрите сколько снега на улице.

– Ерунда! Для таких ситуаций и придумали цепи вешать на колёса машины. Я доберусь, до вас ведь четыре квартала.

Я положил трубку и стал поспешно собираться, но всё равно когда вышел из офиса, начало темнеть. Я, было, сел в наш белый фирменный фургон и собирался повернуть ключ в замке зажигания, но что–то насторожило меня.

Я сидел, задумавшись и постукивая по рулю, потом вздохнул и открыл дверцу, решив всё же вернуться назад в свой старый пикап.

***

Город затих и замер, я ехал очень медленно, продираясь сквозь снег. Один квартал, второй. Я снова никого не встретил, ни единой живой души – было жутко. Я силился разглядеть что–то по сторонам, но ничего не было видно, снова поднялась метель.

Дороги не чистили, да и некому было – и едва я свернул к окраине города, как машина увязла в сугробе, двигатель недовольно рычал, выдавая максимум оборотов, но бампером я лишь трамбовал снег метр за метром и не мог нормально продвинуться вперёд. Я ругнулся и вылез из салона – в кузове моего авто были лыжи, провалявшиеся там с прошлой зимы. Вот теперь пригодились. Не следовало двигаться в такой снегопад, это было небезопасно, но я твёрдо решил помочь мальчику, да и сам уже теперь нуждался в звонке в тех. помощь.

С превеликим трудом одолев еще один квартал и, постоянно прижимаясь к стене зданий, там, где мело чуть меньше, я решил отдышаться. Разглядев магазинчик, направился туда.

Двери открылись вовнутрь, занося снега добрых десять фунтов – это была прачечная, и она была совершенно пуста. Я поискал хозяина заведения, потом было подумал о телефоне, но ужаснейшая из догадок пронзила мой разум.

– БЕЛЫЙ! – выдохнул я, уставившись на ряд однотипных стиральных машинок у стены.

Я поёжился и отскочил назад к двери, через мгновение был уже снова на улице, вскочил на лыжи и понесся, позабыв про всё, продираясь сквозь снег.

– О Боги! – думал я: – Ну, конечно же! Зубы, белки глаз, эмаль ванны, бумага! Белая бумага! Вот почему город безлюден, это всё буран! Снег!!! О нет!

Я подумал о Джесс, о молоке, которое она наверняка пошла купить. Пошла, вышла за порог.

Лыжи скрипели и утопали в снегу, я разглядел большую телефонную будку на углу перекрёстка и кинулся к ней, воткнув палки в ближайший сугроб. Судорожными руками я набрал свой домашний номер – ну, давай же, давай! Джесс, возьми, возьми трубку! Лишь длинные гудки в ответ, гудки, длившиеся вечность.

Я почувствовал, как пот пробирает меня, почувствовал, как мокреют ладони и ступни, я вспомнил о мальчике, которого еще возможно не поздно было предупредить, вспомнил и о таинственных чёрных амулетах, висящих на пороге его дома. Пока я боролся с автоматом – он не хотел принимать очередную монету – краем глаза я уловил движение среди снежных заторов, и мне сделалось дурно.

– Давай же, жри, ненасытная тварь! – почти прокричал я, и телефонный аппарат, наконец, проглотил мою монету.

Маленький мальчик ответил очень быстро. Словно всё это время он ждал у аппарата. Нутром я чувствовал, что времени у меня совсем мало, поэтому был очень краток:

– Парень, как тебя там? Джон, да! Слушай меня и слушай внимательно. Во-первых, никуда не выходи, не открывай дверь! Слышишь меня? Не смей открывать. Во-вторых, я спешу к тебе, но мне еще целый квартал, ветер довольно сильный. Поэтому слушай, я знаю, это будет сложно, но ты должен справиться.

Помнишь, ты рассказывал мне про своего дядю? Ты должен взять телефонный справочник, найти код Дакара и позвонить ему. Ты всё расскажешь, ты попросишь его приехать и быть очень осторожным! Слышишь? Очень осторожным! Расскажи ему всё без утайки, про снегопад и про... про... – я снова повернулся к улице и язык мой пристал к нёбу – движения снега, очень странные противоестественные, вопреки ветру, были уже совсем рядом.

– Джон! У меня нет больше времени! Мне пора бежать! Попытайся дозвониться до дяди, он подскажет! Даже если не доберусь до тебя, – я кинул трубку и вылетел на улицу, подскочил к тому месту, где оставил лыжи и палки – теперь их не было – пустота, лишь снег, я ткнул ботинком – ничего. Я, было, хотел покопать руками, но интуиция орала мне, что не следует терять драгоценные секунды, я схватился за капюшон куртки и кинулся бежать. Бежать!

У следующего перекрёстка ветер стих. Я был напуган, да так сильно, что ни разу за всё это время не обернулся. И что-то подсказывало мне, что я был совершенно прав.

Перекрёсток был также безлюден, светофор тщетно мигал, я взглянул на адрес дома – еле видно, но, кажется, это был Блубэлл–стрит, дом 22. Еще десять домов, всего десять, если считать по одной стороне.

Громыхнуло сверху, и огромная кипа снега свалилась с крыши прямо к моим ногам. Сквозь ураганный ветер, хоть я и не понимал, как такое возможно, я ощутил столь печально–знакомый приторный сладковатый запах.

Я застыл на месте и огляделся, насколько позволяли бьющие мне в лицо жёсткие хлопья снега. Да, то, что я подсознательно чувствовал всё это время, было здесь, вокруг меня – всюду, везде!

Белое, зловещее, ждущее. В один миг я понял всё, осознал страшную истину – что я не доберусь до мальчика, что я не увижу больше милой Джесс.

Цыганка была права.

Сугроб слева от меня ужасающе рыкнул, и я заметил резкое движение – нечто белое прыгнуло мне навстречу.

Цыганка была права! И я зажмурился...

Эпилог

Я открыл глаза, голова больше не болела – всё кругом было белым, ослепительно белым. Звуки, шумы и образы соединились в чёткий ряд, и я стал различать людей.

Больничные стены! Люди в халатах! Доктора!

Я хотел было пошевелиться, но сидящая рядом Джесс остановила меня:

– Тебе нельзя! У тебя травма головы!

– Что-что? – удивился я.

– Совершенно точно, – добавил чей-то мужской бас: – Помнишь, тот лёд на ступенях? Ох и напугал ты тогда меня, братец, – это был старина Боб, он сидел рядом, в халате для посетителей и казался сейчас совершенно живым и здоровым.

– Какой сегодня день? Да что тут происходит?! Эй?!

– Тише-тише, спокойнее. 26 декабря, вот смотри, пудинг! – и Джессика протянула мне выпечку со столика, я отшатнулся и подозвал врача, но доктор лишь подтвердил их слова:

– Вы провалялись в отключке три дня, черепно-мозговая травма, сотрясение мозга. Идёте, однако, на поправку.

– Я слышу музыку, что это?

Они показали мне на проигрыватель пластинок в углу, играла песня группы "Jefferson Airplane", песня, названию которой я уже и не удивился. Конечно же, это была она.

– Буран... Мальчик... Молоко, твой пудинг, Джесс!

– Тише-тише, – все вместе они принялись успокаивать меня, но я отпихнул их рукой: – Говорите! Что с мальчуганом?

– С каким? – удивился Боб.

– С тем, к которому мы приехали для уборки на чердаке.

– Не было никакого мальчика. Там живёт семья, пожилая чета, и у них нет детей. Да и вообще, когда ты стукнулся о ступени, уже не до того было. Я лишь забежал к ним позвонить в скорую! Эй, Чарли, ты, правда, в порядке?

– Нет-нет-нет! – начал я, лихорадочно бегая глазами: – Не проведёте. Значит, буран утих, вы дружно отпраздновали рождество, и всё, якобы, в порядке? – мой голос едва не срывался на крик.

– Ну, а чего ты хотел? – спросил Боб: – Скоро и моя жена приедет, пирожков тебе напекла, я ей говорю рано еще, нельзя ему, а она напекла и всё тут.

– Почему всё белое? Где моя одежда? – запротестовал я.

– Это больница, дорогой мой, – осадил меня доктор, он стоял вразвалочку и хитро смотрел на меня.

– Почему, почему я не вижу ни одного тёмного цвета? Эй, доктор, если это больница, так приведите мне любого афроамериканца, к примеру, ну, любого из сотрудников. Вам ведь не сложно?

– Нет, – мягко, но решительно отказал доктор.

– Это ещё почему?!

– В этом нет нужды. А вот волноваться Вам вовсе не к чему.

– Ха-ха-ха! Разумеется, – подтвердил я, смиряясь. Они поглядели на меня, я пожал плечами, глядя на них: "мол, что-то не так?", они успокоились. А я затаился.

Разрешить все мои волнения мог один звонок, всего один так нужный мне звонок, но я не помнил наизусть номер того мальчика на Блубэлл-стрит, дом 42. Нужно лишь выждать несколько дней, пока разрешат ходить, нужно лишь притвориться сейчас.

Я обнял милую Джесс и вдохнул запах её волос – отчего-то он показался мне сладковатым.

– А почему бы тебе не покраситься в блондинку, а? Милая? – спросил я, Джесс поморгала в ответ и шутки не поняла. Я рассмеялся ласково, непринуждённо.

– Хотите, угадаю, что на обед в вашей столовой? Рис, капуста, яйца, козий сыр, – стал перечислять я. Они смотрели на меня и не понимали, или делали вид, что ничего не понимают.

***

Прошла неделя, меня собирались выписывать.

Разумеется, никакого мальчика по нужному адресу не оказалось. Я перепроверил всё трижды, перед тем как облегчённо рассмеяться:

– Как я рад! О, Боги! Значит с ним всё хорошо, ему удалось спастись!

Я стоял у себя в квартире, вовсе не удивляясь, отчего Джессика поспешно в моё отсутствие сделала ремонт: наклеила новые, белые обои всюду, где могла.

Нет, я не удивлялся больше. Я стоял в ванной и смотрел в зеркало на своё лицо, казавшееся мне слишком бледным и слишком чужим. Я точно знал, что если возьму нож и сковырну слой кожи, то найду там слой белых бинтов вперемешку с бумагой.

И от этого знания мне было противно и смешно:

– Что смотришь? – спросил я у своего отражения, и белки моих глаз блеснули в ярком свете лампочки: – Привет и тебе, белая тварь!