Апокалипсис вчера
Опять зарядил мелкий дождик. Капитан Четырнадцатого Мекленбургского полка Отто фон Шверин до самого кивера поднял широкий ворот плаща и застегнул пузатую пуговицу с орлом в верхней петле. Пульсирующие злые струйки потекли по одежде. Смоленские дороги встречали Великую армию глубокими колеями, мягкой, как страсбургский паштет, глиной и опустевшими усадьбами по обочинам. Русские отступали, население снималось со своих мест и уходило вслед за военными, или пряталось по глухим бескрайним лесам.
Прекрасно оснащённой, закалённой в сотнях сражений армии, которая сходу покоряла европейские королевства, вновь приходилось учиться принимать своего противника всерьёз. Русские не просили пардона, но и не лезли очертя голову в пекло боя против заведомо превосходящих сил. Даже отступление они совершали с удивительной организованностью и азиатским коварством. На пути Великой армии оставалась лежать обезлюдевшая сарматская пустыня. То, что московиты не могли увезти – сжигали или портили. В колодцах плавали дохлые кошки, на речных бродах и болотных гатях лежали раздувшиеся пузами коровы и овцы. Амбары и риги опустошены, в хлевах гуляет ветер. В армии шестой коалиции начинался голод, повальная дизентерия нередко выбивала из списков целые роты.
В Витебске император задержался почти на две недели. Опять, как и в Вильно, ему предстояло осмелиться на следующий шаг. Русские всё не позволяли провести решительное сражение и, огрызаясь на подступах к очередной крепости, сдавали города один за другим. Но продвижение коалиции вперёд не оборачивалось триумфом. На флангах казачьи рейды беспрестанно тревожили отстающие полки, грабили обозы провианторов.
Император французов не сразу решился идти вглубь лежащей перед ним дикой России. Ходили упорные слухи, что Бонапарт отправил императору руссов Александру предложение почётной капитуляции и мира. Но оскорблённый вторжением скифский царь в ответ хранил презрительное молчание. Тринадцатого августа Наполеон выступил из Витебска на Смоленск…
…Обозные телеги артиллерийского батальона, идущие перед ротой фон Шверина, после долгой паузы стронулись с места, прокатили ещё версту, и теперь, кажется, встали вмёртвую. Дорога была широкая, но никак не приспособлена для такого количества движущихся по ней всадников, повозок и пеших. С одной стороны её подпирал холм, с другой - густой березняк. По разбитой обочине спешили нарочные. Деваться было некуда.
«Да что там опять впереди?» - Капитан раздражённо дёрнул повод и послал свою каурую лошадку на косогор, в сторону от дороги. Рука с плёткой угрожающе зависла над рыжим крупом. Скользя по мокрой траве подковами и кося на хозяина осуждающим карим глазом, Фру-Фру тяжело взобралась на бровку холма.
Теперь стало понятно, почему происходила эта маета. Перед глазами капитана Шверина открылась картина столкновения двух обозов.
Впереди перед въездом в село протекала небольшая речка. К бревенчатому мосту подступало две дороги. Они соединялись внизу у самой переправы.
По обеим дорогам почти в одно время к мосту подошли два воинских подразделения. Оба спешили первыми войти в селение, разжиться провиантом и найти лучшие места для постоя своим командирам. Конкурентом мекленбургцев оказался драгунский батальон одного из корпусов Мюрата.
Очевидно, что прусскому полковнику пришлось стерпеть от брызгающего слюной чернявого кавалерийского майора неподобающий и даже оскорбительный тон. Козыряя именем короля Неаполя, тот требовал немедленно уступить дорогу и пропустить вперёд авангард зятя императора.
Тирады горячего француза едва долетали сюда на холм, но капитан хорошо представлял, что мог себе позволить офицер из старой наполеоновской гвардии по отношению к вынужденным союзникам.
Подводы разворачивались на узкой дороге. Места для манёвра не хватало. Внизу была река, берега её поросли густым кустарником. Слева и справа от дороги лежали холмы, беспощадно изрезанные оврагами, выше по склону в сторону села начинались какие-то огороды, заборы. Войска ломали строй, подразделения чужих корпусов смешивались. Офицеры кричали приказы и ругательства на всех языках империи. Лошади ржали. Телеги цеплялись оглоблями. Отчаянная, зверская неразбериха. Если бы сейчас на беду налетел казачий эскадрон, это была бы примерная бойня.
- Впереди затор, господин капитан! – Ординарец бросил свою лошадь внизу и подбежал к командиру, придерживая кавалерийскую саблю рукой в мокрой перчатке. Пальцы он поднял к каске в салюте. – Двигаться вперёд нет никакой возможности. Не меньше двух часов потеряем. Господин полковник велел выбираться по просёлку.
- Вижу. Инженера Штаера попросите ко мне…
Офицер снова приложил к золотому кантику два пальца и расторопно, проскальзывая на каблуках сапог, побежал вниз.
Франц Штаер был инженером сапёрной службы, и родом из Пархима – небольшого городка в Передней Померании, а значит практически земляком Отто Шверина. Но капитан ценил своего инженера не за это - почти половина роты была из Ростока, Штральзунда или даже самого Шверина. Дело в том, что инженер Штаер был личной палочкой-выручалочкой командира. Только благодаря стараниям Штаера подразделение Отто фон Шверина не потеряло ни одного человека по болезни или несчастному случаю. Да и в стычках с противником рота до сих пор обходилась лишь лёгкими ранениями. Это отметил в рапорте полковой командир, и в походе на Вильно заметил даже сам маршал Макдональд…
Когда старый граф Людвиг фон Шверин, владелец помпезного замка, обширных владений и потомок древнего рода, благодетельно пристроил своего племянника в Великую армию, любимая тётушка Аннет, которая всегда с материнской любовью относилась к «бедному сиротке», взяла с Отто слово принять под своё крыло этого паренька – вчерашнего студента парижской Сорбонны. Моложавая тётушка пообещала, что племянник не пожалеет об этом.
Так и произошло.
Парень с простецким именем скоро нагнал капитана в походе шестой коалиции с вверительным письмецом и оказался настоящим кладом. Да таким, что скоро Отто выхлопотал ему звание и довольствие ротного инженера, а ещё сверх того и сам стал временами приплачивать из своего жалования. И было за что.
Франц Штаер был настоящим магом…
Начало нового девятнадцатого века, французская революция, наполеоновские войны, падение династий, коалиции… это всё произвело в Германских землях, раздробленных на десятки мелких государств, значительное потрясение. Рациональный тевтонский дух охотно погрузился в мистику, предался возрождению старых предрассудков и поверий. Молодые немцы, мечтающие о единстве родины, грезили о легендарных событиях, придумывали новые мифы и сами верили в них.
Но казусы, которые происходили у Отто Шверина на глазах, были не выдумкой. Это было самое настоящее волшебство.
Франц Штаер обладал неподдельным магнетическим даром. Где он прятался в этом тщедушном теле - неизвестно, но демонстрация его была ежедневной и непрестанной. Отвергать очевидную пользу этого таланта капитан фон Шверин не мог и не хотел.
- По вашему приказанию…
Перед капитаном стоял промокший инженер Штаер. На голову наброшена накидка. Под накидкой: мягкая двурогая рабочая шапка, узкое лицо с живыми тёмными глазами, плохо выбритый треугольный подбородок и худой кадык.
- Что же это вы, сударь, русский дождик не остановили? – не сдержался от дружеской иронии Шверин.
- Это возможно, - отозвался Франц, - но было бы затруднительно, не совсем рационально, а потом…
- Господь с вами, Франц. Это я не в укор. Скажите лучше… - Капитан сообразил, что разговаривать с лошади будет не с руки и спрыгнул вниз на мокрую траву. – Скажите лучше, нет ли способа обойти это селение? Дело к вечеру, а наши люди рискуют опять провести эту ночь в поле на обочине. Гренадёры Мюрата оставят нас и без ужина и без сухого ночлега.
- Мост слабый. Может рухнуть в любой момент. Вот только первая артиллерийская подвода пойдёт по старым брёвнам. Так что не завидуйте, господин капитан. На ночлег гренадёры попадут, когда найдут брод через речушку чуть ниже по течению, а вот с провиантом у них здесь не заладится. Вижу, что село пустое. Два гуся и два мешка муки, позабытые русскими, вся-то пожива.
Штаер повернул голову в сторону широкого поля и созревших хлебов. Впуская воздух в лёгкие, ноздри его шевелились, как у легавой собаки.
- А дорога есть. Идёт в паре вёрст параллельно большому тракту. Вокруг села и дальше через лес. Крепкая, не разбитая. Наша рота сможет быстро по ней передвигаться. Но отсюда не могу почувствовать есть ли на ней поселения.
- Это, ладно, - сказал капитан, быстро обдумывая выпавший пасьянс. – По крайнему случаю бивуаком станем. Но будем надеяться, что на деревеньку до темна налетим, иначе зачем же дорога сделана… А русских чувствуешь? Нам главное, на засаду не выскочить.
- Русских солдат здесь нет, - наклонил голову удивительный инженер. – Это определённо.
Через четверть часа рота капитана Шверина уже выбралась из транспортной ловушки и бодро маршировала по подсыхающей дороге. Дождь прекратился, выглянуло солнце и стало даже жарко. Солдаты снимали шинели, утирали лбы.
Франц Штаер забрался на обозную подводу. Достал трубку-носогрейку вишнёвого дерева и кисет. Лицо его было умиротворённым.
Рядовые, проходя мимо инженера, замолкали, старались не смотреть на него пристально. Боялись сглаза. Слухи невозможно было остановить, капитан и не пытался, все в роте и многие в полку слышали байки и рассказывали сами о чудесах, которые выделывал щуплый пархимец. В этих историях, как водится, было много преувеличений и просто пустых выдумок, почти детских, но все они были проникнуты глубоким уважением к магической силе Штаера. Ведь все видели, как его участие в походе спасает их жизни.
Успокоенный безмятежностью ротного мага, Отто фон Шверин ехал впереди своего подразделения. Дорога шла полем. Справа за косогором виднелась верхушка белой колокольни. Самая маковка. Это было оставленное село. Впереди темнела полоса леса, дуга просохшей и начинавшей пылить дороги вела их к этой полосе. Солнце клонилось от зенита в ту же сторону.
Когда они чередой широких полей подошли к краю леса, дневное светило налилось красным апельсином и зацепилось за верхушки дремучих елей. От чащобы на путников упали длинные тени, повеяло влажной прохладой.
Дорога поворачивала в сторону, вдоль тёмно-зелёной лесной стены и вокруг поля. А прямо в лес уходила ещё колея. Она выглядела давно неезженой, поросла жёстким клевером и поповником. На краю заброшенной дорожки стоял камень с высеченными на нём письменами.
Капитан чуть замешкался, вглядываясь в лесные дебри. Но сомнений у него не было: по всему выходило, что им следовало и дальше следовать по большой дороге. В этот момент рядом с командиром появился Штаер.
- Нам туда следует идти, - сказал он. В руке у него была дымящаяся трубка. На безымянном пальце тускло блестело железное кольцо.
- Туда? В самую чащобу? – переспросил фон Шверин. Он услышал в голосе инженера какие-то странные нотки. Словно Штаер сам удивляется своему решению.
Инженер не ответил. Он сунул чёрный мундштук трубки в рот и пустил через зубы струю дыма. Глаза Франца задумчиво смотрели в глубину леса.
Капитан спешился и достал из перемётной сумки карту. Развернул в руках. Идти вечером в сумрачный лес ему совсем не хотелось.
Карта говорила… Отто поводил запылённым пальцем по бумаге, разыскивая давешнее село. Дорога, по которой фон Шверин увёл свою роту вокруг затора, не была нанесена. Но если они двигались на юг, а затем на юго-запад… Палец капитана остановился возле пятна размером с ладонь. Лес, встающий стеной перед ними, обещал тянуться на многие и многие вёрсты. Ни селений, ни дорог, если верить карте, им впереди повстречать было не суждено.
Штаер скосил глаза на карту и молча протянул руку с трубкой в сторону лесной дороги.
И опять в его жесте командир почувствовал неуверенность.
Сзади донёсся гомон солдат и топот быстрых копыт. Капитан обернулся. По дороге, поднимая облачко пыли, быстрой рысью нёсся всадник. Он проскакал мимо поспешивших посторониться солдат и приблизился к голове колонны. Возле капитана и инженера он потянул повод, заставив свою пегую лошадь остановиться.
Это был русский.
Прежде чем обратиться к офицерам, он успокоил разгорячённую лошадь, и у фон Шверина было время его рассмотреть.
Наездник был молод, и по породистой лошади, по элегантному, кремового цвета костюму для верховой езды, было очевидно, что он принадлежал к привилегированному классу. На голове его была широкая модная шляпа-боливар. За тесьмой - щёгольское яркое перо, а на юном полном лице круглые очки. Круглое брюшко и толстая часовая цепочка бежит из кармашка на пуговицу. Весь вид очень европейский и даже не к месту городской.
- Приветствую вас, господа, - заговорил русский с лошади на хорошем французском языке, хотя и с несколько деревянными интонациями. – Рад видеть в своих владениях освободителей от невежественного самодержавного ига…
Фон Шверин и Штаер переглянулись при этих словах.
- Позвольте представиться. Перед вами смоленский дворянин Вересаев Григорий Панфилович. Поборник Великой революции… и её прекрасных свершений, подаривших миру великого человека. Нового Цезаря… Дело к вечеру. Вы должно быть с утра на ногах. Позвольте мне настоятельно пригласить вас в свою усадьбу. Господам офицерам будет оказан достойный приём в поместье, а бравые солдаты Великой армии смогут расквартироваться в моей хлебосольной Вересаевке.
Русский помещик не делал попытки спешиться. Произнося свою весьма учтивую речь, он оставался в седле и смотрел на военных через стёклышки очков блеклыми, какими-то даже сонными глазами. Руки его, сжимающие повод, лежали покойно на луке, плечи и подбородок были опущены.
«Как же, - подумал капитан с иронией, - и этот туда же. Свобода. Равенство. Братство. Жирный глупый гусь. Пусть покажут мне, какую такую свободу получила из рук французов Италия, Австрия или несчастная Германия. То-то на стороне руссов воюет так много прусских генералов и офицеров. Один Карл фон Клаузевиц под Витебском корсиканцу чего стоил… Впрочем, этот восторженный дурак может быть очень кстати. Дело к ночи идёт»
- Мы с удовольствием воспользуемся вашим гостеприимством, - сказал капитан по-немецки. Ему хотелось, чтобы русский сразу понял, с кем имеет дело и перестал петь оды Бонапарту. – Я капитан Отто фон Шверин, это - инженер Франц Штаер. Однако где же лежат эти ваши чудные Эдессы?
- Тут совсем недалеко, - тут же, не сбиваясь, перешёл помещик на очень правильный немецкий, и указал толстой рукой на заросшую лесную дорогу. – Пару вёрст всего-то и будет. Хорошо бы поспешить, господа, пока солнце не село…
Делать было нечего: капитану очень не хотелось ехать в сумрачную тень этого древнего леса, но опять выходило, что Франц Штаер намедни верно всё угадал. Не подчиниться здравому смыслу не позволяла фон Шверину рациональная немецкая кровь, хотя сердце… сердце тревожно сжималось. Еловые ветви хищными крылами дрожали над сумраком лесной дорогой.
Тронулись в путь.
Русский помещик впереди, Шверин и Штаер на своих лошадях - рядом с ним.
Капитан улучил момент и наклонился к уху инженера.
- Что, Франц? Что чувствуешь? Это всё же не может быть засада?
- Засада? Нет. Русских я не слышу, - задумчиво сказал пархимец. – Но и большого селения я тоже не чую… Собственно, совсем никакого не чувствую. Может камень этот, для Чура поставленный, виноват. Письмена тёмные обереговые… мешают. Нехорошо это. Хотя я отчего-то твёрдо знаю, что нам непременно нужно ехать по этой дороге…
Отто нахмурился. Поди разбери, что у этого пархимца в голове происходит: и «нехорошо» и тут же «непременно нужно».
Русский неподвижным взглядом смотрел на руку Штаера, сжимающую поводья. Взгляд помещика под сенью вековых дерев стал словно неживой. Уголки губ опустились, отчего лицо приняло презрительное выражение. И в остальном этот господин… Вересаев, вёл себя весьма неровно: то вдруг наскочил на них, произнёс пылкую дружественную речь и зазвал в гости, а теперь вдруг как-то погас, осунулся и даже почти заснул… или погрузился в какое-то оцепенение. Он пьян разве?
Разные мысли стали посещать голову капитана: какая-то всё же несуразица здесь была… Если поместье этого господина находится по этой дороге, почему же он сам прискакал совсем с другой стороны…
- Я, господа, страстный охотник, - проговорил вдруг помещик и перевёл на капитана совиные глаза. – Не могу дома высидеть, когда тетерева начинают токовать. Страсть мною овладевает, все члены дрожат, как в горячке, хочется вскочить в седло и скакать, как одержимый… Вам известно это чувство, господа?
«Как же, - подумал фон Шверин, оглядывая фигуру толстяка. – Тут же одеваем свою лучшую костюмную пару, модный боливар и в поля… А ружьё дома бросаем. Вместе со слугами и егерями. К чему нам ружьё? И одной плётки на охоте довольно будет… Тетерева токовать? Разве не прошла уже эта пора? »
Против своей воли Отто нахмурился ещё больше, самые чёрные подозрения скользкими змеями вползали в его сердце. Теперь он даже с недоверием смотрел на своего земляка. Не слишком ли он доверился его дару? Разве не каждый человек может ошибиться? И разве не у каждого человека есть своя цена? Что, если русские изловчились купить его преданность… Где-нибудь по пути, за спиной командира.
Нет, нет. Это невозможно, да и когда бы они с успели столковаться. Это вечерняя грусть, выползающая из елового леса, смущает его разум… Не зря русские говорят: «В сосновом лесу богу молиться, в берёзовом – веселиться, в еловом – от тоски удавиться»
- Что это за кольцо? – вдруг спросил хриплым голосом русский. – У вас на пальце? Откуда оно у вас?
- Что вам с него? – Франц быстро убрал руку. Почти отдёрнул.
- Нет, ничего, - пробормотал толстяк и отвернулся. Щёки его повисли. – Милая безделица. Я хотел его купить у вас, - сказал он в сторону. – В память о нашей встрече. Изволите назначить цену?
- С чего вдруг? Оно не продаётся! – Инженер даже засунул руку в карман.
- Ваша воля… - русский немного помолчал. - Или может, желаете сменять на что-нибудь. В знак взаимного приятия. Я люблю меняться. Моя усадьба далеко по округе славится прекрасными борзыми. Впрочем, собаки вам, наверное, на войне не с руки: возьмите тогда за него чудесное английское ружьё…
- Я вам уже сообщил, я не намерен с ним расставаться. Что это вы вдруг?
- Ну, не сердитесь. Видите ли, сударь, я молодожён и хотел побаловать мою супругу. Это так понятно. Забудьте мою маленькую прихоть. А ружьё отличное, я готов подарить вам его из одного только доброго расположения…
Франц не отвечал.
Капитан с недоумением переводил взгляд с одного своего спутника на другого. Что за странный разговор они затеяли.
Между тем вокруг становилось всё темнее. Небо над дорогой наливалось чернильной глубиной. Засверкали серебряные гвоздики первых звёздочек. Лес притих, птицы и кузнечики смолкли, и хорошо был слышен позади мерный топот солдат и скрип обозных телег.
От чуть отставших рядов отделился силуэт всадника. К фон Шверину подъехал его заместитель – лейтенант Домбровский. В сумраке мелькнула его рука в белой перчатке, быстро приложенная к киверу.
- Пора бы сделать привал, господин капитан, совсем уже ночь, - сказал он. – Солдаты с утра не кормлены.
- Скоро будем на месте, - не оборачиваясь, громко провозгласил русский. – Верста-другая… А как будет рада жена. Она у меня чудесно музицирует на клавесине. Все соседи в восторге, всегда просят. Вы будете очарованы.
- Велите интенданту раздать галеты, - нахмурился на эти слова командир. «Верста-другая» были ещё давеча – до въезда в лес.
Внезапно где-то в глубине леса раздался заунывный волчий вой. Фон Шверин вздрогнул. Песня зверя была протяжной и безнадёжной, словно глухой зимней ночью. Какая всё-таки дикая страна…
Лес впереди раздался. Они выехали на берег медленной речушки. По топким берегам её качались заросли камыша с тёмными гусарскими султанами. Черноногие берёзы склонились над бездвижной водой, вглядываясь в серебро лунной дорожки.
Перед глазами путников предстал небольшой мост. Узкий и длинный, он был переброшен на дальнюю сторону. Нечего было и думать, чтобы по нему смогла перебраться подвода. Проезжая дорога и вправду поворачивала в сторону и шла куда-то по берегу, всё дальше вниз по течению. Скоро она скрывалась за ракитовыми кустами, за ночным тёмным лесом. А к мостку перед ними шла только слабая тропа.
- Нам конечно туда? – сердито кивнул головой фон Шверин. Он отчего-то почувствовал это. – Через мост?
- Господа офицеры могут срезать путь к столу и отдыху, - сказал помещик. – В повод здесь можно и лошадь провести. А солдатики пока вокруг пройдут. Да и не сильно задержатся – там ниже брод хороший есть. Песчаный.
Фон Шверин взглянул на своего инженера. Штаер молча рассматривал дальний берег. Над той стороной висела половинка луны. Листья берёз, ракит, трава на топком лугу, всё было залито её призрачным серебряным светом.
Русский поехал вперёд и там, у реки, спешился. Не оглядываясь на спутников, он взял свою тихую лошадь за уздечку и повёл по берёзовым жердям.
- И нам за ним нужно, - глухо произнёс Штаер.
Капитан зло взглянул на него и сжал зубы. Делать было нечего, всё это зашло уже слишком далеко. Не возвращаться же по ночному лесу, …по которому бродят зубастые русские волки. Оставалось надеяться на чутьё пархимца. Раньше оно его не подводило.
Лейтенант Домбровский с ротой отправился по дороге. Фон Шверин с инженером и со своим ординарцем Фридрихом Хиллем направились к шаткому мосту. Им пришлось спешиться и по примеру русского помещика взять своих лошадей в повод.
Господин Вересаев их не ждал. Он уже перебрался на другую сторону и вновь был в седле. По узкой, заросшей со всех сторон огромными лопухами тропе, он взбирался на холм. Августовские травы поднимались выше стремени, лошадь русского плыла среди них, как молчаливая бригантина.
Через минуту помещик был наверху. Даже одного взгляда он не бросил назад на своих гостей. Ещё миг и он скроется за бровкой холма.
Что за чёрт!
- Господин Вересаев, подождите же нас! Остановитесь! – крикнул капитан. – Фридрих, за ним. Задержите его! – И повернулся к хмурому инженеру. – Ведь там же, наверное, нет засады? Нет русских? Франц!
- Нет, - сказал Штаер.
Они выехали на холм. Фон Шверин держал руку на эфесе своей тяжёлой сабли.
Перед ними лежало большое открытое пространство. В лунном свете предстала спящая деревня. Широким полукругом стояли бревенчатые хаты. Крыши сверкали соломой, словно начищенной медью. Меж хат, по улицам, по огородам клубился седой туман. В этом тумане, как в реке, тонуло всё: и хаты и сараи и плетёные заборы. Нигде не светилось ни одного огонька.
Ординарец нагнал помещика уже у околицы. Он перегородил своей лошадью дорогу и не позволял русскому выехать на улицу.
Вересаев вёл себя очень странно. Он не пытался ничего предпринять и даже вовсе не шевелился. И положение его тела в седле было несуразно. Это Фон Шверин сразу отметил, когда только бросил первый взгляд на фигуру русского. Пока они с Францем не подскакали, помещик сидел неподвижным кулём, наклонив голову в широкополой шляпе набок.
- Он спит! – громким шёпотом сказал им навстречу Фердинанд.
- Как спит? – воскликнул капитан. Глаза у Вересаева были открыты, он словно что-то пристально рассматривал в ползущем по дороге тумане.
- Не знаю… он ничего не отвечает.
- Сомнамбула… - произнёс инженер.
- Что это значит?
- Акт снохождения. Но очень длительный и необычайно глубокий. Смею предположить, что даже наше знакомство произошло, когда этот несчастный юноша был в этом состоянии. У меня были подозрения в дороге, но я не осмелился вслух предположить… это ближе к гипнотическому трансу.
- Такое бывает? Этого ещё не хватало. Что же нам делать? Возвращаться? – Отто фон Шверин в растерянности обвёл глазами округу. Всё было таким зыбким, ненастоящим. Лунный свет и непрестанно движущаяся пелена тумана делали всё неверным, путали сознание.
- Его поведение спровоцировано нервическим приступом. Или чьим-то злонамеренным внушением, - Штаер подъехал вплотную к несчастному юноше и с исследовательским интересом вглядывался в его открытые глаза, - Будить его сейчас и требовать отчёта за свои действия было бы жестоко и к тому же небезопасно для его душевного здоровья…
- Да оставьте же вы этого горемыку, Франц! - воскликнул капитан. – Что же нам делать? Думаю, нам немедленно следует возвратиться. Рота движется медленно и ещё не должна была уйти далеко… Кто там, Фердинанд!? У околицы! За вашей спиной!
Хилль немедленно обернулся, блеснул гребень его латунной каски.
Возле забора, сооружённого из поперечных жердей, стояла молчаливая фигура. Огромный мужик, в рубахе и сапогах, подпоясанный в несколько раз широким поясом. Лицо тёмное с густой бородой, торчащей вперёд нечёсаным веником… Ординарец потянулся к эфесу сабли.
- Падучая с барином, - сказал мужик. – Не трожьте его, лошадь его приученная. Сама седока к дому отвезёт.
- А ты кто такой?
- Староста тутошний. Вот моя хата на особицу стоит. Не побрезгуйте моим гостеприимством, паны офицеры. Изба моя пятистенок – лучшая в деревне будет.
Мужик указал в сторону. За двумя старыми липами чернел высокий дом.
- Как раз к случаю глухаря сегодня силком добыл, в печи жиром потеет. А с раннего утра я вас на хорошую дорогу выведу, а пожелаете, то и к барину. Он к утру опять огурцом будет.
Трудно было отказаться, да и к чему? Фон Шверин ног не чуял, весь день не покидал седла, в тряске по разбитым обозами дорогам, да в заторах. Прошлую ночь полк провёл на обочине, и сейчас ночлег в тёплой постели, после сытного ужина было вершиной желаний командира. Но как же его рота…
- Как тебя?
- Фрол.
- А далеко ли, Фрол, до усадьбы вашего барина? Мои люди там должны быть, - спрашивал фон Шверин, но сам он уже скидывал ногу со стремени и спускался вниз. Слюдяное оконце в доме старосты приветливо теплилось жёлтым огоньком, обещая уют и отдых.
- Не беспокойтесь, пан офицер, людей ваших в Вересаевке хорошо встретят. Накормят. Усадьба близко, да через лесок ехать надо, а ночью это вам не с руки.
Во дворе мужик указал, куда можно поставить лошадей. Ординарец капитана повёл их туда. Фон Шверин и инженер Штаер поднимались за старостой по ступенькам высокого крыльца.
«А как же… а как же этот мужик по-нашему изловчился говорить? Неужели помещик своих холопов от скуки обучает…» - мелькнула вдруг в голове капитана здравая мысль. Он уже хотел обратиться с этим вопросом к крестьянину, но тут староста ладонью гостеприимно распахнул перед ними дверь, и фон Шверин в лунном свете отчётливо увидел, что на руке у мужика Фрола было шесть пальцев.
Это уродство старосты и тёплый жилой дух, повеявший из сеней, отвлекли мысли капитана. Он вытянул руку в сторону, чтобы не налететь в полутьме на какую-нибудь утварь и оглянулся на Штольца. Лицо господина-чародея удивило командира. Глаза пархимца глубоко запали и налились смертельной тоской, узкий подбородок мелко дрожал… Впрочем, в неверном освещении это всё могло ему только показаться. Когда они вошли в избу, лицо Франца выглядело вполне обычным.
Горница была широкая. У стены между двумя окошками горела лучина и освещала оранжевым пятном огромную печь, тяжёлый квадратный стол, табуреты и лавки. Вошедших гостей встречала девица в праздничном русском костюме. Широкие рукава рубахи расшиты красными птицами, пёстрая юбка, на шее и груди ягоды бус.
- Племянница моя. Феврония, - сказал мужик.
Девица поклонилась гостям непокрытой головой, через плечо на грудь упала тяжёлая коса. Когда она разогнулась из низкого русского поклона, капитан смог хорошенько рассмотреть её лицо. Девушка была очень хороша. Тёмные дуги бровей подчёркивали белизну лица, очи с густыми ресницами приопущены, маленький носик и мягкий славянский подбородок, сочные яркие губы – всё приятно солдатскому глазу… только вот румянца не помешало бы щекам на юном лице. Очень уж бледна.
- Что же ты стоишь, как мёртвая. Давай на стол всё, что полагается. Глухаря из печи, картошечки рассыпчатой, яблок мочёных. И четверть из подпола неси. Паны офицеры с дороги, да с устатку. Им хорошо будет. На пользу.
На тарелке им сразу поднесли по чарочке. В гранёных стаканчиках плескалась белёсая жидкость.
Штаер взял подношение, но пить не стал – только подержал в пальцах. Капитан выпил. Уже с самой Польши привыкал он к этому хлебному запаху самогонного вина славян. Голова сразу стала легче. Тревоги отступили. Хорошо…
Сели за стол. К трапезе присоединился и хозяин.
Он занял место по центру стола, у стены. Тяжёлые руки положил на стол. Над головой его висела какая-то почерневшая картинка, написанная на доске. Странный лик, как будто даже с собачьей головой… Не разглядеть.
В дверь вошёл ординарец. Он занял табурет напротив старосты.
Крестьянин налил самогона ему и остальным по второму кругу. Неодобрительно прищурился на нетронутую чарку инженера.
- Ну, по малой… - сказал староста.
Выпили, стали закусывать. Веки капитана отяжелели, но руки сами двигались над столом, делали свою работу; ложка наполнялась жирной кашей, нож резал бок птицы. На зубах хрустел ядрёный огурец.
Феврония прислуживала им, подносила блюда. Тёмный стол уже был весь заставлен.
- Что барин не ест с нами, не пьёт, - сказал глухо староста в сторону Штольца. – Никак брезгует деревенской едой?
Фон Шверин поднял на инженера глаза. Франц смотрел поверх головы крестьянина. Его внимание привлекла потемневшая картинка.
- Это кто у тебя за спиной висит, зачем здесь? – спросил пархимец.
- Ах это… Это - хозяин здешних мест будет, - непонятно отвечал Фрол.
- Маркграф, хм… губернатор разве? – попытался угадать фон Шверин. В голове мягко шумела хмельная волна.
- Бери выше…
- А голова собачья почему ему присвоена?
- Отведайте лучше, гости, пирога с почками. Сам в рот просится, - староста двигал глиняное блюдо в сторону молчащего инженера.
Фон Шверин протянул руку и взял с тарелки большой кусок. Он тоже хотел. Повернул глаза к чарке. Уже пустая?
К его плечу наклонился ординарец.
- Позвольте, капитан, я сейчас в усадьбу отправлюсь, - заговорил он. – Хочу удостовериться, что рота добралась и разместилась благополучно.
Отто попытался сосредоточиться на словах помощника. Их смысл не сразу пробился к его захмелевшему рассудку, но затем капитан почувствовал удовлетворение и благодарность своему капралу.
- Молодец, - сказал капитан. – Вы дельный малый, Фридрих. Ступайте.
- Куда он? - Лицо хозяина было в тени, лучина эту сторону не трогала своим оранжевым светом. Казалось фон Шверину – ещё что-то косматое, неясное шевелилось на той стороне стола.
- Служба, селянин, - со значением проговорил капитан, - Солдатский долг! Понимаешь?
Ординарец Хилль отодвинул от себя блюдо, протянул руку к каске.
- Я объясню дорогу, - староста выполз из своего тёмного угла и двинулся за Фридрихом к выходу.
Дверь за ними затворилась.
Капитан отвёл взгляд и увидел милое личико племянницы старосты. Она смотрела ему прямо в глаза, словно ждала, когда же он оторвётся от яств и обратит на неё внимание. Фон Шверин сделал усилие и куртуазно улыбнулся.
- Не ешьте, господин офицер, пирога, - сказала молодка одними губами. Отто уставился в её лицо. Девушка уже смотрела в сторону. Стукнула задвижка на двери. Её дядя возвращался.
Капитан взглянул на свою руку, словно она принадлежала не ему. В кулаке был большой кусок пирога. По пальцам и кисти тёк мясной сок. Показалось, что-то шевельнулась в откушенном месте. Отто осторожно положил кусок обратно в миску.
Вдруг к горлу судорогой подкатила тошнотворная волна.
- Я во двор. Воздуху… - быстро сказал фон Шверин и вскочил. Стены избы дёрнулись и подло накренились. Капитан на неверных ногах двинулся к сеням. Дверной проём вдруг сузился и стал убегать в сторону, пришлось капитану выставить руку, чтобы остановить его. Как он преодолел сени в памяти не осталось.
Во дворе он наклонился над низкими овечьими яслями. Что-то клокотало в груди, в горле горело. Отто содрогнулся и изверг содержимое желудка в кормушку.
Капитан, наверное, долго сидел на ступеньке крыльца. Луна успела перебраться с верхушки берёзы ближе к сосне. Глаза фон Шверина бездумно смотрели на дорогу за поперечиной забора. Туман струился по улице как река, причудливо вырисовывая на её поверхности непонятные продолговатые холмики.
- Если только живы будете и в здравой памяти останетесь, снесите мой горшочек за реку, - прошептал за спиной девичий голос, на плечо его легла лёгкая рука.
Отто обернулся. Девушка умоляюще смотрела ему в лицо.
- Вы Урчу из себя исторгли, теперь уйти сможете поутру. Это я вам помогла спастись – травку подложила. И вы мне помогите. Вам перед Богом зачтётся, если сиротку освободите от изверга. В горшочке всё…
- Как тебя… - Отто не понимал, о чём его так горячо умоляет девушка.
- Хаврошечка я. В его власть попала по доверчивости. Братца хотела вызволить, да сама в полон попала. Не бросьте меня с Фролом, если выберетесь. Помыкает мною горемычной целую вечность. Горшочек на окне стоит – снесите прочь и схороните, освободите душу девичью от ирода…
- Твой дядя… он тебе благодетель. Долг твой слушаться его.
- Не дядя он мне… колдун проклятый.
Скрипнула дверь, девица скоро убрала руку.
- Феврония. В дом ступай, - на пороге стоял Фрол.
Девушка покорно встала и пошла мимо мужика в сени. Староста проводил её взглядом.
- И вам, барин, идти почивать следует. Постелено давно, - глухо сказал мужик. Он протянул руку и помог капитану подняться. Рука Фрола была крепкая, словно железная. – Не слушайте её, господин, - услышал Отто в спину. – Заполошная девка, выдумывает всякое от скуки. Замуж её пора…
Среди ночи капитан проснулся. Он не знал отчего.
Рядом с постелью, на окошке шевелилась занавеска. Свежий ветерок поднимал её край и был виден блестящий бок стоящего на подоконнике горшочка.
- Нет, служивый, здесь ты попал впросак, - проговорил чей-то голос. – Ты сюда пришёл не для того, чтобы прежним восвояси уйти. Всё по-моему будет.
Фон Шверин скосил глаз. От этого простого движения голова налилась тягучей болью.
Возле дальней стены капитан увидел занавесь. За занавесью было окошко и лунный свет, как в камере обскура, высвечивал на ткань силуэт кровати и лежащего на ней человека. Ещё какое-то странное лохматое существо там было… оно словно сидело на его груди.
- Нет, матушка, кольцо ты не получишь, - услышал Отто знакомый голос Франца Штаера.
- Какая я тебе «матушка»! Я хозяин здешних мест. Ты с таким ещё не сталкивался. И не знаешь, что ты передо мною мелкая суетливая букашка. Сила во мне от глубокой старины идёт. Меня всё здесь питает: и вечный лес, и поле и сырая земля. Кровь людская, что эту землю веками поливала. Слышал, что Фрол тебе давеча сказал обо мне. А он верно мне служит. Потому что надеется, это кольцо ему передам. А я знаю, для кого его сберегу. Не родился ещё этот человек. Но день придёт. Палач родится. Много крови для моей силы он прольёт…
- Так забери кольцо своей волей. Вот же оно – на пальце, - прозвучал голос Франца. – Что же ты не используешь свою древнюю силу. Не можешь?
- Ты должен сам подарить мне его…
- То-то. Поэтому ты им никогда обладать не будешь. И палач этот будущий обойдётся.
- А твои сотоварищи!? – взревел голос. – Ты сможешь уйти, зная, что они умрут в страшных мучениях? Твой капитан, что давно не спит и слушает нас сейчас… он будет долго умирать. И капрал Хилль. Ты думаешь, он ушёл ночью? Он ждёт своего часа в хлеву, чтобы обагрить кровью каменного идола. И не думай, что смерть будет для них избавлением. Мёртвые они станут моими слугами навеки, как и прочие…
Отто фон Шверин попытался встать с кровати и искал глазами свою верную саблю. Но он не смог пошевелить ни руками, ни ногами. Влажные от пота простыни, как змеи держали его.
- Дай слово, Чур, что отпустишь их, если получишь моё кольцо, - сказал пархимец. – За жизни моих товарищей я подарю его тебе, чудовище.
- Отпущу, - в голосе слышалось предвкушение.
- Силой своей тёмной клянись!
- Клянусь силой… Мне нужно только кольцо. Почему ты думаешь, вся Европа пошла на Россию? Отчего пожар кругом, отчего война? Только для того, чтобы ты приехал сюда и привёз мою усладу. Это я всё устроил.
- Вот, бери.
За занавеской всё пришло в движение. С трудом повернув голову, полупридушенный живыми простынями, Отто с надеждой ждал завершения этого кошмара. Чудовищный лохматый силуэт с покатой спиной поднял руку к своему лицу. Существо шумно обнюхивало свою добычу.
- Что это? Это же не оно! Где кольцо Гига!? Отдавай его!
- Так тебе, старик, было нужно кольцо Гига? – тяжело проговорил голос Франца. – Кольцо власти?
Инженер вдруг громко захрипел. Отто не сразу понял, что это пархимец смеётся. Как он может!? На нём сидит это страшное чудовище…
- Я же чую, оно было у тебя. Зачем ты его схоронил? – взревел монстр. Метнулась тень его руки и кольцо, в ярости отброшенное, зазвенело по полу. – Где же моя добыча? Как ты мог его снять? Неужели по своей воле? Одевший его раз разве откажется обладать этой реликвией?
- Я смог… Я знал, что кольцо Гига раздавит меня. Поработит мою волю. И я превращусь в страшного зверя. Зачем моей бедной Германии такое испытание? Она не сможет перебороть искушение служить Абсолюту. Даже если это абсолютное зло. С нашей немецкой методичностью, с нашей приверженностью к порядку во всём мы наделаем таких дел, такую машину запустим - некуда будет укрыться слабому человеку… любому человеку.
Я долго готовился, много читал о кольце Гига. И когда час пробил, и оно попало в мои школярские руки, я взял от него только небольшой дар. Дар служить людям. Он сейчас в этом кольце. Его отголосок ты услышал.
А то страшное кольцо я схоронил в Париже. Где я учился. В милом сердцу латинском квартале. На бульваре есть старый дом – таверна. Она стоит на ещё более древнем фундаменте...
Чудовище внимательно слушало.
- Не зыркай: далеко до него - не дотянутся твои руки. Твоя страшная сказка не доползёт до Парижа, - вдруг нотки беспокойства зазвучали в голосе Франца. – Или ты сможешь? Если смог поджечь ради обладания кольцом власти всю Европу. Неужели ты ….
- Говори, прусское отродье, что за таверна! – зарычал зверь.
Франц Штаер коротко крикнул, затем принялся прерывисто стонать. За занавеской происходило что-то омерзительное. Доносилось какое-то бульканье, тошнотворные чавкающие звуки.
- Говори!
- Таверна «Лопатка обезьяны», - простонал тихо Франц. – Всё равно ты не сможешь…
- Не смогу, служивый? Разве? Ну а вы: сходите в Москву, сходите - раз собрались. Там посмотрим…
Отто фон Шверин провалился в чёрный омут обморока.
Капитан очнулся от того, что рука Франца Штаера дёргала его за плечо. Горница была пуста. За окнами тлело неясное пасмурное утро. Они вышли на ветхое крыльцо. Перед ними расстилалось поле, усеянное кладбищенскими холмиками. Деревня, что привиделась им вчера в лунном свете, сгинула. Среди могил, в примятой траве спали их солдаты.
Солнце пробивалось сквозь молочную пелену и трогало их бледные, сонные лица. Солдаты ворочались, поднимали головы и недоумённо оглядывали окрест.
Что это всё было? Наваждение? Сон? Страшная русская сказка?
Мёртвый туман клубился по траве, хватал людей за ноги, просил остаться погостить.
Они поспешили вернуться через шаткий мост на эту, живую сторону. Отто крепко прижимал к себе локтем глиняный горшочек, захваченный в избе. Прежде чем прикопать его у дороги, он заглянул туда. Там покоились тонкие косточки и кусочки черепа.
P. S. Вместе с кольцом Франц Штаер потерял почти всю своё умение. Удача оставила его, и он был убит шальной пулей под Малоярославцем.
Отто фон Шверин с большими трудностями выбрался из России и полуживой прибыл домой в Мекленбург под крылышко своей доброй тётушки, а русские войска… 31 марта 1814 года вошли в Париж.
Дотянулась ли рука Чура до кольца власти? Докатилось ли заветное колечко до России? Или схоронилось оно в ожидании следующего века в Германии? Это -достоверно неизвестно.
