Охотник

Когда я сворачиваю с широкой гравийной дорожки, освещенной желтым светом парковых фонарей, на полузаметную тропинку, уходящую в густые заросли шиповника, становится нехорошо. Я чувствую это не пойми каким органом — вроде бы ничего не изменилось, все та же малоухоженная окраина парка, все тот же тихий поздний вечер, и все-таки, все-таки... Конечно, по мере удаления от шеренги фонарей, пытающихся протолкнуть золотистые лучи сквозь зеленое кружево кленовых крон, становилось все темнее, а шиповник отчаянно шкрябал по джинсам и цеплялся за куртку, но не маленький же я уже — темноты бояться или буки в кустах.

Хотя как раз в этих-то кустах можно было встретить кое-что и пострашнее буки.

Чувствуя, как волоски у меня на загривке принимают боевое положение «стоя», я на всякий случай расстегиваю и передвигаю поудобнее кобуру.

Очень не хочется идти. Ну просто до рези в ушах не хочется... Но не идти просто нельзя. Если открылась новая тропинка в Тень, я обязан проверить, насколько она проходима, как долго может продержаться, и не успел какой-нибудь бедолага уже сунуться туда, откуда большинству людей возврата нет. Хотя вру... Иногда, очень редко, возвращаются. Точнее, возвращается... То, во что они превратились. Во что их превратили.

Вообще-то большую часть всего, что нужно, можно выяснить, и не заходя в Тень. Почти все — кроме главного. Узнать, не прошел ли кто треклятой тропинкой, можно только самому пройдя тем же путем. На нашей стороне это самая обычная тропинка в зарослях шиповника, пройдя которой в нормальный день, просто срежешь угол парка и выйдешь к конечной остановке трамвая. Но если ступить на тропинку в недобрый час, то с каждым шагом ты будешь становиться все дальше от привычного обыденного мира, с трамвайными остановками, ночными такси да запоздалыми подвыпившими прохожими. Правда, один раз я все-таки видел в Тени трамвай — тот пронесся мимо меня на дикой скорости, зато абсолютно бесшумно и полностью игнорируя отсутствие даже намека на рельсы или контактный провод. И хорошо, что пронесся, потому что того, что я успел разглядеть внутри него за несколько секунд, вполне хватило, чтобы обеспечить меня кошмарами на несколько дней.

Значит, придется пройти по тропинке до конца. А потом, скорее всего — сделать над собой, над своим изо всех сил упирающимся инстинктом самосохранения, еще одно усилие, и пойти дальше.

И почему только это свалилось мне на голову, в который раз мелькнула вялая мысль. Жил себе не тужил, денюжку малую пытался заработать журналистским трудом, личную жизнь пытался строить, спортом занимался... Обычный, ничем не примечательный человек. Ну какой из меня Охотник? Да я почти всю жизнь даже не верил в существование тех созданий, с которыми вынужден теперь бороться. Ни на грош не верил. Если честно — до сих пор не до конца верю. Накатывает иногда ощущение такое — что все, что со мной происходит - это не наяву, это бред, галлюцинации, а на самом деле лежу я где-нибудь в психиатрической клинике в позе эмбриона, и врач регулярно на обходах пишет в моей карте что-нибудь вроде «в состоянии кататонического больного такого-то изменений нет, прогноз неблагоприятный», или как там они пишут... Или в могиле.

Превратить закоренелого атеиста в охотника на демонов (или кто они там) — у судьбы поистине извращенное чувство юмора.

Мои депрессивные размышления прерывает все тот же настырный инстинкт. Который самосохраняет. Обстановка вокруг, постепенно менявшаяся по мере продвижения по проклятой (в прямом смысле проклятой, мелькает в голове) тропинке, из неприятной окончательно превращается в жуткую. Фонарей больше не видно, и свет их сюда не проникает, хотя по идее должен бы. Чертов шиповник понемногу расступается, но ощущение, чего-то зловредного, колючего, даже режущего, впивающегося в ноги остается — типичная штука для таких тропинок. Я начинаю внимательно присматриваться, разглядывая жухлую растительность под ногами, хотя мне совершенно не хочется находить то, что я ищу. Как чаще всего бывает, Тени на мои надежды плевать. Сквозь вечный полумрак на тропинке отчетливо проступает светящаяся голубоватым светом цепочка следов.

Я вздыхаю. Значит, все-таки прав был отец Аристарх. Не новая это тропинка, и не зря я пришел поздним осенним вечером на окраину городского парка. Придется идти в Тень — вот они, следы человека, который, сам того не ведая, прошел по пути, ведущему к чему-то худшему, чем смерть. И теперь я обязан пройти по этой цепочки до ее конца. Что меня там ждет... Не знаю, но уж точно ничего хорошего. Конечно, я это делаю далеко не в первый раз, неплохо экипирован и морально готов ко многому, но Тень есть Тень, и страшным ее сюрпризам, похоже, нет ни края, ни конца. При этой мысли правая рука машинально ложится на расстегнутую кобуру, и я ловлю себя на том, что шаг становится аккуратнее и плавнее, движения четче и продуманнее. Конечно, я не случайно забредший в страну ужаса прохожий, а Охотник, но все-таки на тропинке безопасно — о чем свидетельствует ровная цепочка следов, поэтому лучше по ней и идти. Желательно шаг в шаг. Вот когда она начнет петлять или, что еще хуже, прерываться... Вот тогда уже никакая аккуратность в движениях и точность шага не поможет.

Спустя несколько минут я все-таки останавливаюсь. Озадаченно чешу в затылке. Привычка подстраиваться под любые следы - будь то размашистая уверенная походка спортсмена или семенящая каблучковость манерной дамы — у меня уже въелась в подкорку, но сейчас почему-то я сбиваюсь на каждом третьем шаге. Надо разобраться. По сторонам смотреть не стоит — обычный мутный пейзаж тени, он одинаков почти для всех тропинок, особенно в начале.

Уже через минуту все становится ясно, приходится даже обругать себя за невнимательность. Я уже не первый год Охотник, и упускать и виду столь очевидные вещи — непростительно.

Тут шел не один человек. Их было двое. И они, как это ни удивительно, тоже старались идти след в след. Просто порой у них это не совсем получалось, и отпечатки немного «расплывались» в длину. Так бывает, когда у людей сильно не совпадает длина шага, и один вынужден подстраиваться под другого. В моем случае человек с коротким шагом вынужден был шагать заметно шире привычного, стараясь не сбиться со следов своего товарища — многие следы были заметно вытянутыми со стороны пятки.

Я с минуту стою, размышляя. Очень странно. Откуда случайные люди могут знать о необходимости ступать здесь след в след? Если уж на то пошло, никто, кроме Охотников не знает даже о существовании Тени. Но нас мало. Все друг друга знают. Если бы в город приехали аж целых два Охотника, отец Аристарх дал бы знать, да и сами бы они непременно встретились со мной. Дань вежливости, так у нас принято, да и кто лучше местного Охотника знает свою Тень?

Я восстанавливаю в памяти пройденный вдоль цепочки следов путь. Нет, это не Охотники. Во-первых мы действительно очень хорошо умеем подстраиваться под чужие следы, и не сбиваемся на каждом третьем шаге, как эти двое. Во-вторых не видно мест остановок — каждый Охотник знает, что надо время от времени остановиться и осмотреться как следует - Тень все время меняется, и надо быть начеку, чтобы к тебе не подобрались незаметно те, кто в ней бродит. Непонятно. Идут след в след — значит, знают, что так нужно. Да еще каким-то чудом держатся безопасной тропинки. Но при этом просто чешут себе куда-то, словно в магазин за хлебом… Кто же вы?

Справа веет царапающим холодом, и я тут же подбираюсь, настораживаюсь. Это место мне знакомо. Слишком знакомо. И самое неприятное, что цепочка следов тоже поворачивает направо, куда ой как не следовало бы поворачивать.

Сегодня это место выглядит как неказистое трехэтажное кирпичное здание с выщербленными замызганными стенами. Окна где выбиты, где распахнуты настежь на покосившихся проржавевших петлях, вместо двери — бесформенный пролом в кирпичной кладке, двускатная железная крыша местами проржавела насквозь и просела, еле-еле цепляясь за три тоже уже начавших осыпаться дымовых трубы. Глядишь на это ветхое сооружение, и сразу ясно, что стоит оно тут на этом месте никому не нужным уже невесть сколько лет, и опасность в нем могут представлять только потолки, которые если и держатся еще каким-то чудом, то все равно в любой момент могут рухнуть тебе на голову.

Если бы.

Конечно, Тень — субстанция изменчивая и неопределенная, никогда нельзя быть уверенным, что все, что ты видел и чего опасался буквально вчера, останется на своем опасном месте и сегодня, хотя на некоторую степень относительной стабильности или, если вам угодно — инерции пространства, рассчитывать в Тени все-таки можно. Ну, вот как я сейчас иду по чьим-то следам — сохранились же они, да и в целом местность все-таки более-менее знакомая, но что-то всегда меняется. Где вчера стояло большое дерево — сегодня засохшая клумба, где вчера был мостик через речку — сегодня полузатонувшая баржа в илистом канале, где вчера тебе пришлось обходить остов сгоревшего троллейбуса, сегодня почему-то стоит станция метро с заложенными кирпичом дверями.

Не меняется главное — уровень опасности всех этих эфемеров. И если от вчерашнего троллейбуса за версту несло смертью, ощущение это останется и в сегодняшнем метро, и в завтрашнем газетном киоске с разбитой витриной, хотя они могут даже слегка поменять свое местоположение. Очень часто такие «точки опасности» постоянно мигрируют по Тени, каждый раз поджидая тебя вроде бы там же, но не совсем — на пятьсот метров дальше к северу, например.

Вообще-то для Охотников это не проблема. Мы потому и Охотники, что чувствуем такие вещи, для нас Тень имеет свой собственный «вкус», или «запах», назовите это как угодно — мы очень остро ощущаем (а иногда даже и видим, вот как со следами), где и что в Тени опасно, а где и что — нет. Собственно, это шестое чувство и делает нас Охотниками. Ну, не считая самой способности по желанию входить в Тень, конечно.

Полусгнившая развалюха справа от меня была самым страшным и опасным местом в доступной мне части Тени. Конечно, если уйти в Тень слишком далеко… Собственно, никто не знает, что произойдет, если уйти в Тень слишком далеко. Просто потому, что никто еще оттуда не вернулся, чтобы рассказать. Это еще одно, что отличает Охотников от обычных людей — мы всегда знаем, когда надо остановиться, мы чувствуем, где проходит «граница невозврата». Отец Аристарх говорил, что дальше Тень начинает изменять любого, будь то Охотник или просто случайный бедолага, и чем дальше ты идешь, тем быстрее изменения… Но это тоже всего лишь предположение, потому что из глубин Тени никто никогда не возвращался, даже измененным.

А вот из таких мест, как кирпичный барак — возвращались. Точнее, нечто возвращалось… На первый взгляд неотличимое от человека, чье тело (и воспоминания) оно заняло. Вот только ничего человеческого в том, что возвращается, никогда нет, а есть только чистое, ничем не замутненное зло. Мне уже доводилось в прошлом пару раз с ним сталкиваться. Оба раза мне повезло. Я остался жив.

Кстати, он — барак — всегда справа. Правда, в прошлый раз я его нашел на добрый километр дальше вглубь тени, и выглядел он тогда как летнее кафе с заколоченными посеревшей и покоробленной от старости фанерой окнами. Но запах — запах у него всегда один и тот же. Запах безумия и чего-то, что страшнее смерти.

Я качаю головой. Что-то я расчувствовался. Само собой, Охотники — такие же люди, как и все (с небольшой поправкой), нам тоже свойственны эмоции и прочая рефлексия. Но всему свое место и время. В Тени нельзя позволять себе такую роскошь, как эмоции.

Я снова внимательно смотрю на цепочку следов под ногами. Такое ощущение, что неведомая парочка (а я уже решил для себя, что это именно парочка — молодой парень и девушка. Почему? Походка у обоих легкая, пружинистая — возраст; один шаг заметно короче другого, поэтому не всегда попадает след в след, и тогда заметно, что и нога у него заметно меньше; точно девушка) остановилась тут на какое-то время. Странно… Не может быть, чтобы они тоже могли чувствовать Тень.

Не может. А что тогда может?

Мда. Идут эти двое хоть и неплохо, но для Охотника — все равно как слоны в посудной лавке. Дважды уже проходили слишком близко мимо опасных мест - не таких как кирпичный барак, конечно, но лучше было их обойти подальше. Я обошел. И любой Охотник обошел бы. Опять-таки в паре ходить не умеют как следует — сразу заметно, что идут чуть ли не за руку. В Тени, если идешь в паре, надо держать дистанцию — шагов пять-шесть. Чтобы не накрыло обоих сразу...

Кстати, об остановках в опасных местах. Пора.

Я быстро осматриваюсь — с особым вниманием направо — и снова пускаюсь в путь по цепочке следов. По расстоянию между ними заметно — шаг стал бодрее и увереннее. Постояли, посовещались, приняли какое-то решение и…

Какое решение они могли принять? Что вообще тут могут делать два таких уверенных не-Охотника? Я машинально (а не стоило бы) перенимаю их манеру и ускоряю шаг. Барак остается позади, и меня слегка отпускает. Никаких новых - или откочевавших сюда старых — опасных мест не чувствуется. Я дохожу до перекрестка, наполовину загроможденного кучей ржавого металлолома, в котором с трудом угадываются две разбитые всмятку машины. Подозрительно, конечно (с прошлого посещения Тени я такого не помню), но мое чутье молчит. Все спокойно. Цепочка следов огибает препятствие слева — на максимально возможном расстоянии одновременно от автомобилей и от покосившейся бетонной ограды, щерящейся кривой арматурой на раздолбанном углу. Молодцы, на этот раз правильно. В Тени надо держаться открытых пространств.

И тут я вижу его.

Он лежит на том, что когда-то было багажником одной из разбитых машин, запрокинув голову в ржавую дыру, так что мне не видно лица. Тощие ноги в заляпанных выцветших джинсах, слегка подогнувшись, упираются в щербатый асфальт, одна рука неловко подвернута под спину, тело странно изогнуто.

В такой позе можно лежать, только если ты мертв — окончательно и бесповоротно.

Самое плохое, что мне кажется, что я знаю, кто это.

Почему молчит чутье?

Я достаю пистолет, взвожу курок и начинаю медленно подходить, так, чтобы как можно раньше увидеть лицо того, кто лежит на ржавом автомобиле.

Шаг. Еще шаг. Еще один. Еще.

***

Тень - это странное место. Охотники называют ее «Тень» лишь за неимением лучшего слова, и в этом есть своя ирония — ведь именно настоящей тени здесь нет. Как нет и света в привычном понимании этого слова. Небо заменяет тут блеклая пелена, а все окружающее видно в одинаковом сером свете, съедающем как любую тьму, так и любой свет. Можно залезть в глухой темный ящик, а можно включить самый мощный фонарь — ничего не изменится. Полутон.

Тень.

***

Несмотря на то, что голова лежащего, запрокинутая под неестественно острым углом, почти полностью скрывается в ржавой пасти багажника, я достаточно хорошо вижу лицо. Точнее то, что от него осталось.

Левого глаза у Макса нет уже давно — его выбил я, когда защищал раненного отца Аристарха от моего измененного напарника. В том самом месте, которое всегда справа. К сожалению, заговоренная пуля прошла по касательной, и лишь ненадолго его остановила. Зато мы с отцом Аристархом успели унести ноги. Раны от заговоренного и освященного оружия у измененных плохо регенерируют. Макс остался одноглазым.

Но вот острая железка, пробившая его второй глаз и вышедшая из затылка — это новое украшение. Шаг поближе.

Еще и горло перерезано - издалека этого не было видно из-за странной позы. Надо же.

На самом деле это они зря. Для измененного, даже для такого сильного, как Макс, всегда достаточно только заговоренного оружия в голову. А вот перерезанное горло может и не сработать. Подстраховались.

Я присмотрелся к железке.

Заговоренный напильник? Оригиналы, однако.

Кому вообще может прийти мысль освятить в церкви или заговорить у какого-нибудь бродячего буддийского монаха или шамана здоровенный ржавый напильник без ручки? Если ты Охотник, то вооружаться лучше все-таки именно оружием, а если ты не Охотник — то все это вообще полная бессмыслица.

В любом случае, они прикончили Макса. И это было здорово.

Макса убил тот самый дом справа. В смысле — настоящего Макса, Охотника, моего друга и напарника. Два с лишним года назад в Тени пропали несколько человек подряд, но мы никак не могли ничего и никого найти — цепочки следов словно растворялись в воздухе. А потом на меня у самого входа в тень напал один из них — измененный. Семилетний мальчишка. Даже измененным он оставался отчасти мальчишкой — то ли не понимал, то ли пренебрег тем, что по краям Тени измененные слабеют. Я не смог заставить себя выстрелить в голову ребенку — бывшему ребенку — но простое попадание в бедро его обездвижило, и тогда я вытащил его из Тени.

Мне понадобилось несколько дней , чтобы прийти в себя. Отец Аристарх говорил мне, что если вытащить измененного из Тени, он разложится и рассыпется в прах за пять-шесть минут. Он немного ошибся, а может, просто у измененных это бывает по-разному. Мальчишка истлел секунд за сорок пять.

Кошмары иногда снятся мне до сих пор.

После этого мы пошли в тень втроем — я, Макс и отец Аристарх. Отец Аристарх уже очень стар — даже по меркам Охотников, а мы живем намного дольше обычных людей — но чутье у него потрясающее. Он вывел нас к дому справа, на который мы раньше не натыкались. Но тогда от дома не так сильно разило опасностью, и Макс пошел разведать, что там и как.

Он вышел через пять минут и сразу начал стрелять.

Отец Аристарх первым почуял измененного, и отшатнулся, одновременно оттолкнув меня. Первые три пули прошли между нами, а четвертая попала отцу Аристарху в плечо. За те полсекунды, что Макс решал, кого убить первым, успел выстрелить и я.

Так демон, убивший душу Макса, стал одноглазым, более того, пролитая кровь Охотника связала его, так что он вынужден долго копить силы перед каждым выходом из дома справа. Но когда он выходил…

А теперь его прикончили какие-то чудики. Ржавым напильником без ручки. Еще и горло перерезали — не удивлюсь, если ножницами.

Чудны дела твои, Господи.

***

Я усмехаюсь и снова присматриваюсь к цепочке следов. Они ведут от перекрестка вправо — на аллею из черных, обезлистьевших, но зато опутанных какой-то дрянью деревьев. Чудики опять двинули по самой середине мостовой — молодцы. Знали бы они, что могут сделать с человеком эти деревья, когда в Тени начинается Шторм Мрака… Сегодня, правда, не сезон, но лучше перестраховаться.

Отец Аристарх всегда попрекает меня, если я поминаю бога. Я с ним частенько спорю на богословские темы, хотя где-то в самой глубине души чувствую, что мне хотелось бы, чтобы прав был он, а не я. Я-то что, я атеист. Хоть и Охотник. Или именно поэтому? Не знаю…

Как-то раз я спросил отца Аристарха — как он может верить в милосердного бога после всего, что он (отец Аристарх, конечно, не бог) повидал в Тени? Ответ мне запомнился: «А разве у меня есть выбор?» - сказал отец Аристарх. - «Если существует такое чистое зло, я просто должен верить, что существует и высшее добро, которое его уравновешивает. Иначе выход один — веревка и мыло». Вот так. Не возразишь...

Что-то меняется в рисунке следов, и я настораживаюсь. Что не так? Еще десяток метров между черных деревьев, и мне начинает казаться, что я иду по следу уже только одного человека, но, присмотревшись, я понимаю: это не так. Просто тот, кто шел первым, замедлил шаг, а значит расстояние между следами стало короче, и второму (второй. Это точно девушка) стало легче точно попадать след в след. Почему? Если бы это были Охотники, я бы сказал, что их, как и меня, что-то насторожило. Но что? Я пока ничего не ощущаю. Если что-то и было, оно ушло. К тому же это ведь не Охотники.

Цепочка следов тем временем на очередном перекрестке снова поворачивает направо… И ведет прямиком к скалящейся разбитыми ступенями черной дыре — входу в подземный пешеходный переход.

Господи, снова нарушаю я заветы отца Аристарха. Кажется, я даже говорю это вслух.

Зачем они туда?..

Нет, особой опасностью из подземелья не тянет. Во всяком случае, сейчас. Но даже на поверхности в Тени нет ничего постоянного. Охотники ориентируются тут исключительно благодаря чутью. Под землей же… Невозможно предсказать, куда тебя может вывести такой вот обычный с виду подземный переход. То, что выход из него виден тут же, метрах в двадцати на той стороне перекрестка, шансов, что спустившись вниз здесь, ты выйдешь на поверхность там, практически нет. Возможно, ты и выйдешь… Куда-то.

Куда не стоило бы выходить.

А может, и не выйдешь вовсе.

Но они все-таки спустились.

Господи, еще раз думаю (или говорю?) я.

И шагаю на первую ступеньку, ведущую вниз.

***

Странный вездесущий полусвет Тени, само собой, распространяется и на ее подземелья. Под ногами похрустывает, откуда-то сверху свисают мягкие сухие клочья непонятно чего, и мне приходится отводить их от лица рукой. Нехорошо. В Тени лучше лишний раз ни к чему не прикасаться. Но цепочка следов упрямо тянется все дальше и дальше. Забавно — вроде бы и не темно, но куда уходит туннель, совершенно не видно. Одно ясно — никакого выхода наверх в двадцати метрах. Как я и думал. Чутье пока молчит, и я продолжаю осторожно шагать вслед за неведомой парочкой чудаков. Пока что им невероятно везло. Надеюсь, мне тоже повезет.

Хорошо, что туннель не петляет. Хоть и невидно толком, что там далеко впереди, но все-таки можно не беспокоиться, что в тебя вцепится какая-нибудь жуть из-за ближайшего поворота. Боковых ответвлений тоже вроде бы нет — или я их не вижу. Ну и ладно. Раз чутье молчит — не стоит забивать голову. Тем более, что она и так забита.

Это, конечно, очень плохо. Охотнику размышлять на отвлеченный темы в Тени - глупо. Но легко сказать — не думай… Мысли захлестывают меня и я лишь стараюсь сохранять небольшую част сознания, моего верного «сторожевого пса», чтобы он не позволил мне медлить, когда чутье истошно завоет «Опасность! Смерть!». Мысли…

В последние два года стали один за другим пропадать Охотники. По всему миру. Они входили в Тень и не возвращались. Изредка их потом видели измененными, но чаще всего они просто исчезали. Исчезали там, откуда когда-то пришли…

Это правда, о которой мы, Охотники, боимся даже вспоминать. Мы все вышли из Тени. Каждый из нас когда-то должен был умереть. Или умер — мы не знаем ответа на этот вопрос. Отец Аристарх, например, был расстрелян в 1920 году в Крыму. Я погиб в автомобильной катастрофе. Лучший Охотник Японии, Аруга (между собой мы звали его Адмирал) был последним командиром линкора «Ямато» и ушел на дно вместе с ним. Мы все когда-то умерли. А потом вышли из Тени.

Наверное, поэтому, мы живем так долго.

Мы стареем, но очень медленно. Я-то ладно, я чуть больше десятка лет как Охотник… Отец Аристарх сейчас выглядит лет на шестьдесят, а сто лет назад ему было сорок три. И так со всеми.

Нас почти не берут болезни. Ни один из Охотников еще не умер от гриппа или даже от рака. Руку или ногу мы сломать можем, но срастется быстро — максимум две недели.

Собственно, ни один из Охотников еще не умер «своей смертью». Для нас «своя смерть» - это уйти в Тень и не вернуться.

Вот только в последнее время такое случается слишком часто.

Адмирал говорил как-то во время одного из своих визитов, что однажды его учитель — бывший буддийский монах по имени Тадао грустно сказал: «Не имеет значения, сколько мы проживем. Нам не изменить Тень, потому что мы сами ее порождение. Мы можем только надеяться спасти хоть кого-то. А для нас уже поздно».

Адмирал тогда долго спорил с отцом Аристархом. Но я-то помнил, как отец Аристарх говорил мне практически то же самое — чуть ли не слово в слово.

Никто из нас не знает, почему освященное или заговоренное оружие убивает и калечит измененных. Не важно, кто и где это оружие освящает — лишь бы это был священник (или жрец), любой религии, и лишь бы он делал это искренне. Освятить можно что угодно, но лучше всего работает сталь. Большинство предпочитает огнестрельное оружие с освященными пулями, но многие носят с собой что-то еще. Например, Адмирал всегда ходит в тень со своей любимой катаной. Или вернее — ходил. Он не вернулся из тени четыре месяца назад.

Жаль, что среди Охотников так мало искренних священников и монахов. Сложно сохранить чистоту веры, если ты уже однажды умер и вышел из… Из Тени обратно.

Самое неприятное - после случая с Максом мы узнали, что в отличие от обычных измененных, бывшие охотники по-прежнему сохраняют способность пользоваться освященным оружием.

Кто же мы?

***

Туннель начинает постепенно загибаться вправо. Под ногами все так же хрустит, но мерзкие висюльки за лицо больше не цепляются. Цепочка следов семенит по самому центру туннеля — как заправские Охотники идут, не слишком быстро, не слишком медленно, не приближаясь к стенам и не останавливаясь. Сколько же я уже прошел? Километр как минимум. Подземный переход в никуда….

***

А еще стали исчезать входы в Тень. В каждую Тень есть несколько входов, которые открываются по какому-то своему, только Тени известному графику. Просто так в Тень никто зайти не может. Даже Охотник. Просто мы эти входы чувствуем, и всегда можем найти. А те, кто не чувствует… Тень сама их находит. Так вот, уже несколько старых Теней стали совершенно недоступны. То ли закупорились наглухо, то ли исчезли. Казалось бы, нам только радоваться — но все непонятное пугает, а уж непонятное, связанное с Тенью…

Отец Аристарх поехал в Хельсинки, на встречу с другими опытными Охотниками — как раз чтобы обсудить, что происходит. А я остался «на хозяйстве». «Ты смотри, только осторожнее там», сказал мне отец Аристарх, садясь в автобус. Я кивнул.

«Осторожнее там» - точнее, тут — не получилось.

***

Внезапно я понимаю, что что-то резко изменилось, и останавливаюсь, как вкопанный.

Цепочка следов сворачивает под прямым углом и уходит в пролом в боковой стене туннеля — страшный, непонятно чем пробитый, похожий на пасть с ржавыми клыками погнутой арматуры и осколками кафельных зубов. Где-то в глубине души подымает голову чутье и говорит: осторожно. Пока ничего ужасного, но что-то тут не так… Однако выхода у меня нет. Пока чутье не безумствует, и след не утерян, я обязан идти за оказавшимися в Тени людьми. Пока они еще люди. Человек ли я — это уже следующий вопрос.

Ну почему, почему эта странная парочка полезла черт знает куда? Обычным людям в тени сначала неуютно, потом становится очень тревожно, а потом — страшно до потери сознания. Ну какой нормальный человек, перепуганный до полусмерти, пройдет аккуратно полкилометра туннелем вникуда, а потом полезет в жуткую дыру в стене? На такое даже Охотнику нужна очень серьезная причина.

Как мне сейчас.

От пролома в стене с десяток метров я продираюсь узкой дырой сквозь торчащие отовсюду корни, пока не вываливаюсь сквозь еще одну дыру на дощатый пол небольшой комнаты и осматриваюсь. Если бы в Тени были запахи, тут бы здорово воняло плесенью и затхлостью. И пол, и обклеенные давно потерявшими всякий вид обоями стены, и землистый потолок с кусками чудом не обвалившейся штукатурки - все выглядит полусгнившим, обветшавшим, по углам вроде бы даже колосятся пучки худосочных поганок.

В противоположной стене комнаты — деревянная дверь в лохмотьях облупившейся краски. Следы ведут за нее. Я шагаю к ней, тут же ощущаю, как где-то в глубине меня начинает ворочаться, царапаясь острыми когтями, потревоженное чутье.

Вот же…

Я понимаю — сейчас у меня обратного пути уже нет. Я просто не могу развернуться и уйти, оставив странную парочку на произвол судьбы. Тем более, что, повернув обратно, вряд ли я выйду туда, откуда пришел.

Я решительно берусь за ручку двери, распахиваю ее и шагаю через порог.

***

- Ну, здравствуй, Охотник, - говорит до ужаса знакомый голос и дверь у меня за спиной захлопывается.

Я то ли в шутку, то ли с отчаяния иногда называю себя экзорцистом, но на самом деле это неверно. Мы не экзорцисты — мы не проводим никаких ритуалов по изгнанию демонов и бесов. Черт, да большинство из нас даже в бога не верит, отец Аристарх и брат Тадао не в счет. Мы просто люди — люди ли? - которые могут сами заходить в тень и чуять тех, кто это сделал не по своей воле, кому без нас отсюда не выбраться.

А еще мы можем убивать измененных. Кем бы они на самом деле не были.

- Ты даже представить не можешь, как мы тебя ждали, - говорит адмирал Аруга и выходит у меня из-за спины. Его левая рука небрежно лежит на рукояти подвешенной к поясу катаны, правая придерживает ножны у простенького кругляша гарды. - Наконец-то.

Они все здесь.

Белобрысый Ондржей из Оломоуца. Суровый, с непроницаемым лицом исландец Ларс. Вечно ухмыляющийся Нгава из Руанды. Веснушчатая бельгийка Линда с длиннющей дворянской фамилией… Они стоят вдоль стен просторного подвала, каждый со своим любимым оружием наизготовку, и смотрят на меня бездонными черными глазами без белков.

Все двадцать шесть Охотников, пропавшие за последние три года.

Словно в довершение безумной немой сцены, чутье взвизгивает на самой высокой внутренней ноте, и я понимаю, где нахожусь.

Место, которое справа.

***

Аруга встает прямо напротив меня. Протянуть руку, перехватить рукоятку катаны, другой рукой выхватить родной «ТТ» (да, я старомоден)… Мечты.

Красиво в книжках обычно написано: «Умирая, прихватить с собой хотя бы одного врага». Только не про меня. И умереть не дадут, и прихватить никого не получится. Двадцать шесть Охотников. Двадцать шесть измененных, не отводящих от меня пристальных взглядов адских черных глаз без проблеска жизни и надежды.

Я понимаю, что вот-вот их станет двадцать семь.

***

- Можно последний вопрос? - спрашиваю я, глядя прямо в лицо Аруге. Он выглядит точно так же, как при жизни, если не считать глаз.

- Почему же последний? - отвечает он вопросом на вопрос. - Но я тебя понимаю. Спрашивай, нам спешить некуда.

- Эта пара… Парень и девушка, - говорю я. - Те, что убили Макса. Они были здесь? - Этот вопрос не дает мне покоя с того самого мига, что я переступил порог комнаты, потому что следов здесь не заметно.

Аруга еле заметно дергает уголком рта. Для него это означает безмерное изумление.

- С тобой были еще два охотника? - спрашивает он. - Достаточно сильные и опытные, чтобы справиться с Максом?

Я не хочу давать ему лишнюю информацию, поэтому просто пожимаю плечами.

Аруга еще раз дергает уголком рта.

- Неважно, - говорит он. - Все равно ты скоро сам все расскажешь. - И он берет меня за руки.

Никто не знает, как становятся измененными. Кроме самих измененных, конечно. Люди просто уходят в тень, чтобы вернуться уже не людьми. Мы даже не знаем, что они такое — тела, которыми владеют демоны, проклятые души, живые мертвецы или подручные вампиров. Смешно, но любая версия может оказаться правдой.

И я вот-вот узнаю, какая именно.

Аруга пристально смотрит мне в лицо и пространство между нами начинает искажаться. Сначала это похоже на марево, словно от восходящих потоков горячего воздуха, но потом я замечаю тонкие серые струйки-нити, выходящие из его бездонных глаз и медленно тянущиеся ко мне. Я понимаю, что мне надо как-то сопротивляться, увернуться, но воздух вокруг превратился в густое желе, в котором напрочь вязнут любые мои движения. Я скашиваю глаза вниз и вижу, что дымчатые нити тянутся ко мне от всех измененных, опутывая с ног до головы и постепенно превращаясь в плотный непрозрачный кокон.

Забавно, что я совершенно ничего не чувствую. Как те несчастные бедолаги из старого фантастического романа, которых превращала в себя полуживая скользкая дрянь из канализации. Только когда кокон начинает окутывать мою голову, замызганный подвал и толпа измененных постепенно теряются из виду за серой пеленой.

Говорил же мне отец Аристарх, думаю я, и серая пелена превращается в непроглядную тьму чернее смерти.

***

Чтобы мгновенно смениться чудовищным взрывом света, звука и вообще всех доступных и недоступных человеку раздражителей.

***

- Я же говорил, что он выдержит, - говорит чей-то голос.

Я не понимаю, кто это и о чем он. Если я выдержал изменение, то почему я все еще думаю о себе как о себе? Или так и должно быть?

- Все равно нельзя было так рисковать, - отвечает другой голос. Он сильно другой, но я не понимаю, в чем именно. Я даже не помню пока что это такое вообще — что-то понимать. - А если бы он застрял наполовину в этой пакости?

- Я не знаю, - отвечает первый голос. - Разве такое может быть?

Я хочу вмешаться в этот разговор, но не знаю куда это сделать. Или нет, стоп, не так. Чем сделать?.. Какое сделать?..

Вспомнил. Правильно — «не знаю, как это сделать». Как?..

- Кхррааа… - говорю я. - Кхраак?

- Я же говорил, - говорит первый голос. - Видишь?

Со мной происходит что-то. Я пытаюсь понять, что это и надо ли сопротивляться. Вроде бы оно происходит не внутри меня, а снаружи, но угрозы как будто нет. Ощущение, будто нейроны в мозгу были выключены, а теперь включаются по одному в секунду.

Что-то опять происходит. Я напрягаюсь, и тут наконец включается нужный нейрон и через него проходит новость: меня трясут за плечо.

Мне больно.

Я не могу понять, где именно болит, но очень больно. Словно в том плече, за которое меня трясли, сидел пузырек с концентрированной болью, который лопнул от тряски и боль растеклась по всему телу.

Это хорошо. Значит, я, скорее всего, все еще жив. Ну, или не изменен.

- Вставай, - говорит первый голос. - Нам надо идти.

Голос мужской. Я теперь знаю, что это такое — мужской.

- Пфххх… - говорю я. - Пфххочему? Опхххсно? - язык еле ворочается, но меня понимают.

- Немного, - отвечает второй голос, который отличается от первого… Женский?! - Измененным конец, но нам надо выходить из Тени. Пока не поздно. Постарайся встать.

Измененным конец.

Всем?

Я вспоминаю, что кроме боли и звуков есть еще и другие ощущения. Пробую пошевелить ногами, хотя где они должны находиться, вспоминается с трудом. Больно. Значит, ноги на месте. В мозгу настойчиво копошится какая-то мысль, царапая сознание колючим насекомым: что-то надо сделать, что-то очень важное, обязательное, без чего никак…

Глаза!

Вязкий, мертвенно-серый свет Тени неожиданно бьет по глазам магниевой вспышкой, но я терплю и не закрываю веки. Я хочу видеть конец измененных. Ну и встать тоже будет неплохо, конечно.

Здравствуйте.

Вот и мои голоса.

Мужчина и женщина, обоим немного за тридцать. Надо же, я думал — моложе. Одеты обычно, оба в джинсах, кроссовках, толстовках. У мужчины за спиной рюкзак. У женщины через плечо — небольшая спортивная сумка. У обоих светлые волосы, мужчина коротко, по-спортивному, подстрижен, у женщины волосы собраны в небольшую косу и заколоты в пучок на затылке. Совершенно обычные люди, каких можно встретить на любой улице любого города. Не Охотники (я это чувствую), и уж точно не измененные.

Какого черта они здесь делают?!

Мужчина с женщиной переглядываются, усмехаясь, и я понимаю, что произнес это вслух. Надо же, даже дикция вернулась от удивления.

- Давай по дороге, - говорит мужчина. - Нам нельзя тут оставаться.

Точно! Тут.

Я осматриваюсь по сторонам. Сам не знаю, что ожидаю увидеть — горы трупов, кишки на стенах и лужи крови. Но ничего нет, только стены выглядят как оплавившиеся, а в полу зияет изрядная воронка.

Я, разумеется, стою точно посередине этой воронки.

***

Мы выходим на поверхность коротким путем — по замшелым каменным ступенькам из подвала в цокольный этаж, по заваленному трухлявым барахлом проходу к еще одной короткой лестнице, и через щербатую пасть входной двери вон из дома, который справа.

После подвала Тень кажется родной и уютной, как газон на бабушкиной даче. Но, как и с бабушкиной дачи — надо идти, чтобы не опоздать на электричку.

Николай и Адель поженились, когда ему было двадцать три, а ей — двадцать два. Через год у них родился сын. А еще через семь лет их сын случайно забрел в Тень и не вернулся. В мою Тень, в моем городе.

Тот самый мальчишка, которого я сжег, вытащив из Тени.

В горле у меня что-то происходит, и я говорю совсем не то, что просится на язык:

- А как вы этих… в подвале?

Николай останавливается (он идет первым, я посередине, а Адель замыкает наш маленький отряд), оборачивается и виновато пожимает плечами.

- Просто динамитная шашка с коротким запалом. Открыли дверь, забросили внутрь, и закрыли. Извини, пришлось рискнуть… Но мы были уверены, что в момент изменения ты будешь защищен, а они — уязвимы.

Я киваю головой, но ничего не не понимаю. Какой динамит, откуда они могут знать про защищенность и уязвимость? Какая, блин, уязвимость, такую толпу измененных не то что динамит — атомная бомба не возьмет. Они ведь не Охотники, я это чувствую. Но кто же? И зачем им это? А главное — откуда вообще они знают про Тень, Охотников, измененных?

Мы снова двигаемся с места. Николай явно торопится. Почему? Еще одна загадка… В Тени нельзя торопиться. Не прощает.

- После того, как Тень забрала Сережку, мы чуть с ума не сошли, - говорит мне в спину Адель. - Мы же думали, что его похитили, или он заблудился… Но полиция не смогла найти ничего. Совершенно ничего, ни одной зацепки. И мы решили покончить с собой.

Значит все-таки Охотники? Но почему никто о них не слышал? И почему я их совершенно не чувствую?

- Мы хотели принять снотворное, - говорит Адель. Николай молча идет впереди, но я вижу, как деревенеет его спина. - Столько, чтобы уснуть и не проснуться. У нас все было готово, но в последний день мы зашли в церковь. Просто прощались с городом… В эту церковь меня в детстве водила бабушка.

- Там был этот священник, - говорит Николай. - Когда он заговорил с нами, мы решили, что он сумасшедший. Но он знал. Он все знал. И он сказал нам, что делать.

- Отец Аристарх, - говорит мне в спину Адель.

***

На заре моей карьеры Охотника я увлекался чтением средневековых трактатов об экзорцизме, очищению от скверны и тому подобном. Ничего особо полезного я в них не нашел, хотя порой читать было интереснее, чем самое навороченное «фэнтези». Отец Аристарх тоже посмеивался над этим моим хобби, поговаривая, что лучше бы я учился хорошо стрелять, да искренне возносить молитву, чем плавал в дебрях схоластики и демонологии.

Но кое-что из прочитанного тогда навсегда осело в памяти, и сейчас всплыло как нельзя кстати.

Или некстати — смотря как посмотреть.

Во все времена борьба с происками зла считалась богоугодным делом. Святым, можно сказать. А уж если на это дело благословлял какой-никакой священник…

У кого в руках любая острая железяка становится освященным на битву со злом орудием?

Никогда бы не подумал, что встречу в Тени двух настоящих святых.

Святой динамит, надо же!

***

До выхода из Тени остается всего ничего. Здесь уже не так опасно, и мы шагаем чуть свободнее. Тем более, что все измененные в этой Тени уже уничтожены — почему-то я в этом совершенно уверен.

- В каждой Тени есть такое место, как этот дом, - говорит Адель. - Ее сердце. Если уничтожить его вместе с его порождениями, Тень ослабеет и захлопнется навсегда. Некоторые из измененных возрождались в других Тенях, но мы закрывали одну Тень за другой. Пока не осталась последняя — эта.

Мы огибаем рассыпающийся ларек и выходим на узкую гравийную дорожку, ведущую к выходу из сумрачного парка. К выходу из Тени.

Как всегда, пронизывающая серость на границе начинает мерцать, просверкивая сквозь свое мглистое естество сочными и режущими с отвычки глаза красками живого мира.

Николай неожиданно останавливается и поворачивается ко мне, преграждая путь. Слева от меня - заросли кустарник, справа — глубокая канава с подозрительной жижей на дне, и обойти Николая невозможно.

- Тень можно закрыть, только уничтожив последнее ее порождение, - говорит Николай. - Никакого слета Охотников в Хельсинки не было. Отец Аристарх вместо него полетел в Симферополь и сам закрыл тень. После того как рассказал нам, что случилось с Сережкой. Но мы тебя не виним. Ты не мог иначе.

- Ничего личного, - говорит Адель у меня за спиной. - Ты хороший парень. Ты нам даже понравился, и помог с измененными. Но ты порождение этой Тени. Мы должны довести дело до конца. Прости, как простили мы.

Последнее, что я ощущаю — это прижавшийся к моему затылку холодный кружок.

Дуло пистолета калибра девять миллиметров.

Тени больше нет.