Метель

«Перерыв в движении на дорогах регионального значения возник из-за сильного порывистого ветра, снега и отсутствия видимости в условиях низовой метели. Чтобы не допустить ДТП, образования пробок на занесенных дорогах движение для всех видов транспорта перекрыто на 14 участках дорог, в том числе и на федеральной трассе Р-256 Чуйский тракт...»

Окоченевшие пальцы ищут тепло, шарят в завитках овчины, но никак не могут согреться даже в самой глубине рукавов. Тело уже не содрогается, не бьется в неудержимом ознобе, окончательно перестав сопротивляться обжигающему холоду. Еще несколько шагов, колени подламываются, и человек падает в снег. В щелке вязаного шарфа узкая полоска черного неба, на фоне которого, мелькая, проносятся мириады колких снежинок. «Немного отдохну, и дальше, – тихо шепчут бескровные губы. – А жандармы-то отстали. Отстали! Ноги коротки у ищеек городовых! – сливается со стоном бурана еле слышный ликующий голос. – А может, ветер обманывает, сносит звуки погони, проклятый, глушит собачий лай? А может, я напрасно радуюсь, и тишина предвестница скорой моей кончины? Немудрено заплутать, и замерзнуть здесь в ледяной пустыне, где на сотни миль не найдешь даже корявого деревца. Ни столбов те верстовых, ни дорог. А если и есть кои, то и не заметишь в такую жуткую пургу. И ни одной деревни, ни одного киргизского аула! Куда же все подевалось?!» Тяжелые веки медленно смыкаются. Мир исчезает, проваливаясь в омут секундного забвения. И словно оглушительный выстрел: «Не спать! – кричит из темноты сознанье. – Замерзну! Сгину! Пропаду! У-у-у! – подхватывает ветер». Мужчина открывает глаза. Из последних сил поднимается на подкашивающиеся ноги и в изумлении замирает. Метрах в тридцати изба! Заметенный под самый конек приземистый домишко: ставенки открыты, в небольшом оконце свет! «Никак люди?! Значит, не ошибся, значит в правильном направлении шел! Судьба благоволит! Спасибо, тебе Господи!» – произносит, осеняя себя крестом.

Дверь распахивается настежь. В темном проеме человек, с керосинкой в руках.

– Кто здесь?! – слышен скрипучий голос.

– Впусти, хозяин, Христа ради. Замерзаю. Сил уж никаких нет. Не дай грешной душе пропасть почем зря. Сжалься. Приюти на ночь.

Человек подносит лампу к лицу незванца, оглядывает, и, не проронив ни слова, скрывается в сенях, молчаливо приглашая следовать за собой.

В хате тепло. Натоплено изрядно. Дрова потрескивают в топке, аж труба печная гудит. Скинул шапку путник: промерзла насквозь ушанка, изнутри по стеганой подкладке тонкая корка льда. Прижался к горячему кирпичу.

– М-м-м, – стонет, чувствуя нестерпимую ломоту в замерзших суставах.

– Откуда и куда путь держишь, мил человек? – спрашивает его хозяин – седобородый сгорбленный старичок. Спрашивает, а сам, меж делом, от пламени лампы лучину в светце ажурном зажигает.

– К родным добираюсь. В Неведово. Да видимо с дороги сбился. Заплутал. Места здешние совсем не узнаю.

– В Неведово, говоришь? – Озадаченно хмурит брови старик. – А как зовут? По батюшке, как величают?

– Иваном нарекли, Петрович, по батюшке.

Качает головой старец. Ладонью пальник керосинки прикрыл, дует на пламя – фитилек задувает.

– Да ты не переживай, отец родной, – отвечает незванец, – Не стесню я тебя. Здесь, у входа на лавке, посижу-погреюсь, шороха не услышишь. А по утру, как только солнышко встанет, дорогу укажешь, и я сразу уйду.

– Эх, Сеня, – вдруг произносит хозяин. – Эх, Сеня, Сеня, – повторяет с какой-то невыносимо щемящей тоской, вздыхает тяжело.

Горит лучинка, мерцает робкий огонек, по щепочке крадется. А в комнате тишина, как на сельском погосте, только угольки в печке звонко пощелкивают.

– Доводится, мы в хате не одни? – вкрадчиво интересуется гость. – Низкий поклон и здравия всем, кого приветствием своим обошел!

– Кроме нас с тобой, Сеня, да кота Игната в доме больше никого нет. – отвечает ему старец.

–Так кого ж ты тогда Арсением кличешь?

– Известно кого. Аль имя свое совсем позабыл?

– Ерунда! Спутал меня с кем-то! – Улыбается, назвавший себя Иваном. – Не встречались мы ранее. Да и не могли. Был бы случай, непременно запомнил. На людей у меня память хорошая. Чем угодно поклясться могу. Вот те крест! – Перстами в лоб ткнул, да божницу искать. А в углах-то пустота! Да и углов вроде как нет, темнота кромешная, только чьи-то глаза двумя огоньками жуткими светятся. Перевел Иван взгляд на хозяина, смотрит, а лица не разглядеть – пятно будто смазанное. Осекся, растерянно ресницами хлопает, не знает, что и сказать в замешательстве полном. «С мороза слеза глаз слепит», – успокаивает себя мыслью. – А может, в доме чем отобедать найдется? – робко произносит незваный гость. – Гроши у меня имеются, рассчитаюсь сполна, в накладе не останешься. Свечей, керосину купишь... Да все, что захочешь! Мало ли чего душа пожелает!

– Ты про денежки, Сеня, что за пазухой кожушка твоего ворохом набиты? – скрипит голос старика. – Так кто ж их возьмет? Кто к ним притронется?

– Пугаешь ты меня, дядька, – не на шутку тревожится мужчина, и за отворот шубейки. – Откуда про деньги знаешь? И чем они хуже других?

– Кровь на них, Сеня! – громогласно слышится в ответ. – Кровь приказчика невинно убиенного. Кровь, от которой никогда теперь уж не отмыться. Оглянись, разве не видишь, все вокруг тебя ей залито!

Смотрит, толи Арсений, толи Иван на печь, а по стенке мазлы багровые да разводы, как раз в тех местах, где греясь, кирпича беленого касался. Рванул руку из-за пазухи, в кулаке пачка ассигнаций; пялится на сжатые в пятерне купюры, глазам не верит, меж пальцев капли тягучие, словно не деньги, а мочало кровавое держит. Отшвырнул брезгливо в сторону.

– Кто ты?! – кричит, да с лавки на ноги пружиной. Рука в карман, где снежной каше, стылая рукоять револьвера. Наставил наган на хозяина. – Что происходит?! Кто ты такой?! – орет как умалишенный; лицо перекошено, губы трясутся.

Безмолвствует старец, бесследно растворяясь в темноте – лучина догорев, внезапно затухает. А из черного угла глаза… все ярче, ярче, и ярче…

«Фура?» За залепленным снегом стеклом удаляющиеся огоньки грузовика. «Должно быть, трассу уже расчистили. Иначе, как бы он проскочил?» Дверца с трудом поддается. Снаружи пурга. Заметенный седан похож на сугроб или медвежью берлогу, которую не заметишь, пройдя мимо даже в паре метров. «Транспорт непременно будут проверять. Единственный путь – обойти посты по степи». Глаза пристально всматриваются куда-то вдаль, в ночной мрак, наполненный безудержным неистовством природы. «Медлить нельзя. Ориентировка, скорее всего, уже разослана».

«Внимание розыск! ГУ МВД России по Алтайскому краю за совершение целого ряда тяжких преступлений – открытое хищение имущества и убийство разыскивается Коробов Арсений Петрович 1989 гр…»

Ветер треплет, пронизывает, и обжигает, ледяными когтями сдирая кожу с онемевшего лица. Каждое движение, каждый шаг требует невероятных усилий; наст ломается, рассыпаясь под ногами в рыхлую скрипящую труху, и, продираясь по пояс в сугробе, ноша становится совершенно неподъемной, а впереди, только белая мгла, да безбрежные просторы студеной и враждебной пустыни. «Черт с тобой!» Окоченевшие руки судорожными движениями тянут собачку молнии. Деньги. Очень много денег! Перетянутые резинками пачки, одна за другой, из баула перекочевывают под куртку, окончательно выхолаживая замерзшее тело. Всего несколько шагов… и человек падает ниц. Сердце еще бьется, с каждым последующим ударом замедляя свой ритм, и тут же, невдалеке вспыхивает огонек – слабое мерцание в маленьком оконце, заметенной под самый конек, ветхой, приземистой избы …