Задание для феникса

Вот уже год Алина жила на Рамее. Она давно уже привыкла к существующим здесь правилам и обычаям, поначалу казавшимся ей, мягко говоря, странными. Ее давно уже не удивляло полное отсутствие косметики на лицах местных женщин, небрежность их манер и одинаковая практичность незатейливой одежды: обычно свободных брючных костюмов темных тонов. Ее уже не удивляли местные мужчины, с ног до головы укутанные в сар — подобие паранджи, и неотступно сопровождаемые женщинами. Впрочем, мужчина или даже мальчик на улице были большой редкостью. На Рамее царил воинствующий матриархат, и мужчины здесь не имели ровно никаких прав, являясь только игрушками в руках состоятельных женщин. Их коллекционировали как скот, владея подчас огромными гаремами, продавали и обменивали на вещи, вершили над ними суд под настроение и по прихоти.
Сама Алина чувствовала себя вполне вольготно. Рамея, казалось, была в ссоре со всей галактикой и охотно давала приют отщепенцам со всего света при условии, что они были женщинами. Сама правительница Рамеи, госпожа Каэра, милостиво приняла ее и даже определила ей придворную должность советницы и приличное содержание. Это, конечно же, было не случайно: к своему счастью Алина, будучи еще учащейся Открытого Галактического Университета, не раз общалась с Каэрой, которая тоже училась там в это же самое время. Общение это было, правда, не личным, а осуществлялось посредством стерео-связи, но это, в общем-то, было не столь важным. Они когда-то были подругами, и это накладывало на их отношения печать особого доверия и меньшей официальности.
И все-таки Алину не покидало чувство тревоги. Неспокойная совесть предателя мучила ее, богатое воображение третировало картинами возмездия. Ей всюду мерещились те, кто был послан с единственной целью: уничтожить изменницу, стереть ее имя из списков ныне живущих. Она нигде не чувствовала себя в безопасности, и этот страх был даже больше тоски раскаяния за опрометчиво содеянное.

…Это был мужчина. Он упал перед Алиной на колени и в мольбе сложил руки. Он был в отчаянии, он умолял не выдавать его. Его горячий испуганный шепот был несравним ни с чем, и она пожалела его. Она укрыла его у себя в кабинете, и, чуть оправившись от испуга, он поведал ей о своей жизни.
Его история была проста и трагична. Он спокойно жил на своей родной базе, учился по системе Интер-лингва языкам и изящным искусствам, работал в биологической лаборатории и был влюблен в девушку- лаборантку. Ничто не предвещало беды, и он был счастлив. Но все переменилось в один день. Пираты захватили базу, перебили часть ее обитателей, а всех, кто остался в живых, забрали и продали в рабство. Перекупщики живого товара переправили некоторых молодых мужчин на Рамею, в числе их был и он. Он знал рамейский язык и был куплен для правительницы. О! Сколько унижений он перенес! Его бесцеремонно щупали, осматривали и обсуждали дворцовые поставщики. Потом его напичкали какими-то наркотиками, и очнулся он уже в гареме. Последующие четыре месяца, проведенные там взаперти, были ничуть не лучше, чем пребывание в обыкновенной тюрьме. Он с трудом смог это выдержать! Наконец, ему повезло, он попал в милость к правительнице. Но он, все равно, что птичка в золотой клетке. Он скучает по родителям и друзьям, не зная даже, живы они или нет. От крайней тоски он стал иногда тайком уходить из гарема, пользуясь дружбой низшей обслуги: мужчин, занимавшихся уборкой мусора и пыли во дворце. Отдавая им изысканную пищу и сладости со своего стола, он получил возможность иногда пользоваться их одеждой и мог разгуливать по всему дворцу, делая вид, что работает, а на самом деле наслаждаясь хотя бы этой крохой свободы — под саром ведь все мужчины одинаковы. Так он делал уже не один и не два раза, но сегодня на свою беду он попался на глаза Распорядительницы гарема, а она, как известно, имеет право заглядывать под сар любому мужчине во дворце. Кроме того, она прекрасно знает всех мужчин в лицо, так как является еще и главным поставщиком. Он то надеялся, что все обойдется, но она как раз затеяла проверку и уже хотела подозвать его, но он скрылся. Она поспешила за ним, и если бы не Алина, он непременно бы его настигла, и его ожидало бы страшное наказание, скорее всего вообще смерть…
Не успел он сказать последнее слово своего рассказа, как в дверь позвонили. Алина знаком указала мужчине спрятаться за портьерой. Он скользнул в укрытие. И очень вовремя: на пороге стояла, согнувшись в почтительном поклоне, Распорядительница гарема. Это была уже пожилая женщина, морщинистая и лысоватая, но еще довольно бодрая. Все знали, что она — лесбиянка, поэтому-то ей и доверили гарем самой правительницы.
— Прошу прошения! — она склонилась еще ниже, так, что Алине показалось, что она сейчас переломится пополам.
— Какое дело заставило Вас побеспокоить меня? — спросила Алина пожалуй уж слишком высокомерно.
— Еще раз прошу прощенья, госпожа советница, дело в сущности пустяковое. Не заходил ли сюда мужчина в черном саре?
— А что случилось? — Алина искусно изобразила удивление. — Уж не совершил ли он какого-нибудь преступления?
— Нет, конечно же, нет! — Распорядительница затрясла головой от досады, что так могли подумать о вверенном ей контингенте. — Он просто не услышал меня, когда я его позвала. У меня для него есть срочная работа.
— Так поручите ее кому-нибудь другому.- Сказала Алина с безразличным выражением. — Сюда никто не заходил без моего ведома. Здесь не было никакого слуги.
— Еще раз прошу прощенья. — Распорядительница попятилась и, поклонившись еще раз, скрылась за дверью.
— Выходи. — Сказала Алина, заблокировав для верности за ней дверь.
Мужчина вышел из-за портьеры и снова упал перед ней на колени:
— Благодарю Вас! Ваша доброта ко мне не знает границ.
— Встань. — Алина была растрогана до слез. Будучи уроженкой свободолюбивой Дарии, она никак не могла привыкнуть к любому неравенству. Сейчас ей вдруг остро захотелось откровенности и искренних теплых отношений.
— Может быть, ты откроешь лицо? Ведь у тебя на родине мужчины не кутались в паранджу. — Обратилась она к нему.
— Мне этого не простят. Но если Вы хотите…
— Я никому не скажу.
… Он приподнял завесу сара, и Алина увидела смертельно бледное от только что пережитого испуга, но тем не менее, прекрасное молодое лицо.
— Как тебя зовут?
— Дэни.
— А меня — Алина. Приятно познакомиться.

…Каэра изменила своей привычке посещать каждую ночь одного из своих мужей в строго установленной раз и навсегда последовательности. Теперь она почти все свободное время проводила в комнатах своего нового мужа. Видимо он знал лучше всех остальных, чем утешить стареющую правительницу.
…Правительница полулежала в бархатном кресле, закрыв глаза и раскинув руки. На ее лице отражалось блаженство. В эти минуты она чувствовала себя помолодевшей, сбросившей с себя, хотя и временно, груз забот и тревог, связанных с властью. Ее новый муж был моложе ее минимум лет на тридцать. Он был очень красив, чувствителен и нежен, но при этом вел себя еще и очень достойно, даже с несколько вызывающей гордостью. Он никогда не скулил о милостях, не клянчил подарков и привилегий, и вообще ничего не просил. Он не пятился от нее прочь и не бросался обнимать ее колени, но встречал ее с улыбкой и был в состоянии выполнить свои супружеские обязанности без возбуждающих препаратов, причем выполнить так, что она всегда получала и моральное и физическое удовольствие. Когда она хотела просто помолчать и побыть в тишине, он тоже не раскрывал рта. Когда ей хотелось с ним поговорить, он беседовал с ней на любом из шести языков, которые они оба знали в совершенстве. Часто он услаждал ее слух чтением наизусть любовных стихов, а тело расслабляющим и тонизирующим массажем. Вот и сейчас он массировал ее усталые ноги, смазывая их каким-то чудодейственным бальзамом собственного приготовления. Нельзя сказать, что никто из мужей ее гарема не умел читать стихи и делать массаж. Многие мужчины умели и это, и еще петь, танцевать, красиво играть мускулами, и вообще применяли множество уловок, чтобы госпожа обратила на них свой взор. Но Дэни (так звали нового мужа) умудрялся доставлять правительнице такое не с чем несравнимое удовольствие обыкновенным, казалось бы, общением, что заставил ее совсем забыть обо всех других мужчинах.
За четыре месяца Дэни так очаровал Каэру, что она решила сделать его главным мужем и начала строить для него отдельные роскошные покои. Она старалась всячески показать ему свою любовь, даря бесчисленные украшения и драгоценные одежды, заказала самым лучшим мастерам изготовить статую — его копию, собственноручно сделала ему на ладони татуировку, свидетельствующую о том, что он главный и любимый муж, и, в конце концов, даже стала иногда выводить его из гарема. Теперь раз в неделю можно было видеть, как он в блистающем саре прогуливается вместе с правительницей в самых лучших садах и парках столицы в сопровождении свиты из самых влиятельных особ планеты. Во время торжественных приемов Дени сидел в беседке для гарема на самом почетном месте, а когда наступало время банкета, он имел право первым насыщаться поданными лакомствами и не кланяться, когда госпожа входила в беседку.
Каэре казалось, что счастье будет длиться вечно. Дэни просто не мог ей наскучить. Она была совершенно глуха к наветам и сплетням, полнившим обделенный вниманием гарем, но один из слухов все же заставил ее задуматься. Однажды она как бы невзначай услышала разговор бывшего главного мужа с мужем — отцом наследницы. Они беседовали о том, что какой-то низший слуга якобы проболтался, что давал Дэни на время свою одежду, и тот выскальзывал в ней за пределы мужской половины.
С этого времени Каэра стала ревнивее приглядываться к своему любимому мужу, и однажды ей показалось, что она различает в его глазах скрытую апатию. Это случилось как раз после переселения Дени в новые отдельные покои. Потом ей стало казаться, что он начал относится к своим супружеским обязанностям холоднее, с каким-то еле заметным пренебрежением и обреченностью. Она встревожилась, стала еще чаще бывать с ним, пытаясь развеселить его и опять завоевать его расположение, стала приглашать музыкантов и актеров, даже цирк. Но ничего не помогало, и Каэра, полная тревоги и подозрений, усилила охрану покоев и приставила к любимому мужу соглядатаев. После этого Дэни совсем помрачнел и заскучал, а через неделю и вовсе заболел. Каэра созвала врачей, но те не нашли причины недуга. Тем временем Дени таял с каждым днем, и правительница начала опасаться, что он так и умрет, тихо и неожиданно. И вдруг Дэни впервые обратился к ней с просьбой. Он умолял, чтобы его опять хотя бы на время поместили в прежние комнаты. Мол, новый дворец хоть и хорош, но ему в нем неуютно, и он хочет вспомнить те беззаботные дни, когда он почти не был выделен из череды прочих мужей. Каэру эта просьба удивила, но она была счастлива хоть чем-то его порадовать. На следующий день Дэни переехал в прежние покои. И тут случилось чудо: Дэни, ставший уже буквально прозрачным от своей странной меланхолической болезни, начал поправляться не по дням, а по часам. Румянец вернулся на его щеки, глаза опять заблестели веселыми искрами. Влюбленная Каэра была несказанно рада таким переменам…
…Все рухнуло в один момент, когда ей принесли любовную записку от Дэни, адресованную одной из ее советниц…

… Стража ворвалась внезапно. Сама правительница была во главе этого отряда. Алина в растерянности стояла, обнаженная. Дэни спрятался за ширму.
Каэра была вне себя от гнева. Она приняла Алину, укрыла ее от врагов, приблизила и полностью ей доверилась. И вся эта доброта была вознаграждена черной неблагодарностью — вопиющим предательством, да еще самым низменным! Такого Каэре не доводилось видеть даже в кошмарных снах!
— О, Алина, как я в тебе ошиблась! — Только и произнесла Каэра, когда стража выводила преступницу из покоев. Ярость так и клокотала в сердце правительницы.
Дэни уже успел прикрыться, и стража узрела только обнаженные щиколотки, и то мельком. Правда, этого все равно оказалось достаточно, чтобы глаза стражниц загорелись в вожделении. Не будь здесь Каэры, эти крепкие женщины, настоящие самки, наверняка бы воспользовались случаем.
— О, Дэни! Власть твоя над женским родом так велика, что даже стражницы теряют самообладание от одного взгляда на тебя. Именно через эту свою волшебную притягательность ты с легкостью получал от меня все блага, которые только может иметь мужчина, и даже более того. По какой же причине ты возжелал недозволенного и преступного? Зачем же, Дэни, ты сделал это? Ведь кто, как не я, твоя единственная жена и повелительница, достойна вечного обладания тобой. Но ты, оказывается, сокровище ада, совращающее и совращенное! — Размышляла Каэра вслух, выслав стражу за двери и помогая одеваться дрожащему мужу. — И ведь сама я виновата в твоей измене! Ведь раз мне досталось такое совершенное воплощение мужской прелести, я обязана была оберегать эту живую драгоценность вдесятеро против обычных сокровищ, зная, насколько мужское сердце и естество падки на предательство. И не смогла уберечь тебя…
На следующий день была назначена казнь Дэни. Он уже совершенно успокоился и вел себя как всегда царственно и достойно. Он не умолял о прощении, не плакал и не ползал на коленях. Он просто молчал, завернувшись в свой сар. Каэра же неистовствовала, то ударяясь в рыдания, то истерично укоряя его в совершенном смертном грехе, за который не может быть прощенья. Они, казалось, на время поменялись местами, ведь по логике вещей рыдать и причитать должен был он…
…Глаза его были даже веселы, когда Каэра в последний раз посмотрела в них. Кипящий металл поглотил Дени так быстро, что она разглядела лишь ослепительные языки голубого пламени, тут же исчезнувшие в толще светящейся жидкости.
Каэра долго тосковала и буквально не находила себе места. Она не могла успокоить свои нервы ни обществом всех своих мужей сразу, ни уединяясь с самыми лучшими из них. Даже появление в гареме двух симпатичных близнецов утешило ее только на совсем непродолжительное время. Не прошло и двух стандартных месяцев, как она почти полностью отошла от дел, передав бразды правления планетой своей старшей дочери Рее, известной своим либерализмом особенно в области сношений с другими государствами. Поговаривали, что Каэра стремительно сдала интеллектуально, постарела и временами впадает в болезненную депрессию, что якобы в одном из ее потайных покоев есть статуя белого металла, изображающая спящего мужчину, и она частенько наведывается туда, чтобы на нее посмотреть. Злые языки также злословили, что старая правительница находится в таком жутком маразме, что ложится только с этой статуей, полностью игнорируя свой гарем…
… Алина была передана дарианам, которые давно уже требовали ее выдачи. Каэра с большим удовлетворением казнила бы вероломную чужеземку, буквально разрушившую ее жизненное благополучие одним неожиданным ударом, но побоялась нарушить закон, по которому смертная казнь была отменена еще ее прапрабабкой. Закон этот касался всех женщин, проживающих на Рамее, независимо от того, уроженками какой планеты они являлись.

…Алина знала, что ей осталось жить всего несколько часов. Возмездие настигло ее. Впрочем, с того момента, как она бежала с Дарии, мысль о неотвратимости такого конца никогда не покидала ее. Глупая любовно-гаремнаяистория на Рамее, закончившаяся для нее так прискорбно, теперь только забавляла ее.
— Дени! — Она застыла с открытым ртом, удивленная таким оборотом дела.
Он стоял в проеме двери и улыбался немного грустно. Он не опускал глаз, как это было всегда на Рамее. На нем не было привычных поясных украшений и сара, и тем не менее, это был не мираж.
Он был одет в обычную для космических баз форму без знаков отличия. На визитке, прикрепленной на нагрудный карман, было обозначено: Дэниель Руа, психолог.
У Алины закружилась голова, и зазвенело в ушах. Взгляд Дэни был так красноречив, что она поняла, что произошедшее с ней не нелепая случайность. Она была не жертвой случая, банальной любовной интрижки с загнанным в гарем мужчиной, предназначенным только для чьих то развлечений. Он, Дэни, оказывается, был исполнителем, которому было вменено в обязанность вернуть беглянку для совершения над ней праведного суда. И он был необыкновенным исполнителем, потому что шел на все ради поставленной перед ним цели, даже на верную гибель… Постойте… Как тогда он умудрился очутиться здесь? Неужели Каэра простила его, да еще и отпустила его с Рамеи? Он ведь неизбежно должен был умереть!
— Я был казнен на следующий день после того, как Каэра застала нас наедине.- Дэни как будто прочитал ее мысли. — Надо сказать, что я очень постарался, чтобы она обо всем узнала и даже лично удостоверилась в моей и твоей измене. Перед этим я долго ее обрабатывал. Вообще то, твое пленение не было главным в моей миссии. В первую очередь я должен был ненасильственным путем отстранить Каэру от власти. Я этого добился, после моей смерти она добровольно и, заметь, естественно, без всякого внешнего силового вмешательства, передала бразды правления законной наследнице. Политика сделала плавный поворот и вот уже ратифицированы договора о мире и торговле…
— Не морочь мне голову. Ты жив и здесь. — Алина приняла гордо-неприступный вид, всеми оставшимися силами изображая безразличие к своему положению. Поверить в то, что она видит мертвеца, было равносильно признанию в помешательстве.
— Я сейчас все расскажу, и ты не будешь чувствовать себя сумасшедшей. — Дэни подошел и сел на койку, придвинувшись к ней совсем близко. Он определенно читал ее мысли или ей только казалось?
— Я действительно мертвец. — Дэни улыбнулся и взял Алину за руку. Рука его была теплая и нежная. — Сто тридцать два года тому назад я был приговорен к смерти за государственную измену, и приговор привели в исполнение. Моя вина тогда, в годы войны, казалось ужасной. Я верой и правдой служил Родине с пеленок, я был хорошим шпионом: молодым, полным сил, талантливым умницей, выполнившим на «отлично» с десяток сложнейших поручений. Но вот однажды я провалился. Кто-то выдал меня или это было просто случайностью. Я уверен, что моей небрежности в конспирации не было. Меня взяли с поличным, стали допрашивать. Будь я немного глупее и тверже, я бы уперся и умер героем. Но к несчастью или к счастью, чем интеллектуальнее человек, тем больше он ценит свою жизнь, потому что отлично понимает ее истинную неповторимость. Я не хотел умирать и стал двойным агентом. Кстати сказать, работая на два фронта, я спас намного больше людей, чем погубил. Но для Родины я стал предателем. Меня судили и вынесли ужасный приговор. И тут подвернулся один ученый, предложивший свое новое изобретение. За час до казни с моего мозга сняли полную электронную копию. Кажется бредом, но это так: получив пулю в затылок, я очутился в лаборатории за тысячу километров от места казни живым и невредимым и только со смутным чувством тревоги. Таким образом, я умер и остался жив одновременно. Потом я умирал не умирая еще несколько раз, пока не привык и не перестал нервничать по этому поводу. Теперь я опять служу во благо Родины. Свою вину я искупил ценой своей жизни. Своей первой естественной жизни. И теперь меня считают одним из самых надежных агентов, потому что, утратив страх смерти, я навсегда преодолел то, что когда-то заставило меня пойти на предательство. К тому же любому государству всегда требовались люди, способные умереть ради его интересов. Проблема заключалась в том, что не задумываться о своей участи может только патологический кретин или фанатик. И те и другие в нашем деле малополезны, а то и вообще вредны. Государству нужны не дебилы и фанатики, а как раз полная противоположность. Только свободомыслящие, утонченные, одаренные умом и фантазией люди подходят на такую работу. Кроме того, гибель хорошего агента даже после успешного выполнения всего одного задания была бы непростительной расточительностью. Ведь столько сил и средств затрачивается на его подготовку…
— Зачем ты мне это говоришь? — Алина терялась в смутных догадках, надежда на помилование то и дело вспыхивала в ее глазах. — Неужели вы хотите, чтобы… Хочешь сказать, что меня простят, если… — Она запнулась, не зная, что сказать и вдруг спросила напрямик. — Значит, я буду жить?
— Если согласишься, то да. После смерти.
Алина посмотрела в его глаза и поймала себя на мысли, что вероятно видит перед собой одно из многочисленных модифицированных тел, всего лишь оболочку. А смерть? Так ли она неотвратима и страшна?
— Но почему именно я?
— Дело в том, что для этого нужен человек, который очень скоро умрет, но не самоубийца. При этом он должен быть здоровым, молодым, энергичным… Кроме того, это должна быть женщина и желательно уже всему обученная. Можно ли представить лучшую кандидатуру, чем ты? Правда, мы ничего не обещаем наверняка…
— Каковы мои шансы?
— Около семидесяти процентов успеха.
Алина опять взглянула в глаза Дени. Он был молод, красив, здоров. Точнее таким было его очередное воплощение.
— Шанс неплохой.
— Если все удастся, то ты будешь жить почти вечно, пробуждаясь каждый раз обновленной для захватывающей работы, требующей полной самоотдачи в прямом смысле. Ты сможешь стать обладательницей любой внешности, которую только сможет освоить твое сознание…
— Каким ты был в прошлых жизнях? — Алина теперь смотрела на него пристально, пытаясь уловить какую-то мелочь, до этого ускользающую от ее рассеянного взгляда.
— В каких именно из шестидесяти четырех?
— Зачем ты мне все рассказал?
— Чтобы облегчить твое состояние. Страшна не смерть, а страх неизвестности. Теперь смерть для тебя не будет так ужасающа. Это будет всего лишь дурной сон, который промелькнет, оставив за собой лишь смутные воспоминания. А потом… потом ты мне очень нравишься. — Дени смущенно улыбнулся, глаза его блеснули озорной искоркой.
Вот она — та неуловимая черточка. Это не просто симпатия оживленной силой науки мумии, подобия человеческого. Это отражение живой души в зеркалах глаз живой плоти, пусть даже уже дублированной много раз.
Алина вдруг поняла, что уже не боится того, что ждет ее через каких-то пару часов. Она, наконец, поверила Дени, и эта вера, вытеснив страх, дала ей возможность думать о себе в будущем времени.

… Тренировки на уединенной базе на берегу ласкового розового океана длились три месяца. Официально эта база принадлежала одному спортивному обществу. На самом же деле здесь ежегодно проходили подготовку десятки секретных агентов, отправлявшихся затем во все уголки неспокойной Галактики.
Эта пара была необыкновенно органична. Этот мужчина и эта женщина, казалось, были рождены друг для друга. Они были прекрасны, как лучи заходящего солнца, легкомысленны, как счастливые дети, и бесстрашны, как птицы, парящие над пропастью.