Луняки

Я живу на Земле.

Я – это Роман Кораблев, тринадцать лет. Почти уже четырнадцать. Учусь на инженера-конструктора. То есть учился. Есть такой старющий колледж в Славии, типа закрытый пансион. Это предки меня туда сдали. «Что-то ты совсем разболтался», – сказали они на прощание, – может, хоть в колледже возьмешься за ум». Но я, как станет понятным из дальнейшего рассказа, не взялся.

Рядом со зданием нашего колледжа растет огромный дуб. То есть рос. То есть нет, наверно, все же растет – он и сейчас там, отбрасывает ветвистую тень на колледж. В таких-то зарослях грех не порезвиться, а редкий отдых у нас тогда обходился без драк. Воевали мы в основном курс на курс, инженеры – то есть мы, будущие сборщики космолетов – против выпендрежников. Так мы называли своих главных врагов – летчиков. По какой-то непонятной причине они считали себя элитой и неимоверно задирали нос. Даже немного бравировали. Ну вот как с такими не драться?

Правда, ректор еще в прошлом году специальным указом запретил драки в пределах дерева. Вроде как деревьев на Земле и так осталось мало, давайте хоть сбережем последнее. Хотя, по мне, дерево скорее бы завяло от их нудных ученых дебатов, чем от наших полудружеских потасовок.

Однако порой они выходили все же не совсем дружескими. Когда, например, выпендрежники одевали свои зеленые страхолюдные колпаки, в знак отличия. Тогда и мы доставали оранжевые кепки, мы ведь тоже не лыком шиты.

В тот день, как назло, дежурил сам ректор и в сопровождении пары преподов совершал обход. А мы с Дики (из летчиков) сцепились в нешуточной драке. Он позволил себе назвать нас обслуживающим персоналом. Нас – инженеров-конструкторов! – каким-то персоналом! И покатились мы по траве. И выкатились прямо под ноги ректору. Конечно, мы тут же вскочили, причем Дики ещё и поклонился.

- Кто начал драку? – спокойно, даже буднично поинтересовался ректор. Мы молчали. Студенческий закон запрещал выдавать кого-либо, будь он даже из ненавистного клана. Но Дики же не зря прозвали Башковитым.

- А что это там наверху? – как бы сам у себя спросил он и даже задрал голову. Привлекая, значит, внимание к нижним веткам дерева. А там повисла, как одинокий фонарик, оранжевая шапочка. Наша! То есть даже моя. И как объяснишь, что это не я туда ее закинул, а как раз таки подлый Дики?

В общем, решил я бежать, не дожидаясь вердикта (о наказании нам сообщалось не сразу, а после заседания ученого совета - чтобы виновник как следует потрясся). Никакого желания трястись у меня не было, и вечером я стал потихоньку собирать вещички. Признаться, к тому времени я уже малость разочаровался в инженерии. То есть в моих к ней способностях. Ну не давалось мне черчение, хоть вой! И не слишком-то хотелось заниматься этим остаток жизни… Вот полетать бы я полетал. Но теперь уж мне на летный переводиться никак нельзя – я к Дики и его дружкам ни ногой.

Неподалеку от нашего колледжа находился маленький и захудалый, но все еще действующий космопорт, и у меня возникла идея пробраться на какой-нибудь проходящий корабль. Не знаю даже, с чего она возникла - в 14 лет я был, признаться, порядочным обалдуем. Да ещё другие планеты посмотреть захотелось – все интереснее, чем торчать в нашем колледже.

Как я пробрался на корабль – это отдельная песня. Не последнюю роль в ней сыграли мешочек с деньгами, зашитый в мой чемодан матушкой на «крайний случай», и подвыпивший дежурный порта. Когда же члены экипажа обнаружили меня, спящего, в трюме, в обнимку с мешком верблюжьей шерсти - аж обалдели. Но корабль уже прилично отошёл от порта – и не возвращаться же, в самом деле, из-за одного беспризорника! В общем, я упросил капитана взять меня юнгой. Главную роль здесь сыграло то, что предыдущий младший юнга только что уволился, причем как-то вдруг, без предупреждения и объяснения причин, и сошел в нашем же захудалом городишке. Так что в финале нашего коротенького разговора, где говорил только я, кэп сухо кивнул, даже не поинтересовавшись моим именем и не высмеяв мое заявлении о недавнем совершеннолетии:

- Хорошо, Малой, берем тебя – но только потом чур не ной.

Так меня все и стали звать Малым (и не из-за мелкого роста – просто всех младших юнг здесь так называли, типа традиция). Все, кроме моего соседа по каюте.

А соседом моим оказался тот ещё фрукт. Нас поселили вместе как двух юнг – старшего и младшего. До того, как меня подобрали, он жил со сбежавшим предыдущим Малым, и очень скоро я понял причину этого бегства. Свое имя сосед никому не называл (все звали его просто – Парень), и вообще разговорчивостью не отличался. А в свободное время он валялся на койке, накрывшись одеялом. Даже, кажется, и голову засовывал под подушку. Как только дышал там? Как-то раз, убираясь в каюте по обязанности младшего, я не удержался и заглянул под нее. Там оказалась россыпь мелких лунных камней, совершенно бесполезных во всех смыслах, в полупрозрачном простеньком платяном мешочке с аккуратно вышитой буквой «П».

А ещё под подушкой нашелся нож.

Как только я сделал это открытие, две ночи потом не спал. И с трудом преодолевал желание сбежать, как и предыдущий Малой. Хотя Парень лежал тихо и желания зарезать меня не проявлял. И в конце концов я – куда деваться – все-таки отключился. Есть такое правило космической жизни: на корабле никуда не деться друг от друга, и в наших же интересах поддерживать мир. А для этого остается одно – терпеть.

К тому же у нас было и что-то общее. Парень на этот корабль, как и я, попал в четырнадцать лет – правда, при немного других обстоятельствах.

Об этих обстоятельствах я узнал позже. Не то что бы члены команды (и уж тем более сам Парень) собрались в один день и выложили мне все как на духу, нет. Но в пределах корабля трудно что-то скрыть, в том числе свое настоящее лицо и свою историю. Здесь все тайное быстро выплывает наружу. И в конце концов я по кусочкам собрал всю картину.

Его отец был из второй и последней волны камнеискателей. То есть искателей лунного камня на, соответственно, Луне. Там была старейшая станция из всех космических колоний. Даже устаревшая. И кажется, ее пока никто не собирался модернизировать. Оно и понятно, ведь особенных природных богатств там пока не нашлось, зато иллюзий и надежд – хоть отбавляй. Колонистов было немного – всего-то сто тысяч человек. И жили они довольно просто, небольшими селениями возле водных кратеров, на небольшом участке планеты под высоким стеклянным куполом, в центре которого располагался луняк, беспрерывно перерабатывающий углекислый газ в кислород. Беспрерывно – но бессрочно ли? И как долго еще не выработается его ресурс? А как выработается – так и станцию придется прикрывать, потому что поставлять кислород с Земли по многим причинам было нереально.

Прежде всего потому, что этого кислорода не хватало и на самой Земле.

Колонисты в основном состояли из романтиков, отправившихся за лунным камнем, и их семей. Ну и администраторов, само собой. Прошло уже пятнадцать лет после первого – и последнего – открытия месторождения, давшего всего лишь несколько крупных камней и бесчисленную россыпь мелких. На Земле это событие вызвало большой ажиотаж – еще бы, камни, способные продуцировать кислород сами по себе, да еще и невероятно долгое время! Ведь земляне и двинулись осваивать другие планеты в основном потому, что ситуация с кислородом стала совсем аховой.

Жаль, луняковая мелочь («пыль») оказалась бесполезна в плане кислорода, а крупные камни больше не попадались. Ни одного за пятнадцать лет – несмотря на то что старатели проделали в лунной поверхности еще кучу ходов и тоннелей в дополнение к кратерам.

В общем, отец Парня сгинул почти сразу после переселения в одном из пустых черных кратеров. Парню было два года, когда они переселились, и про жизнь на Земле он почти ничего не помнит. Ему исполнилось три, когда погиб отец, и семь, когда родился брат. А мама так и не вернулась на Землю. Поначалу просто не было денег, и она устроилась прачкой и по совместительству поварихой. А потом познакомилась с отцом Люксена. Тем самым типом, который когда-то нашел здесь первый крупный камень (точнее, даже два, потому что самородок взял и треснул – буквально раскололся в его руках) да и оставил одну половину как генератор на станции. Причем безвозмездно. Другие-то два старателя, нашедшие луняки-самородки, не будь дураками, немедленно отправились с ними на Землю и буквально озолотились.

Безвозмездный тип не растерялся и заявил матери, что нашел лучшее богатство в ее лице – а может, ему просто пришлась по вкусу ее стряпня. Однако, несмотря на свои красивые уверения, вскоре этот неудачник бросил мать – еще даже до рождения ребенка. Точнее, наплел ей, что отправляется разведывать новое месторождение, которое якобы назовет в ее честь, взял с собой оставшуюся половину луняка, шлем, мешок, припасы, плащ-палатку да и был таков. По маминой версии – вышел из-под «купола», а по версии Парня – просто дал деру на Землю. Зачем ему было нянчиться сразу с двумя спиногрызами, если он запросто мог продать свой камушек где-нибудь в Москве или Нью-Йорке и стать богачом? Собственно, уже и стал, вероятно. Ну да и хрен с ним.

Хотя, может, именно из-за этого прохиндея Парень и недолюбливал своего младшего брата. Всегда. И когда тот был орущим карапузом, и когда чуть подрос. Ещё бы: Парень и его мать – белесые, а этот родился курчавым, да и глазищи черные, в пол-лица… А уж какой горластый!

Мать, улыбаясь, говорила, что Люксен будет тенором. И вообще, постоянно сюсюкала с ним, и Парня к этому делу привлечь пыталась (чтобы он, значит, и сидел с ним, и пеленки менял – словно баба!). Да к тому же Люксен рос беспокойным. И не раз получал щелбаны от старшего брата, иногда за дело. Но все равно настырно тянулся к нему, приставал как липучка. И мать не отставала: позанимайся с ним, пока я на работе!

А как с ним заниматься, если он от каждого тычка ноет, как девка?

В общем, не было настроения у Парня в тот день идти с мелким рыбачить. Но мать настояла. Люксену в тот день исполнилось семь, и вроде как надо было сделать ему подарок. И Парень нехотя поплелся.

В тот день, что удивительно, стало клевать. Хорошо клевать! Рыбка мелкая, костлявая и вонючая – что взять с лунной прешки – но если наловить много и как следует промыть, может получиться знатная уха! Парень распалился, знай только насаживал новых червяков и кидал рыбешек в банку. Если так дело пойдёт, и на жареху еще худо-бедно хватит – так и быть, угостит спиногрыза… Обернулся он только раз, когда закончились червяки. А как обернулся, так и обмер. Мелкий вредитель спускал обратно в воду последнюю рыбку. И ещё радостно улыбался. Нет чтобы отбежать подальше и спрятаться, видя, как чернеет лицом старший брат, так ещё сам подошел: смотри, мол, рыбка домой поплыла. У Парня перед глазами тоже все поплыло – от ярости. Он размахнулся со всей силы и заехал сопляку по лицу. Так, что тот аж отлетел в воду. И торопливо забарахтался. А Парень стоял на берегу и орал:

- Вот и плыви отсюда, гнида, чтобы я тебя больше не видел!

Он и правда больше не увидел брата. Когда – буквально через полминуты! – он остыл и обернулся, Люксена нигде не было. Парень кинулся в черную воду (довольно холодную, надо сказать). Никогда ещё он так быстро не плавал, не нырял так глубоко, не кричал, раздирая глотку:

- Люксен!..

Но брата не нашел. Взрослых, как назло, в тот день на берегу не оказалось: мужчины работали на прииске, женщины занимались по хозяйству, и никого из деревни Парень не дозвался. А потом до вечера бродил возле кратера, теребя бересту – он сам подарил её Люксену, и тот весь день с ней не расставался.

Вечером Парень сбежал в центр колонии – селение чуть побольше, гордо именуемое городком. Заходить домой и отвечать на вопрос матери, где Люксен, оказалось выше его сил. Свой телефон, уже начавший надрываться тревожными звонками от матери, он просто выкинул в тот же кратер. А через два дня с городского космопорта после нескольких бесплодных попыток он проник-таки на проходивший мимо звездолет, незаметно скользнув следом за одним из матросов – крепким шкафообразном парнем, в тени которого мог спрятаться субъект и потолще. И, видимо, что-то такое было в его лице, что капитан не отказал ему в трудоустройстве.

А так как свое имя новый юнга никому не открыл, с тех пор (вот уже два года) все звали его только Парнем. Даже когда он был Малым.

Может, это из-за глаз. Никто ведь не знал даже, какого цвета его глаза – Парень никогда не смотрел в лицо собеседнику.

Несколько месяцев мы прожили бок о бок, в одной каюте, и за все это время обменялись едва ли более, чем дюжиной фраз. Нельзя сказать, что мы стали друзьями или приятелями, но все-таки, когда я узнал его историю, нет-нет да поглядывал на него сочувственно (украдкой, конечно, а то мало ли что).

К Новому году мы должны были вернуться на Землю. Я уже подумывал о том, что все-таки надо как-то дать знать о себе родителям – а то мало ли что они там навоображали. Однако планы немного изменить. Капитан так и сообщил однажды вечером перед всей командой.

- Планы поменялись, – хмуро объявил он. – Мы немного задержимся. Пойдем с заходом на Луну. Какой-то тип из колонии отрыл за «куполом» еще одно «место» – и там, по слухам, довольно много крупных луняков. Если не брешут, скоро в эту дыру снова повалят толпы простофиль, хотя и дураку понятно, что эти камешки быстренько приберут к рукам кто надо... И назвали еще этот новый прииск как-то по-чудному – «Элейн». – Я подивился про себя, насколько четко у него налажены каналы информации. Но, с другой стороны, если ты обо всем узнаешь последним, какой же ты капитан? Не представляю, был ли кэп в курсе истории Парня. Если был, то, наверно, специально выкладывал все эти подробности, чтобы ударить по слухам информацией. Ведь если все всё знают, то и незачем шептаться за спиной, верно? – Фартовый, кстати, тип – во второй раз вроде как открывает. Вот есть такие – всегда им везет. Говорят даже, женится на первой красотке той колонии, хотя она в последнее время и схуднула.

Капитан еще долго распространялся по поводу пристрастности птицы-удачи и дурацких надежд простаков, а мы все молчали – кто пораженно, кто недоверчиво (среди членов команды были и те, кто пережил «лунную» лихорадку). А я буквально кожей чуял, как неровно и часто бьется сердце Парня, хотя он и старался не выдать волнения. Не так-то просто ему, наверно, было даже допустить вероятность встречи с человеком, сына которого он погубил – вольно или невольно...

На маленьком, даже показавшимся смешным из-за своих размеров и еще допотопности космодроме никого не было, кроме какой-то худенькой светловолосой женщины с мальчиком. Она держала его за руку – кудрявого мальчишку лет восьми-девяти, чуть ли не подпрыгивающего на месте от нетерпения.

Мы уже успели приземлиться и открыть главный люк, когда эта женщина, стоявшая у заграждения и сжимавшая свободной ладонью ржавые поручни, вдруг закричала:

- Паоло!

Мы аж вздрогнули. Мы понятия не имели, кто такой Паоло, и только недоуменно переглянулись. Зато мой сосед, кажется, имел. До этого он возился с трапом – это была его зона ответственности – и не глядел за ограждение. Наоборот, он смотрел строго вниз и работал, казалось, больше на ощупь. А после окрика замер, вскинул голову (оказалось, у него удивительно синие глаза) и дернулся вперед. Хорошо мы успели его подхватить, а то он непременно сиганул бы вниз, так и не закончив с трапом.

И до сих пор эта картина стоит у меня перед глазами (проживи я ещё сто лет, уверен, никогда её не забуду): Паоло зигзагами, так как ноги еще плохо слушаются после полета, несется к ржавому забору, к женщине с мальчиком. Даже если он не мог бы бежать, думаю, он пополз бы. И, хотя он был уже далеко, мне показалось, я снова слышу, как колотится его сердце. А к женщине с мальчиком тем временем приближался темноволосый мужчина – было видно, что он высокий и крепкий. И кажется, я видел даже, как он улыбается.

Потом я зашел к нему, чтобы отдать мелкие луняки (у нас была стоянка – два дня), а Паоло в ответ засмеялся (оказалось, он заразительно смеется), похлопал меня по плечу и сказал негромко:

- Ты уж не сердись, братишка…

Тогда же и выяснилось, как Люксен в тот день избежал гибели.

Видя, что старший брат не в духе и злится, Люк решил плыть домой подводным путем, через прорытый старателями и заброшенный тоннель – он открыл его совсем недавно, когда играл тут в морские бои с мальчишками. А потом весь вечер с мамой ждал его дома за накрытым столом, но, ясное дело, так и не дождался.

- А почему ты нож под подушкой держал? – задал я давно интересовавший меня вопрос. На самом деле, когда человек счастлив, у него можно выпытать что угодно – даже на самый тупой или неприличный вопрос в 99,9 процентах случаев он ответит, и скорее всего без зуботычины.

- А, это... – Паоло легко отмахнулся, словно ластиком стирая два года своей жизни или же отгораживаясь от них стеной. – От отца еще. Я его всегда носил, взял и на рыбалку. А на корабле иногда думал – может, того? Но лишить мать сразу двух сыновей… – Он медленно качнул головой, и между бровями на секунду обозначилась прежняя тяжелая складка. – В общем, я трус последовательный.

- А откуда твоя мама узнала, что ты прилетаешь? – почему-то шепотом спросил тогда я. Его мать уже попыталась затащить меня на праздничный семейный ужин, и я со смесью тревоги, неловкости и надежды предчувствовал новые попытки.

- А она и не знала. – Тяжелая складка растворилась без следа. – Просто искала и спрашивала после... потом, и нашла кого-то, кто видел, как я садился на корабль. К нам нечасто космолеты заходят – но сейчас-то все изменится! – и она каждый встречала. Говорила Люку, что я обязательно вернусь. Видел, как он вырос, наш Люк-то? – спросил он вдруг, будто забыв, что я и не видел Люксена маленьким. Однако я все равно кивнул, а Паоло снова радостно засмеялся. Просто поразительно, до чего меняется человек, когда смеется. Сейчас даже не верилось, что недавно я всерьез его опасался.

Конечно, после всех этих событий я не мог не вернуться домой, тем более и родители уже ждали меня на новогодние каникулы. Как из колледжа до них не дошло письмо от моем бегстве – ума не приложу (а тогда я этим вопросом даже не задавался: говорю же, обалдуй был). Может, оттого, что жили мы не близко от города, а они экономили на дорогущей связи и потому отказались от платного интернета? Ну а бесплатный известно как работает – семь потов сойдет, прежде чем просто откроешь почту. А уж прежде чем откроешь письмо… Для нервов полезнее и вовсе не влезать в Сеть. Вот родители, как выяснилось, и не влезали. Узнав об этом, я почувствовал себя последним придурком: ради моей учебы они пожертвовали самым ценным – информацией… Ну ладно, почти самым ценным, но все же!.. А их сын-раздолбай совершенно не стоил таких жертв.

В общем, на следующий год я перевелся на летный факультет. И теперь вот работаю по специальности, вторым пилотом на пассажирском лайнере, и жена частенько летает со мной, поскольку работает стюардессой. Собственно, на работе и познакомились...

А эти мелкие лунные камешки в мешочке, совершенно бесполезные с практической точки зрения, так и остались у меня. И теперь, когда начинает отчего-нибудь ныть в груди, я достаю их и просто разглядываю, хотя жена надо мной и подтрунивает. И знаете, на душе как-то становится легче.

А еще говорят – бесполезные…