​Детектив смерти

Дорогие Мэри и Чарлз,

Если вы читаете это письмо, значит вам уже сказали, что я скончался, и я готов теперь вам открыть тайну своего позора. Теперь камень с души снят. Я прошу у вас прощения за то, что вам пришлось долго в свой адрес слушать оскорбления. Я не хотел так с вами поступать. Я лишь выполнял свою работу. И так, сейчас я расскажу о деле, которое перевернуло всю мою карьеру и жизнь, из-за которого я столько печально заканчиваю свое существование в столь юном возрасте. Жизнь бедного и несчастного Генри Майза…

Некогда, в центре одной из английских провинций был трактир, где любой путник мог найти приют. Там были рады всем: джентльменам и леди, крестьянам и крестьянкам, аббатам и служкам, обычным рабочим, торговцам и служанкам, гувернанткам, бродягам и блудницам. Это было, наверное, единственное место в Англии, где твой статус абсолютно ничего не значил, где нашлось бы яство для любого кошелька. Если у тебя не было денег, то ты мог отработать на кухне или в гостинице, которая была некой пристройкой к таверне. Думается, хозяева были достаточно дальновидными людьми, и предусмотрели вариант для тех, кто хотел бы остановиться на ночь, а то и на две. Любой, кто туда входил… Даже не так. Любой, кто туда шел, уже знал, что это не место для драк, ненавистных взглядов, разборок или непристойного поведения. Там царила исключительно атмосфера радости, взаимопомощи, наслаждения жизнью. Даже блюстители порядка приходили пропустить по стаканчику. Иногда заходили детективы из столичного участка, но не чтобы что-то вынюхивать, нет. Так, пообщаться с народом, расслабиться, посмотреть на заезжих актеров и фокусников. Любой англичанин или иностранец, который хоть раз слышал об этом заведении, мечтал туда попасть. Вы не поверите, но в этом трактире можно было услышать даже детские голоса. Жизнь там кипела. Как рассказывали старожилы, трактир изначально был маленькой кондитерской лавкой. Потом стал расширяться: раз детей приводили родители, то последним тоже хотелось что-нибудь подходящее по возрасту. Так, дюйм за дюймом, маленькая лавочка превратилась в большой гостиный двор, с кондитерской и маленькой таверной. А называлась эта таверна совсем просто «Трости и Кости», так как самыми заядлыми гостями были старики, которые любили играть в кости. Вы меня спросите, а почему я говорю о таверне в прошедшем времени. Ведь судя по всему заведение должно процветать. Отнюдь. В жизни таверны, наверное как и в жизни любого человека, а я всегда считал трактир живым организмом, произошло событие, которое наложило на него черный отпечаток до конца дней. И боюсь вам признаться милостивые мои, но я приложил к этому свою гнусную и честолюбивую руку.

Будучи молодым и перспективным детективом, на заре века, я получил дело, которое сводило меня с ума. Я был просто загнан в угол, потерян и раздавлен. Это была загадка из загадок, где не было никаких улик, а труп исчез прямо из морга не оставив после себя никаких следов. Мистика, магия, да и только! - подумал я. Однако скажи я такое начальству, меня бы не просто засмеяли, а отправили в дом для душевнобольных. Дело было через чур резонансным, сама Корона следила за ходом событий. Расследование касалось убийства аббата Фредерика. Его окровавленное тело нашли в одном из самых роскошных публичных домов в столице. Да-да, публичный дом. Ну, то что святейшество было слегка распущенным я знал. Думаю тогда мало кого можно было удивить этим обстоятельством. Меня в том числе. Тем не менее, к этому делу я отнесся с таким трепетом, словно остался один на руках с месячным ребенком. Фредерик был не просто аббатом. Его хорошо знал не только я, но и весь город и прилежащие провинции. К своим 37 годам, он прослыл как самый образованный, честный и проницательный священник, которых когда либо помнила Англия. Представители Дворца неоднократно исповедовались именно у него, хотя у них была своя церковь. Он всегда помогал людям советом и несмотря на его возраст обладал неслыханной мудростью и знаниями. Он был моим другом. И когда я только вошел в комнату и посмотрел вокруг, то был до глубины души поражен. Я потерял дар речи, не мог поверить своим глазам. На аббате был надет только белый подрясник, который уже успел пропитаться кровью. Он лежал на полу, весь скукоженный как маленький ребенок, его глаза были открыты, на лице явно читался испуг, а указательный палец, был направлен в противоположную от него стену. Не сразу я тогда обратил на это внимание, это сейчас я так сказал. Мой бедный друг оставил после себя послание или же признание. Напротив тела на большом зеркале в высоту футов восемь не меньше, было написано кровью:

Отныне солнце мне не светит

И разум свой теряю я, и душу, и покой.

Служить теперь прекрасной леди

Негодная стезя для тех кто телом был с тобой.

Раз двадцать прочитав это четверостишье я так ничего и не понял, я не видел в этом какого-то сакрального смысла. Как детектив я мог сделать обычный вывод: аббат, нарушил целибат и имел отношения с женщиной. Кому служить он собрался и кто эта «прекрасная леди» мне и предстояло узнать. Я переписал четверостишье себе в блокнот, и попросил аккуратно снять зеркало. Это была какая-никакая, но улика. Я окинул комнату взглядом еще раз. Недаром это был самый дорогой бордель в городе: гобелен, шелк, канделябры, лепнина, большой камин - все такое пестрое, красное, полупрозрачное, золотое, дорогое и в какой-то степени мне показалось кричащее и до тошноты отвратное. Комната была круглая и в ней было всего одно маленькое узенькое окно. Половину комнаты занимала большая кровать с балдахином. Она не была разобрана, а следовательно ей никто не пользовался. Тогда же первый вопрос, который у меня возник был – почему же Фредерик был в одном подряснике?

Тело уже заканчивал осматривать коронер: мне было очень интересно, что за орудие оставило такие следы на подряснике – кровь напоминала багровые облака, будто ее кто-то распылил из флакона. Барри Четмэл – старожил нашего управления, мастер своего дела и кладя руку на сердце с полной уверенностью и откровением заявляю, что после моей смерти я бы хотел, чтобы мое тело попало именно к нему на стол и больше ни к кому. Ему я доверял как никому другому в этом городе, и чаще всего дело раскрывалось быстрее чем мы предполагали именно благодаря его знаниям и наблюдательности. Он почти всегда точно определял орудие преступления и мы всегда наверняка знали что ищем. Вот и тогда я подошел к нему, уже зная, что получу ответ на свой вопрос. Но не успев и рта открыть, мистер Четмэл, сидящий на корточках, с потерянным взглядом и некой паникой в глазах обернулся ко мне и смотря в пустоту прошептал:

- Это невозможно. – и прикусив губу стал напряженно о чем-то думать.

- Невозможно что? – переспросил я, а сам то уже понимал, что дело не будет таким легким как хотелось.

- Я на его теле я не нахожу ран, ни колотых, ни рваных, однако его лицо да и руки столько бледны, будто из него выкачали всю кровь. – И тяжело вздохнув дал знак своим, чтобы те увозили труп.

Попрощавшись со мной коронер обещал сделать детальный анализ и дать свои гипотезы по увиденному. Мне оставалось хорошенько еще раз осмотреть комнату. Надо отметить что та была изрядно чиста и надушена парфюмом так, что запах крови не смог распространиться в воздухе за все время. Не найдя того, что могло бы хоть как-то отдаленно относиться к делу (а если честно, я даже не знал что ищу, скорее все шарил по комнате для успокоения души), я отправился расспрашивать потенциальных свидетелей. Пока я спускался по лестнице, то наткнулся на какого-то бродягу. Он сидел на ступеньках и о чем-то своем бубнил себе под нос. У него в руках была фляга с виски или еще чем (запах был дрянной). – Проклятая ты, проклятая ты стерва… Загубил я, загубил кровиночку… - и продолжил рыдать и утираться своими лохмотьям. Вот пьянчуги: выпил, натворил дел, протрезвел, снова выпил – порочный круг. Я всегда относился к пьяницам брезгливо. Мой отец пил, я терпеть его не мог. И что вышло из этого? Он изменил матери, а потом в один день просто бац и исчез, а через какое-то время его выловили в Темзе. Мерзость, да и только.

Пока я шел в холл в голове быстро пронеслись фрагменты жалкого детства. Единственная отрада в детстве это была ОНА. Красивейшая в мире – Мария. Домработница. Она, кстати, тоже, вскоре после исчезновения отца, куда-то скоропостижно уехала. Ходили слухи, мол отец с ней матери моей изменил, но я в это не верил. Мария была ангелом. Такая целомудренная. Вскоре мне пришлось отвлечься от своих романтичных воспоминаниях. Я пришел в холл, где собралась толпа девушек, работавших в этом доме и их «маман» - так они называли свою хозяйку. При таком количестве свидетелей должно быть хоть что-то, однако ничего никто не видел. Хотя «маман» была мало общительна, она сослалась на плохое самочувствие, более того она была под вуалью, и сказала, что очень сильно скорбит вместе с Лондоном о смерти аббата Фредерика. Единственное, что удалось установить, в этой комнате работала Сабина, но ее с вечера никто не видел, да и клиентов у нее не должно было быть. Хотел узнать адрес этой Сабины, но к моему сожалению она жила здесь. Помимо публичного дома, это место выполняло функцию пансионата для девиц. И та самая комната, которая была местом преступления и являлась комнатой Сабины. Цепь замкнулась. Зачем Фредерик приходил сюда, где его ряса, где его вещи, где её вещи. Удивительно. Но на этом удивительные события не заканчивались. Утром, когда я так уже подразумевал, что мистер Четмэл должен был уже управиться с моим верным другом, точнее с его трупом, я был не менее удивлен.

- Как исчез? – недоумевал я. – Куда? Он не доехал до морга?!

- Генри, он был зарегистрирован, его помыли и приготовили для вскрытия. Я ушел перекусить и… - Четмэл замялся.

- И? - спросил я, глядя исподлобья. Я был в ярости.

- Я вернулся, а его уже нет. Честно, Генри, это чертовщина какая-то, только бирка осталась на столе. Более того, я ушел-то минут на двадцать.

- Что я скажу главному инспектору? Как? Как мне жить то дальше? Надо все обыскать! – и с этой мыслью я побежал докладывать начальству. Сказать что я был раздавлен, милые мои, это ничего не сказать. Позже мне пришло сообщение, что ваше матушка, которая на тот момент лежала в больнице. Скончалась. Да, я ожидал этого момента, но не столь скоро. Стало на душе совсем тошно. Беатрис была не просто прекрасной женой и вашей матерью, она была для меня и другом и советником. Эта женщина вытащила меня из тьмы, она оказалась рядом именно тогда, когда я нуждался в женской ласке и заботе. Увы, признаюсь вам честно, я наверное, не любил так ваше маму, как она меня. Мне за это всегда было стыдно.

Эта новость меня также застала в морге, и уже на выходе я, машинально спускающийся по порожкам, наткнулся на какого-то бродягу. Они часто ошивались у морга. Тот извинился, а я вовсе и не заметил. Меня ждала машина, я сел и попросил меня отвезти в больницу святого Петра.

Она была бледна как полотно, а ее тонкие губы были темного малинового цвета. Волосы были сальными и ее кудри напоминали теперь только ветки дерева. Все процедуры по похоронам тогда легли на вашего дядю. А я взял отпуск и был с вами. Вы были столь малы. Что даже ничего не поняли, настолько привыкли что она в больнице.

Прошло пять дней с убийства аббата Фредерика – моего друга и аббата всея Англия, и четыре дня с момента смерти Беатрис. Вас к себе забрал дядя, а я, подавленный и убитый горем решил пойти в тот самый трактир. Говорили про него, что кто туда приходит, забывает о своих проблемах. А мне надо было. Понимаете, надо. Мы с Фредериком иногда заглядывали в «Трости и Кости». Друзей у меня не осталось, а выпивка и хорошая компания – лучшие друзья. Я напялил на себя пальто, и в кармане обнаружил блокнот, а на третьей странице те злосчастные четыре строчки. Ух, как я был зол. Дело так и висело теперь, а начальство бунтовало. Я не нашел преступника, более того, я потерял тело.

В трактире было как всегда весело: старики играли в кости, даже среди стариков виднелись уважаемые джентльмены и представители высоких сословий, дамы разговаривали на равных с обычными рабочими женщинами, представители святейшества скромно посиживали в уголке и собрали вокруг себя пожилых дам, на импровизированной сцене выступали фокусники и на них с открытыми ртами смотрели детишки. Я подошел к стойке, заказал себе эля и уселся у окна. Это было мое любимое место, ведь приятно было сидеть, выпивать и смотреть через окно на то, как идет жизнь у людей там, на другой стороне. Мне казалось, что там жизнь идет в замедленном режиме, что там все какое-то заторможенное, а тут вот оно, реальное время. Что здесь, в таверне, все такое веселое, и время летит своим чередом, а вот там, на улицах, в домах, у людей не жизнь, а рутина. Будто через окно я чувствовал, что каждый прохожий мечтает, чтобы этот дурацкий день поскорее прошел. Пока я тонул в потоках своих размышлений, на импровизированной сцене появился стул, а на него сел какой-то пожилой мужчина. Одет он был скудно, видно было, что это самое приличное, что у него есть в гардеробе. На голове была попытка как-то уложить волосы, борода была расчесана. Тут мою уже немного хмельную голову осенило – это же Барри! Барри-профессор. Почему профессор? А никто не знает, он себя так назвал, но судя по тому, сколько он знал, мы действительно, с уважением называли его профессор. Он иногда заходил в трактир, чтобы за скромные чаевые рассказать какую-то историю. Он всегда приходил в одно и то же время: когда еще не все были пьяны до бессознанки, но когда уже большинство было готово к философским беседам. Ох, видели бы вы эту аудиторию. Барри часто спрашивал у всех, о чем они хотят поговорить, и то что первое выкрикивали о том и шла речь. Вот и сегодня, он сел и начал спрашивать. Мужчина, в красивом сюртуке и с тростью скромно поднял руку, привстал и сказал:

- Давайте поговорим о женщинах. Мне интересно, что Вы о них думаете. Женщины столь загадочны. – и джентльмен окинул взглядом трактир, в котором к моему удивлению, кроме Сьюзи, за барной стойкой, из женщин больше никого и не было.

- Да что про них говорить то? – вскочил со своего место мужик. – Они что сатана, что порождение дьявола. – И с свойственной крупным работягам-мужчинам экспрессией, разбил кружку об пол.

- Замолчи, дурень, - кто-то крикнул с противоположного конца, - женщины – это ангелы, на губах которых… - и тут парень получил подзатыльник.

- Мартин! Что ты себе позволяешь. – Оказывается Сьюзи незаметно подкралась со спины к своему сыну. Все засмеялись.

- Барри, - обратилась Сьюзи к старику, - а что ты думаешь? – и присев рядом с сыном она приняла позу готовой ко всему слушательницы.

- Я сейчас скажу, что я думаю, только вы меня все не обессудьте. Что говорю вам я, то не навязываю, а лишь делюсь своим опытом и наблюдениями. Мы привыкли видеть женщину как домохозяйку. Она нянчится с детьми, стряпает еду, стирает, убирает, в церковь ходит, ну, и мужа ублажает. – тут трактир снова раскатился смехом. – Тем не менее, я встречал женщин, что подобно смерть. Да, не даром смерть – это Она. Женщины не несут смерть, они ей являются.

- Но как же так, женщины дают нам исцеление, когда мы в горе или растеряны. – кто-то с первых рядов возразил. Я тут согласился и вспомнил Беатрис.

- Да, смерть тоже дает исцеление, только раз и навсегда. Если женщину вы не любите, то вы словно мертвый, а быть с ней из жалости или еще почему, да лучше с проституткой поделить ложе, она не ждет что вы ее любить будете. Да, вот есть у меня тут история. Настолько правдивая, что как сейчас помню, было это жутко. Звали эту женщину Марией. Красивая, изысканная, умная, утонченная. Я таких сроду не видел. Молод я тогда был. Влюбился. Увидел ее однажды на улице, и влюбился. Была жена тогда у меня, но ничего не мог поделать с собой. Мария околдовала меня. Однажды она мне предложила встретиться вечером, и я согласился. И как оказалось, работала она в публичном доме, в одном из самых роскошных, самых дорогих публичных домов. И поверьте, меня нисколько не смущало то, что такая дама и в таком месте, и зарабатывает столь непристойным способом. Когда я пришел к ней в комнату, она ждала меня, красивая такая. Лежала на кровати, в одном пеньюаре, ах, ее груди были как два фрукта, вожделенных фрукта, ее кожа была гладкой, ее губы были пухлые и алые, а в руках она держала большой и сочный персик. Я обомлел. Она встала и подошла ко мне, тогда я потерял дар речи. Я пал к ее ногам, сказал, что готов увезти ее отсюда, дать все что она хочет. Но, тут она засмеялась. Сказала, что я должен ей продать душу, тогда она будет довольна, и только тогда она со мной уйдет. Я не совсем понял, что она имела в виду. И тут она сказала, что давно, мой отец изменил моей матери, и тот продал душу проститутке. И да, мой отец исчез, в неизвестном направлении. И вот, она говорит, что тот давно умер. Он выполнял все ее прихоти, теперь надо кому-то продолжать его дело. Я все еще не понимал. Она говорит: «Я наказываю тех, кто изменяет своим женам, я идеальная женщина, ведь ее вы всегда ищите, когда думаете уйти налево. Так вот это я. Меня хотят все, и никто еще мне не смог оказать сопротивление. Я уже многие века наблюдаю за вами – мужчинами. Вы животные. И самые жалкие из вас, служили мне. Для чего, да чтобы больше ни одна женщина не была рядом с вами». Я был в ступоре. Неужели я так грешен. «Так что?» - спрашивает она меня, - «Ты готов быть моим?». И то, что первое пришло мне в голову, я ей и ответил. Ответил, что все же люблю свою жену, мне с ней спокойно, да и дочка растет у меня маленькая, не могу я их оставить. Хотя она мне обещала, что они будут обеспечены. Я понимал, что она смерть, она мне не простит этот отказа, ведь тот кто убегает от смерти, тот сильнее потом будет расплачиваться. Тогда она меня отпустила. Но напоследок сказала, что в один день я вспомню ее. Много лет прошло, и я ничего больше о Марии не слышал. Однако недавно, я увидел ее, рядом с церковью. Она была все также свежа, как и 20 лет назад. Я ее сразу узнал и она меня. Подошла и сказала, что следила все время за мной, что ее предыдущий слуга скончался и она пришла в поисках новой жертвы и новой союзницы. Говорила, что по всему миру рассредоточила своих «последовательниц». А еще она сказала, что скоро расплатится со мной. И вот тогда я испугался.

Барри сделал перерыв, выпил глоток пива и окинул взглядом трактир. Все слушали внимательно, с испугом, но внимательно, между рядов пошли разговоры, мол слышали о такой Марии, и говорили про нее, что она действительно околдовывала мужиков. А я же в тот момент, невзначай вспомнил о своей Марии. И чем больше я о ней думал, тем больше видел сходство. Моя Мария также работала в публичном доме. И стыдно признаться, но вы уже большие и должны знать, я мечтал об этой женщине. Очень долго. Она занимала мои мысли.

Тут Барри откашлялся и начал свой рассказ вновь. – Мне очень неловко говорить об этом вам, слушатели, но моей дочери пришлось работать в том публичном доме, где работала Мария. Она стала там «маман» и взращивала таких же жриц. Жриц смерти. Колдуний, которые вытягивали все из мужчин. Частенько в том борделе пропадали мужчины, хотя потом возвращались, видимо она решила не так сильно мучать их. С тех пор, я наблюдал за этим домом, и увидел закономерность, что те кто пропадал, а потом через какое-то время возвращался вскоре попадали в дом для душевнобольных. – тут Барри с ужасом схватился за голову. И я начал понимать, что вдруг эта «маман» и была та Мария, а ведь мой отец, ваш дед, также исчез, исчез навсегда, его нашли потом в Темзе. Я подбежал к Барри и сказал: «Продолжай, что ты еще знаешь, говори все!».

- О, мистер Майз, я вас видел в том доме, неделю назад, может меньше, я все расскажу, все-все расскажу. – все на меня с интересом посмотрели, я подал знак, что со мной все в порядке. – Позже мне моя девочка, призналась, что влюблена. О боже, я так испугался, ведь это ужасно – влюбляться в клиента. Но она сказала, что это не клиент, а это был… - и Барри расплакался.

- Барри, кто это был? – кто-то шепотом спросил.

- Да-да, Барри, кто это. – всем было интересно, все с замирание ждали имя. И я ждал это имя…

- Это был… - выдавил Барри, - это был, аббат Фредерик. – И тут Барри просто навзрыд повторил еще раз его имя, - Фредерик, о, господи, это Фредерик, святейший человек. – Гул прошелся по всему трактиру, «как», «ничего себе», «не может быть», «аббат»… Никто не мог поверить, а я вот мог. Ведь последние дни мой друг очень странно себя вел, и спрашивал меня, плохо ли это нарушать правила. Я тогда посмеялся и сказала, что обычно ему задают такие вопросы, но я не придал этому значения.

- Барри, продолжай, пожалуйста. – Сказал я.

- О, мистер Майз, вы же ведете это дело. Дорогой Генри, она забрала ее, она забрала мою девочку. Она забрала мою Сабину. Мария мне вчера рассказала, что она отдала свою душу за аббата. Мария хотела забрать его, за то что он целибат нарушил, а она отдала себя за него. – И продолжил плакать.

- Но аббат, что же с ним произошло? – с недоумением спросил я.

- Мистер Майз, он не смог пережить этого, он очень любил Сабину, и ему было стыдно, ему бы не было места в этом мире. Он попросил Марию взять его, но вернуть Сабиночку, родную мою, кровиночку. И она согласилась. Несколько дней назад, мне позвонили из морга, сказали, что нашли тело моей дочери. Я быстро побежал в морг, о да, мистер Майз, я видел Вас там. Но Вы были не в себе, вы плакали. – Интересно, детки мои, а я вот даже не помню что плакал.

- Так вот, друзья мои, смерть выполнила условия сделки с аббатом. В тот момент, когда коронер открыл покрывало, я увидел свою Сабину, красавицу, она была бледная, но очень красивая. Я поцеловал ее в лоб. И мне показалось, что она вздохнула. Потом мы накрыли ее покрывалом, а она возьми, да и поднимись. Господин коронер на месте же упал, а я… да и я вместе с ним. Жива моя девочка, жива… - Барри снова залился слезами, а потом с жадностью допил все содержимое кружки.

- Как? Оживила она ее? – толпа опешила. – Но как?

- Она же смерть. - разнеслось с задних рядов. Это был аббат Лори.

- Да, жива она, да только теперь она в доме для душевнобольных. С ума сошла, бедная. Не поняла сама, что с ней произошло. – Тут Барри встал, и попятился к выходу. Но я его остановил. Это был единственный человек, кто мог дать точные показания. Я должен был его отвезти в участок.

Вскоре толпа разошлась, однако потом слушок пошел по всему городу. Я на следующий день приехал с Барри в участок, и попросил все рассказать моему начальнику. Я его оставил в своем кабинете, и пошел за инспектором. Когда мы вошли в кабинет я увидел… Увидел труп Барри, и это чертово четверостишье. Я не знал что делать дальше, ведь инспектор теперь меня считал сумасшедшим. Я и правда сошел с ума…

За три дня до годовщины смерти вашей матери, ко мне пришел посетитель. Это была Мария. Она мне рассказала все в деталях. Потом я спросил у нее, когда мое время, и она сказала, что пока я не захочу. Я не мог быть больше здесь. Это было для меня тошно.

Ради вас, Беатрис, Фредерика, Барри… Люблю вас.

P.S.: Отныне солнце мне не светит

И разум свой теряю я, и душу, и покой.

Служить теперь прекрасной леди

Негодная стезя для тех кто телом был с тобой.

Любящий отец, покорный слуга,

Генри Майз.