​Трибунал

Шугарт перевернулся на другой бок.

Койка была даже неудобнее тех, что в казармах – до попадания в карцер это казалось практически невозможным. Минут тридцати-сорока хватало, чтобы пропало всякое желание терпеть ощущения, возникающие от крёпкого упора рёбрами на твёрдую как бетон поверхность. Сложно было найти разницу между сном что на такой койке, что прямо на полу.

Заняться в подобных местах обычно нечем, окромя плевков в потолок – чай, не курорт. Однако, конкретно эта камера имела роскошное, по меркам военной тюрьмы, усовершенствование – вмонтированный в стену динамик, который был частью сверхсветового приёмника, передающего лишь одну радиостанцию, принадлежащую правительственному новостному агентству, базирующемуся на Терре.

Но даже при всей тоскливости ожидания в серой холодной камере, учитывая обстоятельства попадания Шугарта «на кичу», а также наиболее вероятную развязку истории, идея послушать глас «мудрых кормчих», пришедшая ему в голову, могла бы со стороны показаться признаком мазохистского расстройства личности. А присутствие такого агрегата в его камере то ли издёвкой лично Господа, то ли... Впрочем, нет, вероятность этого меньше минимальной – даже смешно думать.

Пластина по центру двери камеры откинулась, обнажив прямоугольную щель, из которой послышался глухой голос каптёра:

– Есть будешь, лейтёха?

– Мне всего и побольше, Стив.

В конце концов, обед – тоже занятие. Всё лучше, чем просто на койке валяться.

На подставке появились неглубокая металлическая миска, ложка и стакан с мутной алой кисловатой жидкостью: из соображений экономии, с регулярных и недешёвых поставок воды на удалённую пустынную планету Лисандра было решено перейти на употребление сока местных фруктов в качестве питья. Благо каждый фрукт напоминал собой наполненный до отказа водой воздушный шарик и проблем с добычей сока даже в объёмах, требующихся для удовлетворения нужд армии, не возникало.

В миске находилось «всего и побольше» – три цилиндра с моментальной крупой вместо двух. Аттракцион невиданной щедрости от каптёра Волтса. Цилиндры были размером с палец каждый, что не мешало им хранить в себе примерно по полмиски каши: компрессорные технологии за последние лет десять скакнули далеко.

Шугарт вскрыл цилиндры, рассыпал их содержимое по миске и подлил немного сока из стакана. С громким шипением и бурлящей пеной порошки начали превращаться в нечто похожее на обычную кашу, которой потчуют детей на Терре.

Памятуя привычку с гражданки чем-то занимать глаза или уши во время еды, Шугарт всё-таки решил включить треклятое радио и послушать вести с метрополии, чтобы хотя бы чуть-чуть разбавить ту звенящую тишину, которая стояла в тюрьме.

«… В двадцать часов по западному побережью. А теперь мы возвращаемся к большой предвыборной пресс-конференции президента Гаррисона…»

Нет, к чёрту. Послушать очень ценное мнение безымянных аналитиков и бюрократов по вопросу дефицита бюджета – ещё куда ни шло. Но большие шишки с Капитолийского Холма перебивали аппетит, потенцию и желание жить ничуть не хуже иных смертоносных заболеваний. А тут и без того ситуация не из жизнеутверждающих.

Дверь камеры открылась и в неё зашёл рядовой Дюрант.

– Тебя к майору отвести сказано.

– Что, мне даже поесть перед смертью не дадут?

Шугарт попытался придать шутливую интонацию своему голосу, но по итогу он прозвучал скорее нервозно.

– Приказ такой. На выход.

***

В штаб зашёл один из караульных:

– Сэр, лейтенант Шугарт здесь согласно вашему распоряжению.

– Приведите его.

– Есть, сэр.

Караульный вышел за дверь, а майор Теннебан вытянул вперёд сложенные в замок руки на столе и исподлобья уставился в направлении входа.

Караульный вскоре вернулся, а вслед за ним в помещение вошёл Шугарт в сопровождении ещё одного вооружённого бойца.

– Оставьте нас.

Через несколько секунд Шугарт и Теннебан остались наедине.

– Итак, лейтенант, - медленно протянул майор, - я буду перечислять имеющиеся у меня сведения, а вы меня поправите, если я ошибся.

– Ваше право, сэр.

– Вы входите в состав сто сорок восьмого штурмового батальона под командованием генерала Катлера, который вчера участвовал в операции по захвату Протанны – экономической столицы Лисандры. Вчера вы принимали непосредственное участие в этой операции вместе с остальными.

У Шугарта язык чесался едко отметить серьёзный и ценный навык майора читать досье на бойцов с планшета, но умом он понимал, что ситуация явно не подходит для проблесков остроумия и сарказма, так что ответом майору послужило глухое молчание.

– Во время операции вы совершили нападение на старшего по званию, а именно – на генерала Катлера, после чего самовольно и обманным путём переняли на себя командование тридцать первой ротой, отдав им приказ обрушить на бронетехнику противника скальные образования местного плато серией ракетных залпов.

– Так точно, сэр. И, как вы можете заметить, хоть битва и не была выиграна, но батальон смог занять ключевы…

Теннебан резко оборвал Шугарта:

– Лейтенант, вы вообще отдаёте себе отчёт в том, что безотносительно результатов операции вы уже наработали себе на расстрел даже безо всякого трибунала?

-- Безотносительно?! Сэр, при всём уважении, на тот момент речь шла едва ли не о потере ВСЕГО батальона целиком, не говоря уже о провале операции и, возможно, поражения во всей войне. Я ни в коем случае не пытаюсь присвоить себе чьи-либо заслуги, но если бы командование оставалось у Катлера чуть дольше, то мы бы с вами сейчас не разговаривали, а наш лагерь уже бы жгли орды лисандрийцев в победном раже. Человек приказал переть пехотой в лоб на вражескую бронетехнику при тотальной нехватке противотанковых средств – это был СУИЦИД!

Майор холодно ответил:

– Утверждение о несостоятельности стратегии генерала бездоказательно и пока что ничем не доказано. С другой стороны, в досье генерала отмечены его многочисленные победы на других фронтах. Да, при больших потерях среди личного состава, но вы, кажется, забываете, Шугарт, что речь идёт о войне, которая априори подразумевает потери среди личного состава.

– Все заслуги Катлера ограничиваются его умением заваливать амбразуру мясом: в реалиях вчерашней операции такой подход не мог дать вообще ничего, мы находились в узком пространстве между двумя плато без малейшей возможности для манёвра.

Явно прибавляя в гневе каждую секунду, Шугарт уже начал цедить сквозь зубы.

Теннебан всё тем же ледяным голосом ответил:

– Пожалуй, мне нужно быть с вами откровеннее, лейтенант. Ваши заслуги в операции не только не имеют никакого оправдательного эффекта, но и, вдобавок, лишь усугубляют ваше положение.

У Шугарта по вискам изнутри начало колотить. Такое услышать он как минимум не ожидал.

– Причина очень проста. Основа любой армии – субординация. В тот момент, когда наши шансы на победу в войне едва перевешивают шансы на поражение, вы даёте яркий пример всем остальным солдатам и офицерам. Более того, представьте себе, что не все эти солдаты и офицеры могут быть столь талантливы, как и вы. Но при этом каждый из них будет считать, что, как и вы, он знает, как выиграть битву, а то и войну. Представляете?

Лицо Шугарта было чернее ночи – крыть ему было нечем. Он понял, куда всё пришло.

– И именно по этой причине у меня не остаётся другого выхода. Ничего личного, лейтенант. Просто профилактика.

***

Теннебан нажал на кнопку наручного браслета и в штабе снова возник караульный.

– Дюрант, соберите расстрельную команду, отведите лейтенанта на плац и приведите приговор в исполнение немедленно.

Дюрант, спустя несколько мгновений молчания, не очень уверенно выдавил:

– Так точно, сэр.

Шугарта на плац вели те же двое караульных, что привели его в штаб. За караульными шла колонна солдат с бластерными винтовками на плечах.

Слухи в любом человеческом обществе разлетаются быстро, армия тут не исключение. Из казарм выходили офицеры и солдаты – хотя нельзя было сказать, что речь шла о скучающей публике, ждущей кровавого зрелища: на подавляющем большинстве лиц можно было обнаружить целую палитру эмоций от сочувствия и тоски, до угрюмой и бессильной злобы. Но не презрения, не удовлетворения и не безразличия.

Шугарт встал напротив бетонной стены, отделяющей базу от неприветливого мира Лисандры с западной стороны. В его голове гудело как от разорвавшейся у самого лица светошумовой гранаты, он чувствовал, что вот-вот его колени могут подкоситься. Шугарт никогда не предполагал, что уйдёт из жизни так, как уходят дезертиры и предатели. Да и просто не ожидал, что уйдёт так рано: где-то в его голове мелькнули мысли о пенсии, загородном доме, барбекю по выходным…

Последним к плацу пришёл майор Теннебан. Встав перпендикулярно расстрельной команде, он прокричал:

– За нападение на офицера, самоуправство и измену, согласно статьям 2170, 4405 и 9099, лейтенант Йозеф Мартин Шугарт приговаривается к высшей мере наказания – расстрелу.

Расстрельная команда заняла боевую позицию.

Майор, подняв руку, махнул ею. Выстрелы прогремели так, что, возможно, их было слышно даже на позициях лисандрийцев возле Протанны. Пожалуй, этот день можно считать их праздником – они лишились одного из своих самых опасных противников.