Юбилеи доктора Чужикова

1

Доктор Эдуард Терентьевич Чу́жиков работал хирургом во Второй городской клинической больнице имени Шапкаридзе вот уже одиннадцать лет. Сменялись времена года, правители, названия банков, даже состав воды в городских фонтанах, но номер маршрутного такси 22, доставлявшего доктора в больницу и обратно, а так же течение рабочих смен: сутки через трое, оставались неизменными.

Явившись в очередной раз на работу, доктор Чужиков, как обычно, включил компьютер и, войдя в общебольничную программу «Гиппократ 7 Омега», поставил свою электронную подпись в графе: «Смену принял. Доктор ….».

«Одиннадцать лет одно и то же, - подумал Эдуард Терентьевич. – Смену принял. Подпись. Смену сдал. Подпись. И сколько же я подписей наставил за одиннадцать то лет?».

Вспомнил, что где-то в настройках видел опцию: «Счётчик смен». Поелозил мышью по поверхности стола, открывая и закрывая различные вкладки «Гиппократа 7 Омега», пока не нашёл то, что искал, в разделе: «Контроль и статистика».

Кликнул по иконке с изображением кисти руки со скальпелем и через секунду получил ответ. 1000.

Доктор Чужиков присвистнул от изумления, но поразмыслив, решил, что ничего сверхъестественного в показаниях компьютерного счётчика нет. За одиннадцать лет столько и должно было набежать, особенно если учесть, как часто ему приходилось выходить на «сутки через двое» в первый год работы.

«1000 смен – юбилей, – подумал Эдуард Терентьевич. – А вроде совсем недавно отмечал первую сотню. Когда только-только перестали трястись руки на операциях, и компьютерные мыши стали доживать до конца месяца».

Вспомнил, как под утро, пили с Ольгой разбавленный компотом спирт в ординаторской, а вечером, дома с женой, коньяк. И закусывали устрицами. Да… сотня – это вам не тысяча. Не мелочь.

Доктор посмотрел в раздел: «Операционная сестра», но там стояло незнакомое ему имя Младеновой Вероники. Ольга не попадала с Чужиковым в одно дежурство уже третью или четвёртую смену подряд.

Эдуард Терентьевич перевёл компьютер в спящий режим, накинул на плечи белый халат, и отправился делать обход.

2

Палата для тяжёлых больных, находилась сразу за приёмным покоем. Все пациенты были знакомы Чужикову, кроме одного – костлявого дряблокожего мужчины средних лет, сидевшего на расположенной возле окна кровати. Рядом, на тумбочке, лежало одинокое зелёное яблоко.

- Новенький, - шепнула Эдуарду Терентьевичу медсестра Варя, сопровождающая доктора во время обхода. – Ночью поступил.

- На что жалуетесь? – спросил Чужиков, усаживаясь на стул подле больного.

- Мужчина поднял на доктора глаза, полные мучений, и с трудом выдавил из себя:

- Душа болит. Просто сил нет никаких.

- Снимки готовы? – повернулся Эдуард Терентьевич к медсестре и принял из рук Вари слайдоскоп с результатами обследований пациента.

- Посмотрим, что тут нам господа лаборанты наваяли, - Эдуард Терентьевич включил приборчик и присвистнул во второй раз за сегодняшнее утро. Впрочем, тут же прикусил губу. Свистеть в палате – к покойнику. За такое ещё в университете старшекурсники наказывали нещадно.

На экране слайдоскопа раскрывался классический пример «чёрной души». Конечно, цвет ауры больного, или правильней сказать – анима-субстанции, не был чёрным буквально. Он был скорее мутно-жёлтым. Но форма…, о-о-о! форма тонкоматериальной оболочки пациента поражала даже тысячесменного Эдуарда Терентьевича. Ссохшаяся, сморщенная, местами покрытая коростой, а местами язвенно-дырявая, обросшая похожими на волосы образованиями, анима-субстанция несомненно имела глубочайшие поражения структуры, не дающие никакой надежды на хотя бы частичное восстановление. Помочь здесь могло только одно – ампутация.

- Да… Хм, - задумался доктор. – Вот уж наваяли, так наваяли. Лаборанты наши.

Дряблокожий криво улыбнулся, но улыбка получилась похожей на гримасу давно и безысходно страдающего человека.

- Что, доктор, безнадёга?

- Ну как вам сказать…., - Эдуард Терентьевич перелистывал снимки, рассматривая душу с разных позиций. Нет, зацепиться было не за что. Только резать.

- Скрывать не буду, случай запущенный, - признался, наконец, Чужиков. – К сожалению, медицина здесь бессильна. Сохранить вашу анима-субстанцию нет никакой возможности.

- Никакой? – тупо переспросил больной и уставился на зелёное яблоко. Яблоко прямо на глазах доктора почернело и сморщилось.

- Ни единого шанса, - подтвердил Эдуард Терентьевич.

- Вынь, значица, душу, да положь. Так?

- Ну…, скорее не душу, а её остатки. Очень незначительные.

- Не-е-ет! – неожиданно-истерично заорал на всю палату мужчина и плашмя, спиной, бухнулся на кровать. Ударился со всей силы, но тут же снова поднялся рывком и, наклонившись вперёд, схватил Эдуарда Терентьевича за колено худыми сучковатыми пальцами. Заговорил тихо, но быстро, сбивчато.

- Я, доктор, чернокнижник. Всю свою жизнь порчи, привороты, проклятия на людей накладывал. Трое из-за меня, раньше назначенного им срока, в мир иной ушли. У многих здоровье отнял. Не одну семью разрушил. И ни разу душа моя, ни за кого не болела. А тут вдруг прихватило, да так, что мочи нет терпеть.

- Износилась ваша душенька от такой деятельности, надорвалась, - объяснил чёрному магу его положение Эдуард Терентьевич. – Одни лохмотья остались.

- Пожалей! – страшно прохрипел колдун. – Даже демоны душу мою не трогали, хоть я и служу им. И ты не тронь. Слышишь, что говорю? Ногу режь, руку. Душу оставь.

- Без письменного согласия пациента, мы операции не делаем, - мягко сказал Чужиков и накрыл своей рукой корявые пальцы больного. – Но решение вам принимать придётся. И как можно быстрее. Душевная боль, она…, чародей вы наш, посерьёзней телесных страданий будет. Не каждый её выдержит. В вашем же случае, - доктор Чужиков ещё раз посмотрел в слайдоскоп, - негативные последствия наступят уже скоро.

- Не подпишу! – упрямо процедил костлявый. – Гореть мне в геенне огненной, не подпишу.

- Ну, пока полежите, подумайте. Варенька вам обезболивающую музычку поставит, а позже мы ещё раз поговорим, - поднялся Эдуард Терентьевич.

Уже на выходе получил в спину злобное, жёсткое:

- Покупаешь, значит, души, доктор. Даже такой, как моя не побрезговал.

- Если вы сравниваете меня с Антихристом, то зря, - ответил Чужиков. – Я не плачу́ пациентам деньги за то, что избавляю их от душ, наоборот, это они платят мне.

- От меня не получишь ни копейки.

- От вас, может, и нет, а вот ваша страховая компания заплатит, - закончил разговор Эдуард Терентьевич.

За дверью дал указание сестре:

- Плейер со Штраусом ему. «Сказки Венского леса», три раза в день, после еды. И анкету с согласием на операцию на тумбочке оставьте. Под яблоко не кладите, истлеет ненароком.

3

Возле кабинета дежурного хирурга, Эдуарда Терентьевича поджидала семейная пара с девочкой лет пяти. Девочка держала на руках птенца, укутанного в шерстяную кофту. Доктор Чужиков плохо разбирался в пернатых, но решил, что это точно не воробей и не голубь. Этих птиц на городских улицах порхало множество, и запомнить их облик труда не составляло.

- Кого это вы мне на приём принесли? – шутливо обратился Эдуард Терентьевич к девочке. – Не иначе скворца?

- Это стриж. Он потерялся, а его кошка хотела съесть, - объяснила девочка. – А кошка – Васька. Она хоть и вредная, но хорошая. Я ей йогурты ношу.

- Тогда прошу ко мне, великая спасительница кошек и стрижей! – пригласил доктор Чужиков девочку с птенцом в свой кабинет. – И родителей с собой возьми.

- Это немыслимо, доктор, - заговорила мама девочки прямо с порога. – Лера тащит в квартиру всех подряд. У нас уже побывало столько бродячих кошек и собак, что хватит на целую выставку бездомных животных. Хромые жуки, бабочки с поломанными крыльями, застрявшая в сетке стрекоза, и даже угодивший под дождь дождевой червяк, все они обязательно попадают к нам в дом. Мы с мужем ничего не можем поделать. А у мужа ответственная работа, он у нас с Лерочкой – учёный, кандидат биологических наук. До стрекоз ли ему, сами посудите.

- Сейчас посмотрим, - доктор Чужиков усадил девочку в специальное диагностическое кресло и включил монитор анима-диагностики.

Девочка продолжала заниматься птенцом. Окружающее её беспокоило мало.

Яркое золотистое свечение детской души поразило Эдуарда Терентьевича почти так же, как чернота и изношенность ауры мужчины, осмотренного Чужиковым во время утреннего обхода. Светлая, почти прозрачная, словно сотканная из тончайшей ажурной плёнки, оболочка анима-субстанции легко трепетала вокруг тела девочки, и даже дисплей монитора с весьма средними графическими параметрами очень хорошо передавал её воздушность и чистоту.

- Поздравляю вас! – сказал родителям Леры Эдуард Терентьевич. – У вашей дочери поистине большая душа. Ну, вы понимаете, о чём я. По размерам душа, безусловно, маленькая, но по своему внутреннему содержанию – «большая». Такое сейчас встречается редко. Гораздо чаще происходит наоборот: внешне огромные души на деле оказываются совсем незаметными. А многие современные дети рождаются уже без души.

- Вот даже как? – удивился папа девочки. – Ну, это явная патология. Такая же, как если человек родится без, допустим, печени или почек.

- Согласен с вами, - кивнул кандидату биологических наук доктор Чужиков. – Но что интересно, если без названных вами органов человеческий организм функционировать не может, то без души он вполне обходится.

- Вот! Вот! – оживилась мама девочки. – Как раз за этим, доктор, мы к вам и пришли.

- За чем – за этим? – не понял Эдуард Терентьевич.

- Ну как же? Вы же только что сами сказали, что современные дети легко обходятся без души.

- Сказал, - признался Чужиков. – Но я говорил о тех детях, которые изначально появляются на свет без анима-субстанции. Случай же с вашей дочерью особый. Она от природы обладает уникальным образцом этой человеческой квинтэссенции. Таким даром разбрасываться не стоит.

- Доктор! – умоляюще посмотрела на Эдуарда Терентьевича женщина. – Зачем нам какая-то уникальность. Нам необходим покой и семейная гармония. Лерочке нужно учиться, а она из-за своих увлечений ущербными зверюшками, ни о чём больше думать не может.

- Что вы хотите? – устало спросил Эдуард Терентьевич, хотя прекрасно понимал, о чём его будут сейчас просить.

- Убрать у Лерочки вот эту вот присущую ей жалость. А, доктор? Чтоб она забыла своих проклятых птиц и собак.

Доктор Чужиков снова посмотрел в экран монитора на переливающиеся в золотистой дымке хрустальные нити и подумал: «Они – родители. Разве они могут желать зла своему ребёнку».

- Вы же понимаете, что я не могу выборочно почистить ауру вашей дочери. В её возрасте отделить один сегмент, отвечающий, например, за сострадание от другого, вызывающего, допустим, любовь невозможно. Когда разделы души ещё только формируются, они перемешаны друг с другом сильней, чем яичные желток и белок в омлете, – доктор повернул экран так, чтобы родителям было видно, что в нём происходит. – Где-то здесь сейчас начинают вызревать радость, преданность, уважение, благодарность, дружба. Как в такой каше выудить крупинки, образующие ту самую жалость, я не знаю. Приходи́те лет через пять-семь, когда анима-субстанция сформируется окончательно, и тогда мы уберём у девочки неудобные для вас качества души.

- Мы не можем ждать так долго, - заволновалась женщина. – Владик, ну что ты молчишь? Скажи доктору своё мнение. Лерочке нужно учиться. Она ходит на бальные танцы. У неё данные. За эти пять лет она растеряет все способности.

- Да. Мы уже решили, понимаете.., - замялся мужчина. – Обсудили в тесном семейном кругу. И дедушки, бабушки Леры тоже поддерживают наше совместное коммюнике. И вообще…

- И вообще, доктор, мы знаем, что по закону, до совершеннолетия ребёнка, все решения за него принимают его родители, - закончила женщина и с неудовольствием посмотрела на мужа.

- Мне нужно посоветоваться с заведующим, - уклонился от ответа Чужиков. – Позвоните завтра, после обеда. Операция по удалению души требует, э-э-э…, некоторой подготовки… Кроме того, существует очередь…

- Мы можем всё ускорить, - обрадовалась женщина. – У мужа в министерстве здравоохранения серьёзные связи. Ну, скажи, Владик…

- Завтра, - повторил Эдуард Терентьевич. – После обеда.

4

После ухода семейной пары с ребёнком, доктор Чужиков отправился в ординаторскую попить чаю. В отделении анималогической хирургии, где трудился Эдуард Терентьевич, ординаторских было две. Новая – в центральной части отделения, хорошо оснащённая бытовой техникой и удобной мебелью, где врачи в основном и толкались, и старая, расположенная в конце коридора, в тупике. Эдуард Терентьевич любил бывать именно в старой ординаторской. И не потому, что здесь он почти всегда находился в одиночестве, доктор Чужиков не был таким уж нелюдимым, просто…

Просто именно в этой ординаторской Эдуард Терентьевич отмечал с операционной сестрой Ольгой свой стольник - сотую смену. Пили разбавленный столовским компотом спирт, смеялись, вспоминая рабочие курьёзы, а потом, на старинном диване с высокой дутой спинкой – ровеснике основателя и первого главврача клинической больницы профессора Шапкаридзе, всё и произошло… И с той самой, юбилейной смены, повторялось каждый раз, когда доктор Чужиков и Ольга дежурили вместе.

Зачем ей были нужны отношения с женатым мужчиной, Ольга не говорила. Сама она замужем не была. Жила какое-то время с саксофонистом. Этот музыкант десять раз уходил от неё к бывшей жене и столько же раз возвращался. «Маятизм – говорил Ольге Чужиков. – Колеблется человек, словно маятник, и ни к одной стороне пристать не может. Приведи его ко мне. Пара движений скальпелем, и твой бродяга навсегда избавится от недуга». «Нет, - смеялась Ольга. – Мне душевный инвалид не нужен. Уж лучше пусть бродит».

Допил чай. Пора было заглянуть в приёмный покой. По поводу девочки, Эдуард Терентьевич с заведующим отделением, конечно же, разговаривать не собирался.

«Что я ей, родственник что ли. Решили родители делать операцию – сделаем. Всё законно, имеют право. Да и кому эти чувства нужны в современном мире? Работа – дом. Дом – работа. Люблю ли я жену, любит ли она меня, это же ничего не решает», - думал доктор Чужиков, шагая по узкому, залитому неоновым лунным светом, больничному коридору.

5

Из приёмного покоя доносились громкие голоса. Сгорбленный, бедно одетый, старичок с палочкой ругался с медперсоналом. Увидев Эдуарда Терентьевича, старичок, прищурив один глаз, спросил:

- Вы дежурный доктор?

Спорящие со старичком работницы приёмного покоя замолчали, а старшая по должности развела руками:

- Бесполезно что-то объяснять. Пять раз сказала, что вы без предварительной записи не принимаете, так нет, подайте ему хирурга и всё.

- Разберёмся, - успокоил женщин Эдуард Терентьевич, и обратился к нарушителю больничного порядка:

- Да, я – дежурный хирург. Что вы хотели?

Старичок опёрся на палочку, и оценивающе осмотрел Чужикова с ног до головы.

- Я по делу, - произнёс он таким тоном, что сразу становилось понятно, что все, кто обращались к Эдуарду Терентьевичу раньше, занимались ерундой.

- О делах лучше разговаривать в моём кабинете, - предложил доктор Чужиков.

Старик бросил на медсестёр презрительный взгляд и прошествовал, постукивая палкой по полу, следом за Чужиковым.

- Что вам угодно? – сухо спросил в кабинете Эдуард Терентьевич, пытаясь дать понять посетителю, что доктор недоволен его поведением.

Старик не обратил на тон Чужикова никакого внимания. Он вынул из кармана дешёвую пластиковую визитку из тех, что исполняют прямо при вас на каждом углу, и положил её на стол перед доктором. «Исидор Карлович Загородько. Экономист».

- В моём случае экономист – это не профессия, а высокое звание человека, умеющего экономить, - объяснил гражданин Загородько, хотя Чужиков не произнёс ни слова по поводу визитки.

- Слушаю вас, Исидор Карлович.

- Видите ли, молодой человек….

- Лучше – доктор. Мне так привычнее, - поправил старика Эдуард Терентьевич.

- Видите ли, молодой доктор, - продолжал вредный старикан, - я человек пожилой. То есть тот, который успел пожить на свете некоторое время.

- Это заметно, - немедленно отомстил Эдуард Терентьевич.

- И время это, - гражданин Загородько опять не обратил никакого внимания на слова Чужикова, - я зря не терял. Я заработал нужное мне количество денег, приобрёл нужное мне число друзей, создал вокруг себя нужную мне обстановку.

- Вы – счастливый человек, - заметил Чужиков.

- Если бы, мой молодой доктор, если бы. Вот именно нужного мне счастья как раз и не хватает.

- А вы уверены, что знаете, какое счастье вам нужно?

- О, да! – Исидор Карлович от возбуждения стукнул палкой об пол. – Мне необходимо счастье не переживать за свои сбережения. Это бесконечно утомительно – беспокоиться за собственные капиталы.

- К сожалению, в нашей больнице не лечат беспокойство за сохранность денежных средств, - сказал Эдуард Терентьевич. – Почему бы вам не обратиться к банкирам?

- Вы меня не поняли, - сердито заёрзал на стуле старик. – Мои денежки хранятся в надёжных банках. Но я хочу иногда тратить их. Понимаете, о чём я? Иногда взять и потратить небольшую сумму на … неизвестно что. Наобум. Просто так. И ощутить при этом не разочарование, а радость.

- А кто вам мешает сделать это сейчас?

- Да никто не мешает! – недовольно ответил Исидор Карлович, раздражённый недогадливостью доктора. – Какой мне смысл тратить деньги, если я заранее знаю, что радости от их траты не получу.

- Вы хотите, чтобы я лишил вас чувства жадности? – дошло, наконец, до Чужикова.

- Не совсем, - уклончиво ответил экономист-скупец. – Я не желаю, чтобы вы копались в моих духовных потрохах, что-то там отрезая или меняя. Я хочу получить новую душу. Молодую. Здоровую. Не обременённую годами и жизненными проблемами.

- Операции по пересадки душ от доноров действительно проводятся, - подтвердил Чужиков,– но в подавляющем большинстве случаев оказываются неудачными. Анима-субстанции в чужом теле приживаются очень редко.

- Я хочу убедиться лично, - упрямо стоял на своём Исидор Карлович. – От вас требуется лишь подобрать подходящего донора и провести операцию. Все расходы я оплачу. Желательно, в рассрочку.

«Может дать ему контакты родителей девочки, - подумал Эдуард Терентьевич. – Те хотят избавиться от прекрасной детской души, этот, наоборот, жаждет её получить. Да и для меня – ещё один шанс разобраться в причинах отторжения души от анима-каркаса реципиента. Ведь сумели же мы однажды провести удачную операцию. И не одну, а целых три!».

Было это, правда, давно.

Тогда все грезили подобными операциями. Пересадки почек, печени, селезёнки, кишечника, глаз и даже мозгов, осуществлялись повсеместно и в большом количестве. Фермы по выращиванию искусственных органов плодились быстрее, чем компании по склеиванию разбитых семейных отношений и уборке улиц. От общего потока отставала только такая, сравнительно молодая, область медицины, как анималогия – наука о человеческой душе. Практические опыты проводились, но неторопливо, сонно, и, конечно же, с оглядкой на мнение религиозных конфессий.

Чужиков в то время учился на последнем курсе медицинского университета и как-то с двумя однокурсниками: Дионисом Карагодой и Сергеем Далаем оказался на донорской толкучке. «Аппендикс» - так называли её между собой медработники и лица, промышляющие на рынке торговли человеческими органами и тканями. Гуляя среди многочисленных бутиков, до потолка набитых всевозможными «живыми запчастями», как копиями, так и оригиналами, будущие врачи наткнулись на невзрачного субъекта с бейджиком частного поставщика медицинских услуг на поношенном комбинезоне.

Субъект, будто случайно, остановился рядом со студентами, и не глядя в их сторону, сказал негромко, но внятно:

- Есть товар. Души. Три штуки. Возьмёте все три, сделаю скидку, как за опт.

- Что за души? – заинтересовался Карагода.

Все студенты знали об опытах по пересадке анима-субстанций от одного человека другому, но о результатах таких опытов на тот момент было известно немногое. Впрочем, ходили упрямые слухи, что подобные операции просты и доступны любому начинающему хирургу, а результаты – потрясающие, но засекречены, чтобы не создавать ажиотаж и не плодить у ворот специализированных клиник очередей из желающих сменить собственную потрёпанную, а то и вовсе опостылевшую духовную оболочку, на более жизнерадостную спутницу.

- Очень качественные души! – подмигнул поставщик услуг. – Души молодых перуанских крестьян. Бедных и оттого весёлых. Как вы понимаете, контрабанда. Взял на пробу, поэтому цены невысокие. Как раз три. Берите для себя, не пожалеете. Только представьте, вы – люди цивилизованные, ничем вас не удивить, а тут души, не видевшие ни театра, ни кино, ни аттракционов, то есть, вообще ничего! Вы же себя сразу детьми почувствуете, в смысле впечатлений.

- Брось! – потянул за рукав Карагоду Сергей Далай. – Не связывайся.

Чужиков тоже считал, что связываться не стоит, но на всякий случай спросил стоимость.

Тип назвал цену, что-то в районе размера стипендии за один экземпляр.

Отошли, сказав фарцовщику душами, что надо посовещаться.

- Ерунда какая-то! – не верил Далай. – Не может быть таких цен.

- Тебе ж ясно сказали – контрабанда. Пробная партия. Что непонятного? Как начнутся массовые поставки, цены взлетят. Вот увидите, - убеждал друзей Карагода.

- А что мы будем с ними делать? – спросил Чужиков. – По-моему, в оторванном от человека виде, они долго не сохраняются.

- Сами себе пересадим, - предложил Карагода. – В нашей учебной операционной. Представляете, какой опыт будет. Мы же – хирурги. Учёные!

- Что ты болтаешь, - оборвал Карагоду Далай. – Кто нам позволит делать такие операции. И лицензий на медицинскую деятельность у нас пока нет.

- Трусы! – сказал Карагода. – Никогда вам не стать Пироговыми и Склифосовскими. Кишка тонка.

Купив в итоге три самодельно-запаянных кармических пакета с непонятным содержимым, троица приступила к осуществлению плана по замене собственных анима-субстанций новыми – перуанского происхождения.

- В пятницу практическая хирургия последней парой, - размышлял Карагода, сразу и незаметно ставший лидером их авантюрного проекта. – Спрятаться в операционной – пара пустяков. Целой ночи вполне достаточно на десяток операций, а нам только три нужно сделать. А утром смоемся, как только с дверей сигнализацию снимут.

Так всё и вышло. Оставшись после занятий в учебном корпусе, друзья приступили к действиям. Операции делали по очереди: один оперировал, другой был ассистентом. Затем менялись. Закончили к утру.

- Не чувствую ничего, - сказал Далай, когда вернулись в общежитие. – Какая-то вата внутри.

- Это нормально, - успокаивал товарища Дионис Карагода. – Я у профессора из компьютера практическое пособие по анима-хирургии утащил, так в нём написано, что такое состояние вполне естественное в первые несколько дней после пересадки. Якобы душа привыкает к новому физическому телу. Сращивается с ним.

Спустя два дня Карагода и Далай, захлёбываясь от восторга, делились собственными впечатлениями:

- Захожу в обычный магазин и чувствую: Ух ты! Как всё классно вокруг. Упаковочки, баночки, пакетики, всё сверкает, всё цветное.

- Ага! А я беру в руку обычный лосьон и ощущаю кожей поверхность стекла, гладенькую, прохладную. Блеск просто!

- А запахи какие, скажи! Я ведь уже забыл, как пахнет простой хлеб.

- Хлеб! А пиво? Я тут купил бутылку, ноль пять «Онежского», и два часа сидел на скамейке, как маугли в пиццерии, никак не мог в себя прийти, до чего ж вкусный напиток.

- Эх! Как хорошо, что мы поехали в тот день на рынок.

- Не говори. По-дешёвке такой товар отхватили.

Чужиков ничего не чувствовал. Ни через два дня, ни через пять, ни через месяц.

«То ли бракованная душа попалась, то ли эти халтурщики – душеломы напортачили, криво пришили», - думал он. Но на переживания Эдуард Терентьевич теперь был не способен, на зависть тоже, поэтому никаких неудобств не испытывал. Чтобы товарищи не ощущали своей вины за неудачно сделанную операцию, стал прикидываться, что всё отлично чувствует; как и они, начал восторгаться конфетными фантиками, сигаретным дымом и буквами в книжках.

После университета работу нашёл в ближайшей к дому больнице. Женился случайно, за компанию с двоюродным братом, попросившим временно поухаживать за подругой его невесты. Увлечений не имел, вне дома и работы ни с кем не общался. Друзей по университету с контрабандными душами почти не вспоминал.

Чужиков покопался в бумагах на своём столе и разыскал информационную карточку утренних посетителей. Ручкой-сканнером считал номер мобильного телефона, скинул его в записную книжку Загородько.

- Девочку зовут Лера. Она для вас на сегодня – лучший вариант. Если договоритесь с её родителями, приходите.

6

Сразу после обеда «скорая» привезла бьющуюся в истерическом хохоте женщину.

- По показаниям пациентки, приступ начался вчера вечером, - сообщил подробности сопровождающий женщину фельдшер. – Всю ночь не спала, но за медицинской помощью не обращалась. Надеялась, что пройдёт само собой. Утром состояние ухудшилось, несколько раз от смеха теряла сознание. Звонила к нам, на центральную станцию, но объяснить уже ничего не могла. Заходилась в хохоте и всё. Пока по номеру телефона установили адрес, полдня прошло. На данный момент состояние стабильно тяжёлое.

- Успокаивающие давали какие-нибудь? – спросил Чужиков.

- Только видеоклипы. Сборник хитов группы «Розовый Зефир» и романсы Гочи Самаркандского. Результат нулевой.

«Нефтяной век, - поморщился Эдуард Терентьевич. – Или даже каменный. Вы бы ей ещё Анну Гагачёву вкололи».

С трудом усадили женщину в диагностическое кресло. Больная извивалась от смеха и всё время норовила сползти на пол.

- Ой, счас умру! Ой, смехотища! – задыхалась женщина. – Это ж анекдот просто. Он ей говорит: «Вы, милочка, никак мне в чай соль положили. А она, - ха-ха-ха, - ну да, а что я должна туда класть? Не сахар же». Представляете… сахар…, ох, сил уже нет смеяться.

Диагноз Чужиков поставил сразу же, как только взглянул на экран. «Двустороннее воспаление придатков радости и веселья». Опухоль имела оранжевый цвет и быстро распространялась по всей поверхности анима-субстанции. Оставалось надеяться, что болезнь не успела проникнуть глубоко в структуру и затронула лишь верхние слои ауры.

- Готовьте к операции, - выдал дежурной медсестре указание Чужиков. – А пока дайте ей двойную дозу сонаты номер два Шопена. Та, что траурный марш.

Аура колыхалась, в точности повторяя движения бьющегося в конвульсиях тела. Шопен переключил сознание больной женщины на новую тему, но успокоить её не смог.

- Ой, умора! Моему дядьке, когда его хоронили, зелёные носки надели. Костюм серый, а носки зелёные. Ах-ха-ха! И красный галстук. Хи-хи-хи.

Доктор Чужиков неопределённо поводил курсором мыши по панели инструментов, потрогал один нож, другой…, и выбрал в итоге скальпель остротой 0,3 микрона. Покачал им из стороны в сторону, проверяя управляемость, затем осторожно коснулся режущей кромкой оболочки опухоли.

- Ну…, поехали! - глубоко вздохнул Эдуард Терентьевич и сделал надрез. Из вскрытого нарыва во все стороны брызнула густая фиолетово-коричневая струя, а экран монитора тут же затянуло мутной ржавой пеленой.

- Очистительный спрей! – рявкнул Чужиков операционной сестре и замер, стараясь не шевелить рукой. Не хватало ещё отхватить лишний кусок там, где не надо.

Когда пелена улетучилась, Эдуард Терентьевич не спеша вычистил душевную рану, обрезав по краям многочисленные сгустки и небольшие миомы. Закончив, придирчиво осмотрел результаты своей работы под различными углами и с разным увеличением. Удовлетворённый осмотром, бросил забрызганный гнойной слизью скальпель в виртуальный промывочный бокс и убрал руку с мыши.

- Шейте! – бросил сестре. Тонкие белые пальца тотчас же запорхали по клавиатуре. У операционной сестры был отдельный компьютер, в котором хранились вспомогательные материалы: перевязочные, дезинфицирующие…

«А сестричка то симпатичная, - внезапно подумал Чужиков. Чёрные чулки, в контрасте с белоснежным халатом, удачно подчёркивали стройность ног. Лицо сосредоточено, носик вздёрнут. – Как её там? Младенова Вероника вроде… Ну да».

Скосив глаза, Эдуард Терентьевич незаметно рассматривал операционную сестру, гадая, почему не встречал её раньше.

«А если рискнуть? - мелькнула шальная мысль. – У меня снова юбилей. Спирт есть. Компот в столовой достать не проблема…».

- Не спешите, - мягко, почти ласково, посоветовал Эдуард Терентьевич. – Теперь у нас с вами времени хоть отбавляй.

Сделал ударение на: «У нас с вами», но медсестра, похоже, этого не заметила. Промыла рану струёй эфирной кислоты, смазала елейным бальзамом, и принялась штопать серебристыми полиреутановыми нитками, легко и точно управляя специальным швейным манипулятором.

Когда Вероника закончила, доктор Чужиков вызвал санитаров.

- В реанимацию, до вечера, - распорядился он. – И пусть проведут курс восстановительной терапии.

Внимательно рассмотрел прооперированную анима-субстанцию уже в снимках. Всё было зашито аккуратно, крепко. Чувствовалась опытная рука.

- Умница! – похвалил медсестру Эдуард Терентьевич. – Отличная работа!

Поймал на себе тёплый, благодарный, взгляд.

«Пока всё идёт, как надо, - подумал Чужиков. – Но загадывать рано, ещё неизвестно, какая выдастся ночь».

7

Исидор Карлович Загородько привёз Леру и её родителей ровно в семнадцать ноль-ноль. Птенчик, по-прежнему, сидел у девочки на руках.

- Пришлось такси взять, - недовольно буркнул Загородько Эдуарду Терентьевичу. – Ни в какую не соглашались ехать в трамвае.

- Ну и смена у нас с вами, Вероничка, выдалась, - шутливо заметил операционной сестре Чужиков, когда та снова явилась по его вызову. – Операция за операцией.

- Вы, наверное, устали за день? – кокетливо улыбнулась медсестра.

- Да нисколечко! – притворно выпятил грудь Эдуард Терентьевич. – С такой девушкой, как вы, я готов не покидать операционной сутками. Ну…, в смысле, оперировать с вашей помощью.

Медсестра покраснела и с излишней поспешностью бросилась готовить инструментарий, загружая в оперативную память докторского компьютера все необходимые для проведения операции программы.

Вызванный Чужиковым анестезиолог, вялый, длинноволосый юноша, включил пациентам наркоз: девочке – сборник мультфильмов про животных, Экономисту – сорок вторую серию «Финансового воротилы».

- Начнём со старикашки, - сказал Эдуард Терентьевич медсестре, радуясь, что, находящийся под воздействием наркоза, толстосум, его не слышит.

Он включил монитор и присвистнул в третий раз. Медсестра Вероника посмотрела на доктора с изумлением.

- Что ж это за день сегодня, - бормотал доктор Чужиков. – Сплошные открытия. Разве можно доводить собственную анима-субстанцию до такого состояния.

А вид действительно был потрясающий! Совершенно непрозрачный, землистого цвета, словно спрессованный из смеси гипса, камней и мраморной крошки, яйцевидный кокон надёжно скрывал от глаз наблюдателя физическое тело скупого магната. Эдуард Терентьевич понял, что скальпеля пока можно не касаться и взял для начала небольшой молоточек. Закаменевшая от многолетней жадности хозяина, аура ответила на постукивание глухим «Бумм-бумм». Чужиков отложил молоток и снял с панели инструментов мощную доза-электронную дрель. Сверло выбрал побольше диаметром, но лёгко-сплавное – кислозотное. Точку входа наметил наугад и не угадал: сверло сразу же затупилось и засвистело. Появилась струйка дыма.

- Бум-бум-бум, - озадаченно повторил за молоточком доктор и заменил обычное сверло на сверхпрочное - керанитовое. Медсестра Вероника во все глаза наблюдала за манипуляциями хирурга.

- А мы его сейчас керанитом, - азартно проговорил Чужиков и для усиления эффекта сверления включил у дрели режим перфорации.

На этот раз кокон удалось победить. Эдуард Терентьевич сделал мышью несколько круговых движений, расширяя просверленное отверстие, и выключил дрель. Из дыры посыпалась струйка сухого вещества.

- Вероника, дайте анализ, - попросил Чужиков.

Операционная сестра с помощью манипулятора осторожно собрала вещество в балло-магнитную пробирку и включила режим исследования.

Ожидая результатов анализа, Эдуард Терентьевич никаких действий не предпринимал, кто знает, какими свойствами обладает извлечённое из окаменелой души вещество. «Вдруг это аналог пороха, только нематериального, этакая психея, высушенная суровыми обстоятельствами бытия, - размышлял доктор. – Что-нибудь не то сделаешь, рванёт так, что Загородько все номера своих банковских счетов забудет, кои наверняка знает наизусть».

«Донг!» - звякнули динамики компьютера, и Вероника поспешила открыть выскочивший в верхней строке программы-анализатора файл с результатами исследования.

- И что там? - Эдуард Терентьевич нетерпеливо пристукнул ладонью по крышке стола.

- Труха, - ответила девушка, недоумённо глядя на экран.

- Труха?

– Ну да, труха. Полученная вследствие длительного метаморфоза изначально-корректной структуры анима-субстанции.

- Ну что ж, труха, так труха. Будем крушить эту крепость дальше, - бодро отозвался Чужиков.

А про себя подумал: «Чего-то в этом роде я и ожидал. Если не труху, то песок. Исключительно вредный дедуся попался».

Теперь доктор взял кувалду, зубило и… в несколько приёмов развалил глыбу, бывшую когда-то очень давно человеческой душой.

Пока Вероника убирала куски виртуального гранита и пылесосила заросший плохими эмоциями анима-каркас с покалеченными нервюрами, Эдуард Терентьевич переключил дисплей монитора в двух экранный режим. Теперь ему было необходимо видеть донора и реципиента одновременно. Понаблюдав немного за играющей в золотом свете кристально-чистой аурой Леры, Чужиков для дальнейших действий машинально выбрал самый тонкий скальпель из имеющихся в его распоряжении. Быстрыми отточенными движениями принялся надрезать верхний, а затем нижний участки детской анима-субстанции. На хирургическом сленге это действие называлось: «Развязать мешок». В открывшиеся отверстия, сверху и снизу, Эдуард Терентьевич ввёл пару хирургических ножниц и с их помощью принялся осторожно отделять ауру от физического тела девочки, обрезая тонкие волосинки эмоциональных капилляров. Действовать приходилось попеременно двумя руками, с помощью двух компьютерных мышей. Освободив ауру от связующих её с материальной основой нитей, доктор заменил ножницы пинцетами. Подцепив душевную оболочку, на этот раз только сверху, Эдуард Терентьевич потянул её, одновременно прокручивая по часовой стрелке. Анима-субстанция снялась, словно чулок, обнажив розоватые, ещё до конца не сформировавшиеся душе-удерживающие усики.

- Вы – гений! – прошептала Вероника, восхищённо наблюдая за процессом отторжения души от тела через свой компьютер.

- Не сглазь, - стиснув зубы, проговорил Чужиков, медленно перенося невесомую, словно составленную из множества стрекозьих крылышек, детскую анима-субстанцию на корявый, изъеденный ржавчиной многолетней жадности и от этого кажущийся перекошенным, каркас бывшей души Исидора Карловича Загородько.

Нацелив душу на торчащие в разные стороны рёбра жёсткости, Эдуард Терентьевич принялся осторожно, нежно, словно поглаживая, натягивать на них оболочку ауры.

«Только бы не порвать! – думал Эдуард Терентьевич. – Анима-субстанция – штука эластичная, но растягивается медленно. Резкие движения, рывки, запросто могут стать причиной образования в метаплёнке рваных дыр, а это резко снижает вероятность того, что душа приживётся на новом месте».

Наконец ему удалось облачить Исидора Карловича в новое сияющее одеяние. Аура, конечно, значительно истончалась, но нарастить более толстый слой для молодой души обычно не проблема. Если приживётся...

Пора было переходить к процедуре склеивания.

- БФ-66, двести эпсиграмм – на нижнюю площадку, - дал указание медсестре Чужиков.

Тотчас, под новоиспечённой душевной конструкцией появился флакон с клеем.

- Готова? – Эдуард Терентьевич на доли секунды скосил глаза в сторону операционной сестры, но тут же снова уставился на экран.

- Да, - заметно волнуясь, ответила Вероника.

- Внимание! Давай!

Медсестра сделала неуловимое движенье мышью, подхватывая флакон, и принялась быстро, дробно, нажимать на правую кнопку манипулятора, равномерно распыляя клей по внутренней стороне анима-субстанции.

- Стоп! – Доктор прижал с помощью пинцетов края ауры. – Фен, три минуты.

Вероника вернула флакон на место и вынула из медсёстринского раздела инструментария эфирный нагнетатель. Включила таймер и пустила струю эфира на место склейки.

Убедившись, что нижняя часть субстанции стянулась в узел, Чужиков и Вероника повторили процедуру склеивания вверху. На этом операция завершилась.

Побросав использованный инструмент в промывку, Эдуард Терентьевич велел анестезиологу выводить пациентов из состояния наркоза.

- Как ты себя чувствуешь? – спросил Леру Эдуард Терентьевич, после того как ей выключили мультфильмы. – Тошноты нет? Голова не болит?

Девочка молчала, равнодушно глядя мимо доктора куда-то в сторону.

Чужиков потрогал девочке лоб. Лоб был холодный.

- Какие-то мультики неинтересные, - вдруг сказала девочка. – Собаки все противные, и ёж толстый.

Увидев родителей, раскапризничалась, потому что у мамы на руках сидел птенчик.

- Какая некрасивая курица! Она мою кофточку испачкала…

Родители были счастливы.

«Как минимум наполовину операция удалась, - подумал Эдуард Терентьевич. – Всё-таки избавлять людей от душ я научился блестяще».

Экономный экономист Загородько сиял и подпрыгивал на одном месте, словно мальчик.

- Великолепно! Восхитительно! Я никогда не чувствовал себя таким лёгким, таким молодым, даже в детстве. И мне плевать на деньги. Понимаете, доктор, деньги мне совсем безразличны! Это такое приятное чувство, когда деньги безразличны.

«Неужели получилось? – равнодушно подумал Эдуард Терентьевич. – Но почему такой быстрый прогресс? Душа не может адаптироваться к новым условиям за столь короткий срок. Или душа ребёнка может?».

- Я так счастлив, доктор, что прямо сейчас выпишу вам премию. Хотя нет, совсем забыл, когда ехал к вам, то на всякий случай заблокировал все свои счета. Чтобы, получив щедрую душу, не потратить лишнего.

- Не беспокойтесь, - сказал Чужиков. – Я хорошо зарабатываю.

- А давайте, доктор, я лучше куплю вам бутылочку отличного армянского коньяку? – предложил Загородько. – Кое-какая мелочишка у меня осталась, а тут недалеко, на Аптекарской площади, есть магазин элитного алкоголя. Очень дорогой магазин. Прямо удивительно, до чего дорогой. Такой дорогой, что, пожалуй, я куплю вам коньяк в обычном супермаркете. Там сейчас хорошие скидки.

- Говорю же, ничего не нужно.

- Но мне так хочется отблагодарить вас. Я бы заказал коньяк с доставкой прямо сюда, но эти курьеры так дерут за свои услуги…

«Не прижилась душа, - понял Чужиков. – Что ж, ещё одна неудача, только и всего».

Когда доктор и медсестра остались одни, Эдуард Терентьевич сказал:

- Я, пожалуй, отдохну немного.

- А я схожу на ужин, - сказала Вероника. – Может вам что-нибудь принести из столовой?

- Из столовой? - задумался Эдуард Терентьевич. – Ну, если вас не затруднит, принесите мне стакан компота. Я буду в старой ординаторской. Там как-то спокойней...

- А компота сегодня нет. Сегодня отвар из шиповника.

- Очень хорошо. Тогда шиповник. И себе стакан захватите. Отметим наш успех. Или неуспех.

- Шиповником? – рассмеялась Вероника.

- Ну… там будет видно, - подмигнул девушке Эдуард Терентьевич. – Тем более, у меня сегодня юбилей. Тысячная смена в нашей больнице.

- Поздравляю! Такое событие действительно нужно отметить.

Доктор Чужиков доплёлся до ординаторской, проверил на месте ли спрятанный в шкафу, за медицинскими справочниками, бутылёк со спиртом и устало опустился на столь знакомый диван. Старый мебельный трудяга вновь напомнил об Ольге.

«Я же не виноват, что её не ставят со мной на дежурство», - подумал Эдуард Терентьевич.

Когда медсестра, спустя полчаса, пришла в старую ординаторскую с двумя стаканами красно-коричневого напитка, доктор Чужиков спал, откинув голову на спинку дивана. Вероника осторожно поставила стаканы на стол и вышла, тихонько затворив за собой дверь.

8

Вернувшись утром домой, доктор супругу не застал. «В солярий пошла», - отчего-то решил Чужиков и отправился на кухню. Завтрак на столе отсутствовал. Эдуард Терентьевич приготовил себе салат из сушёной морской капусты и открыл банку консервированной крольчатины. Налил рюмку водки.

Когда заканчивал завтракать, хлопнула входная дверь. Жена, не снимая обуви, прошла в комнату. От неё пахло духами и табаком.

«Она же никогда не курила, - думал Эдуард Терентьевич, сгружая грязную посуду в мойку. – А-а.. курила, не курила… Не всё ли равно».

- Нам надо поговорить, - сказала жена, когда он вошёл в комнату.

- Говори.

- Я ухожу от тебя.

- Зачем? – бессмысленно спросил доктор.

- Затем, что у тебя нет души, - жена беспокойно заходила по комнате, а доктор стоял неподвижно в дверях. – Я поняла это совсем недавно. У тебя совсем, совсем нет души.

- Есть, - сказал Эдуард Терентьевич. – Ты это знаешь, не хуже меня. Я водил тебя в клинику, и ты видела мою душу собственными глазами.

- Нет, - покачала головой супруга. – Я не знаю, что ты показывал на своём больничном компьютере. Но я знаю, что душу показывают не на экране, а в жизни. Понимаешь? В реальной жизни. Ежедневно, ежечасно, ежесекундно. За время, что мы с тобой живём, ты не показал мне свою душу ни разу. Поэтому я ухожу. Прямо сейчас.

Эдуард Терентьевич равнодушно развернулся и снова направился на кухню. Если жена уходит из дома, это ещё не повод отказываться от кофе.

- Ты уходишь прямо так, без вещей? – спросил он, засыпая кофейные зёрна в кофе-машину.

- Я забрала их ещё неделю назад. Ты очень внимателен.

Они переговаривались через перегородку, разделяющую кухню от комнаты.

- Как это тебе удалось? Ты же не водишь машину. Заказала такси?

- Нет. Мне помогли. Один человек. Знакомый мужчина…

- Он курит? – доктор включил кофе-машину.

- Да.

- Кажется, табак хороший. Впрочем, я не специалист.

- Ещё бы. Ты прекрасно разбираешься только в том, чего лишён сам.

- Не иронизируй. У меня отменная анима-субстанция. Я недавно обследовал её. Она в полном порядке.

- Не сомневаюсь. Да, пока не забыла. Ольга просила тебе передать, что больше с тобой дежурить не будет. Она увольняется.

- Ольга? – слил кофе в чашку и бросил туда ложку сахара.

- Да. Медсестра из твоей больницы. Она звонила мне вчера.

- Откуда у неё твой номер?

- Я же говорю, что ты очень внимателен к своим женщинам. Мы – одноклассницы.

-Эдуард Терентьевич застыл на секунду, но тут же стал размешивать сахар. Слова супруги его не удивили. Просто он понял, о чём тогда недоговорила Ольга.

Они лежали на диване в ординаторской, укрывшись белыми халатами, и Ольга сказала:

- Почему-то именно сейчас вспомнила школу, свой класс. Странно… Никогда не вспоминала, а тут вспомнила.

- Скучаешь по школьным друзьям?

- Вовсе нет. У нас и класс то был недружный совсем. Каждый сам по себе. Скучные все какие-то. Невзрачные. Я уже многих и по именам не помню. Одну только девочку запомнила хорошо, у неё имя, наверное, единственное в мире. Никогда не догадаешься, как её звали.

- Редкие имена, на самом деле, встречаются чаще, чем нам кажется, - Эдуард Терентьевич притянул Ольгу к себе и положил руку на её обнажённое бедро. – Например, у моей супруги тоже исключительно редкое имя, хотя встречается оно в каждой семье. Её зовут Жена. Представляешь, родители – юмористы наградили девочку именем. Папаша был зациклен на моральных ценностях семейной жизни, вот и дочь с самого рождения запрограммировал, мол, предназначение любой женщины – непременно стать супругой.

- Подожди, - сказала тогда Ольга, приподняв голову. – В какой школе училась твоя жена?

- Номер не помню. Где-то на Верещагина.

Ольга выбралась из-под халатов и принялась одеваться.

- Ну, а какое имя было у твоей подруги?

- Она не была моей подругой. Так, одноклассница только.

- Ну, одноклассницы?

- Неважно. Вставай, скоро смену сдавать.

Этот разговор происходил в последнее их совместное дежурство.

Пока пил кофе, жена по имени Жена ушла, прилепив электронный ключ от входной двери к магнитной пластине-ключнице. Эдуард Терентьевич убрал ключ в коробку с разной мелочью и отправился в спальную. После рабочих суток организм доктора всегда требовал отдыха.

9

Вечером позвонил Дионис Карагода. Один из той троицы счастливчиков, сумевших обзавестись новыми душами на исходе студенчества. Предложил встретиться: давно, мол, не собирались вместе.

Дружеское рандеву назначили в ретро-кафе «Механическая коробка передач». Эдуард Терентьевич не любил бывать в Автопромышленном районе города, грязно, шумно, Карагода, впрочем, тоже, но кафе лежало как раз посредине между их домами.

Выглядел Дионис каким-то угрюмым. Мрачно заказал себе двести «Алтайского дергача» и совсем уж грустно – чашку кофе «Дарлессо». Чужиков попросил бокал «Шимпанзини» и орешки. И то, и другое – бесстрастно.

Когда выпили по половинке, каждый своего эликсира, Дионис спросил в лоб:

- Скажи, Эд, только честно, ты испытывал какие-либо чувство с той самой ночи, в университетской операционной?

- А что случилось? – осторожно спросил Эдуард Терентьевич.

- Ты на вопрос ответь. А чтоб тебе легче было, скажу сразу, лично я с тех пор не испытывал ничего и никогда. То есть вообще ничего. Ни доли, ни полпроцента.

Доктор Чужиков смотрел на бывшего друга в упор и думал: «Вот оно что! Выходит Карагода всё время врал. И тогда, в университете, и после – во время редких, случайных встреч. Рассказывал о сильных и прекрасных ощущениях, а сам ничего не испытывал. Как и Чужиков. Интересно, а третий их дружок тоже бесчувственный чурбан?».

- С Серёгой я переговорил раньше, - опередил вопрос Чужикова Дионис. – У него тоже ничего не было. Ни разу. Ни единого чувства.

- И я ничего не испытывал, - сознался Эдуард Терентьевич. – Стыдно было как-то…, у вас с Серёгой всё получилось, а я – инвалид вроде… Вот и напускал на себя вид вечно довольного дурачка.

- Я так и думал, - Карагода залпом допил вторую половину «Дергача». – Вот придурки!

- Что уж теперь…., - Эдуард Терентьевич кинул орешек в свой бокал и стал смотреть, как тот плавно опускается на дно. – Я уже и забыл, что эти чувства из себя представляют. Женился без любви и никогда не страдал, никому не был благодарен и сам в этом не нуждался, всё время жил без радости, зато и без горя.

- Да и я точно так же, - Карагода отодвинул пустой стакан и принялся за кофе. – Сколько мы с тобой не сталкивались, а ведь всё случайно. И ни разу не возникло желания просто взять и позвонить друг другу. Безо всякого повода. О ерунде какой-нибудь поболтать. Узнать как сам, семья как, дети. Просто так, понимаешь. Как друзья делают.

- Ты прав. Мне тоже это в голову не приходило.

Помолчали. Карагода задумчиво пил кофе. Чужиков увеличивал количество орехов – утопленников. Потом спросил:

- А как ты догадался, что все мы врали друг другу?

Карагода поставил пустую чашку на стол. Потом опустил в неё палец и принялся водить по дну. Наконец, нехотя сказал:

- Да я всё думал, почему у вас с Серёгой нормально вышло, а у меня нет. И только недавно решил срезать анима-субстанцию и попытаться прочистить её. Вдруг, думаю, заработает.

- Ну и?

- Ну и срезал. Достал хорошее чистящее средство, импортное. Сейчас для обработки человеческих душ много чего навыдумывали. Принялся чистить её со всех сторон и случайно, в таком, знаешь, самом неудобном месте, обнаруживаю маленькую неприметную лэйбу. А на ней: «Мэйдын Чайна». Тут я сразу всё понял. Не души молодых, бедных, и оттого всегда весёлых перуанских крестьян мы купили тогда на контрабандном рынке, а дешёвую китайскую подделку. Искусственная синтетическая пустышка и ничего более.