Анна Неделина №2

Демон красных песков

Демон красных песков
Работа №340

Пустыня Кызылкум… Бескрайнее пространство песчаного мира, где все подчинено воле случая. В любую секунду все может поменяться с точностью до наоборот. Только что казалось, что ты – хозяин положения, и загнанная жертва вот-вот падет у твоих ног. Но ты напрасно так самоуверен. Ох, как напрасно… Еще одно мгновение: – и в роли преследуемого можешь оказаться ты сам, и тогда надейся только на удачу. И если удача, одолеет случай – ты спасен. В Кызылкумах нужно выживать. Иначе никак. Днем – невыносимая жара, от которой кажется, что мысли постепенно превращаются в бесполезную вязкую массу. От ужасающего зноя негде укрыться, там нет густых крон деревьев, нет тенистых кустов, там только саксаул, но он не даст тебе спасительной тени. Ночью в Кызылкумах дикий холод, пронизанный голодным воем волков, тявканьем шакалов, сумасшедшим хохотом лисиц. Хищники ночью беспощадны. Днем они могут трусливо отступить, предпочитая не ввязываться в опасную драку. А вот с наступлением темноты – держись, не спи и даже не смей сомкнуть глаз. Они нападут. Пустынные хищники презирают растительную пищу. Это не для них. Они рождены убивать, рвать зубами плоть, довольно урча, пить свежую кровь. Они не едят верблюжью колючку или листья кустарника. Хищники хотят мяса, и рано или поздно они до него доберутся. Бросок разъяренной гадюки, укус неприметного, но смертельно опасного паука каракурта, жало скорпиона – в песках означают неотвратимую, мучительную и страшную по своей безысходности гибель. Но есть другое, несоизмеримо страшнее, чем кровожадные обитатели песков. Неизвестность – вот что опаснее и ужаснее всего. Ты не знаешь, что с тобой может произойти в любое мгновение. В Кызылкумах ты один на один с неизвестностью, и там, в непонятном песчаном мире, неизвестность стоит за твоей спиной и смотрит на тебя пустыми глазницами. Там у неизвестности лицо смерти.

Что произойдет с человеком, по поле рока оказавшегося в пустыне без еды и питья, без оружия и надежного пристанища? Кто знает… Ведь там, в мире блуждающих песков, законы природы повернуты вспять…

По прошествии многих лет я решил, что настало время рассказать об истории, которая когда-то давно приключилась там, в бескрайних Кызылкумах, с моим другом детства Расулом. Историю эту Расул поведал мне, когда мы были еще подростками. Мы были романтиками пустыни. В весенние месяцы часто отправлялись в пески недалеко от дома. После лютой и долгой зимы, с завывающими метелями и непроглядными снежными буранами, в начале апреля пустыня оживает. Расцветая, в течение в среднем двенадцати дней, и до наступления жары, выжигающей все вокруг, пустыня благоухает, превращаясь в сплошной ковер из алых маков, красных и желтых тюльпанов, сочной травы и других причудливых цветов, в названиях которых мы, к стыду своему, не разбирались. Мы подбирали медлительных степных черепах, ловили юрких ящериц, собирали восхитительные букеты цветов, с упоением вдыхая пропитанный терпкими травами воздух Кызылкумов. Нагуляв зверский аппетит на свежем пьянящем воздухе, мы пекли в золе картошку и, обжигаясь, ели ее вместе с вкуснейшими богурсаками, запивая водой из походной фляжки. Два неразлучных друга, родившиеся в пустыне, не мыслившие себя без дикой и таинственной природы, были счастливы своей юностью, неуемным стремлением к познанию мира, и вечным ожиданием приключений, которых в нашей бесшабашной жизни, кстати сказать, было предостаточно.

Так вот, однажды Расул побывал в отдаленном ауле, расположенном примерно в ста пятидесяти километрах от районного центра. Шла окотная кампания, – тот труднейший для чабанов период, когда ягнята рождались многими тысячами, и работникам животноводческих хозяйств, буквально не разгибая спины, приходилось ухаживать за новорожденными и их беспокойно блеющими мамашами. Расул, а с ним еще несколько ребят из нашего района, приехали помогать чабанам, благо за сей нелегкий труд платили так сказать не слабые по тем временам деньги. Мой закадычный друг давно мечтал о собственном мотоцикле, и мечта эта, на зависть нам, мальчишкам, оставшимся дома, с каждым часом становилась все реальнее. Однако произошло нечто, круто изменившее ход событий.

Когда по возвращении Расул первый раз рассказал мне одну историю, я поначалу основательно перепугался, а потом, все еще слегка шокированный услышанным, жестоко и беспощадно высмеял его, назвав вруном, придумщиком, местным бароном Мюнхгаузеном. Расул тогда сильно обиделся и несколько дней не желал со мной общаться. Но я упросил его еще раз поведать ту историю. И он, хотя и нехотя, но все же согласился. Конечно, вам судить дорогие читатели, правда или вымысел то, что произошло с моим другом, да и честно сказать, я и сам ни в чем абсолютно не уверен. Но вот что интересно. Теперь, когда прошло так много времени, и годы преобразили нас, когда-то наивных и восторженных мальчишек в мужчин, постоянно занятых работой, нагруженных заботами, повседневным бытом и кучей проблем, я осознал, что в жизни бывает гораздо больше случайностей и совпадений, чем четко очерченных закономерностей. В жизни может произойти что угодно, даже самое невероятное, то, что практически не поддается никакой логике и объяснению.

Итак, в тот день Расул изрядно потрудился в одной из овечьих кошар и теперь направлялся в юрту уважаемого в ауле чабана Нартая коке, где разместился вместе с другими ребятами. Было обеденное время. Расул решил вернуться в юрту прямым путем, через барханы, а не окольной проторенной дорожкой, где постоянно ходил от овечьих кошар к юрте. Так он, конечно, основательно срезал себе путь, но при этом едва плелся, по щиколотку увязая в зыбком песке, поднимаясь с одного бархана на другой, а потом почти скатывался вниз. Голова, и без того напеченная раскаленным добела солнцем, все еще гудела от непрерывного овечьего блеяния, да и к тому же основательно проголодавшийся мой друг готов был проглотить целого барана. Распугивая юрких, весьма крупных ящериц, мирно гревших белесые брюшки на горячем песке, и упрекая себя за то, что не пошел своим обычным маршрутом, Расул заметил вдалеке одинокую юрту, сиротливо примостившуюся рядом с пологим барханом. Жилище казалось необитаемым. Лохмотья старой кошмы под резкими порывами то поднимались вверх, то опадали вниз, хлопая по каркасу из облупленных, окрашеных когда-то красной краской, деревянных жердей. Завывание ветра, нещадно швыряющегося песком, и зияющий чернотой вход в юрту заставили Расула замедлить шаги. Зловещее чувство коснулось его, когда в темноте проема он увидел какое-то движение. Из темноты выступила женщина, и Расул невольно попятился назад. Она была странной: ее одежда была старой и мешком висела на худощавой, высокой фигуре. Женщина была неопределенного возраста. Лицо, обрамленное спутанными длинными волосами, было словно восковым. Как будто истинное лицо было спрятано за сероватой старой маской, изборожденной глубокими морщинами. Но глаза… Это не глаза старухи. Они были хотя и неподвижными, но молодыми, и живо блестели в ярком солнечном свете. Женщина, заметив Расула, уставилась на него немигающим взглядом и, прислонившись спиной к юрте, вдруг медленно опустилась на песок. Мой друг словно оцепенел, будто пригвожденный к воздуху колючими зрачками. Уйти он уже не мог: не слушались ноги, ставшие словно ватными. Из темноты юрты вышел мальчик лет десяти. Он был…. совершенно седым! Как будто маленький старичок с детским лицом. Женщина перевела на него взгляд и вдруг хрипло засмеялась. Мальчик молча сел рядом с женщиной, взял ее костлявую руку и, погладив длинные пальцы, посмотрел на Расула, виновато улыбнувшись. Мой друг, с трудом стряхнув с себя оцепенение, побрел словно во сне прочь от этой мертвой юрты, где в воздухе витал зловещий дух. Слышал хриплый смех, хлопанье лоскутов кошмы и ощущал спиной улыбку седого мальчика. Он словно ожидал, что женщина с маской старухи на лице, дико хохоча, взлетит в воздух, размахивая руками, словно крыльями, схватит его острыми когтями и, подняв вверх, бросит к ногам старого ребенка. Расул вдруг заплакал, зажмурив глаза. Вот сейчас, раздастся шум хлопающих крыльев, и ведьма вонзит в его спину когти… Сейчас… Боже милосердный, спаси!

Но его не тронули. Не помня себя от страха, он, едва добравшись до юрты Нартая коке, в беспамятстве рухнул у деревянных дверных створок...

– Врешь ты все, придумщик чертов! – воскликнул я, прервав рассказ Расула. Понапридумал, тут всякого чтобы меня напугать, и сидишь тут радуешься. Врун!

– Ах так! Ты опять начал? Ну, тогда я пошел, раз я врун! Сиди тут один! – выкрикнул обиженно он и вскочил, явно намереваясь уйти.

– Ладно, ладно, прости! Ну что там дальше было? А старуха, она кто была? А мальчишка тот седой. Сын ее, что ли?

– Ты вот слушай, и не мешай рассказывать. Все по порядку.

Расул охотно вновь сел на курпачу и, сочно надкусив красное яблоко, протянутое мной в качестве штрафа, продолжил рассказ...

Нартай коке обеспокоено выбежал из юрты, подхватил на руки Расула.

– Ой-бай, сынок, что случилось?! Каракурт укусил? Чего молчишь? А?

Ребята вмиг окружили Расула, растормошили его и заулыбались, когда он, наконец, открыл глаза.

Нартай коке, налысо бритый великан, выгоревший до черноты под пустынным солнцем, добродушно улыбнулся в пышные усы и опустил Расула на покрытый кошмой пол юрты.

– Ох и напугал стервец! Что случилось-то?

Расул попытался сбивчиво рассказать о случившемся, но вконец размяк и расплакался. Сквозь слезы он, путаясь и сбиваяс,ь все же объяснил, что произошло.

– А-а-а… Это ты про Айшу и ее сына Марата?

Нартай коке покачал головой и, усевшись на кошму, не спеша вытер цветастым платком вспотевшее лицо и бритую голову.

– Эй, женушка, подай-ка кумысу! В горле пересохло.

Наш великан выпил касу бодрящего напитка, крякнул и задумчиво посмотрел на Расула.

– Не осуждай их, сынок. Не осуждай, и не бойся. Хорошие они, только вот пострадали страшно. Айша умом тронулась, обезумела совсем. А Марат… Ты же сам видел. Седой, будто старик древний. А ему-то ведь не больше одиннадцати лет. С ними такое случилось, и врагу своему не пожелаю никогда.

– А что случилось, Нартай коке? Расскажите! – загалдели ребята наперебой.

– Э-э! Угомонитесь, бесенята. Вот вечером после работы соберемся в юрте, тогда и расскажу. А теперь давайте за дастархан. Гульмира, женушка, неси нам обед, да чай покрепче завари!

В тот день, бегая, как угорелый от одной кошары к другой, Расул не переставал думать о случившемся, с нетерпением ожидая вечера, когда, наконец, раскроется тайна старой юрты.

Наконец наступил вечер. Ярко-желтое огромное солнце, будто устыдившись того, что так нещадно палило весь день, окрасилось в медно-красный цвет, и словно в ответ ему где-то вдалеке одинокий волк затянул свою горестную песню. После сытного ужина ребята, развалившись на курпачах слушали рассказ Нартая коке...

Порывы суховея нещадно гнали по барханам колючие шары вечно куда-то спешащего растения «перекати поле», сгоняя с излюбленных мест надменных ящериц-агам блаженно жмуривших изумрудные глаза. В Кызылкумах царила середина августа. Казалось, что в этой адской жаре барханы вот-вот спекутся в жидкую стеклянную массу и потекут прозрачной лавой по песчаным низинам, сжигая все на своем пути. В этот пышущий жаром день чабан Ербол Жалменов возвращался на своем коне Кауром из дальнего аула домой, в свое стойбище. Его девятилетний сын Марат, удобно примостившись за спиной отца, дремал под монотонную мелодию ветра. Купив в лавке всего самого необходимого для кочевых жителей пустыни: соли, сахара, керосина, пороху, да еще кое-чего по хозяйству, они возвращались, изрядно нагрузив коня. Долгое путешествие подходило к концу. Ербол был коренастым, плотным мужчиной средних лет, с обветренным лицом степняка. По привычке, слегка постукивая рукоятью плетки по боку Каурого, он ритмично покачивался в седле, напевая что-то от скуки. Заунывный гул ветра и жара окончательно сморили его, и он, последовав примеру сынишки, погрузился в сонное состояние.

Но вот что-то неожиданно разбудило путников. Этот звук был похож на резкий скрежет. Далеко позади, за барханами показалась лошадь с седоком. Марат дотронулся до спины отца, и тот, обернувшись назад, кивнул головой. Жалменов был отменным охотником, обладающим острым зрением, так что без особого труда разглядел в дали наездника. Это был Алибек – чабан-одиночка. Он, как и другие кочевые чабаны, пас овец в разных концах Кызылкумов, часто менял стойбища, предпочитая сторониться людей. Человек он был желчный, угрюмый, с темным, неясным прошлым. Аксакалы Кызылкумов не знали ни его предков, ни родителей, не имели понятия даже откуда он родом и как появился в пустыне. У него не было ни семьи, ни родных. Он жил отшельником. Ходили среди людей толки, будто Алибек умеет общаться с волками. Вездесущие мальчишки уверяли, что не раз видели, как он, сидя на корточках перед серым хищником, что-то бормочет себе под нос, морщит лоб, скалит зубы. Волк застыл, как завороженный, не смея сдвинуться с места. Словно повинуется воле странного человека. Однако Ербол считал все это пустыми слухами, хотя и понимал – встреча с угрюмым чабаном не сулит ему ничего хорошего. Однажды они не на шутку сцепились. Отшельник бросил ему в лицо напраслину: он обвинил его в краже пяти овец. Ербола, с самого детства жившего честным трудом, такое оскорбление страшно возмутило, и он в бешенстве кинулся на обидчика. Их едва разняли другие чабаны, хотя, будь они одни, Ерболу скорее всего не поздоровилось бы. Алибек был здоровенным детиной, чем-то смахивающим на медведя, и всякий раз когда влезал на седло, его лошадь слегка приседала, едва выдерживая огромное тело хозяина.

– Папа, Алибек коке, догоняет нас, – обеспокоенно произнес Марат.

Фырканье лошади Алибека раздалось совсем близко.

Ербол придержал Каурого и, остановившись, развернул коня.

Алибек был уже рядом. Малахай из лисьего меха несмотря на жару был надвинут на самые глаза. Большое, заросшее многодневной щетиной лицо словно вырублено из узловатого пня. Рот Алибека скривился в недоброй усмешке, обнажив ряд крупных, ровных зубов. Лошадь отшельника нервно переступала ногами, кося глазом на своего седока. Она как будто боялась его, и было заметно, как мелкая дрожь время от времени сотрясает ее холку.

– Ну что, Ербол, как поживаешь? Жив-здоров? Овец, что украл у меня, отдавать не собираешься? Или уже шурпу сварил из моих овечек? А?

Алибек злобно смотрел из-под малахая.

Кровь жарко бросилась в лицо Ерболу.

– Послушай, Алибек, мы все под одним богом ходим. Пусть он накажет вора, а ты обвинять бездоказательно не смей! Слышишь? Не смей! Я при ребенке выяснять отношения не буду, но как приедем в аул, разберемся раз и навсегда! Как мужчины разберемся! Понятно?

Ербол дернул поводья, дав понять, что разговор окончен. Каурый не сдвинулся с места.

Алибек откинул голову назад так, что свалился малахай обнажив большую голову, покрытую густыми короткими волосами, больше похожими на коричневый мех.

Раздался хриплый смех, словно из огромной бочки.

– Папа, я боюсь, давай уедем отсюда, – испуганно прошептал Марат.

Но копыта Каурого словно вросли в песок. И сколько ни дергал поводья Ербол, как ни хлестал его плетью – конь не сдвинулся с места.

Натешившись вдоволь, Алибек вдруг резко оборвал свой смех.

– Ладно, правда твоя, – в ауле разберемся. Но помни, Ербол, дорого встанут тебе краденые барашки. Доо-ро-гооо!

– Не угрожай, слышишь! Я тебя не боюсь…

– А я не угрожаю. Я говорю, что будет. Ладно, езжай.

Отшельник что-то невнятно пробормотал, и Каурый резко двинулся с места. Конь спешно, словно уходя от погони, стал набирать ход, увязая в песке, а Марат, обернувшись, глядел на оставшегося Алибека. Ему показалось, что он подмигнул ему, криво оскалившись. Марат заплакал от страха.

– Не бойся, сынок, дурной он человек, беспутный, – произнес задумчиво Ербол. – Я рядом с тобой. Скоро уже дома будем.

Но в душе Марата проснулось предчувствие надвигающейся беды. Что-то страшное уже шло за ними следом.

Ближе к вечеру путники добрались до дома – просторной юрты, покрытой светлой кошмой. Айша, стройная красивая женщина, с черными, как степная ночь волосами, звеня серебряными украшениями, обняла и расцеловала сына, расспросила мужа о том о сем, подала ему воды умыться, а потом пошла разгружать Каурого. О том, что произошло в пути, Ербол велел сыну не рассказывать.

Из юрты вышел седобородый Мохамбет ата, держа за руку маленького Максуда.

– Оу, Ербол, сынок, что-то вы припозднились. Мы уже волноваться начали. Все ли хорошо, слава Всевышнему?

– Э, отец, намаялись мы за день, пока то да се достали в лавке, пока это раздобыли, – ответил Ербол, подавая старику пиалу чая. Но привезли все, что нужно. Конфет еще вдобавок там разных прикупили, сахар-нават килограммов десять взяли.

– А батарейки для радио, как я просил, не забыли?

– Все, как заказывали, уважаемый...

– Ну, добро, добро.

Дед подмигнул Марату, хитро улыбнувшись:

– А ты, внучек, как, утомился небось? А?

– Да так, дедушка есть немного. Только вот…

– Марат! – одернул его отец. – Мы же договорились. Иди лучше собак покорми.

– Да кормлены уже ведь…

– Иди, кому говорю. Давай не ленись, сходи, посмотри, как они там.

Марат нехотя встал, выудив из казана несколько крупных костей для огромных волкодавов – Карая и Барса. Собаки у чабанов, как и лошади, – члены семьи, без них в пастушьем деле никак. Они и защитники от дикого зверья, и помощники в деле. Так что чабан может сам и не поест, но собак непременно накормит.

– Сынок, а ты что Марата отослал, он ведь что-то сказать хотел, – не унимался Мохамбет ата.

– Да голову ему напекло днем, вот и мерещилось всякое. Отоспится, все пройдет.

Ерболу совсем не хотелось тревожить старика рассказом о зловещей встрече с Алибеком. Попивая чай, он невольно задумался. Однако, этот верзила так вызывающе себя ведет, словно специально оскорбляет его, нарываясь на скандал. Чего он к нему с этими, якобы крадеными, овцами прицепился. Чего хочет? Может, быть, отдать ему своих овец – пусть отстанет. Но тогда это будет выглядеть как признание вины. Нет уж, ни за что! Я с ним еще разберусь! А Каурый себя как-то странно повел, как будто слушался отшельника. Э, ерунда какая-то. Просто случайность.

Марат тем временем, покормив собак, задумчиво уставился на полную луну, ярко светившую над пустыней. Огромный, желтый в оспинах блин висел в темнеющем небе. По барханам поползли синие причудливые тени, похожие на многоруких чудовищ. Стало прохладно, поднялся сильный ветер. Жутковато. Сегодня, получается, – ночь волка. Ну сегодня серые хищники отведут душу! Будут выть на луну, протяжно и долго, словно причитать и жаловаться круглому божеству на свою тягостную жизнь. Тревожно на душе. Никак не забыть угрозы злого чабана, будь он неладен! За что он так с отцом? Марат поставив перед псами ведро воды, еще раз взглянул на луну.

– Сынок, иди ужинать, – позвала его мать.

Мальчик вошел в юрту, плотно прикрыв за собой деревянные дверцы. Домашние при желтоватом свете керосиновой лампы уже сидели за вечерним дастарханом. Наваристая шурпа, лепешки, испеченные в золе, и жареная баранина источали дивный аромат.

– Оу, Маратик, ты чего такой грустный? С собаками что ли повздорил? – улыбаясь в усы, спросил дед. – Или волков испугался?

При этих словах маленький Максуд рассмеялся и откинулся на подушки с бараньим ребрышком в руке.

– Садись, мой хороший, поешь, – ласково пригласила сына Айша, и он, обиженно сев рядом, принялся за еду.

– Марат, а что если ты…

Мохамбет ата не успел договорить, как снаружи юрты раздался ужасающий рев, сменившийся хриплым рычанием. Ербол вскочил на ноги, а старик потянулся за ружьем, висящим на стене. Айша вскрикнула, прижимая к себе испуганных детей. Вновь раздался рев, сильнее и страшнее первого, словно тысячи демонов вырвались из адского подземелья. Рев перешел в шепот, похожий на заклинание на неизвестном языке.

– Что это? – воскликнул Ербол, глядя на отца.

– Это не волк, – пробормотал Мохамбет ата, вкладывая в ствол патроны. – Не волк!

Завыли и жалобно заскулили волкодавы, которым волки были нипочем. Собаки боялись!

Старик, оттолкнув в сторону Ербола и пнув ногой створки дверей, шагнул в темноту.

– Отец!

Жалменов бросился было за ним, как вдруг дверки с силой захлопнулись и, ударив его по лицу, отбросили в дальний конец юрты. Айша, причитая, кинулась к мужу, а дети забрались под курпачи. Вновь раздался дикий рев, и страшно закричал Мохамбет ата. Грянул выстрел, потом еще один, потом все стихло. Дверцы юрты медленно со скрипом отворились. Ербол, утирая кровь с разбитого лица, схватил лампу и нож. Он выбежал наружу. Натыкаясь в темноте друг на друга, вслед бросились Айша и Марат. Тусклый свет керосиновой лампы желтым пятном освещал распростертое на песке тело старика и склонившегося над ним рыдающего Ербола. Марат в страхе отступил назад. Мохамбет ата был разорван на части. Рядом лежала его рука, все еще сжимавшая ружье. Ствол ружья изогнут и скручен какой-то дьявольской силой. Лицо старика было искажено гримасой ужаса, а остекленевшие глаза с изумлением глядели на огромную щербатую луну.

Айша, плача и причитая, прижала к себе Марата, прикрыв его глаза рукой.

– Не смотри, сынок, прошу тебя, не смотри… Иди в юрту, позаботься о брате.

Ербол затих. Он встал и медленно поднялся на бархан у кошары. У стенки кошары испуганно жались и скулили Барс и Карай. Огромные псы напоминали в этот момент беспомощных щенков.

– Где ты, мразь?! Ну, выходи же! Иди сюда! Мразь!

Ербол еще долго кричал в темноту, пока жена не схватила его за плечи. Он как-то послушно обмяк, затих, а потом опустился на песок, обхватив голову руками. Так он сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, шепча молитвы о спасении души и бренного тела. Позже он завернул останки отца в широкую ткань, внес их в юрту, подперев дверцы железным прутом. Всю ночь до самого рассвета семья под завывание ветра оплакивала Мохамбета ата. Люди ждали повторения кошмара, но ничего более не произошло. Ничего.

Ранним утром, едва небо в отверстии потолка юрты окрасилось в нежно-розовый цвет, Ербол открыл дверцы жилища. Разбушевавшийся на ночь ветер замел песком следы ночной драмы. Мужчина осмотрел все вокруг, но ничего не нашел. Ни единого следа. Волкодавы все еще жались к кошаре, скулили, испуганно глядя на хозяина. Жалменов вместе с детьми похоронил отца, сам прочитал поминальную молитву, а после долго сидел у песчаного холмика, пристально вглядываясь в бегущие пески барханов…

– Да уж, Расул… Ну и история…

Я удрученно поглядел в окно. На созревшей кисти крупного винограда «бычий глаз», высаженного когда-то моим отцом, беспокойно ползал шмель, старательно выискивая самую спелую и сладкую ягоду.

Расул поглядел на аппетитные гроздья и вздохнул:

– А у нас такого винограда нет. Ну, такого сорта, я имею в виду… А что, он сладкий?

Я нехотя встал и, взяв на кухне большое блюдо, вышел во двор за виноградом. Что, я своего друга не знаю, что ли? Без угощения слова лишнего не вымолвит.

Когда я вернулся обратно с виноградом, Расул, блаженно вкусив райских плодов, продолжил повествование…

Гонимые вечным ветром пески исчезали, унося с собой секунды, минуты, часы. Время меняло все вокруг, и даже старожилы пустыни – молчаливые барханы не стояли на месте, а осыпаясь, текли нескончаемой песчаной рекой в неизвестность.

Ербол горестно смотрел на барханы. Кого они скрывают, что это за страшное адское создание, нечеловеческой силы? Прав был покойный отец: это был точно не волк. Он не обладает такой чудовищной силой. Волк может укусить, загрызь, но не разорвать на куски в считанные мгновения. Это был и не барс, случайно забредший сюда с далеких снежных гор. И ему такое не под силу. Тогда кто? Медведь? Он, конечно, силен, спору нет, но откуда ему здесь взяться? А этот ужасный рев? Медведь не может так реветь. Повидавший немало в своей жизни, Жалменов, родившийся и выросший в пустыне, не знал ни одного животного Кызылкумов, способного на такое злодейство. Вернувшись к юрте, он внимательно осмотрел исковерканное ружье отца. Двустволка была скручена в «косичку» неимоверной силой. Нет, так хищник не сможет. Здесь руки нужны. Руки человека, богатырской силы. Случившееся Ербол никак не связывал со стычкой с Алибеком. Хотя злобный чабан-отшельник и угрожал ему, но чтобы так вот разорвать человека голыми руками? Быть такого не может! Чушь какая-то!

Жалменов вконец уже запутался в своих суждениях. Однако, так или иначе надо сообщить об убийстве в милицию, властям в райцентр. Сегодня же, еще до обеда надо ехать обратно в аул, до него несколько часов на лошади добираться. Там и рация в сельсовете есть. Рустам Кодыров в ауле в милицейском участке работает. Вместе росли в детстве, в школе, за одной партой сидели. Ныне Рустам – майор, и территория под его контролем, как говорится «будь здоров» – от одного края пустыни до другого. Надо выехать в аул пораньше, чтобы вернуться с ним еще засветло. Лишь бы в участке Рустам был, а не где-нибудь в дальнем кочевье.

Дома оставался еще охотничий карабин, но его брать с собой Ербол не стал, взял лишь большой тесак.

– Марат, сынок, остаешься дома за старшего, – сказал он, протягивая сыну ружье. – Мне нужно съездить в аул за подмогой. Сегодня же вечером вернусь с людьми. Держитесь! Запри двери на скобу, собак снаружи привяжи. И ни в коем случае не выходите, что бы ни случилось.

Опухшие и покрасневшие от слез глаза Айши смотрели на него с тоской и отчаянием. Жалменов обнял и расцеловал жену и детей, а после, запрыгнув на Каурого, еще раз посмотрел на своих родных. Когда конь тронулся, они еще долго провожали его взглядом. Пустынный ветер беспокойно кружил над могилой Мохамбета ата, силясь предупредить о чем-то…

К вечеру Ербол не вернулся. Марат и Айша часто выходили из юрты, пристально всматривались в холмистый горизонт в надежде, что вот-вот появится знакомый конь и всадник. Но, увы, – тщетно. Наступила ночь. Луна все так же висела желтым блином на небе. Все так же этот бесконечный колючий ветер носится по пустыне, как сумасшедший. Опять завыли волки: вновь жалуются луне на голодную жизнь. Марат привязал Карая и Барса у дверей юрты, надеясь, что хоть стены кошары спасут овец, вздумай волкам наведаться в стойбище. После прошлой адской ночи собак словно подменили. Из злобных, драчливых псов они превратились в дрожащих созданий, трусливо поджимающих обрубки хвостов и часто озирающихся по сторонам. Уже не надеясь на них, Марат, как советовал отец, прочно закрыл двери юрты, замкнув их железной скобой. Маленький Максуд скоро заснул, а Айша и Марат всю тревожную ночь не сомкнули глаз, лишь перед рассветом забылись в тяжелом, беспокойном сне.

Гул в ушах! Скрежет, Свист! Марату стало душно и трудно дышать. Снова скрежет! Нет сил проснуться и открыть глаза. Огромная желтая луна падает прямо перед юртой, вонзаясь в песок. Из густого тумана возникла смрадно дышащая огромная мохнатая морда зверя. Желтые щелочки глаз горят лютой злобой и ненавистью, а оскаленная острыми зубами пасть разверзлась над мальчиком.

– Марат! Марат!

Голос матери вернул его из потустороннего мира. Существо исчезло, и Марат проснулся, вскочив на ноги. Сердце бешено стучало, и казалось что вот-вот оно выпрыгнет из груди. Рядом стояла мать и, глядя на него странными глазами, горевшими на побледневшем лице, тихо прошептала:

– Максуд! Его нет…

Двери юрты были распахнуты настежь. Ребенок исчез.

– Максуд!!! – вырвался наконец страшный крик Айши. Она упала на колени и принялась царапать ногтями лицо. Марат выбежал из юрты. Мать поползла за ним на коленях, не переставая причитать. Уже снаружи, свалившись на песок, она потеряла сознание, а когда пришла в себя, трясущиеся губы едва слышно произнесли:

– Найди его… Прошу, найди!

Женщина смотрела на песок. Рядом с юртой, у входа и вокруг нее виднелись еще не занесенные ветром следы. Сердце у Марата похолодело. Не волчьи следы и не другого зверя: вперемежку со следами собак различались контуры огромной человеческой ступни с близко расположенными толстыми пальцами.

Марат, увязая в песке, с трудом добежал до матери.

– Там! Видишь, вон, до того бархана идут следы, а дальше ничего нет, – выкрикнул он, порывисто дыша.

Айша бессильно склонила голову. Все! Материнское сердце осознало боль утраты: малыша они не найдут.

Марат осмотрел створки дверей. Скоба была погнута и валялась снаружи. Дверцы вдавили внутрь юрты страшной силой. Бесшумно. Кто-то проник внутрь, схватил спящего Максуда и исчез в пустыне. Собаки даже не залаяли. Они тоже пропали, остались одни веревки.

Ербол все еще не вернулся. Айша с сыном оббегали окрестности стойбища в поисках Максуда. Но тщетно. К вечеру они вернулись в юрту ни с чем. Где же отец, почему до сих пор не вернулся, что могло произойти в дороге? Они уже не знали, что делать, как им быть.

Вновь наступила ночь. Третья по счету ночь. Что она принесет: спасение или гибель?

Марат кое-как скрепил створки дверей и забаррикадировал их тяжелым сундуком и тумбой. Какая ни есть, а все же преграда. Этой ночью поднялся шквалистый ветер. Он завывал, словно демон, бесновался, грозя перевернуть юрту, и без того трещащую от его порывов. Овцы жалобно блеяли в кошаре – некормленые и непоеные. Сейчас волки могли спокойно ворваться в кошару и перерезать всех овец без особого труда. Но Марат уже знал, что они не придут. Они даже не выли в эту ночь. Волки боялись…

Ночь опустилась на пески черным покрывалом, а щербатая луна, как и прежде, висела в небе тяжелым блином, своим мистическим молочным светом удлиняя тени барханов.

Айша держала в руках заряженный карабин, направив его прямо на дверь, а Марат сжимал топор для колки дров. Они молча вслушивались в звуки пустыни. Время тянулось бесконечно долго, и лишь ветер, завывая снаружи, продолжал швырять песок в войлочные стенки юрты. Долгая, долгая ночь. Она тянется бесконечно, она таит в себе страшную неизвестность.

Скрежет! За юртой послышалось царапанье. Кто-то хрипло, с присвистом дышал. Глаза Айши наполнились слезами. Мальчик встал, и на «ватных», непослушных ногах направился к двери. Мать схватила его за руку:

– Стой, сынок! Это не отец. Я знаю. Это не он.

Словно в подтверждение ее слов снаружи раздался страшный голос, будто исходящий из широкой и длинной трубы:

– Открой дверь-рь-рь. О-о-открой!

Ужасный голос словно перекатывался по стенкам этой трубы, выползал змеей наружу, как сдавленный стон, хрип, рычание и – мольба. Он завораживал и отталкивал, вселяя ужас и разрывая душу в клочья.

– О-о-ткро-о-й двер-рь-рь-рь!!!

Марат смотрел на едва освещенное лицо матери, на ее широко открытые глаза. Еще немного, и она сама подбежит к дверям и отодвинет сундук. Айша закричала, прижимаясь к пологам юрты.

– Мама, молчи! – Марат зажал матери рот ладонью.

Почему существо не врывается в юрту? Это так легко ему сделать. Почему?

– О-о-ткро-о-й двер-ь-ь-ь! О-о-открой…

Голос вдруг умолк. Но Марат услышал и почувствовал другое, еще более ужасное: кто-то лез по стенкам жилища наверх, к самому верху юрты. Туда, где большое отверстие! Марат, как завороженный, смотрел на этот черный круг на потолке. Айша отбросила в сторону ружье и закрыла лицо руками.

Огонь в керосинке вдруг часто замигал и быстро потускнев, погас. В наступившей темноте Марат почувствовал как тот, кто полз наверх, достиг своей цели, пролез в отверстие и спрыгнул внутрь юрты, гулко упав на огороженный камнями очаг. Мальчик, не чувствуя от ужаса свои руки, с размаху ударил лежащего на полу топором. Еще раз, еще и еще! Он рубил неистово, зажмурив в темноте глаза. Потом отшвырнув топор, бессильно свалился на пол и потерял сознание.

Утренние лучи солнца проникли в юрту и осветили страшное зрелище. На полу лежало обезглавленное тело Ербола. Вместо головы к его телу грубыми нитками была пришита оскаленная голова Каурого, уставившаяся в пустоту мертвыми глазами. Айша смотрела на тело мужа, улыбаясь и что-то безумно шепча, гладила Марата по волосам, ставшим за ночь белыми как снег.

Айшу и ее сына по странному совпадению заметили чабаны, с дальнего стойбища перегонявшие овец. Они и сообщили о случившемся в райцентр, откуда в тот же день приехала оперативно-следственная группа. В юрту вбежал майор Рустам Кадыров и, увидев жуткую картину, закрыл лицо руками… Теперь сошедшая с ума Айша и Марат, уехав со своего стойбища, поселились в ауле в заброшенной старой юрте. С людьми не общаются и в новом, выделенном сельсоветом, доме жить не хотят. Им помогают, как могут, но с тех страшных трех ночей в них больше нет жизни…

Нартай коке закончил свое повествование. Он отхлебнул крепкого черного чая и, посмотрев на изумленных ребят, таинственно улыбнулся:

– Вот как в жизни бывает! А?

Мальчишки сидели в оцепенении, с опаской поглядывая на двери юрты. Призрачный свет керосиновой лампы отбрасывал таинственные тени, заставляя вздрагивать при каждом подозрительном звуке или шорохе, доносившемся снаружи. Нартай коке с улыбкой попивал чаек и блаженно щурил глаза.

– Нартай коке, а кто убивал на самом деле, – спросил кто-то из мальчишек, заставив остальных вздрогнуть от неожиданности.

– Кто это был? Не знаю… Кызылкумы бескрайняя пустыня, чего здесь только не случается. Может быть… Хотя, если бы сам я не слышал рассказ Марата, наверное, ни за что бы во все это не поверил. Кто знает…

– А может быть это был чабан Алибек?

– Да не верю я в сказки про обротней, выдумки это. Алибека долго искали, но так и не нашли. Наверное, испугался, что на него подозрение пало, вот и сбежал. Как в воду канул. Такие вот дела… Ладно, ребята, время позднее, завтра рано вставать. Работы будет валом, так что ложитесь-ка спать.

Нартай коке поднялся с коврика и, разминая затекшие ноги, вышел из юрты.

Он обошел юрту, и, внимательно оглядевшись, направился к ближайшей кошаре у колодца. Закурив сигарету, он шумно выдохнул дым и сплюнул.

Рядом с ним из темноты вырос человеческий силуэт.

– Ну что, Нартай, долго говорили о нем? Я надеюсь достаточно громко?

Чабан пожал протянутую в темноте руку и снова затянулся сигаретой. Красноватый огонек на несколько мгновений высветил во мраке очертания лица майора Кадырова.

– Ну, не знаю, Рустам, старался, как мог. Всю историю рассказал от начала до конца. Во рту даже пересохло.

– Ну, насчет окончания истории говорить еще рановато… Наши люди расположились по периметру юрты. Скоро начнет холодать. Как только появятся первые порывы ветра, ребят потихоньку разбуди и через прорезь в стене выведи их. Снаружи вас встретят наши сотрудники и уведут детей в безопасное место. Только не забудь – как только появятся первые порывы ветра. Не медли. Ты же знаешь, он всегда выходит на охоту в полную луну и когда ветрено.

– Не беспокойся, я все сделаю, как надо.

– Ну, тогда удачи тебе, Нартай.

– И тебе удачи, Рустам. Будь осторожен!

В эту ночь случилась песчаная буря. Стихия рвала и метала. Выл натужно дикий буран, гоняя тучи песка, застилая им все вокруг.

Майор Кадыров, укрывшись у колодца под брезентовым плащом, не спускал глаз с опустевшей юрты, откуда только что Нартай коке вывел последнего из юных постояльцев. Все, слава тебе, Боже! Кажется, успели вовремя. Теперь пора!

Год назад там, в юрте, у тела мертвого Ербола он поклялся, что найдет убийцу во что бы то ни стало. Он вышел на его след и ужаснулся сделанному открытию. Да, это был тот самый чабан-отшельник Алибек. Но он был им в дневное время суток. В период полнолуния отшельник превращался в огромного получеловека-полумедведя, наделенного невероятной силой, и тогда жажда убийства вела его, как безумного, на поиски очередной жертвы. Рустам выслеживал его долго, тщательно изучил все его повадки и привычки. Однажды он подглядел, как Алибек оборачивается в полумедведя. Спрятавшись за времянкой, он при свете луны с ужасом наблюдал, как вытягивается его и без того большое тело отшельника, как лицо приобретает звериные черты, на пальцах растут страшные искривленные когти, и он покрываетсят густой коричневой шерстью…

Рустам понимал в этот момент, что в одиночку совладать с оборотнем он не сможет, а табельный пистолет – бесполезное оружие против этого существа. Арестовать Алибека, и тем более уничтожить его в момент, когда тот был в человеческом состоянии, было бы неправильно и бездоказательно. Нужно было ждать. И ждать терпеливо. Если кто-то говорил об Алибеке, думал о нем, то он каким-то невероятным свойством чувствовал это, приходил и убивал. Он не жалел никого, глумился над телами, коверкал и уродовал их, чувствуя безграничную власть над своими жертвами. И все же майор Кадыров подгадал момент, убедил начальство в необходимости операции по поимке опасного убийцы, ни словом не обмолвившись о том, что охота будет на оборотня. Иначе его посчитали бы сумасшедшим. Теперь, когда он вновь объявился в краях, где год назад убил Мохамбета ата, маленького Максуда и Ербола Жалменова, Рустам решил – время пришло.

Буран неистовствовал. Казалось, барханы растворятся в пыльном воздухе, и пустыня обнажит свое истинное лицо. Кадыров с трудом выбрался из-под засыпанного толстым слоем песка брезента и, согнувшись под порывами ветра, побежал к юрте. Обойдя жилище, он скользнул в прорезь, сделанную в кошме, и очутился внутри. Огонек керосиновой лампы, словно золотой листик, освещал цветастые курпачи, уложенные ровным штабелем на сундуке, металлический треножник в центре юрты, казан, небольшой шкаф с посудой и видавшую виды домбру, висевшую на стене.

Рустам забрался под курпачу и медленно без лишнего шума передернул затвор автомата. Он должен прийти. Он обязательно придет, ведь он не оставляет в живых тех, кто хоть однажды подумал о нем. Полная луна его вновь обратит в зверя, и жажда убийства вновь овладеет его естеством.

Кадыров ждал. Среди завываний бурана послышался какой-то отдаленный звук, напоминающий скрежет. Какой противный звук! Как будто кто-то настойчиво скребет гвоздем по стеклу. Звук приближается! Вот он ближе и ближе… Еще! Еще! Еще! Он уже снаружи у дверей! Рустам отбросил курпачу и вскочил на ноги. Жуткий рев, перешедший в стонущий вой сотряс юрту. В то же мгновение обе дверные половинки с треском разлетелись в стороны, и в юрту протиснулось что-то большое. Свет лампы выхватил из полумрака существо, напоминающее огромного медведя, прямо стоящего на длинных человеческих ногах и размахивавшего мускулистыми руками.

Рустам закричал, отскочил назад и уперся спиной в юрту.

– Алибек, стой на месте! Не двигайся, иначе буду стрелять!

Оборотень одним движением разорвал толстую кошму над дверным проемом и шагнул вперед. Морда-лицо оскалилась, показав ряд острых зубов. Еще один шаг и оборотень наклонился вперед, готовясь к прыжку. Юрта огласилась страшным ревом. Рывок!

«Калашников», дернувшись несколько раз, изрыгнул оглушительную огненную очередь, и от тела человека-зверя отлетели куски плоти вперемежку с ошметками бурой шерсти. Он, широко раскрыв пасть, завизжал, захлебываясь кровью. Еще одна очередь отбросила его назад, наружу. Оборотень кувыркнулся через голову и попытался встать на ноги, но выстрелы подоспевших сотрудников окончательно добили его. Он заскулил, забился в конвульсиях и, дернувшись в агонии еще несколько раз, застыл. Пальцы рук судорожно скрючены, словно в последний раз желали вцепиться в жертву. Но уже не могли.

Огромное, покрытое густым мехом тело существа, бывшего когда-то человеком, окружили изумленные люди, не верившие своим глазам. Дикие порывы беснующегося бурана заметали оборотня песком, словно стирая его с лица земли. Кызылкумы хоронили существо, возникшее ниоткуда и уходящее в никуда.

Майор Кадыров оглянулся на стоявшего рядом Нартая коке и жестом попросил закурить. Чабан повесил на плечо карабин и протянул ему пачку папирос:

–Ты же не куришь, Рустам…

– Да… Действительно не курю…

Кадыров отшвырнул папиросу, еще раз поглядел на бурую тушу и кивнул сотрудникам, стоящим в молчании:

– Забирайте. Повезем в райцентр.

Из-за стоящих полукругом людей вышел мальчишка. Он встал у тела оборотня, освещенного светом фонарей, и присутствующие ахнули при виде его седых волос.

– Марат?! Почему ты здесь, сынок?

Нартай коке положил ему руку на плечо, заглянув в глаза.

– Вот, пришел посмотреть на него…

Голос мальчика прозвучал глухо, с тяжестью на сердце.

Он толкнул оборотня ногой и сплюнул.

– Будь ты проклят во веки веков! Нет тебе больше места ни на земле ни в земле. Гори вечно в аду, подлая тварь! Аминь!

Марат провел ладонями по лицу и, утирая слезы, ушел, не оглядываясь, прочь в темноту.

– Марат…

– Оставь его, Рустам. Ему сейчас тяжело.

Нартай коке покачал головой и вздохнул:

– Время залечит его раны. Обязательно залечит.

…Над Кызылкумами ревел буран. Ветер кружил над странным таинственным миром, где случаются порой события, объяснения которым мы найти не можем. Как много тайн скрывают в себе бесконечные красные пески… Жизни поколений не хватит, чтобы их разгадать…

Мой закадычный друг Расул закинул в рот последнюю виноградную ягоду и замолчал.

– Ну, вот и все. Я рассказал тебе все, что произошло там, в пустыне. А правда это или нет – думай сам. Хотя я знаю, что ты мне, конечно, не поверил. Ты ведь никогда мне не веришь, считаешь вруном, придумщиком.

– Нет, ну почему же… Твой рассказ достаточно убедителен, и может быть я когда-нибудь напишу про это историю.

– Правда? А про меня тоже напишешь? Я ведь тоже там был.

– Напишу, конечно. Но имя твое изменю. Кто знает, может быть, когда ты вырастешь и станешь знаменитым человеком, тебе не захочется чтобы люди знали, как ты рассказал историю в обмен на виноград.

– А ты об это не пиши. Не обязательно ведь об этом писать. И потом, я ведь просто люблю виноград.

С тех пор прошло много лет. Мой друг действительно выбился в большие начальники, но не стал важным господином, а остался таким же славным и добрым парнем, что был в дни нашей юности. Так что в этом плане все в порядке. Хотя привычка много и вкусно поесть у него, видимо, осталась навсегда. А впрочем, не вижу в этом ничего плохого. В последнюю нашу встречу вспоминали мы историю, о которой я и повествую сейчас. Быль это или выдумка моего друга – трудно сказать. Но видели бы вы его глаза! И сейчас они горят тем таинственным светом, и в голосе столько волнения! Как и раньше, когда он в детстве с гроздью винограда в руке рассказывал о демоне красных песков.


Обозначения некоторых тюркских названий

Кызылкум – Красные пески

Юрта – жилище кочевых жителей пустыни, состоящее из деревянного каркаса и войлочного покрытия

Коке – переводится как «старший брат» (казахский язык)

Курпача – ватный матрац

Бархан – песчаный холм

Кошара – хлев для овец

Богурсак – пирожок без начинки

Шурпа – мясной наваристый суп.

+2
02:35
872
Гость
10:12
Вопросов нет — очень старательно написано. Стиль выбран автором, правда, неблагодарный — избыточно витиеватый, сложный для усвоения. Это играет с автором злую шутку. Автор может например воткнуть в предложение, два деепричастных оборота — впереди и сзади. Автор сам запутался в том, кто рассказывает историю — то ли Расул, то ли Нартай коке. Автор нет нет да внесет в повествование о событиях в пустыне «степные» нотки — темные как степная ночь глаза. Типичный степняк — что такое мелькает в рассказе.
Сама история — для нынешнего искушенного в ужастиках читателя может показаться слишком простой. И когда нам рассказывают о наблюдениях майора загадка тут же кончается. Оборотень — говорят нам открытым текстом. Думаю, это неудачное решение.
6 из 10
Гость
12:44
Здорово! Читается легко и довольно интересно. Очень поэтично и колоритно. Без небольших косяков не обошлось, но это ерунда. Спасибо за доставленное удовольствие. Удачи.
Гость
15:09
Недочёты есть в каждом рассказе, как и в этом. Автору советую прочитать свою книгу ещё раз и написать рассказ с продолжением)
22:10
Просто замечательно. Порадовало изображение местности, культуры степных народов, вся эта атмосфера — просто прелесть. Я мало видела рассказов, где авторы не заимствуют зарубежные веяния, а используют свою культуру как фон. Единственное замечание — пунктуация. Запятые там, где надо и где не надо. Это не есть хорошо, однако не критично. Ну, а то, что интрига немного недокручена — мы же все тут начинающие, а авантюризм придет с опытом! Удачи автору)
Загрузка...
Alisabet Argent

Достойные внимания