От отвращения до любви — бесконечность. Глава 164 из романа "Одинокая звезда"
Он заметил ее издали и кинулся к ней со всех ног. Но она движением руки остановила его в метре от себя. Он посмотрел ей в глаза и поразился их выражению. Таким... чужим взглядом... она никогда не смотрела на него.
— Лена, Леночка, прости меня! — в отчаянии торопливо заговорил он. — Прости меня, я не хотел! Я хотел, как лучше! Прости меня, пожалуйста, умоляю тебя!
— Я простила тебя, — спокойно ответила она.
— И что? Мы будем вместе?
— Нет.
— Почему?
— Я не люблю тебя.
— Как? — горестно вскричал он. — Этого не может быть! Ты же говорила, что любишь меня, что мы всегда будем вместе! Неужели... из-за этой... глупости... ты разлюбила меня?
— Наверно. Да, разлюбила.
— Но это невозможно, невозможно! Разлюбить нельзя! Леночка, не говори так! Пойми, у меня с ней... с этой девкой... ничего, ничего!
При этих словах лицо Лены дрогнуло, и ее взгляд перестал быть пустым. Боль и мука отразились в ее взгляде.
— Ага! — быстро заговорил Дима. — Тебе больно! Значит, ты меня еще любишь. Если бы не любила, тебе было бы все равно. Леночка, не отвергай меня! Я так люблю тебя — я без тебя не могу! Я умру без тебя!
— Не умрешь.
— Нет, умру! Леночка, ну ладно, ты меня разлюбила. Но я так люблю тебя! За двоих! Давай будем вместе, умоляю тебя!
— И как ты это себе представляешь? Без любви.
— Но, может, хоть что-то у тебя ко мне осталось? Хоть какое-то чувство? Скажи, ты ко мне что-нибудь сейчас испытываешь?
Она помолчала, глядя куда-то в сторону. Потом перевела взгляд на него. И таким холодом повеяло от этого взгляда, что Дима даже поежился.
— Испытываю, — ответила она.
— Что? Что ты испытываешь, скажи?
— Может, не стоит? Тебе будет... больно.
— Ничего, я потерплю. Говори, какое чувство?
— Отвращение.
— Отвращение, — тупо повторил он, отступая назад. — Отвращение! Она испытывает к нему отвращение. Уж лучше бы ненависть. От ненависти до любви один шаг. От отвращения до любви — бесконечность.
Он продолжал отступать, и ее фигурка на скамейке становилась все меньше и меньше. Когда аллея кончилась и отступать стало некуда, он повернулся и побежал.
Он бежал — и узы, связывавшие его с нею, натягивались и рвались, причиняя ему невыносимую боль. Он бежал — и мимо проносились деревья, люди, автомобили, дома. Но Дима не видел их.
Он, наконец, осознал, что все кончено. У него никогда не будет Лены. Пройдет и год, и два, и десять лет, пройдут века и тысячелетия — они никогда не будут вместе. И эта мысль приносила ему мучительные страдания.
Он опомнился на высоком мосту через Дон. Далеко внизу река несла свои воды. По ней плыли крошечные кораблики, на песчаном берегу ловили последний загар маленькие человечки. А прямо над ним — рукой подать — неспешно и величественно плыли с севера на юг равнодушные ко всему на свете облака.
Он долго стоял и глядел вниз, ожидая, когда хоть немного утихнет боль в его истерзанном сердце. Потом медленно побрел домой.
Дома он лег на диван, накрыл голову подушкой, и не отвечая на вопросы матери, пролежал так до вечера. Вечером взял деньги, паспорт, и бросив: “Я поехал к тете Лине в Минск”, — ушел из дому, провожаемый взглядами ничего не понимающих родителей.
