Ты хоть понимаешь, что они могли с тобой сделать? Глава 27 из романа "Улыбка Амура"
Когда сознание вернулось вновь, боли уже не было. Настя открыла глаза. Сквозь молодую листву за окном пробивались солнечные лучи и оглушительно чирикали воробьи. Она перевела взгляд на чье-то близкое лицо и долго пыталась понять, кто это. Она видела брови, глаза, губы, но они все время расплывались, становясь то резче, то мутнее, и никак не могли собраться воедино. Устав, она снова закрыла глаза и почувствовала неодолимое желание спать.
Проснувшись, Настя опять увидела знакомые черты, но теперь они соединились на озабоченном лице женщины в белом халате. Лицо облегченно вздохнуло и улыбнулось.
- Проснулась, детка? Как себя чувствуешь? Можешь говорить?
Настя попыталась ответить. Губы разжались, но пересохший язык занимал во рту слишком много места. - Пи... - с трудом выдавила она и обессилела.
- Тебе утку?
- Во -ды.
Женщина поднесла к губам чайную ложечку. Настя жадно выпила прохладную влагу. Язык принял нормальные размеры, и стало легче дышать.
- Еще.
- Может, соку?
- Воды.
Женщина дала ей еще ложечку и встала: - Пойду, позову твоих родителей. Ты пока в реанимации, но самое страшное уже позади. Тебя прооперировали. Сюда посторонним нельзя, но им разрешили в порядке исключения, уж очень просили.
Вот небо. Облако. Вот мама, − думала Настя, вглядываясь в измученное лицо Галчонка. Мысли рождались коротенькими, быстро уплывая. Я живая. Я в больнице. Мне не больно.
- Доченька, как ты? - Мать опустилась на колени у кровати и заплакала.
- Ну-ну, хватит! Главное, жива. - Отец поднял мать с колен. – Не расстраивай ее.
Пошла медсестра.
- Повидались? Теперь уходите, а то у меня будут неприятности. Через пару дней переведем ее в палату, тогда можете даже ночевать.
Соседкой по палате, куда поместили Настю после реанимации, оказалась пожилая женщина, перенесшая операцию на желудке. Она любила поговорить и надолго занимала внимание Настиной мамы, остававшейся теперь на ночь. Для Насти это было большим облегчением. Ей не хотелось отвечать на нескончаемые вопросы матери и о чем-либо спрашивать ее саму. Она часами лежала, молча, делая вид, что дремлет, и открывала глаза, только когда предстояли процедуры. Она чувствовала, что ей предстоит узнать что-то страшное и потому пыталась оттянуть неизбежное, пока у нее не появятся силы справиться с новостями. А больше всего ей хотелось, чтобы ничего этого не было вообще: пусть бы вернулось утро, когда она беспечно вышла со двора и направилась к школе, − и чтобы никто ее не окликал, и не заталкивал в страшный автомобиль.
Первые дни к ней никого не пускали. Настя была этому только рада. На вопросы матери, хочет ли она повидать своих друзей, рвущихся ее проведать, она отрицательно качала головой. Такое безразличие пугало Галчонка, но врачи посоветовали ей не настаивать, подождать, пока дочь придет в себя, ведь она пережила такое потрясение.
Через пару дней Насте сообщили, что с ней хочет побеседовать следователь. Настя приготовилась увидеть строгого мужчину с пронзительным взглядом, но в палату вошла женщина средних лет в форме, на которую был наброшен белый халат. Приветливо поздоровавшись, она попросила Настину соседку ненадолго покинуть их. Галчонка в это время тоже не было, ей зачем-то приспичило на кафедру. Настя осталась со следователем одна.
- Расскажи мне, девочка, все, - ласково обратилась к ней женщина. - Не бойся, эти люди никогда больше не причинят тебе зла.
- Я не боюсь. - Настя внезапно почувствовала доверие к собеседнице. - Я все расскажу, с самого начала.
И она рассказала. Про сломанную рогатку и происшествие в автобусе, из-за которого ее хотели похитить три жутких типа, − в одном из них она узнала брата пацана, подстрелившего птичку. Следователь внимательно слушала и время от времени что-то записывала.
- К вам никто не обращался, - спросила она, когда Настя закончила. - Кто-нибудь из родных этих ребят или знакомых. Ни о чем не просили?
- Нет, - покачала головой Настя.
- А к твоим родителям? Они тебе ничего не говорили?
- Нет.
- Если обратятся, не вступайте с ними ни в какие переговоры и сразу дайте мне знать. Я оставлю на тумбочке свой телефон.
- Они что - на свободе? Я думала, их поймали. Они убежали?
- Нет, конечно, я имею в виду только их родственников. Те парни, что сидели с тобой на заднем сидении, задержаны.
- А тот, что за рулем?
- Ты не знаешь? - Следователь как-то странно посмотрела на Настю. - Он убит. Он сбил сотрудника ГАИ и пытался уехать, а когда патрульная машина преградила дорогу, выскочил с пистолетом в руке. Позже выяснилось, что это была игрушка, но с виду - полная копия боевого оружия. Патруль, конечно, открыл огонь на поражение. Признано, что применение оружия было оправдано: кто ж знал, что у него игрушка.
- Убит? - услышанное потрясло Настю до глубины души. Она почему-то вспомнила русый чуб парня и его руки на руле. Мертв - из-за чего? Из-за какой-то обиды, желания отомстить. Да, он хотел похитить ее, может быть, изнасиловать, насладиться ее унижением, но все это в пределах жизни. Он, конечно, негодяй, но живой, был живой! А теперь он в могиле. За его глупое желание что-то доказать другим - только доказать! - его убили.
- Кто его родители? - спросила она, немного придя в себя.
- Как ни странно, вполне порядочные люди, оба строители. Сейчас они, конечно, в трансе. Парень даже прав не имел. Но неоднократно раскатывал с дружками на отцовской машине в поисках приключений. Сам учился в техникуме и отзывы оттуда – хоть орден давай. А вот друзья у него оба бездельники, нигде не работают и не учатся, еле девятилетку окончили.
- Их посадят?
- Обязательно. Тем более, что они уже состояли на учете в милиции за хулиганство. Но погибший, Резник его фамилия, Анатолий Резник, ими верховодил. Он же хлюпик по сравнению с ними, а они во всем ему подчинялись, просто, смотрели в рот. Вообразил себя суперменом. Сейчас родители арестованных пытаются их выгородить, адвокатов наняли. Тот, что тебя пырнул, утверждает, что ты сама напоролась на нож, когда машина резко тормознула. Мол, они тебя лишь попугать хотели. Только экспертиза это отрицает. Им уже по восемнадцать, не отвертятся. Будут деньги сулить или угрожать, не поддавайтесь и ничего не бойтесь. А чуть что, сразу мне звоните, хорошо?
Настя, молча, кивнула. Следователь закрыла папку и попрощалась. После ее ухода соседка вернулась в палату.
- Ну? О чем вы говорили? - полюбопытствовала она.
- Он погиб! Его застрелили, - с трудом вымолвила Настя и заплакала.
- Кто? Один из этих бандитов? И тебе его жалко? Да я бы их всех - к стенке, будь моя воля! Нашла из-за кого плакать! Он бы тебя уж точно не пожалел.
- Но ведь я живая.
- Скажи врачам спасибо! Еще немного и истекла бы кровью. Тебе ножом печень пропороли, мерзавцы эти!
А вдруг, действительно, я сама напоролась, подумала Настя. Машина так резко затормозила. Меня могло бросить на лезвие, а оно было такое острое. А теперь им дадут лет по десять. Или даже по двадцать. И что их ждет в тюрьме? Говорят, оттуда выходят законченными бандитами. А вдруг они потом захотят меня найти, чтобы отомстить. Тогда точно убьют.
А этот Анатолий из-за меня - в земле! Наверно, если б он знал, чем это кончится, никогда бы на такое не решился.
А я? Зачем только я нагрубила ему в автобусе? Нет, все равно пацан мог узнать на меня, даже если бы промолчала. Зачем только мы сели в этот автобус? Хотя, мальчишка знал мой двор, мог и на улице показать меня брату.
Зачем только я прицепилась к мальчишке, сломала его рогатку? Но иначе не спасла бы ту птичку, и других он мог подстрелить. Как все одно цепляется за другое! И где то начало, изменив которое, можно было бы избежать всего этого?
Ее размышления прервала вернувшаяся мать. - Ты чего такая? - сразу прицепилась она к Насте. - Опять что-то стряслось?
- К ней следователь приходила, - сообщила соседка. - Представляете, ваша дочка жалеет этих идиотов. Узнала, что их главаря застрелили, и даже заплакала.
- Я же просила без меня ее не расспрашивать, - расстроилась Галчонок. - Теперь опять будет молчать часами, пока совсем не свихнется. Там твои друзья внизу. Все трое. И Вадим этот. Позвать?
- Только Наташу, - нехотя согласилась Настя. Вадим? - подумала она. Нет, не хочу. Дениска. Она вспомнила, что планировала с отцом навестить мальчика, − и вдруг поняла, что беду этой семьи чувствует уже не так остро. Своя боль заслонила, пересилила чужую.
Глядя на оживленное лицо подруги, Настя от души ей позавидовала. До чего же хорошо им жилось раньше! Самая большая проблема - случайный трояк. И она вдруг почувствовала себя намного старше подруги, настолько старше, что их прежние радости и печали показались ей полной ерундой.
- Ты почему ребят к себе не пускаешь? - напустилась на нее Наташка. - Вадим так хотел тебя видеть! Ты что на него в обиде? Да - как ты себя чувствуешь?
- Терпимо. Какие обиды, с чего ты взяла? Как его брат?
- Выписали Дениску. Сказали, какое-то время ему будет лучше. Но недолго, так прямо и сказали. Станет хуже, тогда уже все, конец. А сейчас он даже есть стал, сам просит. Может, выкарабкается? Ты-то как? Больно?
- Я же сказала: терпимо. Что в школе? Как у тебя с историей - исправила?
- С историей неважно. По-моему, он не хочет ставить мне четверку. Я уже и руку поднимаю, а он будто не замечает. Просила дать доклад, так он всем дал, а мне нет. Даже Соколовой дал и Митьке. Представляешь?
- Здорово он на тебя разозлился. Интересно, за что?
- Да я сдуру ляпнула, что история не наука, а флюгер. Раньше на Ленина и Сталина молились, а теперь они чуть ли не враги. Так он, прямо, взвился. А недавно я сбежала с последнего урока, вот он теперь меня в упор не видит. Просто, не знаю что делать. Точно, хочет вкатать трояк.
- А ты подойди к нему после уроков, извинись. Скажи, что была не права. И зубри историю изо всех сил.
- Да чего там не права - еще как права! Знаешь, как противно извиняться ни за что. Хотя придется, все-таки с урока я сорвалась.
- А как с химией?
- С химией порядок. Никита меня проверяет. Уже все тройки исправила. Насть, ты, правда, не хочешь видеть Вадима? Он тебе что − уже не нравится?
- Мне они все не нравятся, - мрачно ответила Настя, глядя в сторону. Ну, как ей объяснить? Не расскажешь же о том разговоре с матерью: про поцелуи и их «хозяйство». Интересно все же, как бы Наташка на это отреагировала. После, может, и расскажу, подумала Настя, но не сейчас.
- Ты знаешь, того парня убили, - сменила она тему.
- Конечно, знаю. Так ему и надо! Ишь, за пистолет схватился - совсем без мозгов.
- Но ведь пистолет был ненастоящий.
- А у него что - на лбу это было написано? Откуда ментам знать: настоящий, ненастоящий. Он гаишника покалечил машиной, да еще за оружие схватился. Псих ненормальный!
- Но ведь он совсем мальчишка! Следователь сказала, что ему только стукнуло восемнадцать. Те двое старше его и уцелели, хотя именно один из них меня пырнул.
- Нет, у тебя точно не все дома! - возмутилась Наташка. - Ты хоть понимаешь, что они могли с тобой сделать? Не вздумай их жалеть! Так что мне сказать Вадиму?
- Говори, что хочешь. Ничего у нас с ним не было и не будет.
- Ладно. Выходит, я ошибалась. У тебя лицо временами бывало такое счастливое − когда ты на него смотрела. А может, ты и права: тебе сейчас, действительно, не до этого. Поправляться надо и к экзаменам готовиться. Ну, побегу, а то они, наверно, заждались.
