Она отвергла любовь − светоч жизни, особенно необходимый в юности, и теперь брела в темноте. Глава 30 из романа "Улыбка Амура"
Она прожила в поселке все майские праздники. Ей очень нравилось их армянское село, где даже встречные собаки вели себя дружелюбно. Село было богатым: почти в каждом дворе имелся автомобиль, а то и два. Населяли его работящие приветливые люди, всегда здоровавшиеся при встрече. Многие знали Настиных родных и потому часто приглашали в гости, а пригласив, вели себя тактично, угощали вкусными армянскими блюдами и ни о чем не расспрашивали. За эти недели Настя поправилась душой и телом и совсем забыла про свой бок. Она успешно одолела программу по математике и чувствовала себя вполне подготовленной к предстоящим испытаниям. С физикой дела тоже шли неплохо, а диктанта Настя не боялась совсем: ее грамотность была безупречной. Видимо, здесь сыграла роль любовь к ежедневному чтению, без которого она просто не могла нормально жить.
Но стоило вернуться в город, как тягостные мысли вновь овладели ею. Она старалась поменьше выходить из дому, даже в магазин заставляла себя идти с трудом. Нет, ее не страшила встреча с теми бандитами: она знала, что их осудили на длительные сроки, − ее страшили воспоминания. Но выходить из дому все равно приходилось: нужно было показываться врачам. Несколько раз Настя встречалась на лестнице с Наташей и Никитой. Она вежливо здоровалась, стараясь не смотреть на друзей, а те, кивнув, пропускали ее и долго глядели вслед.
Галчонок не очень переживала из-за душевного состояния дочери, считая его перед предстоящими испытаниями вполне нормальным, но отец никак не мог с этим смириться. Его девочка, прежде такая живая и общительная, вдруг превратилась угрюмое существо, дичившееся всех. Конечно, ей пришлось пережить такое потрясение − но ведь, в конце концов, все наладилось. Сколько же можно прятаться и отказываться от общения с друзьями?
− Котенок, давай, наконец, поговорим откровенно, − решительно заявил он, зайдя к ней под вечер. Дочь сидела за столом с выключенной настольной лампой, глядя в темное окно. Услышав звук отворяемой двери, она включила свет и повернулась к отцу, всем видом демонстрируя нетерпеливое желание, чтоб ее оставили в покое. Но тот упрямо сел на диван и похлопал рядом с собой ладонью. Когда Настя пересела, он обнял ее за плечи, притянув к себе, как всегда делал в такие минуты. Но против ожидания дочь не положила голову ему на плечо, а наоборот, резко вырвалась и стремительно пересела обратно.
− Что такое? − взмутился отец. − Что с тобой?
Дочь продолжала молчать, глядя на него исподлобья.
− Галина, иди сюда! − закричал отец. − Почему родная дочь шарахается от меня, как от прокаженного? Обнять ее уже нельзя!
− И нечего ее обнимать! − резко отозвалась мать, заходя в комнату. − Она уже большая, и ей это неприятно.
− Ах, вон откуда ветер дует! И что ты такого наговорила, что ей родной отец стал неприятен?
− Что нужно, то и наговорила! Чтоб она держалась от вас всех подальше. Еще успеет наобниматься, пусть сначала поумнеет.
− Да ты посмотри, что с ней творится! Ни друзей, ни подруг у нее не осталось! Все молчком да молчком.
− Ничего, пусть лучше к экзаменам готовится. Шел бы ты отсюда, не мешал ей.
− Да она целый час сидела в темноте, какие занятия? Ты мать, хоть поинтересуйся, что у нее на душе!
− Папа, все в порядке, просто я задумалась, − прервала их перепалку Настя. − Над задачей. И действительно, шли бы вы оба из моей комнаты, не мешали.
Рассерженный отец поднялся и вышел, Галчонок последовала за ним. Настя сталась одна, и ей снова стало хорошо. Она уже привыкла к одиночеству и совсем не тяготилось им. Книги заменили ей людей, став настоящими друзьями. Перед ними не нужно было притворяться, оправдываться − с ними можно было оставаться самой собой. Они уводили ее в иной мир − к чужим судьбам, которые порой оказывались еще труднее, чем ее собственная. Их герои по-разному реагировали на свои несчастья, некоторые ломались, сдаваясь обстоятельствам, другие, наоборот, боролись − и Насте порой казалось, что только они понимают ее. «Сагу о Форсайтах» она проглотила за три вечера и по уши влюбилась в Ирэн. Она только не понимала, зачем та снова вышла замуж, если ей хватало денег, оставленных старым Форсайтом. Жила бы себе и жила в свое удовольствие − так ведь нет, опять влипла. Зачем? Ведь мужчины так ужасны! Сомса Настя возненавидела всей душой. Правда, в одном она с ним соглашалась: что прекраснее всего природа, а в людях мало хорошего. Себя она отождествляла с Джун, так и не вышедшей замуж и посвятившей свою жизнь служению искусству.
Я тоже не выйду замуж, размышляла Настя, ни за что не выйду. Богатой мне не быть − и не надо. Буду учить детей, они лучше всех. Уеду в Питер и, может быть, как-нибудь там устроюсь. Хоть дворником, ведь говорят, дворникам дают жилье. Сначала окончу институт, потом поработаю дворником, чтобы получить квартиру, а затем попытаюсь устроиться в школу.
Но как ни избегала Настя встреч с одноклассниками, на консультацию в школу идти пришлось − там разъясняли правила поведения на экзаменах и требования к оформлению работ. Экзамены в этом году проводились вне школьных стен − в Центре тестирования при университете. На консультации Настя изо всех сил старалась держаться с одноклассниками приветливо, всем улыбалась и кивала, − но ребята все равно почувствовали ее отчуждение и потому не стали приставать с досужими разговорами и расспросами. Наталья демонстративно села за первую парту к Митьке, поэтому Настя сидела одна. Ей очень хотелось по окончании быстренько уйти, но ее задержала учительница.
− Ну как ты, Снегирева? − сочувственно спросила Светлана. − Как самочувствие?
− Спасибо, все нормально, − сдержано ответила девочка. − Можно, я пойду домой готовиться?
− А как ты сама считаешь: справишься? − не отставала учительница. − Может, тебе что-нибудь объяснить?
− Нет, не надо. Мне все понятно. Я по задачнику Сканави все прорешала, и папа еще мне хорошие учебники принес.
− Ну покажи, как ты решишь вот такое уравнение.
Задание было непростым, но Насте подобные уравнения уже встречались, и потому она быстро с ним справилась. Убедившись, что девочка выбрала для решения самый простой и верный способ, Светлана отпустила ее, пожелав ни пуха, ни пера.
Настя с облегчением покинула школьное здание. Ребята уже разошлись. Она поискала взглядом окна своего класса, пытаясь пробудить в себе хотя бы намек на ностальгию, но ничего не почувствовала. Я тут училась, подумала она, а теперь буду учиться в другом месте. Меня уже ничто здесь не держит и ничего не жаль. И чего я, глупая, так переживала из-за этой школы?
Но на сердце у нее лежал камень. Так внезапно свалившееся несчастье пригасило огонек, согревавший ее все юные годы, покрыв его толстым слоем пепла, из-за чего окружающий мир стал серым и безрадостным. Она отвергла любовь − светоч жизни, особенно необходимый в юности, и теперь брела в темноте, самая не понимая этого.
Опустив голову, никого не замечая, Настя шла домой. Мир вокруг сиял всеми красками июня: оглушительно тренькали синицы на ветках орехового дерева, накрывшего пышной кроной почти половину их двора, благоухал жасмин, блестели на солнце листья ее любимой шелковицы, чьи ягоды они с Наташкой так радостно объедали в прежние годы. Парень из соседнего подъезда, ринулся было к ней с приветствием, но, взглянув на ее потухшее лицо, споткнулся и не решился окликнуть.
Дома, как всегда, никого не было. Родители, между которыми пробежала черная кошка, порознь ушли на работу. Настя заглянула в холодильник и долго стояла, пытаясь понять, зачем его открыла. Наконец сообразила, что на полках пусто и следовало бы приготовить что-нибудь съестное. Но что? Макарон не хочется, пельмени делать долго. Можно сварить сосиски, но их уже ели утром. Куплю окорочка, решила она, и пожарю, а на закуску сделаю салат, − сколько можно держать родителей впроголодь. И, взяв сумку, отправилась за продуктами.
