Пробуждение.Часть I. Глава 5

Иллюстрация автора

- Так что же, не дадите лошадей? – Уже в который раз спросил Петрушевский станционного смотрителя, мужичонку лет сорока с рябым лицом. 

- Ну, господин поручик, ведь сказано же – нет лошадей! – досадно поморщился тот. – Вот утром фельдъегерь проезжал, а часа три назад – генерал, так уж какие тут лошади?! – Смотритель беспомощно развёл руками.
Сергей, поскрипывая сапогами, прошёлся по вымытому до желтизны полу, остановился у окна и раскурил трубку.
- Да вы не извольте беспокоиться, - опять сказал смотритель. - Подорожную я записал, - он указал на потёртого вида зеленоватую шнуровую книгу, - так что всё в порядке. А пока не изволите ли снять номер в гостинице? Весьма советую. К вечеру-то народу поприбавится, можете и без ночлега остаться…
- Что же вы полагаете, мне и заночевать придётся? – спросил Петрушевский, мысленно представив себе не радужную перспективу провести ночь в станционной гостинице.
- Ну что же поделать? – смотритель пожал плечами.
- Да поймите же, голубчик, - Сергей раздраженно взмахнул рукою, - я ведь не по личному делу катаюсь! У меня отпуск кончается, мне в полк надобно!
- Понимаю… Как не понять? Да что прикажете делать? – опять принялся терпеливо объяснять мужик. – Что же, сударь, мне самому что ли прикажете впрягаться? Не вы один по делам едите… - он кивнул в сторону скамьи, на которой сидел неприметный человечек с тонким красноватым лицом, одетый в мундир коллежского асессора.
На лице чиновника смешно поблескивало пенсне, которое он то и дело снимал, дышал на стекло и протирал его измятым носовым платком.
- Вот, извольте сами видеть, - продолжал смотритель, - господин побольше вашего ждет…
Словно в подтверждение этих слов человечек на скамье заёрзал и смущенно пригладил рукою редкие волосы.
- И все же, голубчик, - Сергей доверительно наклонился к смотрителю и, стараясь сдерживать раздражение, попросил: - Как только будет возможность, обещайте не задерживать.
- Как только, так сразу! – скороговоркой отозвался тот и, давая понять, что разговор окончен, погрузился в какие-то бумаги.

Последовав совету смотрителя, Петрушевский остановился в станционной гостинице, если, конечно, это заведение с тёмными и душными номерами, плохой кухней и вечным шумом заслуживало столь громкого названия.
Сергей сидел за столиком, стоящим возле мутного от дождя окна, и вот уже в течение получаса терпеливо ожидал свой ужин – говядину с горошком.
В зале было немноголюдно. За соседним столиком Петрушевский заметил уже знакомого коллежского асессора – он с аппетитом поглощал грибной суп, низко склонив голову над тарелкой. А чуть дальше расположилась молодая дама с двумя маленькими детьми и служанкой. Один из детей, мальчуган лет шести с прелестной белокурой кудрявой головкой, не хотел есть кашу, подавая дурной пример младшему брату.
- Вольдемар, вы должны съесть эту кашу, - по-французски упрашивала его мать. - Посмотрите на Александра, он ещё совсем маленький, но гораздо послушнее вас…

Хлопнувшая дверь неожиданно прервала наблюдения Сергея. На пороге появился Никитин. В дорожном плаще, забрызганном грязью, в руках он держал саквояж и резную трость. Окинув зал изучающим взглядом, граф заметил Петрушевского и быстро направился к нему.
- Ба! Кого я вижу! – воскликнул он, - Сергей Владимирович! Неужели уже из отпуска?
Он с шумом опустился на хлипкий стул, который жалобно скрипнул под тяжестью его грузной фигуры.
- Да, уже из отпуска… В Петербург, - ответил Сергей и поинтересовался скорее из вежливости, чем из любопытства: - А вы?
- Дела, дела, милостивый государь,- развёл руками Никитин. – В такую погоду, конечно, лучше дома сиживать, да что поделаешь? Еду, так сказать, по рыбным делам: решил развести форель. Говорят, в Ропше прекрасные результаты даёт.* Вот, направляюсь туда в надежде на выгодную сделку, — объяснил он.
- Да, да, - рассеянно отозвался Сергей и посмотрел в окно, не зная, как продолжить совершенно ненужный ему сейчас разговор.
- Господин офицер, вот ваш ужин, - перед ним, наконец, появился половой.- А вы, сударь, что изволите? – уставился он воспаленными мутными глазами на графа, терпеливо ожидая, когда тот соберётся с мыслями и выберет что-нибудь из скудного меню.
- Так-с… О!... Так-так, - невнятно бормотал Никитин, с недовольством изучая потертый серый листок бумаги с плохим шрифтом.
- Ну, вот что, братец, - граф оторвался, наконец, от чтения и недоверчиво посмотрел на полового, – принеси-ка мне ухи… Есть она у вас?
- Обижаете, сударь, - ухмыльнулся парень и смешно дёрнул синеватым кончиком носа.
- Да, и ещё… вот написана наливочка малиновая… - добавил Никитин, вопросительно взглянув на него.
- Малиновой нет-с, - лицо полового приобрело строгое выражение.— Рябиновой не изволите-с?
- Ладно, давай рябиновую, - кивнул Никитин.

За ужином граф разговорился. И поскольку Поликарп Иванович говорил много и долго, при этом совершенно не нуждаясь в собеседнике, Сергею не пришлось особо стараться, чтобы поддержать беседу. Время от времени он просто кивал головой и с заинтересованным видом смотрел на Никитина.
- Значит, опять оставили вы тётушку одну?.. Чудесная женщина… Но поймите, Сергей Владимирович, для ведения хозяйства нужен мужчина, - Никитин сделал паузу и выпил очередную рюмку наливки. – Вы согласны со мной? Марья Фёдоровна, конечно, обладает многими, прямо скажем, неженскими качествами… Но любая женщина, даже такая, как ваша тётушка, имеет слишком много мягкости. А мягкость вредит в делах.
Он продолжал рассуждать, но Петрушевский уже не слушал его. Сергей вновь погрузился в воспоминания, воскресив в памяти эпизод из своей отпускной жизни.

***
Возвращаясь с рыбалки, Сергей увидел у крыльца толпу мужиков. Они о чем-то громко переговаривались между собой и с недовольным видом размахивали руками. На крыльце стояла Марья Фёдоровна, её лицо раскраснелось то ли от жары, то ли от гнева, который исходил от всего её царственно-грозного облика. Она внимательно слушала управляющего, ничем не приметного человека, одетого в добротный кафтан и лаковые, начищенные до блеска сапоги.
Заметив племянника, Марья Фёдоровна воскликнула:
- Вот, Серёжа, полюбуйся, что мужики-то удумали! Да ты поди сюда… - и обращаясь к управляющему, приказала: - Ну-ка, Василий Лукич, расскажи барину…

Сергей, проходя сквозь толпу, заметил косые взгляды, бросаемые на него со всех сторон, и впервые в жизни ощутил злобу, которая относилась непосредственно к нему. На войне он ненавидел врага и знал, что в свою очередь вряд ли может рассчитывать на любовь французов. Но там – на войне – такое положение вещей было вполне естественным, без этой взаимной ненависти никто из сражавшихся по обе стороны солдат просто не представлял себе войны. Эта ненависть не направлялась на кого-то конкретно, а была почти абстрактным чувством, поражающим всех и, вместе с тем, не относящимся ни к кому. Тогда Петрушевский и представить себе не мог, что когда-нибудь ощутит ненависть так близко и непосредственно, причём именно в тот момент, когда меньше всего будет этого ожидать.
Пройдя через толпу, Сергей остановился у крыльца и, глядя снизу вверх, выжидательно посмотрел на управляющего.
- А что тут рассказывать? – разводя руками, послушно затянул тот, - они, барин, поля господские косить отказываются…
- Ты, Василий Лукич, ври – да знай меру! – донёсся в ответ из толпы хрипловатый голос.
От крестьян отделился один старик. Его лицо почти полностью скрывала густая борода с проседью и длинные усы. Лишь карие глаза, светившиеся житейской мудростью и смекалкой, смотревшие вокруг с молодым задором, выделялись на тёмной коже. Сергей решил, что этот старик, должно быть, у мужиков за старшего, так как, едва бородач заговорил, они сразу послушно умолкли и расступились, пропуская его поближе к крыльцу.
Старик подошел к Сергею и, смело глядя то на него, то на Марью Фёдоровну, повторил:
- Знай меру…
Во всей его широкой, не по возрасту крепкой фигуре угадывалось нечто своеобразное, выделяющее его среди других.
- Мы не отказываемся вовсе, - объяснил бородач, сняв шапку и зажав её в руке,- милости мы просим… Извольте хоть один денёк дать, чтобы мы и свои-то покосы смогли выкосить… Сушь-то какая стоит! Луга уж желтеть начали, а коли дожди ударят, без сена останемся… Скотина зимой дохнуть будет.
- А ты, Матвей, молчал бы,- резко перебил его управляющий.— Тебе ли высовываться?
- А чего мне бояться? – с достоинством, спокойно продолжал старик. – Ежели ты на Ваньку моего намекаешь, так я за его не ответчик… Он – не дитё малое, своим умом живет…
- Он правильно говорит! – одобрили из толпы. — Луга не скосим, к весне с голодухи помрем!
- Тётя, - тихо начал говорить Сергей, поднявшись на крыльцо и встав рядом с Марьей Фёдоровной.— По-моему, нужно удовлетворить их желание… иначе вы рискуете не только получить нечто вроде бунта, но и оказаться в убытке из-за голода.
- Нет! – Марья Федоровна раздраженно поморщилась и сердито посмотрела на племянника. Она никак не ожидала от него такого совета. — Пока я здесь хозяйка, не бывать этому!
Она помолчала, обводя мужиков изучающим грозным взглядом и громко, уже для них, добавила:
- Решение мое неизменно! А бунтовать вздумаете. На конюшне розог хватит!
С этими словами она круто повернулась и скрылась в доме. Замешкавшийся было, Василий Лукич последовал за хозяйкой.
Петрушевский, пораженный ответом тётки, остался на крыльце.
- Да… вот и весь сказ, - услышал он.
- А барин-то наш, видать, не больно смелый, тётки боится, - насмешливо заметил кто-то из мужиков.

***

- Да вы ничего не кушаете! – голос Никитина вернул Сергея к действительности. — И вообще, по-моему, вы чем-то озабочены…
- Прошу прощения… Я, кажется, задумался, - извинился Сергей, но продолжал смотреть рассеянно. – Знаете, после ранения дороги действуют на меня не лучшим образом, - объяснил он.
- Ничего-ничего, - Никитин вытер губы салфеткой и неожиданно просил: - Как там Анна Александровна? Давно её не видал…
- Анна Александровна? – Петрушевский, недоумевая, посмотрел в лицо графа.
Самодовольное и уверенное оно вдруг сразу стало смущённым, и это было тем более странным, что, казалось, это чувство вообще неведомо ему. Нет, смущение никак не вязалось с раскованным обликом Никитина.
- Что вы имеете в виду? – уточнил Сергей.
- Собственно, так… вообще, - пробормотал Никитин и, пытаясь скрыть своё замешательство, принялся сосредоточенно нарезать принесенное официантом жаркое.
- Мой интерес неслучаен, - каким-то почти извиняющимся тоном объяснил он через минуту, немного придя в себя. – Впрочем, Анна Александровна… такое создание… Думаю, вы поймете мой интерес…
- Да, да… я.. – невнятно проговорил Сергей и, поднявшись из-за стола, с поспешностью произнес: - Прошу прощения, сударь.. С вашего позволения я вынужден покинуть вас… Одно дело не терпит отлагательств. Был рад встрече.
И не замечая удивления Никитина, он удалился.

* В 1740 году российские предприниматели начали заниматься разведением форели. С этой целью в Рошпе и Гостилицах Петербургской губернии были построены специальные водоёмы. Постепенно высокая цена на эту рыбу стала служить стимулом для развития мелких форелеводческих хозяйств.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ