А по совести ли?

Арслан был совсем маленьким, когда они с родителями переехали из крохотной деревни на Юго-Востоке Таджикистана сюда в Россию. И всей огромной по здешним меркам семьёй из него, двух его братьев и маленькой сестрёнки. Старший, Минигалий, порой вдавался в воспоминания о джамоатском быте: земледелии и скотоводстве; о необъятных сводах Памиры, его заснеженных горных хребтах, скалистых реках, стекающих в неудержимый поток Танымаса; о тёплом ласковом солнце. Арслан не воспринимал его слова всерьёз. Ему трудно было поверить, что где-то есть другой мир, отличный от каменных сводов, где природные яства отыскиваются под ногами, а не на прилавках в пропахших рыбой павильонах. Где стужи не кусают ледяными зубами за голые коленки, торчащие из-под ободранных брюк. Где пространство не сгущается до тесной комнатушки с одной тахтой на троих. И, главное, трудно было поверить, что где-то существует мир не такой враждебный.

За свою небогатую жизнь Арслан успел в полной мере распробовать горьким вкусом разбитой губы, насколько он не похож на всех. Ну, ничего – обидное прозвище чурки его уж не коробит.

И пускай задирают, но за что-то всё равно приходилось стоять кулаками: от обеденных денег до чёрствого куска лепешки. Сестрёнке в школе жилось не лучше, но у неё был Арслан, который не даст в обиду. А у него?..

Говорят, что если хоть раз ответить взбучкой, обидчики отстанут. С Арсланом так не работало. Рядом никогда не оказывалось ни единомышленника, ни товарища, ни кого-то хоть немного похожего на него самого. Вот и зачем таить обиду от сдачи? Против оравы всё равно не попрёшь. Приходилось терпеть и нападки и издёвки сверстников: рассыпанные на стуле кнопки, изорванные школьные принадлежности, обидные пинки и звонкие пощёчины. Много чего даже не вспомнить. Иногда дело выходило за разумные границы, и по итогу потасовок особенно жалко было одежду. Свитера, куртки и брюки, в которых и так нет избытка, страдали с каждым разом всё сильнее и сильнее. Учителя оставались в стороне, что только раззадоривало зачинщиков: насколько далеко они смогут зайти? Зимой было тяжелее – на морозе, да в рванье…

На уроках Арслан тоже умудрялся отличиться в худшую сторону. Коверкая слова на чуждом ему языке, тем самым он вызывал у одноклассников приступы досадного смеха. Учителя лишь подливали масла в огонь, порицая за безграмотность. Замызганный дневник был доверху исчерчен красной ручкой так, что грустно смотреть. Его бы как Арслана – выбросить, да забыть. Ну вот куда дальше с таким?

***

Главным школьным задирой был некий Стас. Высокий, сутулый, широкий в плечах, внешне он больше походил на взрослого, чем на подростка. На своенравного и бестолкового, но агрессивного взрослого. Такому многого не надо, чтобы сплотить вокруг себя хулиганов поменьше. «Чурке» доставалось от него ещё больше, чем от других. Как-то раз завуч между делом сказала, что Стасу туда же дорога, как и его отцу. И, судя по самодовольной улыбке хулигана, он был не против.

***

Однажды, холодным февральским днём, когда метель, жалобно воя, будто околевший бродячий пёс, проносилась по заснеженным улицам, когда снег, срываясь с сугробов, превращался в суматошный вихрь, Арслан, измученный простудой, спустя неделю вернулся в школу. Возвращаться не хотелось – настоял отец. Ожидая худшего, он внезапно получил радушный прием. Конечно, не от всех, но отношение главных обидчиков его таки поразило. Стас, пораскинув мозгами, решил, что из чурки, затравленного и недалёкого, выйдет отличный подельник. И оказался прав. Арслана настолько измотало одиночество, что он был готов на любую роль. Ведь дело не только в школе - дома тоже не клеилось с родными. Бедность не сплачивает. А где яма глубже, там и солнце слаще.

Унизительные прозвища никуда не исчезли, но наконец его начинали принимать как своего. И всё равно, что ребята не из примерных, чувство приятельского плеча грело гораздо сильнее разорванной куртки. Бывает, что самоотверженность стирает границы недоверия. Щенок, продрогший под дождём, прильнёт к любой приласкавшей его чужой руке, и, чтобы ни случилось, он останется беззаветно и обезоруживающе ей верен. Подобным щенком был и Арслан. Шпыняемый, для него самым ярким событием за всё время стало то, что для компании Стаса он стал своим.

К весне Арслан изменился. Его перестали пугать мелкие грабежи и небольшие расправы. Коверкая слова, он произносил угрозы, которые в прежние дни не вызывали ничего, кроме смеха. Стасу же в своём крохотном королевстве сверстников становилось скучно. С неподдельным азартом он начинал интересоваться чем-то посерьёзней.

Вскоре их свора резко перешла от краж металлолома к зачисткам карманов несчастных пьяниц по вечерам. Обходилось без увечий, но надолго ли? Обалдевшие от безнаказанности, они очертили границы своего района, а для его защиты обзавелись амуницией: битами, кастетами, ножами. Арслану было чем выделиться - в его семье, как и во многих, имелась своя реликвия. Но мало кто может похвастаться настоящим кинжалом с позолоченной рукояткой. Память предков ценилась родителями гораздо выше небольших денег даже в самые тяжёлые и голодные времена. Но нет таких замков, способных спрятать и заковать юношеское самолюбие, особенно когда оно на пике. Особенно, когда пацанам есть чем хвастануть. Однако предки есть предки, показать – не размахивать.

К концу апреля одним из первых тёплых деньков, когда запах неизбежного лета столь манящ, что хочется вкусить его ещё хоть чуть-чуть, Стас со своей шайкой задержались на улице дольше обычного. Задержался и Арслан. Все были при полной оснастке – всё из-за запланированной разборки, которая по ряду причин не состоялась. Разгорячённые и неуёмные, они маялись бездельем, но расходиться не торопились. Улицы были небогаты на прохожих, что совсем не смутило одинокого проходимца. Оказавшийся в не тех краях, он быстро привлёк внимание заскучавшей своры. Всё началось со словесной перепалки. Будь незнакомец скромнее и сдержаннее, потасовки бы не случилось. Но пропустить мимо ушей откровенные провокации каких-то недомерков, увы, оказалось выше его сил. Как и удержаться от попытки отточить боевые навыки на шпане. Арслан первым попал под горячую руку. Взрослый размашистый удар сбил его с ног, а дальше как в тумане: стычка, биты и дубинки, треск костей. «Чурка» трижды пытался подняться, но не смог. Ноги никак не хотели держать. А тут, в двух шагах от него суматоха, провожаемая криками: "бей... битой по голове... пацаны, валим гада... думаешь, он встанет?.. он вообще дышит?.. пацаны, по ходу мы его того... в натуре не дышит".

Арслан смог подняться на ноги, когда те перестали разъезжаться. Из-за сильного головокружения он совсем не понимал, ни где находится, ни что перед ним происходит. Как будто спустя битый час наконец слез с распаявшейся карусели. Со всех сторон его поддерживали руки товарищей. Они без конца галдели: "ты как? жив?". К горлу подступил ком. Отпрянув от заботливых рук, Арслан рванул в кусты, где его желудок выплюнул всё, что не переварил за день. Когда рвать уже было нечем, он немного пришёл в чувства и вернулся к приятелям. Его возвращения не заметили, не до того было кучке несовершеннолетних шалопаев, столпившихся над обездвиженным телом. "Доигрались, пацаны!" - сказал кто-то из толпы. Тут же выступил Стас:

- Спокойно, парни! Не паникуйте. Никто ничё не видел. А если бы и видел, за нами бы уже приехали.

Каждый стал опасливо озираться, будто только его поймали на непреднамеренном убийстве.

- Так, пацаны, тащим жмурика к лесу. Там никто разбираться не будет, отчего он кони двинул. Всего пара домов, да в овраг. Снимайте куртки, накроем гада, да потащили.

Арслан был одним из первых, кто стянул с себя рубашку и подложил под спину мертвеца. Рубашка была новая и неиспачканная. После круглогодичного рванья её стало как-то особо жалко. Но и отказаться не мог – не в чести ли товарищей, что на его одежду более не покушались? Тащить бездыханное тело ватными ногами было чрезвычайно тяжело.

У самой опушки леса случилось то, о чём он не забудет до конца жизни...

Несколько недель затем Арслан не выходил ни из дома, ни из своей крохотной комнатушки. Перед его глазами без конца мелькали измученные лица двух ребят из школы. Ребят, оказавшихся не в то время не в том месте. Он вроде бы даже знал их имена, и из какого они класса: достаточно взрослые, чтобы понимать, свидетелями чего стали, и слишком знакомые, чтобы отпустить…

Стас с мальчишками не церемонился. Первым он занялся собственноручно. С устрашающей хладнокровностью он воткнул нож-бабочку чуть выше ключицы и повернул до артерии. Бедняга не успел ни вскрикнуть сквозь прижатую ладонь убийцы, ни чего либо понять. Ошарашенные глаза лишь остекленели и закрылись. Второй пытался сбежать, но его быстро поймали. И подвели к Арслану.

- Давай, чурка! Мои ребята все надёжные, а вот по поводу тебя, не уверен. Ну, докажешь, что не лох, или очко поджало? - угрожающе прошипел Стас.

Крепко зажмурившись, Арслан потянулся к реликвии и окропил её невинной кровью. Маленькие трупики отнесли в чащу леса уже без его участия.

По словам сестры, Арслан каждую ночь стал бредить кошмарами. То трясся в ознобе, то жалобно выл: "не надо!" Порой ему приходила мысль сознаться, но всякий раз он оборачивался на других ребят: если никто ничего не говорит, значит так и нужно? Вот только что-то глубоко внутри совсем не хотело мириться с подобным. Внушённая Стасом пацанская солидарность пошатнулась. И будто за этой солидарностью показалась пламя, в котором ярко зияла вся суть, весь невыразимый ужас поступка. И вместе с ним обрисовалась простая как день дилемма: признание своих или опостылевший образ нелепого чурки. Маятник раскачивался в его голове с каждым днём, с каждой мыслью, с каждым взором остекленевших глаз. И каждую ночь он всё громче кричал: "не надо!". И будто не за мальчуганов он тем криком стоял, а за себя самого…"Чего тебе стоит? Забудь засранцев - их всё равно никто не вспомнит. Вот твой шанс возьми от жизни всё. Ты можешь быть выше, чем ты есть на самом деле!" – вопил внутренний голос. И Арслан соглашался. Соглашался, да не мирился.

Возможно, Арсла и сам хотел бы, чтобы ему помогли справиться со своей же совестью. Когда под его окнами появилась шайка, что-то отлегло на душе. Они были вместе, тем же составом. Значит, никто не предал. Значит, так и нужно.

- Чурка, выходи! Дела есть! Ты с нами? – кричал Стас так, будто совсем ничего не случилось.

Арслан бежал по лестнице торопясь и спотыкаясь. Как никогда не бежал. Чтобы обсудить. Чтобы высказаться. О том, что он не один. Что всё того стоило.

***

Говорят, не так давно на улице какие-то мальчишки толпой избивали парня нерусской национальности. Избивали так, будто от этого что-то зависело, и не чурались прохожих. Кто-то счёл происшествие слишком жестоким, и утверждал, что тому виной тлетворное влияние современной культуры. Кто-то пожимал плечами: не моё это дело. А кто-то поддерживал: «Нашкодил где-то чурка. Вот и получает за дело».

Говорят, когда приехала скорая, тот мальчишка улыбался.