Хочу носить другую фамилию

Оля работала в ЗАГСе: принимала заявления, выдавала документы. К ней сегодня был записан только один человек, а осенняя непогода поспособствовала тому, что за весь день в кабинет никто из граждан даже не заглядывал. Коллектив, воспользовавшись тем, что день был предпраздничный, а их начальник откомандирован в окружной центр, отмечал непогоду за накрытым столом в архиве. Ольгу оставили «за главного». Самой ей такое распределение казалось несправедливым, но кто-то должен был присутствовать на рабочем месте. Привыкшая к общению девушка затосковала и потому обрадовалась, когда за пять минут до назначенного времени в двери вошёл припорошенный мокрым снегом посетитель. 

Пётр Степанович Кукушкин, тысяча девятьсот пятидесятого года рождения, пенсионер, зарегистрированный по адресу: город Тюмень, улица Южная, дом восемь, квартира четырнадцать. Пришёл он за Свидетельством о смене фамилии. Указанная в заявлении причина: «Хочу носить другую фамилию». От нечего делать Оля машинально запомнила эту информацию, несколько раз предварительно проверив документы запланированного посетителя. И теперь у неё к нему был вопрос, над которым раньше она не задумывалась. 

Они поздоровались, соблюли в бумагах все формальности, и Ольга спросила: 

— Скажите, Пётр Степанович, мне интересно, почему вы решили сменить фамилию? Чем быть Лосевым лучше, чем Кукушкиным?
— Так ведь дело не в том, какая фамилия лучше, а в том, какая больше подходит, — неторопливо и уклончиво ответил ей Пётр Степанович.
Ольга смотрела на собеседника молча и внимательно, из чего он сделал вывод, что интерес её неподдельный и стал рассказывать. 

— Работал я тогда на промысле, по пятидневке. Квартировал в ближайшей деревне. Машины не имел, ездил вахтовками. Деревня наша от остановки недалеко была, километров восемь через лес. Народу там ещё порядочно проживало, и все одной тропой ходили, притоптали. Звери, понятное дело, об этом прочуяли и старались не соваться на дорогу. В общем, всем такой уклад стал привычен и пути этого никто из деревенских не боялся. 

И вот как-то в конце апреля задержался я после работы с мужиками, у одного из них сын родился, неудобно было отказаться. Уехал последним рейсом, когда темнеть начинало. Мне не в первой, да и вечер был лунный. Иду, значит, песню какую-то напеваю. Примерно полпути прошёл, как из кустов передо мной здоровенный лось выскакивает. И хмель, и веселье с меня мигом спали. А лось совсем близко встал, метрах в двух и смотрит. Я тоже на него смотрю, пытаюсь намерения понять, да не выходит. И тут он шею вытянул да как замычит на меня! Я с перепугу бежать от него бросился, лось за мной. Только не следом, а с боку по лесу обошёл и на перехват. Дорогу мне преградил и встал, как вкопанный. Я развернулся и обратно бежать. Лось за мной и манёвр свой повторил. Смотрю я, а у него глаза слезятся, прямо текут. Тут он башкой своей мотнул и глядит на меня, молчит. Потом ещё раз мотнул в ту же сторону и сделал шаг назад. Понятно, что зовёт. Непонятно куда, зачем? Шагнул я навстречу, а он ещё отступил и застонал, но не обычным лосиным стоном, а тихонько так, жалостливо, по-человечески. 

«Ладно, — думаю, — твоя взяла!». Пошёл за ним в лес. Прямо через ельник, след в след. Скоро к оврагу вышли, остановился он. Стемнело уж почти, плохо было видно, но в выемке под поваленной сосной разглядел я лосиху. Точнее сперва расслышал, пыхтела громко. Подошёл, смотрю, она бока надувает, а голова безвольно на земле лежит. Видно, что животина обессилела, разродиться не может.
Посмотрел я на сохатого и руками развёл. Так, мол, и так, ничем помочь не могу — не умею. Стал он тогда пофыркивать и мордой своей лосиху под хвост тыкать. «Нет, — говорю, — не ветеринар я, сварщик». И тут он как взвоет на весь лес и ноги его передние словно подкосились. У меня слёзы из глаз так и брызнули. Не смог уйти, не попробовав. Подумал ещё минутку, а потом закатал рукава и полез доставать. 

— Как же это вы, не умеючи? — удивилась Оля. 

— Как, как? Вот так! Глаза закрыл и вперёд, — усмехнулся Пётр Степанович. — Чувствую, телёнок спиной лежит, стал его тихонько поворачивать. Долго возился, не просто это, а я даже не до конца понимал, что делать следует. Голову нащупал и с большим трудом к выходу развернул. Потом одну ногу выправил, да видать лосихе больно сделал. Взбрыкнула она. Встать не смогла, а меня немножечко лягнула. Упал я на спину и думаю: «Оно мне надо?!» Потом гляжу, небо такое звёздное-звёздное и пар от моего да от лисиного дыхания рывками к нему поднимается, сплетаясь. Вдруг звезда упала. И так она долго летела, что успел я решиться закончить начатое. 

Мужчина замолчал и задумался. 

— Получилось? — нетерпеливо спросила Оля.
— Бог знает как, но получилось, — улыбнулся пенсионер, выныривая из воспоминаний.
— Может, Миру этот лосёнок зачем-то нужен был, — предположила девушка.
— Может и так, только история на этом не закончилась, — сказал Пётр Степанович. — На том промысле я ещё три месяца отработал, а потом поближе к городу перевёлся. Так вот вплоть до того лоси эти меня каждый день вдоль тропы провожали: сперва один сохатый, а после, через недельку, через две, поодаль от него я стал и остальное семейство замечать. Такая вот животная благодарность.
— Хорошая история, — шмыгая носом, высказалась Оля. 

Рассказчик расплылся в улыбке, поднялся со стула и добавил: 

— Сам-то я детдомовский подкидыш, потому и Кукушкиным записали. А давечь лежал, «Поле Чудес» смотрел, жизнь вспоминал и думаю: «Да какой я Кукушкин, если я по всему выходит Лосев?!». Вот и сподобился.
— Ну и правильно! — поддержала его Ольга и они попрощались. 

Пётр Степанович Лосев, по прозвищу «Акушер», вышел из ЗАГСа и направлялся по адресу: город Тюмень, улица Южная, дом восемь, квартира четырнадцать, домой.