Снова и снова

Сначала он даже не понял, что это за деревянный крест торчит из коробки.

Потом протянул руку, ощутил под ладонью знакомую шершавую поверхность — и как током ударило, да это же…

Потянул на себя, вытащил. Застыл, нелепый и грузный, великовозрастное дитя с деревянным узеньким мечом.

***

— Лучше всего из липы делать!

Тёма тогда так и не объяснил, почему из липы лучше, но Андрей не спорил. Он вообще предпочитал не спорить с Братом — на два года старше Андрея, сильный и ловкий, Тёма всегда оказывался прав и никогда не подводил.

Они делали меч вместе: сначала Тёма выстругал лезвие рубанком, а потом Андрей доработал, «зашкурил» его наждачной бумагой. Прибили рукоять-крестовину, вырезали перочинным ножиком выемки для пальцев. Вышло отлично. «Зашибись», как сказал Тёма, уже учившийся в пятом классе, знавший много клёвых слов, крутой до невозможности в своей джинсовке с обрезанными рукавами.

Вышли во двор. Тёма прихватил пластиковый джедайский меч, подаренный накануне родителями, а Андрей с гордостью нёс новое самодельное оружие. Припекало солнце, пахло сиренью. Ничего не предвещало, ничего.

Махаться начали прямо перед подъездом, не успев отойти и на пару шагов.

— Удар, ещё удар, — приплясывал возбуждённый Тёма, стараясь, конечно, не бить слишком сильно. — Again! And again and again!

— Только не надо в поддавки! — Андрею было слегка обидно. У Брата уже год шёл английский, а у него ещё и не начинался, это задевало. — Англичанин, блин. Эгейн энд эгейн, — передразнил он, усмехаясь. — На русском разучился, что ли?

Тёма хотел было ответить, но вдруг остановился, опуская свой меч.

Андрей обернулся — позади него стояли старшеклассники.

— Тёмыч, — проговорил один из них сиплым ломающимся голосом, — что это за детский сад тут у тебя? Погнали лучше с нами. На речку.

Брат отвёл глаза.

— Не... Я брательника оставить не могу, пацаны.

— Да ну! Погнали, Тёмыч, давай! Обещал же показать свой прыжок, да? Давай, не ссы! Слабо?

Они смеялись и наперебой подзуживали его, дразнили. Для них в этом не было ни капли серьёзного — так, пошутить над «мелким», что хвастался прыгнуть с тарзанки каким-то «особенным» крутым прыжком. Может, заставить прыгнуть, поржать, когда он плюхнется в ещё совсем холодную воду. А может, просто подурковать... ничего такого. Если бы Брат отказался тогда — ушли бы, позабыв о нём через десять минут.

Но Тёма услышал вызов.

— Не надо, — прошептал Андрей, почувствовав тогда смутную тревогу, но Брат уже решился.

— Don’t stop me now. Знаешь, что это значит? Значит, не надо меня останавливать. — Он протянул Андрею свой джедайский меч. — На, отнеси наверх. И бегом назад, вместе с пацанами поедем. Давай, давай, Дрюха, одна нога здесь, другая — там.

***

Зазвонил телефон. Андрей сбросил вызов, мельком взглянув на экран, и вышел из кладовки. Несколько раз взмахнул мечом в воздухе, словно отражая удары. Теперь его пальцы были слишком широкими для этих выемок, рукоять лежала в руке неудобно.

Он прошёлся по комнате и вышел на балкон.

Бесполезное детское оружие. Какое оно, оказывается, хрупкое на вид...

***

Старшеклассники в тот день устроили пикник у реки. Достали какую-то колбасу, пиво в стеклянной банке.

— Давай, Тёмыч, давай! — наседали, подталкивали Брата, а сами и рубашек не сняли. Даже и не собирались купаться, черти.

— Холодно же... вода не нагрелась ещё. — Андрей пытался воззвать к Тёминому разуму, но тот быстро разделся до плавок и с геройским видом зашагал к тарзанке.

— Don’t stop me no-ow, — пропел он высоким голосом, подражая Фредди Меркьюри, и ухватился за перекладину. — Помнишь перевод?

— Не останавливать...

— Ага!

Оттолкнувшись босыми ногами, Брат легко взлетел вверх, понёсся над сверкающей рекой. А потом отпустил руки и, совершив в воздухе странный кульбит, с плеском ушёл под воду.

Дальше…

Дальше была долгая, мучительная для Андрея пауза.

Круги на воде, постепенно сужающиеся. Сиплые голоса старшеклассников, сначала весёлые, затем с тревогой. Яркое солнце, бьющее в глаза. Голоса старшеклассников. Спокойная гладь реки. Замирающий маятник тарзанки. Голоса. Крики. Топот.

Они побежали за подмогой, все четверо. Никто не прыгнул, никто не бросился в воду, и Андрей остался на берегу один.

Он хотел, хотел помочь. Но не умел плавать.

Позднее он подумает, что всё равно нужно было прыгать, лучше утонуть, чем жить так, трусом и слабаком. Но это позднее, а тогда — просто стоял над водой и смотрел широко открытыми глазами, как со дна к поверхности медленно поднимается Тьма. Чёрная, текучая, с узкими белыми глазами и влажным ртом. Тьма, убившая его Брата. И монстр этот, то ли созданный его воображением, то ли действительно поднявшийся из глубины, с тех пор навсегда остался с ним.

Тёма ударился головой о корягу, притаившуюся на глубине. Наверное, он даже не успел понять, что случилось — умер в больнице, не приходя в сознание.

А Андрей через пару месяцев выкарабкался. Вышел из мутной дрёмы, полной кошмаров и теней, вернулся к нормальной жизни. Отучился в школе, поступил в вуз. Даже завёл каких-то друзей в универе, курсу к третьему его почти перестали называть чудаком. Но два-три раза в год, обычно весной или осенью, Тьма неизменно возвращалась. Накрывала с головой, топила город в чёрной холодной воде. Снова и снова.

— Again and again, — бормотал тогда за левым плечом тихий шепоток.

— Don’t stop me no-ow! — пел в чудовищных снах Фредди Меркьюри, и песня эта стала для Андрея самым страшным кошмаром.

Потом Тьма отступала. Тучи на небе развеивались, в голове прояснялось. Андрей встряхивался, как пёс после купания, и опять начинал жить.

Когда появилась Маринка, Тьма стала приходить реже, а с рождением Артёма Андреича и вовсе скрылась из виду. Тёмыч Младший — так он называл сына.

Маринка поначалу недоумевала:

— Почему Младший? Если бы ты тоже был Тёмычем, он был бы Младшим, а так — просто Тёмыч!

Но Андрей не признавался ей, в честь кого назвал первенца, и, в конце концов, она тоже привыкла считать его Младшим.

***

Телефон снова зазвонил. Андрей быстро выключил звук, скривился, как от зубной боли. Он не хотел ничего слышать. Не хотел ничего этого знать. Не мог, не мог, не мог ничего сделать.

Артём Андреич был болен. Тяжело и мучительно. Болезнь пришла внезапно, и Тьма снова встрепенулась в тот день. Теперь Младший с Маринкой находились в больнице, а он, Андрей — трус, слабак и предатель, — сбежал оттуда. Приехал в старую квартиру родителей, чтобы спрятаться от Тьмы, даже дома побоялся переночевать. Даже трубку не брал, чтобы не знать, ничего не знать.

Он сжал в ладони рукоять меча. Потом поднял голову, посмотрел на небо, поверх домов.

И увидел Тьму. Она всё-таки нашла его.

Телефон тихо зажужжал, вибрируя, и Тьма оскалилась, заухала радостно,  услышав этот звук. Глаза её светились холодным белым огнём.

Андрей присел на корточки, задышал тяжело и часто. Стёкла в соседних домах полопались, окна оскалились беззубыми ртами.

— Don’t stop me...

— Удар! — прошептал вдруг Брат из-за плеча, перебивая Меркьюри.

Андрей вздрогнул и огляделся. Рядом никого не было — похоже, голос звучал в его голове.

— Удар, ещё удар. Again! Аnd again!

Тёма шептал настойчиво, яростно. Рукоять меча в ладони потеплела, потом стала совсем горячей. Деревянное лезвие задрожало, становясь длиннее и шире.

Тьма, кажется, смутилась. Она немного отступила, поблекла, и глаза её стали совсем узкими, стягиваясь в щелочки.

— Ещё удар! Давай, бей. Дрюха! Одна нога здесь, другая... Давай!

Андрей вскочил. Брат был с ним, он знал, чувствовал это сейчас. Меч, детское оружие, неужели он....

Тьма заклокотала и с тихим шипением откатилась прочь, за дома. Небо посветлело, в окнах отразилось розовое закатное свечение.

Экран засветился, намекая на очередное сообщение WhatsApp — видимо, звонивший, отчаявшись услышать голос Андрея,теперь пытался достать его так. Он глубоко вздохнул.

Голос Брата не звучал в его голове, это было просто наваждение, как и сама Тьма, как и весь этот бред с глазастым мороком. А вот телефон оставался реальным.

Вода в тот день была такая холодная…

А Андрей совсем не умел плавать. Брата бы он всё равно не спас, но сейчас...

Переложив меч в левую руку, он потянулся к телефону и почувствовал на щеках тёплые лучи ещё не потухшего солнца.

— Это я, — прошептал в трубку после долгой, невозможно долгой паузы.

И в трубке ответили.