Моя дорогая грязь. Часть 1.

Там, где неопрятно заправленную кровать украшают лишь развороты старых книг академического содержания, мухи снуют вокруг грязных черных кудрей Волха. Его внимание приковывает только лезвие. Оно так нежно проскальзывает меж его пальцев, оставляя мелкие тиснения на фалангах.

*Слабак*
Правая кисть вскользь находит на простыне ручку, а голова нехотя перекидывается на правый бок, чтобы оставить запись поверх работ того, кто уже мертв:

«Как б не люби, да не бей Ты оставишь лишь шрамы. 

Был б я хоть верен ей — Не ломал мозга рамы.

Такого тупого, как я, не назвать иначе, как мразь. 

Таких же, как ты — моя дорогая грязь.»

Раз книги начали опадать на пол, как листья, значит Волх нашел силы встать. Брезгливо отряхни любимую рубашку, накинь и иди. От этих мыслей его отвлекла неудачная попытка подняться на ноги. В левое бедро какого-то черта глубоко зашел осколок стекла.

*Зря мы встретились*

Доковыляв до двери, он удивился старательным царапинам около металической ручки, но времени нет. Коридор, не светлее одежды Волха, встретил его, словно пытаясь обнять. Слева были еще двери, но толи от того, что смысла в этом нет, толи по другой причине кучерявый и не повернулся туда. Липкий пол проводил его к рюкзаку у выхода, из которого алкаш достал бутылку крепкого ликера и выпала книга.

*Бродский. Прости за ошибки*

Ликер - в глотке, рюкзак - на плече, а значит пора. Волх только запер дверь и выдернул ключи, как тут же начал урывисто перебирать затертыми кросами по лестнице вниз. Чья-то рвота, кривые признания на стене, как слайдшоу показывались перед глазами, пока хромой не выбрался из подъезда, где красивые виды и потрясающие горизонты перегораживают лабиринты панелек.

Первые же шаги по мокрому снегу дали ему толчок для того, чтобы закинуть ключи не глядя куда-нибудь, где сам он уже никогда не найдет. Для пущего эффекта, он закрыл глаза и пошел в первом попавшемся направлении.

Так странно, но как ты не старайся, в темноте собственных век, полную черноту не разглядишь. Отблеск последнего света или образ волнующей женщины — всё равно. В одиночестве тебя не оставят даже если люди пропадут с твоей планеты.

*Только не открывай*

Как бы патлатому не хотелось не знать этот путь или споткнуться под чьи-то колеса, ноги рисовали идеальную копию дворов в голове. Они вымеряли точное расстояние до поребрика и высоту ржавых заборчиков, которые могут защитить только передачки зависимых от чужих глаз.

В этой карте только одно направление было неизвестно. На рисунке в мозгу этот участок словно старой стеркой неудачно уничтожен. Не допуская иного, тело само побрело в том направлении. И хоть лавочные сплетницы, треплющие лица шарпеев обсуждениями, все те же, дворовая вонь отличалась. Будто сильнее бьет по ноздрям, как нашатырь.

Голоса тех в беседке, что раньше вместе таскали яблоки с чужих огородов, а теперь спорят из- за бутылки точно такие же, как и в других, украшенных бычками и облитыми слюной, дворах. Кажется, что даже дорожные дыры идеально скопированы, что позволяет не открывать глаза Волху.

В его левое ухо начиняют попадать обрывки еле разборчивых возмущенных обсуждений:
— Глаза закрыл, эва какой философ подался. Денег на постриганье нет.
— Это на штанине у него кровь? Тьфу, еще один драчун пьяный забрел. Кабы не устроил тут чаво. Был тут уже один...

Но треп прервал дряхлый носок кроссовка, который из-за чуть более высокого поребрика ударил всей тушей и без того избитый асфальт. Пришлось открыть глаза, чтобы разглядеть, насколько сильнее теперь оторвана подошва.
*Зато черная одежда прекрасно скрывает грязь*

Пока хромой отряхивался, посмотрел и на бабуль на лавке. Волха веселило, когда после его обсуждении они всем видом показывали, что не смотрят на него, но ни на секунду не теряют из периферии. Будто пытаются пристально рассмотреть его всей площадью лица. При этом их шепот стал больше похож на треск костра, а слова потеряли схожесть с человеческими. На лице потянулась ухмылка.

Заметив персиковый оттенок на коже, он тут же перевел взгляд вдаль. Где закат растекался, как желток по картофельному пюре, перебарывая мрак бесчисленных бараков.

*Мгновенье до темноты всегда прекрасно*

Не успели ступни проделать и двух отрезков курсива, как идиллию нарушил пес, что пожертвовал местом у беседки, которое грело его уши и душу. Всё это только бы облаять немногим отличавшегося от него Волха. Такие жертвы из-за необъяснимой ненависти уже были привычны ему настолько, что он и не слышал лая, пока шавка не вцепилась в штанину.

*Она меня знает?*

Только вот один понимающий взгляд кучерявого на собаку заставил ее остановиться. Разинув пасть, она застыла, а после поковыляла обратно, изредка посматривая, будто извиняясь. Однако все беды достались больной ноге и нужно было присесть на первую же лавку. Посмотрев на ноги мысль, как из детства, раздалась в голове:

*Вторая обидится, если не сделать тоже самое*

Закрывать глаза на... всё... уже было невозможно, поэтому Волх открыл рюкзак. Пара голодных глотков ликера будто сами потянули руку за ручкой с той единственной книгой.

«Твои осколки в сердце моём
Кольями врастаю, точно как кипарис Другие злобу уже берут в заём
А я ненавижу только одну. И имя ей ...»

— Ебаный ублюдок! ПРИШЕЛ ИЗМЫВАТЬСЯ? — прервал надрывно-кричащий голос ручку от книги. Взгляд Волха поднялся, пытаясь быстрее разглядеть автора столь искренних эмоций. Он будто и не заметил направленный на него впритык перцовый баллончик в маленькой ручке с изгрызаным маникюром и приоткрывшей порезы на запястье рубашкой.

Неуверенный щелк. *Будет смешно*

Рассекающий звук спрея в глаза. Звук удара баллончика об асфальт.

— О БОЖЕ! Простите пожалуйста, я просто тупая дура... идиотка... совсем мозгов нет... — начала сумбурно повторять она, ударяя себя по голове и дергая за светло-русые локоны. Тем временем Волх смиренно опустил голову, выдавая состояние всхлипами, редкими обрывками скрипящих стонов и трясущимися коленями с руками, пальцы которых будто пытаются содрать кожу с лица.

— Не-не-не-не-не... — она испугано убрала его руки от лица, вытащила из сумочки салфетки, выронив все оставшееся, и упала на колени. Насколько можно вспомнить, сумка выглядела дорого в отличии от самой девушки — Вам н-нельзя трогать лицо, простите, я с- сейчас... с-сама всё... Какая же я тупая...

На фоне агрессивно красных глаз и лица, синие радужки разрыдавшегося будто горели флуоресцентными лампочками. Такие сломанные. Мигающие от моргания они пытались захватить как можно больше деталий ее лица. Только вот сквозь слезы и муть разглядеть можно было лишь контрастную бордовую помаду, которую девочка не отрываясь покусывала. Она тем временем немного боязливо легкими касаниями уголка салфетки проходилась по раздраженной коже.

— И... Что же я тебе то сделал? — слезным голосом еле прохрипел кучерявый.
— Не подумай, прошу. Я... обозналась... — сказала она наконец спокойным мягким голосом с легкой отдышкой, но небольшая пауза будто снова ее испугала, — Боже, какое сильное раз..дражение.
— Ну... так ты впритык к глазам брызнула. Собственно, я не вижу причин для их отсутствия...
— Господи, только бы теперь из-за этого в полицию не попасть, — прошептала она, думая, что никто не слышит, — Слушайте, давайте лучше ко мне поднимемся и я обработаю вам глаза, а потом в знак извинения напою чаем.
— А ты не думаешь, что не обозналась и я могу убить тебя?

Девочка рухнула назад. Было слышно, что ее руки ищут что-то из выпавшего на асфальт, параллельно собирая в сумочку. Слепой, хромой и весь в слезах встает с лавки, нависнув над ней, пока она снова что-то направила в его сторону.
Глухой щелчок.

Волх протягивает ей руку.
— Вторая шутка тоже не зашла. Окей. Надеюсь, ты не передумала, ото я даже не уверен, куда руку протягиваю.

*****
— Постой тут, — сказала она в проходе, пока убирала бутылки вина. Слепой узнал их по

низкому звону, неотличимому от другой стеклотары. *Тр... Четыр... ПЯТЬ? А она мне нравится*

Холодильник открылся, выдавая недопитое ударами о стекло. Она мягко топает босиком по линолеуму к Волху, как кошечка.
— Это молоко. Промойте пока им глаза с лицом. Ванная прямо по коридору.
— Ага.

Шесть.
Именно столько шагов нужно новоиспеченному слепцу, чтобы уверенной походкой громко врезаться.
— Господи, ну на что я такая...
Она подбежала. Стесняясь сжала в руке его указательный палец и потянула к ванной. Ладонь такая маленькая. Кажется, даже его палец для нее слишком длинный. После девочка поторопилась на кухню, распихивая мусор так торопливо, что грохот гулял по квартире эхом .
Когда он вернулся, девушка размешивала чай у стола, глядя на последние янтарные лучи заката. Волху наконец удалось увидеть ее полноценно. Свет обнимал нежных черт лицо, пуская остатки себя в золотистые волосы. Ручка неуверенно водила ложкой по дну.
— Редко ты, похоже, тут чай пьешь... В сахарнице соль.
— В смысле? Она просто мелкая, — бордовые губы коснулись ободка чашки, маленький

глоток пронесся по глотке и посуда медленно вернулась на стол, — ДА ОН НЕ ТОЛЬКО СОЛОНЫЙ, НО И ГОРЯЧИЙ!.. у меня похоже ожог... Эм, ну.. вы то не подумайте, я просто несладкий пью.
— Да ладно тебе. Когда ты наставила на меня баллончик, я увидел запястье, — ее челюсть сразу свисла, а ладони принялись прикрывать удивление, — Да ничего страшного. Я тоже не очень кайфую от жизни. У меня есть крепкий ликёр. Может мы лучше его допьем, ото я не могу смотреть на то, как ты кружишься вокруг меня и волнуешься, что я что-то пойму.

С пропажей последнего луча солнца на комнату упала тишина. Она сложила руки на колени и начала водить по ним ногтями, опустив голову.
— Тупая я овца. Ты прав. Только у меня... один бокал.
— Я из горла попью, ничего страшного. Только бы не в чашках из под соленого чая, — он достал из рюкзака темно-зеленую бутылку, — И хватит себя так называть. Не мне, конечно, говорить, но ненавидеть себя вреднее алкоголя.

— Правда? Тогда, пожалуй, я продолжу.
Каштаново-черная жидкость с бульканьем разлилась в бокал. Они чокнулись и с тяжелым выдохом проглотили. Он тупо продолжал смотреть на ее, а она опустила голову, изредка поднимая глаза.
— Знаешь, у твоей реакции на улице явно есть предыстория. С кем ты меня перепутала?
— Я модель. Ну, точнее была ею. Куча подруг, вышедших замуж за футболистов и подкатывали постоянно такие же. Будто у нашего агенства договор с их клубом. Ну, были еще постоянные дяденьки с большими деньгами и такими же вторыми подбородками, но меня не тянуло. Бесконечный треп о семейной бытовуху подруг, диеты, тренировки и съемки. Меня так достал этот цикл и мысли о побеге от всего участились... Похоже, я с демоном договор заключила в этот момент... И он пришел. Мы сидели с девочками в кафе, они также жаловались на бытовуху, а я не отрывалась глазами от парня с другого конца зала, как и он от меня. Хитрая улыбка. Явно рисовал меня. Я подошла посмотреть, а он «давай сбежим» и продолжил улыбаться еще шире. Сказал, что отдаст рисунок после свидания, несмотря на его конец. Он мне как будто город показал по ту сторону зеркала. Я всегда видела только злых и жалких, а с ним все улыбались. Кажется, каждая собака его знала и все было как в мюзикле, когда подпевает почти каждый прохожий. Он отдал рисунок и просил открыть дома.
— И на этом явно не всё.
— Там оказался адрес и время. Конечно, я пошла с ним на второе свидание, третье и через два таких месяца ради него бросила агенство. Мы начали жить вместе как в сказке, пока он не стал собой... Как только я начала от него зависеть, увидела, что эта постоянная улыбка... Прям такая лисья, хищная. Схватил меня за волосы и так спокойно с удовольствием начал рассказывать, как легко было меня влюбить, объясняя поэтапный план. Говорил ужасные вещи о том, насколько я ничтожна, будто и не было месяцев, когда он признавался в любви ежечасно...
Ликер заполнил бокал почти до краев.
— Я понял. Остановись. Ото начнешь сожалеть, что рассказала об этом первому встречному. — Совсем забыла, прости. У тебя просто такой взгляд. Как будто в зеркало смотрю... Даже немного больно, если честно.
— А мне даже приятно познакомиться. Волх.
— Ой, я не...

— Не извиняйся. Я понимаю, о чем ты говоришь.
— Ирис. Как...
— Цветок... — впервые в мертвых глазах проблеснул интерес, разбавленный смущением, — Слушай, можно мне посмотреть на шрамы? Может прозвучать странно, но мне они показались красивыми.
— Мне так не говорили, конечно, но я тебе баллончиком в глаза прыснула всё таки.
Она неуверенно протянула руку, а Волх подхватил, развернув ладонью к себе, осторожно расстегнул пуговицу на рукаве и засучил. Подушечки его плацев от самого запястья плавно поднимались всё выше, проводя по каждой осторожной засечке. Ни один стих он не читал так. Она же старалась сдерживаться от щекотки, но ее сдали мурашки. Грубые длинные пальцы прошли через сгиб руки под рукав, чтобы приподнять его выше. В этот момент она уже не сдержала легкий писк, а он понял, что эти строки идут выше плеч. Рука поднялась к шее, а их взгляды встретились, как прицелы двух снайперов.

*Пора заканчивать с этим подбором объедков*

Свет уличного фонаря сквозь окно ударил по лицу кудрявого, напомнив о баллончике и он спросил:
— А давай прогуляемся?
— Я не против

*****
Улица будто приятель из детства. Никогда не меняется, сколько бы всего не происходило. Два

одиноких по натуре человечка побрели по тем же бордюрам и дырам в асфальте, перекрашенным в синеву луны с желтыми пятнами фонарей.
— Знаешь, — начал Волх, — мне очень помогает мириться с многим одна философия. Не менять себя и свои эмоции на прохожих по жизни... Я имею ввиду, люди же в принципе чаще всего появляются на пути мгновениями. Да, некоторым по пути, но они не собираются брести за тобой до конца. Зачем же они в твоём сердце, если им после перекрестка направо, понимаешь?
— Это правильно. Только никто не предупреждает о поворотах...

*На перекрестке направо*

— Тогда нужно научиться понимать это без слов. Я могу тебе подсказать. — Тогда скажи... Ты сам то... Прохожий?

Сердце у кучерявого единовременно ударило. Да и с такой громкостью, что Ирис могла услышать. Только вот взгляд его был направлен на троих парней, что шли по не освещаемому закоулку справа от них. Будто что-то учуяв, как бродяжки они двигались в их сторону, докуривая одну сигарету на всех.

— Так ты, сука, не шутила про поворот на перекрестке? — начал бормотать Волх, резко опустив голову и зажевав локоны руками.

— Э, хромой! У тебя появилась подружка? — выкрикнул центральный. Глаза его жадно повторяли линию фигуры девушки, а худое лицо напоминало голый череп. Он и еще двое здоровых близнецов, как хмурые гориллы становились всё ближе.
— Ты знаешь их? М-мне это не нравится, — испугано начала Ирис.

Она пытается идти назад, но шевелить ногами ей не очень позволяет неизвестный испуг, который будто знает конец истории. Тем временем кучерявый лишь продолжал с дрожью пялить в асфальт, повторяя «нельзя сопротивляться, будет хуже, нельзя...».

*Это не твоё дело*

Без излишнего пафоса здоровяк схватил ее за изрезанное запястье и не успела она закричать, как нож центрального успокоил ее связки. Ирис потянулась к сумке. Пальцы начали бегать по вещам.... «Он же закончился... Я его выкинула», — вспомнила она. Этот факт убил остатки блесток в глазах.

Все они будто и видеть того труса перестали. И в правду, кто он? Лишь девчонка сквозь серое бельмо на зрачках смотрит на неизвестного прохожего, стоящего под фонарем, пока ее прижали к стене. На лезвие ножа с ее щеки стекла слеза, а после острие также стекло вдоль пуговиц, медленно из разрезая. И даже сейчас она почему-то плачущим стоном повторяла невнятный шепот «в..л..х», но теперь и тот лишний не глядя сбежал, оставив их наедине.

Два остолопа молча держали ее за руки и смотрели. Хотя она от беспомощности не шевелилась бы в любом случае. Волоски из ноздрей центрального насильной щекоткой прошлись от шеи до пышной груди, обрамляемой бархатным белым бюстгальтером и скромным соленым дождем. Ее редкие всхлипы, частое дыхание и звук щетины, наждачкой ласкающий ее щеку — единственное что можно услышать.

Худой решил заткнуть ей рот своим среднем пальцем, который из-за ушиба распух и посинел. Он воткнул его до самой глотки, пока не появились позывы рвоты, а после от ее губ повел его по длине всего тела, оставляя мокрый след, до границы джинс. Она подняла голову и начала дышать чаще, делая вид, что ничего нет. Целенаправленно смотря на первую появившуюся в сумраке звезду. Только звук расстёгивающейся пуговицы и молнии на ширинке не перебить вздохами. Зато перебить быстрыми ударами хлипких кроссовок по асфальту того, чье имя уже начинает вертеться на языке.

На секунду топот прервался. Остановились все звуки и из полной тишины громкий звон бутылки ликера и хруст черепушки раздались заявлением по двору. В...Волх упал на владельца ножа, опрокинувшись с ним подальше от Ирис.
— НИКАКОЙ Я НЕ ПРОХОЖИЙ, СУКИНЫ ДЕТИ! — с злобным задором закричал он, забрав внимание всех себе, что дало шанс девочке побежать домой с пустыми глазами. Однако за мгновение до того, как потерять из виду место ее кошмара, она посмотрела на кучерявого. Его пинали.