Группа поддержки

Полирнуть в очередном баре темным пивом сто пятьдесят коньяка было, конечно, не самой удачной идеей. Особенно учитывая то, что до этого в желудке Пал Петровича уже лежали в обнимку по два или три шота текилы с абсентом. В принципе, даже после этого крайне глупого поступка, у вечера еще был шанс остаться памятным и приятным, но тут появился Серега и, заговорщицки подмигнув, предложил возбужденным тоном: “Пыхнем?!”
Пыхнули.

Пал Петрович проснулся в темноте на полу незнакомой квартиры. Жажда сковала горло, язык казался чужим и посторонним предметом во рту. За глоток воды он отдал бы сейчас не задумываясь полжизни. Он медленно повел глазами по сторонам. Движения глазных яблок отдавались тупой болью где-то глубоко в затылке. Постепенно глаза стали различать очертания мебели: диван, два кресла, журнальный столик. Никаких признаков наличия воды в комнате не было. С трудом, переваливаясь сначала на бок, а затем на колени, он встал и на неверных ногах, придерживаясь за стены прошел на кухню. Не включая свет, уличный фонарь достаточно хорошо освещал угол с краном и мойкой, подставил пальцы под струю воды, дождался когда из крана пошла холодная, набрал полную чашку и с жадностью ее осушил.

Когда Пал Петрович вернулся в комнату в кресле и на диване сидели. Какой-то мужик стоял лицом к окну и всматривался в ночной пейзаж. По началу ему показалось, что это дурацкий Серегин розыгрыш или маскарад. В свои почти пятьдесят Пал Петрович был достаточно эрудированным человеком, в свободное от работы на работе время он довольно часто и много серфил в Интернете и узнал почти всех сидящих.

Первым нарушил более чем неловкое молчание Стивен Хокинг:
— Паша, твоя болезнь, это не причина так себя вести, — на довольно сносном русском с сильным американским акцентом произнес ученый, — человеческое тело самая сложная из систем, созданных на земле. Перспектива умереть в любой момент позволяет понять умным людям, что жизнь может быть слишком коротка и все же она стоит того, чтобы ее прожить. Болезнь это дар и метод стать сильнее. Преодолевай!
Пал Петрович нервно сглотнул. Он отчетливо помнил, что собеседник недавно умер, а последние несколько лет своей жизни не мог говорить вовсе. Эту мысль ему не дал додумать до конца другой голос.

Стоящий у окна повернулся и произнес:
— Жизнь — похожа на коробку шоколадных конфет. Никогда не знаешь что внутри. А смерть — это всего лишь часть жизни. Так всегда говорила моя мама.
Лица этого человека Пал Петрович рассмотреть не мог, но в тяжелой с похмелья голове вдруг всплыло, что он слышал уже это. Кажется в каком то фильме. Он начал мучительно вспоминать название и сюжет фильма, но у него ничего не получалось.

Следом стал говорить седоволосый, в очках и с аккуратной седой бородой мужчина. Павлу стало немного неловко, от того, что он не помнил отчества этого пожилого уже человека, а называть его по имени и фамилии просто Валентин Дикуль было наверное не уважительно. Обращаясь скорее ко всем присутствующим, нежели конкретно к Павлу он произнес:
— Я не люблю слово старость. Считаю, что ее нет. Зато есть прекрасные счастливые годы, когда ты мудр, опытен, полон жизни, оптимизма, активной работы. У тебя в душе всегда светит солнце, которое согревает твоих близких. Все в твоих руках и в твоих силах.

Все еще пребывая в состоянии близком к шоку Пал Петрович перевел взгляд на сидящего рядом с Дикулем, Иисуса Христа, облаченного в свободные белые одежды, точно сошедшего с картины “Моление о чаше в Гефсиманском саду”
— На самом деле мне было очень страшно, — подняв на Павла полные печали и нежности глаза, произнес он. — Я не понимал, зачем мне нужно было умирать, я просил его о том чтобы этого не произошло. Человеку мало дано для понимания смерти, но много для понимания жизни. Скажи, мне в чем твои страхи?
Павел Петрович, пионер и комсомолец в детстве и юности, был атеистом как и большинство советских людей. Но в этот момент по его щекам лились слезы, которых он их ни капельки не стеснялся. Он силился что то ответить, но слезы душили его и не давали произнести ни слова.

Затем с дивана порывисто поднялся еще один персонаж, одетый в красно-белый костюм, в котором обычно изображали придворных шутов из раннего средневековья. Лицо его было скрыто за толстым слоем белого грима, глаза подведены густым черным, а на голове красовался колпак с золотыми бубенцами на трех длинных концах. Расхаживая по комнате из угла в угол, позвякивая бубенцами и отчаянно жестикулируя шут произнес:
— Пойми ты уже наконец! Трам-та-ра-рам! Твоя жизнь это вовсе не маленькая черточка между датой рождения и датой смерти. Этого просто не может быть, чтобы все самые яркие события твоей жизни, все твои мысли, твои муки, твой труд, борьба, твои озарения и вдохновения были спрессованы в это маленькое, плоское и никому ничего не говорящее ТИРЕ! Каждый из нас, а не только Шекспир, Гёте, Дали, Гессе, Эйнштейн, Марк Шагал, Сумасшедший Фрэнки потенциально могут вобрать в себя весь мир, и единственное, что отличает нас от Будды или Леонардо — это только наш собственный страх.

Павлу Петровичу показалось что он лишь на секунду сомкнул веки, чтобы не видеть слишком быстро мелькающего перед глазами шута. Но когда он их снова открыл комната уже была полна утренним солнцем. Он так же лежал на полу, но под головой у него была удобная подушка, а тело прикрыто простыней. С кухни доносился аромат свежеиспеченных сырников. Он поднялся и совершенно голый, абсолютно не стесняясь своей наготы прошел на кухню. Стоявшая у плиты очаровательная молодая женщина, на которой из одежды был только один кухонный передник из синей джинсовой ткани, повернула к нему голову, приветливо улыбнулась и произнесла:
— С добрым утром!