Я узнал, что у меня

  • Опубликовано на Дзен
Автор:
Пщикотан
Я узнал, что у меня
Аннотация:
История о духовных и физических мытарствах американца в России
Текст:

Я узнал, что у меня

Этот постылый стишок начал крутиться в голове ещё в Денвере, едва я сел в самолёт. «Речка, небо голубое — это все мое, родное» — бесящий голос Данилы Багрова издевательски повторялся на всём протяжении полёта до Москвы. Родная природа начала радовать глаз уже на пересадке в Финляндии, где когда-то мой отец встретил мою мать. Там я наконец понял, что меня раздражало в этом стишке — он работает. Я действительно скучал по России. За 10 лет моей жизни в США я приезжал в Москву лишь дважды, на короткий период, но теперь мне придётся задержаться надолго. Дело в том, что у меня умер отец и у нас в Москве осталась кое-какая недвижимость. Нужно было дождаться вступления в наследство и продать «трёшку» на Баррикадной — в высотке на Кудринской площади. Я планировал провести в Москве год-два, отдохнуть, собраться с мыслями, подумать о будущем и понять, стоит ли возвращаться в Денвер. Вау-эффект от Америки прошёл уже через три года и дальше я лишь постепенно разочаровывался в их укладе жизни. Нет, я хорошо социализировался, говорил без акцента, ни в чём не нуждался благодаря отцу — он с конца 80-х преподавал в Денверском Университете, продолжая читать лекции в РУДН, мотаясь туда-сюда, очень неплохо зарабатывая. Он получил гражданство США в 96 году, когда я пошёл в московскую школу, и забрал меня к себе в Америку, как только я её окончил, но связано это было со смертью мамы. Она была «суомалайнен» — чистокровной финкой и вообще не говорила на русском, но хорошо знала английский, поэтому он был для меня вторым родным языком. К сожалению её сгубил рак. 

Мне не нравилась Америка своей фальшивостью, которая проявляется во всём — в улыбках и дружбе, в свободе и независимости. Диктатура закона, превратившая американскую мечту в полицейское государство, где ты можешь огрести от любого неосторожного шага и чьего-то доноса. Диктатура бизнеса, превратившая людей в рабов с номерами SSN,без времени на личную жизнь, боящихся потерять кредитный рейтинг. И везде правила-ограничения-штрафы. Я устал от этого. Меня мучила ностальгия по России, по Москве, по моим школьным годам. Да, я понимал, что хорошие воспоминания о России связаны лишь с детством, что в эту воду не войти дважды. Тем не менее, мне хотелось вернуться и попробовать жизнь в России, где степень свободы выражена гораздо лучше. Так ли это — осталось узнать. Заодно хотелось повидаться с родным дядей, съездить на кладбище к деду и бабе, ну и выгодно продать квартиру, конечно же.

В Москве, как только получил временную регистрацию, я купил «Camaro» 16 года, такую же, как у меня в Денвере, чтобы сохранить мистическую связь с домом, и поехал на ней в Питер к дяде. Ожидание встречи было волнительным — наши семьи находились в ссоре уже более 30 лет и, со смертью отца, я хотел восстановить отношения. Последний раз я видел дядю в раннем детстве, на похоронах бабушки в деревне. Я ни разу не видел своих дедушку и бабушку при жизни, а в деревне у них был впервые. Отец для своей матери собирал из своих поездок по миру монеты, чтобы однажды ей их подарить для украшения национального костюма — наши предки были удмуртами. В итоге все монеты он высыпал в землю, когда бабушку закапывали. Дедушку я тоже так и не увидел — он на похороны не явился и на несколько дней ушёл в лес. Дед был очень странным человеком. Папа и дядя очень стыдились своего дремучего, необразованного отца, который всю жизнь соблюдал древние обычаи. Сыновья были людьми науки и не могли понять, как отец может верить в лесных духов.

Дядя всё это время не интересовался нашей семьёй, поэтому очень удивился узнав, что моя мама давно умерла. Тем не менее, восстановить отношения с родственником не получилось — дяде я был глубоко безразличен. Напоследок я поинтересовался, где похоронен дедушка, которого, по нашей информации, после смерти бабушки дядя забрал к себе в Питер. И тут дядя показал себя во всей красе. Он начал обкладывать моего покойного отца грязными ругательствами, из чего следовало, что всё это время он думал, что дедушку забрал к себе мой отец. Таким образом выяснилось, что дед оказался брошен на произвол судьбы, и, по всей видимости, так и помер в своей глухой деревне в одиночестве. Когда дядя успокоился, я спросил его:
— Может нам стоит съездить к нему в деревню?
— В какую деревню? — дядя развёл руками. — Она уже много лет как заброшена! Её на карте даже нет! Там все деревни вокруг давно вымерли! Где мы теперь найдём его могилу? Благодари своего отца!
— Может в доме остались семейные ценности? Иконы?
— Какие иконы? Их с бабкой от церкви отлучили. Колдуном был наш дед, или шаманом, не знаю, как это называется у удмуртов. Язычники они, деревьям и лужайкам поклонялись.

Вот такая у меня семейка. Рассорившись между собой, братья забыли про отца. Одному пункту из моих планов — побывать на могилах предков, не суждено было сбыться. Я вернулся в Москву и начал погружаться в столичную жизнь. Для начала я устроился вожатым в детский языковой лагерь, чтобы иметь профессиональную практику — в Денвере я был учителем русского как иностранного и практика за рубежом мне была необходима. Ну а осенью, одолеваемый ностальгией по юности, я устроился учителем английского в свою родную школу. Заработок меня не интересовал — мне нужны были часы практики и я просто получал удовольствие от общения с российской молодёжью, в отличие от американской. Я общался с подростками, такими же искренними и жизнерадостными, каким когда-то был я, когда жил в России. В общении с ребятами я возвращался в свою юность, на 15 лет назад, я кайфовал от работы. Я быстро стал популярным — почти настоящий американец, общительный и молодой учитель, с которым все были на «ты» — ученики меня любили. 

Однако своё происхождение я скрывал. Очень не хотелось, чтобы богатство и известность нашей семьи дистанцировало ребят от меня. Свой Camaro я парковал вдалеке от школы и доставал из багажника электросамокат. Одевался по-американски просто, старался быть на одной волне с молодёжью и всем уделять равное внимание. Тем не менее, у меня вскоре появился любимчик. Точнее, трудный подросток. Среди учеников своей неуспеваемостью сильно отличалась девочка Алина, и я взял над ней шефство. Поначалу я грешил на её умственную недоразвитость, но в общении с ней ничего такого я не заметил. По всей видимости, у неё что-то происходило в семье, из-за чего она не могла сконцентрироваться на учёбе. В новогодние каникулы, когда начались загородные языковые лагеря, я уговорил её поехать и оплатил путёвку — её семья была бедной. Интенсив проходил на горнолыжной базе и Алина наконец смогла отвлечься от проблем. Я помогал ей подтягивать английский, а в перерывах учил кататься на борде. Мы по-дружески сблизились и она поведала о своих проблемах.

Ещё недавно это была благополучная семья — большая квартира на Звёздном бульваре, две машины, дача в Сходне. Но очередной бизнес отца, на который он взял большой кредит, прогорел от мошенников, они продали в счёт долгов всё имущество и переехали в двушку на МКАД — положение стало отчаянным. Тогда у Алины и начались проблемы с учёбой по всем предметам. Здесь, в языковом лагере, она была безнадёжно отстающей. Видимо поэтому ей больше нравилось кататься на борде, чем пытаться говорить на английском в группе. Лагерь для Алины закончился внезапно — она сломала руку, неудачно упав с доски. Чтобы не ждать скорую, я повёз её в травматологию сам.
— Это твоя машина? — Алина сильно удивилась, на время забыв про боль.
— Пусть это будет нашей тайной, хорошо? — и я газанул с пробуксовкой.
— А ещё говорят, что учителя мало получают. Ладно, я не раскрою твой секрет. И всё-же, откуда у тебя деньги на такую тачку?
— Наследство.

В Москве отец приехал забирать Алину на метро. Это был новый для меня тип россиянина — что-то среднее между новым русским из 90-х и high impact-бизнесмена новой формации. От первого типа у папаши остались быковатые повадки, а признаком второго типа были неосуществимые фантазии. Вид у него был затравленный — я даже приготовился получить от него по роже. Чтобы загладить свою вину за происшествие в лагере, я решил довезти их до дома. Но вместо того, чтобы ругаться, отец всю дорогу благодарил меня за бесплатную, как он думал, квоту в лагерь и интересовался учёбой дочери. Пришлось говорить правду, что она сильно отстаёт. Он потом приехал ко мне в школу поговорить об этом:
— У меня большая просьба, — он затягивал рукопожатие, — не могли бы Вы помочь Алине с репетиторством?
— Ой, нет, — замотал я головой. — Я не выезжаю на частные уроки.
— Нет-нет-нет, — продолжал он сжимать мою руку, — Алиночка сама будет приезжать к вам домой. Я обязательно оплачу занятия, как только будут деньги. У меня сейчас два новых офигенных проекта, так что оплата будет щедрой.
— Вы уверены, что хотите, чтобы ваша дочь приезжала ко мне домой? — я был слегка озадачен предложением, ведь в США такое представить было немыслимо.
— А чё такого? Понимаете, я хочу Алине лучшей судьбы, чем моя, я хочу отправить её за границу, — он сжал мою руку ещё сильнее. — Я не хочу, чтобы она оставалась в этой стране, ей нужен хороший английский…
— Хорошо, я возьму её бесплатно, — предприняв усилие, я выдернул руку.

Они ходили по квартире, как по музею — мой папа обустроил интерьер в подчёркнуто аристократическом стиле с добавлением этники: на стенах висели африканские маски, на комоде были расставлены старинные удмуртские кувшины. Отец Алины говорил полушёпотом, словно боясь потревожить музейного смотрителя:
— Первый раз в жизни нахожусь в квартире в сталинской высотке. Вы снимаете или квартира в собственности?
— Это квартира родителей, но им она больше не нужна.
— Продавать будете? А сколько такая квартира стоит?
— Миллионов 30-40.
— Охереть. Планируете переехать в более современную хату?
— Мне вообще не нужна квартира в России — я живу в США.
— Вон оно что, — папаша о чём-то задумался, глядя в окно на зимнюю панораму Москвы. — Ну ладно, не буду вам мешать.
Когда он ушёл, я сварил две чашки кофе и мы с Алиной начали занятия.

В школе каким-то чудесным образом Алина преобразилась, настроение её улучшилось и, вместе с тем, повысилась успеваемость по всем предметам. Во втором полугодии у неё появился шанс закончить 9-й класс без «двоек». На частные уроки она приезжала по выходным и мы с ней говорили только на английском. Она по-прежнему избегала времена перфекта и модальные глаголы, изъясняясь преимущественно на симпле. Кроме того, я стал замечать за ней странности, из-за которых она начала терять к занятиям интерес. На уроках в школе, когда ребята меня окружали с вопросами, она всегда была поблизости и не спускала глаз с девчонок, всякий раз вмешиваясь, когда они начинали задавать личные вопросы. На домашние занятия она приходила в кокетливых нарядах, задерживала на моих глазах взгляд, переставая слышать меня. Я связывал это с тем, что она в меня влюбилась и стал ждать момент, чтобы поговорить об этом. Она взяла за привычку, чтобы я помогал ей снять верхнюю одежду, потому что она до сих пор носила гипс, и обставляла этот ритуал так, будто я ухаживал за ней из соображений галантности. В этот раз она была в обтягивающей футболке с нарочито рельефным лифом и в коротких джинсовых шортиках поверх тонких чулок, несмотря на конец января. 

Идея включить «Трудности Перевода» в оригинале без субтитров казалась мне здравой, но Алина не уловила посыл, что иногда лучше фиксировать отношения на уровне симпатии, не переходя черту, но она поняла контекст фильма по-своему. Мы сидели на диване и она невзначай придвинулась ко мне. Мне захотелось тут же встать и уйти из комнаты, но я боялся, что это будет выглядеть слишком грубо, поэтому я всеми силами старался делать вид, будто не придаю этому никакого значения. Она вдруг вынула из бандажа свою загипсованную руку:
— Рука устала. Смотри, какой тяжёлый гипс! — она протянула руку мне. — Завтра мне наконец-то его снимут.
Зная, что ни при каких обстоятельствах нельзя прикасаться к ученикам, я, тем не менее, взялся за её руку — всё-таки это гипс.
— Да, тяжело тебе. Ты почему перешла на русский язык?
— Надоело… Давай хоть раз поговорим нормально, — она не торопилась убирать руку, а я продолжал галантно её держать.
— И о чём-же ты хочешь поговорить? — я слегка сощурил глаза.
— Например о том, как проходят занятия. Тебе нравятся мои успехи?
— Честно говоря, ты можешь и лучше. Тебя в последнее время что-то беспокоит?
— Тебе не нравится, как я учусь?
Я не стал отвечать и просто отодвинул её руку от себя.
— А я тебе нравлюсь? — она развернулась ко мне, задрав ноги на диван и просунув ступни под мою задницу. Она упёрлась подбородком в коленки и смотрела на меня широко раскрытыми глазами, требуя откровенного ответа.
— Я взял ответственность за тебя и хочу помочь тебе стать человеком.
— По-твоему я ещё не человек? — она сначала сделала притворно обиженное лицо, а потом хихикнула и убрала с моих волос пылинку.
— Думаю, на сегодня занятие окончено.

Когда она ушла, я прокручивал в голове наш разговор и ругал себя за то, что выражался двусмысленно, вместо того, чтобы сразу пресечь все попытки неуставных взаимоотношений. Я искал причину, почему я не решился на это, и с ужасом осознал, что в моём неравнодушии к Алине может крыться нечто большее. К следующим выходным я был готов решительно отражать все провокации и даже планировал завершать с репетиторством. Но она больше не переступала черту и вела себя нормально. В этом спокойном режиме прошёл ещё один месяц, я перестал беспокоиться и мы начали планировать очередную путёвку в языковой лагерь на весенние каникулы. Практика должна была проходить в условиях лесного похода в Тверской области. Это было вызовом для меня — я ни разу не ходил в походы и начал готовиться заблаговременно, купив необходимое снаряжение и палатку. Алина же просто помешалась предстоящим походом, была воодушевлена и излишне эмоциональна. Когда я показал ей свою крутую палатку, она запрыгала от радости:
— А можно я буду ночевать с тобой?
— О чём ты говоришь? Нельзя спать в одной палатке с вожатым!
— Но это же просто ночёвка… Почему ты придаёшь этому такое значение?
— Это ты придаёшь значение — я говорю о том, что вожатые и студенты должны спать отдельно, это такие правила.
— Ага, если бы не правила, ты был бы не против? — она стала смеяться и дёргать мою руку. — Что молчишь? Провёл бы со мной ночь?
— В палатке? Мне всё равно.
— А не в палатке? — она вдруг обняла меня, зажав мои руки и стала раскручивать.
— Перестань нести ерунду! — я вырвался из объятий и схватил Алину за плечи. — И вообще, прекращай эти двусмысленные намёки!

— Верно! Давай прямо! — она стала серьёзной и грубо смахнула мои руки с плеч. — Я люблю тебя!
— Алина, ты в своём уме? Тебе 15 лет, я тебя старше в два раза!
— Это единственное, что тебя останавливает? А когда мне исполнится 18, мы сможем быть вместе?
— Это гипотетический вопрос.
— Ответь!
— Будешь себя хорошо вести — там и посмотрим.
— То есть, ты мне не отказываешь? — она снова повеселела. — Обещаешь?
— Обещаю. Давай заниматься.
— А папа думает, что ты в меня влюблён!
— Что? — испугался я. — И зная это, он отпускает тебя ко мне?
— Значит, ты правда в меня влюблён.
— Перестань цепляться к моим словам! Он не боится тебя отпускать?
— Мне кажется, он был бы рад, если бы мы поженились.
— Поженились?
— Думаю, он был бы не против. Мы ведь поженимся? Ты меня дождёшься?
— И он так легкомысленно к этому относится? — я стал ходить по комнате. — А вдруг я тебя изнасилую?
— Гипотетически? — Алина выгнула брови.
— В США меня бы уже судили только за то, что я привёл ученицу домой!
— Но мы ведь в России живём, здесь правосудие избирательное.
— Так! Больше никаких разговоров кроме учёбы! Иначе я заканчиваю репетиторство, ты поняла?
— Прости.

К этой теме мы больше не возвращались. На последнее занятие перед лагерем она приехала в камуфляжном костюме:
— Смотри какой походный комплект мне папа купил! — Алина покрутилась передо мной. — Правда, круто?
— Ты как будто на войну идти собралась! — отшутился я. — Это папа выбирал?
— Ага. Он сказал, что сейчас в лесу грязь, и на камуфляже её не будет видно. Ох, поскорей бы в поход!
— А я что-то волнуюсь… Ни разу не жил в палатке.
— У вас в Америке не принято ходить в походы?
— В Америке по лесам особо не погуляешь — можно не увидеть табличку «Trespassers will be prosecuted» и получить пулю в ногу, ибо люди там только и ждут повод, чтобы пострелять. Поэтому мы ездим на пикники в горы Джинеси и ночуем там в специальных домиках.


Мы продолжили дотачивать «презент пёрфект» с причастиями прошедшего времени. В какой-то момент Алина отвлеклась:
— У тебя батареи не регулируются? Здесь так жарко!
— Нет, в квартире всё старое и оригинальное, в том числе батареи.
— Можно я переоденусь? Я уже вспотела в этих штанах.
Я думал, она пойдёт переодеваться в ванную, а она ушла в мою спальню. Потом вышла оттуда в одной футболке, с голыми ногами и в белых носочках:
— Я нашла у тебя футболку.
— А ну сейчас же оденься! — взбесился я.
— Чего ты стесняешься? Мы же скоро будем жить вместе! — Алина была невозмутима.
Я схватил её за руку и повёл к шкафу в спальне. Одной рукой я искал какие-нибудь штаны, другой держал её за запястье. Она дёрнула меня:
— Ну серьёзно, какой смысл стесняться?
— Замолчи!
— Ну кто узнает, чем мы тут занимаемся? Я умею хранить секреты — в школе никто до сих пор про тебя ничего не знает!
Я, наконец, нашёл спортивки, но Алина вдруг бросилась мне на шею:
— Пожалуйста, не отстраняйся от меня, какой смысл всё откладывать? Всё равно мы будем вместе, ты обещал, поцелуй меня!
Она попыталась дотянуться до моих губ, но я машинально схватил её за талию и остановил.
— Никто ничего не узнает! — прошептала Алина.
— Как ты не понимаешь, под угрозой вся моя карьера в США! 

Я отцепил от себя её руки и грубо оттолкнул — она попятилась и упала на кровать. Футболка слегка задралась, в глазах Алины появился испуг и она схватилась за руку:
— Ты сделал мне больно!
Я испугался. Сросшийся перелом мог повредиться. Я перешёл за черту. У Алины появился повод обратиться в полицию. Так ли я был в ней уверен? Не вела ли она игру? Мог ли в этом быть замешан её папаша? Она могла устроить заваруху, выбежать на лестницу…
— Ты сделал мне больно! — повторила она, держась за руку.
— Прости меня пожалуйста! Я не хотел…
Она села на край кровати, продолжая корчиться от боли.
— Дай я посмотрю, — попытался я сгладить инцидент.
— Отстань, — она поднялась и стала одеваться.
— Алина, пожалуйста, не делай глупости!
— Глупости? Ты напал на меня!
— Ты ведь никому не скажешь?
— Испугался? — она вышла в прихожую.
— Я не желал тебе ничего плохого! — я выбежал за ней. — Алина, ты знаешь, как я к тебе относился, сколько сделал для тебя хорошего!
— И чего ты тогда всполошился?
— Ты можешь погубить меня.
— Дурачок. Ничего с тобой не случится, — она поцеловала меня. — Я же люблю тебя.
— А как же твоя рука?
— Ерунда, прошла. Ну, мне пора, утром увидимся!


Я не хотел больше с ней видеться. Я понял, что нужно прекращать, иначе всё могло зайти слишком далеко. Я знал, что во мне затаилась чувство и оно могло в любой момент выйти из-под контроля. Я собрал рюкзак к походу и сделал два звонка. Один звонок в языковой лагерь, где я отменил свою поездку. Второй — дяде, у которого я подробно узнал, как найти деревню дедушки и бабушки. Утром меня разбудил звонок:
— Ты где? — голос Алины.
— Меня не будет. Я уезжаю. Прощай, — и выключил трубку.
Я долго прособирался, и только в 11-м часу закинул рюкзак в багажник, сел в машину и тронулся в путь. После шлагбаума, выезжая на Баррикадную, я увидел бегущую наперерез Алину с большим рюкзаком, которая выскочила прямо на проезд, заставив меня остановиться:
— Что ты тут делаешь? — опустил я стекло.
— Ты почему телефон выключил, придурок! — она почти плакала.
Сзади посигналили и я велел Алине садиться в машину. Мы выехали на Садовое и я встал у обочины на аварийке:
— Какого…
— Ты улетаешь в Америку? — прервала она меня. — Я так и знала! Я знала, что ты меня бросишь! Козёл! Ты же обещал дождаться!
Она ревела и била меня в плечо.
— Успокойся, я никуда не улетаю, — я её приобнял и вытер ей ладонью слёзы. — Я еду в деревню к деду, искать его могилу.
— Я поеду с тобой!
— А как же лагерь?
— Я отпросилась, сославшись на боль в животе и сказала, что присоединюсь к группе через пару дней.
— А родители?
— Пусть думают, что я в лагере…

В общей сложности мы ехали 15 часов и я рассказывал про предстоящий поход. Нам придётся ехать по узкоколейной дороге почти 50 км и пройти пешком ещё 20 до речки Велдорья. Но Алину ничего не пугало — она была счастлива быть со мной. В Кировской области дорога стала убитая в хлам, и мы много потеряли времени, так и не доехав до Опарино. Кроме того, в конце марта здесь везде ещё лежал снег. Мы встали на ночёвку в палатке в лесу. На следующее утро в Опарино мы оставили машину под охрану на какой-то лесобазе и пришли на узкоколейку. Нам сообщили, что зимой она не работает, но можно дождаться, когда вернётся транспорт из Чурсьи. Так называемым транспортом была «пионерка» — мотодрезина, которая приехала лишь к обеду. Услышав шелест купюр, хозяин пионерки тотчас же сбегал за топливом и мы поехали немедленно. Это была самая приятная часть нашего путешествия. Где-то через час дрезина остановилась возле заброшенного посёлка лесников — дальше пути были на ремонте. Выяснив, что пионерка здесь бывает каждое утро, мы двинулись в долгий пеший путь.

Сначала мы шли вдоль разбитой колеи, проделанной летом лесовозами — по снегу идти было трудно, а по колее терпимо, хотя она местами была затоплена. Пейзаж постоянно менялся — то мы шли через вырубленные участки, то через молодняк, но чем глубже уходили — тем лес становился гуще. Вскоре нам пришлось свернуть с колеи и двигаться на восток. Мы вышли на опушку и увидели необычную постройку:
— Это что, избушка на курьих ножках? — удивилась Алина.
— Пойдём, посмотрим.
Это оказалась охотничья засидка. Мы забрались на неё и решили подкрепиться.
— Тут наверное много диких зверей! — Алина жевала пирожки с картошкой, которые мы купили в Опарино.
— Скорее всего, здесь охотятся на птиц.
— А если мы заблудимся?
— Не страшно. Просто будем идти на запад, пока не наткнёмся на узкоколейку.
Дальше мы шли через густой лес — там снежный покров был небольшой. Алина начала уставать и подавать признаки нытья:
— У меня ноги устали и промокли. Долго ещё идти?
— Ещё часик-полтора.
— Может отдохнём? Я уже не могу!

Пришлось разбить палатку раньше времени и развести огонь. Мы сушили ноги в носках у костра и болтали. Меня всё мучила недосказанность и я решил поговорить об инциденте в спальне:
— Алина, скажи честно, когда я тебя толкнул, у тебя действительно заболела рука?
— Немножко.
— Прости меня, я не хотел.
— А ты почему так испугался? Думал я на тебя заяву напишу в полицию?
— Ага. У нас в Америке только так и делают.
— Я бы никогда такого не сделала. Я же не дура. Ты мой самый любимый человек и я не хочу причинять тебе страдания.
Как только стемнело, стало заметно холоднее и мы залезли в палатку. Там Алина начала замерзать. Я снял с себя термобельё и велел ей надеть под низ. Так же я отдал ей свои носки, а сам надел ботики на голую ногу и прямо в них закутался в спальный мешок.
— Ты не поцелуешь меня на ночь? — прошептала она.
Я поцеловал её в щёку.
— Я не всю правду тебе рассказала. Мы ведь любим друг друга и должны быть откровенны между собой.
— Го-о-овори, — протянул я, зевая.
— Помнишь, я тебе говорила про папу? Что он хотел, чтобы мы поженились?
— Он правда не против?
— Не совсем. Он посоветовал мне спровоцировать тебя.
— Чего? — я пытался вскочить, но плотный спальный мешок помешал мне согнуться.
— Он намекал, что если ты соблазнишься мной, то с тебя можно стрясти несколько миллионов. Ты же знаешь, наша семья в долгах.
— Что за бред ты несёшь? Разве так можно?
— Ты дослушай! Знаешь, что тебя спасло?
— Я не поддавался на провокации! — во мне всё начало кипеть.
— Да, ты был молодцом. Но тебя спасло то, что я реально влюбилась в тебя. Я это поняла, когда ты толкнул меня и сделал больно. У меня проскочила мысль, что вот он, шанс. А потом я поняла, что не хочу этого делать. Потому что любила тебя, сама того не понимая.

Я был в шоке. Мне хотелось провалиться сквозь землю:
— Ты хоть понимаешь, что сейчас сказала?
— Я не хотела иметь от тебя секреты!
— Нет, ты не понимаешь! От вашей семейки нужно держаться подальше! Вы психи!
— Пожалуйста, не кричи!
— Папаша подкладывает родную дочь под богатого мужика, чтобы заработать денег! Это же проституция!
— Заткнись! Не смей так говорить!
— И она ещё хотела свадьбу! Я офигеваю! Чтобы отец-маньяк, как ни в чём не бывало, вёл дочь к алтарю!
— Ты идиот! Я же тебе в этом призналась, потому что полюбила тебя!
— Этого не будет! Забудь про меня! Идите вы все на хрен!
Я повернулся к ней спиной и тяжело задышал, еле сдерживая гнев. Алина расстегнула молнию на палатке.
— Ты куда? — рявкнул я, не поворачиваясь.
— Я не буду оставаться с тобой в одной палатке!
— Ну и дура.
Она вышла и крикнула напоследок:
— Тебе повезло, что я влюбилась в тебя! Спасибо скажи, что остался невредимым!
Я некоторое время лежал в одиночестве, но потом вылез наружу:
— Алина, ты где? — крикнул я в темноту.
— Здесь, — послышалось из оврага.
— Ладно, возвращайся в палатку. Я буду спать у костра.
Я подкинул веток в огонь, залез в спальник и устроился рядом.

Утром я проснулся от падающего на лицо снега. Я встал и начал разжигать костёр. Алина не выходила, даже когда я позвал её завтракать. Я заглянул в палатку — внутри никого не было. Тогда я спустился к оврагу и увидел пустой спальник.
— Алина! — крикнул я в еловую гущу.
Ответа не было. Я стал окрикивать её во все четыре стороны, но безрезультатно. Свежий снег стёр все следы. Вскоре я запаниковал и начал собирать палатку. Потом сообразил, что, заблудившись, Алина искала именно палатку, и решил оставить её на месте, а сам пошёл на запад и уже через час вышел к охотничьей засидке. Никаких следов пребывания Алины я не обнаружил. Потом я быстрым шагом помчался в сторону узкоколейки, постоянно крича по сторонам, и на полпути понял свою ошибку: если Алина вышла к железке, то ей ничего не угрожает, но если она пошла в другую сторону, то это могло кончиться плохо. Я боялся потерять драгоценное время, пока она уходит вглубь лесов, и помчался обратно. Я срывал голос и нервно вслушивался в ответную тишину. У меня заболели глаза от постоянного напряжения — очень сложно в этой слякоти разглядеть камуфляжный костюм Алины. Снег идти перестал и выглянуло солнце, которое уже стремилось к горизонту. Я сделал гигантский крюк вокруг места ночёвки, но безрезультатно. По пути мне встретились две заброшенные деревни. Совсем выбившись из сил, я снова пошёл на запад. Было уже темно, когда я вышел к узкоколейке. Я пошёл в сторону посёлка лесников — оставалась последняя надежда, что Алина ждёт там — либо меня, либо утреннюю пионерку.

В посёлке мне стало плохо — я упал на снег. Алины здесь не было. Соображалось туго. Я лежал не двигаясь, выбившись из сил. За весь день я ничего не ел — всё осталось в палатке. Значит, Алина заблудилась, уйдя в другую сторону. Нужно дождаться утра, когда приедет пионерка, чтобы вызвать поисковиков. А это значит, нужно признаться, что я был с ней. Признаться её отцу, который меня засудит. Признаться в любом случае — потому что на ней моё термобельё и носки. Потому что она может погибнуть, если не вызвать спасателей. Ноги в ботинках без носков стали мёрзнуть. Вдруг меня посетила мысль, что за это время я прошёл около 60 км, а это значит, что Алина могла идти столько же. Это значит, что она… Я достал карту и посветил фонариком: она могла дойти до трассы Р-176 на востоке или до 33Р-021 на севере. А на юге ещё оставались обитаемые деревни. Появилась надежда и вместе с ней энергия — я решил забрать палатку и вернуться сюда к утру. Луна светила мощно и я хорошо ориентировался. Ноги от ходьбы разогрелись. Но потом налетели тучи и пришлось идти в полной темноте. Я продолжал кричать во все стороны охрипшим голосом. Место ночёвки я так и не нашёл. Я запаниковал: луна не светила и я заблудился. Силы снова начали меня покидать и вдобавок я провалился в ручей, пробив корку льда и зачерпнув воды. Был минус. Я продолжать орать её имя. В конце концов я упал, поскользнувшись о поваленное дерево и ударился головой о ствол. Я лежал на спине, не в силах пошевелиться и прокручивал в голове нашу ссору. Я ненавидел себя за глупость, что не оценил поступок Алины, сдавшую своего папашу-мерзавца во имя любви. Я бранил себя за то, что попёрся за этой дурацкой палаткой. Я проклинал луну, за то что она так подло спряталась в самый важный момент. Тучи, как по волшебству, вдруг начали расступаться и луна ослепила меня. Но было уже поздно.

Проснулся я от жгучей боли в ногах в какой-то избе. Надо мной склонилась старуха:
— Очухался!
— Как Вы меня нашли?
— Слышала, кричал кто-то в лесу ночью. Ох и долго же я тебя тащила.
— Со мной была девушка! Вы её видели?
— Бог ты мой! — бабка засуетилась и спешно покинула избу.
Мои ноги были чем-то обмотаны и вдеты в валенки, которые упирались в стенку печи. Старуха вернулась через час:
— Сбегала до деревни и сообщила! Начнут искать. А за тобой скоро машина из Мурашей приедет.
— Она могла в другую сторону пойти!
— Не волнуйся, сынок, милиция об уже знает.
Вскоре в избу вошли мужики и участковый. Я сообщил им всю информацию, которая могла помочь в поисках. Из Кирова уже выехали спасатели и поисковики. Пока я ждал машину, я спросил у старухи:
— А удмурты в этих местах ещё остались?
— Что ты, сынок, здесь все деревни уже опустели.
— Может вы слышали про удмуртского шамана в этих местах?
— Давно здесь вотяков нет. Последний Туно здесь жил больше 20-ти лет назад.
— Туно?
— Шаман по-ихнему.
— Что вы помните о нём?
— Два сына у него было. Наколдовал он им учёными большими стать.
— Это он! Это мой дед! — я зажмурился от сильного приступа боли в ногах.
— Выпей кумышку, полегчает.
Она налила мутную жидкость и я выпил залпом. Последнее, что я успел спросить, прежде чем вырубиться:
— А деревня Нюкпалэзь далеко отсюда?
— Да ты здесь уже, сынок!
Приехала «буханка» и увезла меня в областной центр. 

Потом меня перевезли в Киров, где удалили три пальца на ногах. Там я пролежал до апреля, и за это время Алина так и не нашлась. Когда я вернулся в Москву, меня нашёл её отец и угрожал засадить меня за похищение и даже убийство. Поиски тела через месяц прекратились. Следствие же, допросив водителя «пионерки» о нашей поездке, не нашло признаков посягательства на личную свободу человека, а покушение на убийство не рассматривалось, потому что я сам был найден при смерти. Мне дали год условного срока за причинение смерти по неосторожности, но благодаря американскому гражданству, разрешили выезд к месту жительства. Через риелторов я выставил квартиру на продажу и улетел в Денвер. Там меня отстранили от преподавательства на 5 лет. Квартира продалась только через три года и я вернулся в Россию. Меня до сих пор мучила досада от того, что я был совсем рядом с могилами предков и я не успел как следует расспросить старуху. И я решился съездить туда ещё раз. К тому же, всё это время в Опарино оставалась моя машина. Доехал я тем же путём, по узкоколейке. Было лето и я всего за два часа добрался до места, где когда-то стояла наша палатка. А там и заброшенная деревня Нюкпалэзь оказалась совсем рядом. Но я надеялся, что в одном доме кто-то до сих пор живёт.

Старуха сразу меня узнала. Первым делом я её поблагодарил за спасение и вручил конверт с деньгами.
— Расскажите про моего дедушку.
— Это был большой человек — вӧсясь. Добрые дела делал, людей и скотину лечил, урожай хороший являл. Потом ушёл в лес и много лет его не видели.
— Да, после смерти бабушки.
— Это как посмотреть.
— То есть?
— Видели его в Опарино, сапожки женские покупал. Оживил он бабку свою, слухи такие долго ходили.
— Как это возможно? Мы же сами её хоронить приезжали!
— Вот поэтому он и ушёл в лес. Не хотел видеть её помершей, чтобы колдовство сработало.
— И дед все эти годы скрывался в лесу?
— Искали его долго — жизнь без него плохая стала, скотина вся померла от чумки, урожай худой получался. Никто не смог найти священную рощу, где он хоронился. Заколдовал он место, чтоб жену не увидели те, кто видел помершей её.
— Чтобы колдовство не снялось?
— Да. Только Туно может отыскать эту рощу, но такие с тех пор не уродились — все наши вотяки переселились на юг. Ты ведь тоже вотяк?
— Не совсем, у меня мама иностранка. А где примерно эта священная роща?
— Да кто её знает? Туно на другой берег Велдорьи из деревни ушёл.

Я перебрался через речку и пошёл в глубь соснового леса. И всё это время я думал над словами старухи, что священную рощу может найти только Туно. Мог бы я унаследовать дар деда? Ведь моя мама финка, а значит её далёкие предки когда-то жили в этих местах. Меня даже посетила мысль: а не случайно ли отец женился на суомалайнен? Может он хотел таким образом сохранить шанс передачи дара по наследству? С такими мыслями я вышел на небольшую опушку, по другую сторону которой, совершенно неожиданно, росли берёзы. Я зашёл в рощу и увидел ключ. Сняв кроссовки, я опустил свои уставшие ноги в ледяную воду. Всё тело как будто вздрогнуло от разряда дефибриллятора — до чего вода была ледяной. Я вдруг почувствовал, что могу шевелить отсутствующими пальцами. Испугавшись фантомной боли, я вытащил ноги — пальцев не было. Опустил — вновь шевелю пальцами под водой! Я вдруг осознал, что это она — та самая священная роща. Мне захотелось прочитать молитву Воршуду — главному божеству. Я вспомнил, что в шутку перевёл стихотворение Данилы Багрова на удмуртский, чтобы он меня не донимал в самолёте по пути в Россию. Стоя босиком на траве я стал громко зачитывать молитву:

Мон тодӥсько, мар-а мон
Семьямы бадӟым вал:
Но ветлон сюрес но, тылое,
Бусые – котькуд шепез!
Шур, чагыр ин –
Та ваньмыз мынам, аслам.
Мынам та вордскем шаере!
Та мон ваньзэсты яратӥсько!

Ничего не произошло, но мне стало хорошо на душе. Я слушал пение птиц и журчание ручья. Ручей как будто приглашал прогуляться вдвоём и мы пошли с ним вниз по течению. Он повернул в сторону — я за ним. Так он вывел меня к пепелищу. Когда-то здесь была хижина. Раскидав обугленные брёвна, я обнаружил кости. Рядом с остатками кровати что-то блеснуло на полу — это были монеты, оставшиеся от женского национального костюма. Франки, центы, лиры, соли, евро, сентаво, сентесимо, филлеры, которые мой отец не успел подарить бабушке. По всей видимости, когда дед умирал, он зажёг какую-нибудь тлеющую ветошку. Бабушка сидела возле него до тех пор, пока он не умер. Она была жива, пока был жив он. А потом хижина сгорела. Я вышел из домика и заорал на все четыре стороны, как псих:


— Алина!!! Алина!!! Алина!!! Алина!!!
Она вышла из-за деревьев. Повзрослевшая на три года Алина в камуфляжном костюме. Сбивая дыхание всхлипываниями, она бросилась ко мне:
— Ты нашёл меня!
— Я дождался тебя, — поймал я её в объятия.
Мы долго обнимались, пока она плакала в моё плечо.
— Что с тобой произошло? — я не верил, что это происходит наяву.
— Я не помню… долго не могла заснуть, всю ночь не спала… а под утро, пока ты спал, решила погулять, но заблудилась… я долго плутала и сильно устала… а потом нашла заброшенную деревню и заснула… проснулась ночью и пошла на запад, как ты говорил… кажется, на запад… потом я услышала волчий вой и побежала… бежала, пока не упала без сил… я больше ничего не помню…
— Постарайся вспомнить, тебя кто-нибудь видел? Это важно!
— Если бы! А потом я услышала твой голос — совсем рядом!
— Ты не помнишь, что с тобой было эти три года?
— Три года?
— Запомни: у тебя была потеря памяти. Ты пряталась в заброшенном доме от волков. Так и прожила эти годы в той заброшенной деревне, питаясь с одичавших огородов. Ничего этого ты не помнишь. Поняла?
— Поняла. У меня провал в памяти…
— А когда я тебя нашёл, ты вспомнила, что было до этого.
— Вспомнила, что было до этого, — повторила она, поправляя резинку подштанников.
— Там у тебя до сих пор моё термобельё? Снимай, сейчас уже лето. И помоги мне похоронить останки дедушки.

Старуха выставила на стол перепечи с капустой и разлила кубышку по чашкам.
— Алине не наливайте, ей ещё 21 не исполнился.
— Начинается! — Алина сделала обиженное лицо.
— Ты всё это время жила в заброшенном доме? — старуха цокала языком и качала головой. — Чудеса-а.
Потом, когда Алина вышла из избы, старуха посмотрела на меня с прищуром:
— Нашёл-таки рощицу…

Пщикотан, 2019

+6
21:42
594
00:35 (отредактировано)
+2
очень хорошо написано, поздравляю! маленькое замечание, хотя от этого нескоро избавятся, сильно въелось в сознание. Финно-угорский есть только язык, народов таких нет, есть угорцы, которые пришли на эти земли около 3.5 тысяч лет назад, а финны всего примерно 1.5 тысячи лет назад, да они и отличаются сильно от угорцев, хотя прародина и одна была, но вы не поверите, где появились первые люди с гаплогруппой N1 smile
12:50
+2
Это не маленькое, а ключевое замечание)) Боже, спасибо, что Вы оказались в нужном месте и в нужное время, я придумал, как это исправить!
13:51
+1
ничего, кстати финно-угорския языки, это Карелия в основном. там действительно много родственного с финским smile
16:17 (отредактировано)
+1
Автору огромная благодарность за этот рассказ!!! Очень и очень талантливо.читается на одном дыхании, прекрасный слог, умение создать эмоциональное напряжение. Всё это есть. Ну есть конечно переизбыток ненужных подробностей но это временно. Автор уже пишет хорошим увлекаюшим языком. Браво. Плюс. Считаю Вас самородком.
09:26
Увлекательнейшая история! Написано отменно, прочитала с огромным удовольствием. Автору аплодисменты! bravo
14:42
+1
НРАВИТСЯ!!!
Просто нравится и все.
Загрузка...
Алексей Ханыкин