А.У.Е. в действии

Пашку под руки выволокли на улицу и потащили куда-то. Куда именно, он понятия не имел. Левый глаз совсем заплыл, видать бровь крепко разбили. Правым парнишка тоже мало что мог видеть — со лба струилась кровь, склеивала ресницы и мешала обзору. Наше главное светило, казалось, тоже было не на его стороне. Стоило поднять голову, как солнечные лучи до слёз атаковали единственный функционирующий глаз, за время короткого заточения отвыкший от яркого дневного света.

Он пытался переступать ногами, но получалось плохо. В спину будто вогнали здоровенный кол вдоль всего позвоночника, и кто-то усердно и размеренно ударял по нему кувалдой при каждом Пашкиным шаге.

— Карета для чересчур принципиальных подана! — усмехнулся браток слева и сплюнул, смачно отхаркавшись. — Доигрался пацан.

Проморгавшись, Пашка успел заметить, что перед ними большой чёрный фургон. Рефлекторные слёзы и кровь снова затуманили зрение.

Правый Пашкин конвоир молчал и сопел сквозь отдышку, как это делают неповоротливые люди при физических нагрузках. Раздался короткий железный скрежет, открылась дверь.

Оба провожатых сменили способ захвата своей ноши, уцепившись каждый одной рукой за Пашкин ремень. Его зад воспарил над землёй. Далее последовало чувство полёта, но быстро было прервано встречей с полом фургона. Лёжа на холодном металле, Пашка протёр правый глаз. Один из братков улыбаясь, помахал ему рукой на прощание, и дверь захлопнулась, снаружи лязгнул засов. Вокруг образовалась непроглядна тьма. Пахло кровью.

Пашка растянулся на животе и прислушивался к ощущениям в своём теле. Болело всё. Он собирался с силами, чтобы сесть.

Снаружи кто-то подошёл к фургону, вероятно, двое. Один пытался рассказать то ли анекдот, то ли байку. Другой ржал после каждого слова, чем изрядно бесил первого.

— Да пошёл ты! — обиженно рявкнул рассказчик, и трижды ударив кулаком по стенке фургона проорал. — В последний путь, господа!

Фургон покачнулся. В кабине поочерёдно захлопнулись две двери. Заурчал мотор. «Иномарка, — подумал Пашка, — наши так не мурлыкают». Автомобиль тронулся и плавно поехал.

Пашка со стоном перевалился на спину и, упираясь ногами и руками об пол, медленно начал поднимать себя вдоль стены. Неожиданно для него самого сделать это получилось довольно быстро. Парнишка согнул ноги, чтобы не соскользнуть обратно. Он отдышался и на коленях пополз к двери, чтобы осмотреть, а точнее ощупывать в надежде найти способ её открыть.

— Чего ты там суетишься? — послышалось из глубины фургона.

Пашка вздрогнул и, развернулся корпусом в сторону голоса, завопил от резкой боли в спине.

— Не ори, — голос был грубый, взрослый. — Тебя как звать?

— А сам кто такой? — Пашка решил перейти в наступление, но этим вызвал у собеседника лишь тихий смешок.

— Дерзкий!

— Какой есть, — огрызнулся Пашка и попытался разглядеть в темноте хоть что-то. Не вышло.

— Имя у тебя есть, спрашиваю?

— Паха я, — ответил парень и чудом нашёл в себе силы, чтобы подняться в полный рост.

— Интересно… Тёзки, значит. Ну, здорова, Паха!

— А ты кто?

— И я Паха, — неожиданно весело отозвался с противоположного конца фургона незнакомец, — только мне Павел больше нравится, — и он натужно закашлялся.

— Да по ходу тут уже без разницы, — обречённо сказал Пашка и вернулся к исследованию двери.

Было очевидно, что внутри фургона эта дверь не имела ни ручек, ни зацепок, ни щелей. Тогда Пашка ринулся обшаривать стены, пол, потолок на предмет чего-нибудь, что сгодилось бы на роль инструмента. В своих поисках он наткнулся на неизвестного мужика. Тот сидел, облокотившись спиной на дальнюю стену фургона и вытянув перед собой ноги — в джинсах и в мягких кожаных ботинках, пару раз Пашка коснулся их руками.

Усилия по поиску инструмента оказались тщетными. Окончательно убедившись в этом, Пашка попытался сесть, чтобы подумать как лучше повести себя, когда откроются двери. Но в процессе этого манёвра он поскользнулся и грохнулся на мужика, угодив лицом во что-то мягкое, мокрое и липкое. Вызванная падением боль заставила обоих зарычать сквозь зубы.

— Раненый? — спросил Пашка, вытирая с лица чужую кровь.

— Сквозное, заживёт, — спокойно ответил Павел.

С минуту они ехали в тишине. Потом Павел спросил:

— Тебя за что в катафалк сунули?

— В катафалк? — машинально переспросил Пашка.

Мужик легонько толкнул его в плечо и повторил вопрос:

— За что тебя сюда?

— Ни за что.

— Ну да, ну да… Рассказывай!

Пашка немного помедлил, а потом без особой охоты высказался:

— Урки бушуют в городе. Пацанов на общак подписывают, тех, кто хочет. — Он сплюнул на пол и со злостью добавил, — и тех, кто не хочется тоже.

— Ясное дело, приемников надо взращивать, — выразил своё понимание ситуации Пашкин попутчик.

— Видать недавно очередная порция откинулась, — продолжал Пашка. — Мы после школы на карьере рыбачили. Пиво пили, Кирюхину днюху отмечали. А они подъехали на трёх тачках и давай знакомиться. Так и так, кто такие, что тут делаете?… Мы говорим, всё норм, местные мы, идите, мужики, своей дорогой. Но нет, не прокатило. Тут ещё Олег начал строить из себя бывалого. Полгода на закладках работает, и думает, что он свой для них. В общем, слово за слово, они нас в ГАЗель покидали, и загород в какой-то подвал привезли. Там долго и доходчиво объясняли, что мы им должны по жизни и что закон для всех един. Их закон, кончено, не государственный же.

— Само собой! — понимающе хохотнул попутчик. — Это что выходит, ты один непонятливый оказался?

— Выходит один. Я сирота, детдомовский. А у пацанов семьи, у некоторых даже приличные. Меня в отличие от них шантажировать нечем. Да и пуганый я побольше того же Олега.

— Ну и шёл бы к ним в подмастерья. Чего нет-то? — аккуратно спросит Павел.

— Не могу, у меня аллергия, — честно ответил парень, — на рабство и беспредел.

— Серьёзная причина, не поспоришь, — довольным голосом согласился Пашкин попутчик.

— Кореш мой, Санька, в детдоме мы с ним старичками были… Умер недавно. За год на солях из человека в ничто превратился, совсем мозги себе выжег. Сперва бегал курьером за дозу. А потом пропал. Нашли его с ножом в кишках и без товара. Понятно, что грабанули такие же. Но разбираться никто не стал, он тоже детдомовский. Менты дело уже закрыли. На этом и всё. Жил и нету. А что он успел повидать?

— А сам ты, значит, не юзаешь? — недоверчиво спросил Павел.

— Пробовал, не моё это. Голова дурная становится, а я тупить не люблю — бычий кайф. Я зелёнку предпочитаю, пивко иногда.

— Алкоголь тоже знатно отупляет, медленно, но надёжно, — заметил Павел.

Пашка был с ним согласен. Он вглядывался в темноту и слушал уличный шум, вероятно, сейчас они ехали по городу. По тому самому городу, где жил до сегодняшнего дня Пашка Савин. По тому самому городу, где сейчас едут, бегут, суетятся разные люди: богатые и бедные, маленькие и большие, порядочные и негодяи. Завтра они проснутся и снова займутся своими заботами. И никто Пашку Савина даже и не вспомнит. До него никогда никому дела не было. «И пожить толком не успел. Вот дерьмо!» — подумал Пашка, а вслух спросил:

— Слышь, мужик. А жизнь — всегда такое дерьмо или только в детстве?

— Всегда, — услышал он в ответ. — Годов тебе сколько?

— В августе четырнадцать было.

— Ну-с, всё логично, старый ты уже, неудобный, — прокомментировал Павел.

— Точняк, наказуемый, — грустно рассмеялся Пашка.

Какое-то время они ехали молча. Городской шум снаружи сменился звуками оживлённой трассы, но вскоре пропали и они. Казалось, мир ограничился лишь одной единственной дорогой, по которой катится их катафалк.

Пашкин попутчик отчего-то решил высказаться:

— Вот и меня эта говно-ситуэйшн не устраивает. Старые воры совсем страх потеряли. С синтетики кормятся, высшей власти, ясное дело, мимо бюджета со скорости баблецо перепадает. Народ меньше думает, больше башляет и мрёт. И вроде все довольны… Да и чёрт бы с ними! Меня и фермерство неплохо кормит. Но когда бабки на детской площадке возле школы солями барыжат, продавая их под видом конфет и местным нарколыгам, и размалёванным школьницам,.. когда мамочки, прогуливаясь с колясками, закладки делают, а урки на общак в принудительном порядке детей подписывают… АУЕ в действии, мать твою! Что мне, смотреть на это прикажешь?!

— Будто что-то можно сделать. Геноцид народа руками власти: и официальной, и криминальной. Хотя, в нашей стране всё едино.

— Гляди-ка, какие слова ты умные знаешь, — беззлобно ухмыльнулся Павел, и пояснил. — Воров подвинуть, не такая уж большая проблема. Главное высшим чиновничьим мордам предложить что-то более выгодное, чем есть сейчас. И я предложу, уж поверь мне. Главное, что есть что предложить и знаю, кому предлагать.

Пашка открыл рот, но вопрос задать не успел. Снаружи послышался звук другого мотора, потом ещё одного, и ещё. Будто кто-то обогнал извозчика смерти. Катафалк резко затормозил, а потом сразу рванул вперёд.

— Ложись! — скомандовал раненый мужик.

Послышались выстрелы. Из смежной с кабиной стены фургона засветились два лучика, катафалк резко свернул вправо и врезавшись во что-то, остановился.

— Вроде ещё поживём, — ободряюще сказал Пашкин попутчик.

Захлопали автомобильные двери, послышался топот ног. Раздалось несколько приглушенных хлопков, и к двум первым лучикам на противоположной дверям стене добавился третий. На несколько секунд Пашка залип на движение пыли внутри тоненьких ниточек света. Потом кто-то распахнул двери и оба пассажира фургона зажмурились.

— Пал Сергеич! Пал Сергеич! — снаружи раздался встревоженный мужской голос.

— Здесь я, живой, в порядке, — ответил раненый и пополз к выходу.

Два широких силуэта вскочили внутрь и помогли ему выбраться. Пашка двинулся следом. Прежде чем вылезти из катафалка, он огляделся и насчитал девять очень по-разному одетых мужчин. По поведению своего попутчика, Пашка понял, что их можно не опасаться.

— Это кто? — спросил самый высокий, острый на лицо мужчина с уложенными гелем волосами и в чёрном деловом костюме.

Павел Сергеевич покосился на обрётшего почву под ногами тёзку, оглядел его увечья и одобрительно кивнул головой, скривив губы в уважительной ухмылке.

— Может никто, а может мой новый адъютант. Как сам решит, — ответил он не столько вопрошавшему, сколько обалдевшему от последних событий Пашке. Потом повернулся к другому мужику, в джинсах и чёрной фирмовой ветровке и распорядился. — Я к Эскулапу. Макс, отвези пацана куда скажет. И цифры мои дай, на всякий.

— Сделаю в лучшем виде.

— Бывай, тёзка! — махнул на прощание Пашке рукой Павел Сергеевич. — Звони, если что.

Все кроме Пашки и его провожатого расселись по машинам и уехали.

Кроме детдома ехать Пашке было некуда. В дороге они не разговаривали, да и не особо хотелось. Слушали музыку, Моцарт или Шопен, Пашка в этом плохо разбирался.

Когда автомобиль остановился, Макс смерил взглядом здание детдома и сказал:

— Знакомый домишко.

Пашка понимающе улыбнулся и решился спросить:

— А этот, Павел Сергеевич, он кто?

— Фермер, — обыденно бросил Макс и протянул Пашке визитку с номером телефона. — Очень крупный фермер, — уточнил он. — А на счёт адъютанта ты подумай. Из этого дома не очень-то много достойных выходов имеется. А Пал Сереичу хотя бы на слово верить можно. Мужик он честный, хоть и чокнутый наглухо.

— Иногда чокнутые переворачивают мир, — парировал Пашка.

— Не исключено, — улыбнулся Макс. — Иди давай, адъютант. Мне ехать нужно.

— Спасибо! — выкрикнул Пашка вслед отъезжающему внедорожнику.

Он ещё не решил, что будет делать дальше. Оставаться в детском доме было опасно, а бежать ему некуда. «Отлежусь, заодно и подумаю, а там видно будет» — рассуждал он. Потом ещё раз взглянул на визитку, и слегка улыбнувшись, тихонько произнёс:

— Адъютант, блин…

Потом спрятал визитку в кроссовок и медленно побрёл к калитке.