Игры Высших

Рано утром вся кавалькада выметнулась за ворота. Повозку, в которой спал вор, за ненадобностью оставили. Ехавшие верхом шесть эльфов, два человека и одна полукровка, передвигались сегодня быстрее, чем вчера. До появления Габриэллы следующую ночь рассчитывали провести в лесу. Теперь же, сделав всего одну остановку, они успели въехать в ворота Шапстантена фактически перед самым их закрытием.

Отряд без промедления направился к центру города, в гостиницу. После размещения Лайлах с двумя своими эльфами куда-то исчез. Когда он, спустя где-то час, проследовал в свою комнату, Габриэлла пыталась запихнуть в себя мясо, тушеное в горшочке. Это был заказ Алка. Он же и вина приказал принести и стаканы. Налил и один подвинул Габи.

— Пей!

Для него самого это был уже второй кувшин. Женщина поковыряла в горшочке деревянной ложкой. Поинтересовалась:

— А ты не слишком много пьешь? Такое ощущение, что ты пытаешься залить неприятные воспоминания.

Алк провел пальцем по своей бородке. Зло хмыкнул:

— Нет, ты точно ненормальная! Сама по уши в дерьме, а меня жалеть пытаешься.

Габи отпила глоток из стакана, поморщилась.

— Я хотя бы знаю, за что.

Алк зло блеснул на нее черными глазами. Допил залпом свой стакан и выбрался из- за стола. Поднялся наверх.

Габриэлла удивленно посмотрела в след Тар'Трасу, ей было странно видеть его в таком состоянии. Обычно этот человек всегда был доволен собой и жизнью. Она отпила еще вина. Терпкий сладковатый вкус густо-красного напитка был непривычен и не вызывал удовольствия. Но у Лайлаха ее пристрастие к пиву вряд ли вызовет восторг. Фи! Какая безвкусица — аристократка, предпочитающая плебейские напитки!

Задумавшись, женщина не заметила, как Алк появился вновь. С хмурым видом он опять уселся за стол и наполнил свой стакан.

— Иди... Хозяин зовет. — В голосе ни следа насмешки.

Он вообще стал странно к ней относиться после того, как увидел, во что она может превращаться. Габриэлле не нравился Алк. Слишком часто он выказывал черты характера, вызывающие у нее стойкую неприязнь к этому человеку. Явно было, что чувства их взаимны. При встречах Тар'Трас частенько отпускал на счет Габи и ее отношений с вором скрабезные шуточки и двусмысленные замечания. Она в долгу тоже не оставалась. Все было просто и понятно. Теперь же легкость их отношений куда-то пропала.

После заключения договора Габриэлла была обязана выказывать свое почтение Лайлаху и не смела теперь и слова ему поперек сказать. Это было чертовски трудно. Но вытерпеть можно многое, если знаешь, ради чего.

Можно было отрываться на Алке. Благо, на его счет не было сказано ни слова. Но он, внезапно, враз поменялся — стал через чур серьезно относиться к женщине. И это угнетало, даже злило — слишком смахивало на жалость.

Распаленная своими мыслями, Габи быстро взбежала по ступеням. Но на верху замедлила шаг, а перед самой дверью остановилась. Лайлах явно что-то замыслил на ее счет. При мысли о том, что он хочет получить и за что посчитаться, почувствовала, как волна жара ударила в голову. На несколько долгих секунд даже все звуки исчезли. Когда женщина смогла взять себя в руки, она несколько раз глубоко вздохнула, успокаивая скачущее сердце, толкнула дверь. Закрыла ее за собой и осталась стоять на пороге, ожидая, что скажет кузен.

Дождь, сделавший днем передышку, вновь монотонно забарабанил по крышам в темноте. Этот звук вызывал меланхолию и легкую тоску. Лайлах же, как и все эльфы всегда остро чувствовал настроение природы. Сейчас он стоял у окна, хоть за клубящейся там сырой мглой и нельзя было ничего рассмотреть, и повернулся ни сразу. Вдоволь налюбовавшись ее отражением в стекле, Лайлах с легким насмешливым удивлением констатировал:

— Быстро пришла!

Габи постаралась не обращать на его подначки внимания, произнесла медленно, но без запинки:

— Вы что-то хотели, ла'дрэ?

— Надо же? — вновь "удивился" эльф. — Какая покорность и почтительность! Впервые вижу тебя такой. — Он коснулся кончиками изящных пальцев левой стороны своей груди. — Здесь не печет?

Вопрос был риторическим, и Габи промолчала, глядя не на кузена, а в пол.

Лайлах и сам видел, что женщина не позволила себе проявить неуважение в голосе. Договор Ладони являлся не только соглашением, которое было не возможно нарушить, если только не возникало желание умирать в муках пару дней, при этом находясь в полной ясности сознания, но так же его можно было назвать изощренной пыткой. В случае с Габи контролю подвергались лишь действия, мысли и чувства оставались свободными. Существовал и другой договор — в нем коррекции подвергались эмоции. Но в этом случае разумное существо быстро превращалось в амебу. Лайлах не этого добивался. Ему хотелось сбить спесь с самоуверенной девчонки.

Только сейчас эльфу не давало покоя еще одно желание. Габи ждала, но вопрос Лайлаха застал ее врасплох.

— Если я сейчас прикажу рассказать все о хаал'ла'тах? Тебе придется повиноваться.

Габи испуганно уставилась в глаза брату и отчаянно замотала головой. Жестко отказалась:

— Нет!

-- Ты должна подчиняться мне!

— Нет! — теперь уже прохрипела Габриэлла.

Она пошатнулась, оперлась спиной о дверь. Левая сторона груди с отпечатком Ладони начинала гореть, словно ее жгли изнутри. Лицо побледнело, лоб покрылся испариной. Требование эльфа испугало женщину по-настоящему. Она знала, насколько он может быть упрямым в желании достичь своей цели, но ее уста были запечатаны клятвой, нарушить которую она не могла ни при каких обстоятельствах. И если кузен и дальше будет упорствовать в своем желании, то до Лабиринта она не доедет. Через пару часов процесс наказания Ладонью станет необратимым, пламя охватит ее тело, медленно выжигая все внутри. И Лайлаху тогда не останется ничего другого, как вернуться за Гаем.

Ноги ослабли, и женщина медленно опустилась на колени. Боль чуть отпустила. Стал рассеиваться туман перед глазами.

Лайлах опешил. Он знал, что испытывает его кузина. Каждый посвященный на практике получал полные знания о каждом договоре.

— У тебя ненормальное стремление к самоистязанию?! Хочешь умереть?!

— Не могу... сказать...

— А Гай?

— И Гай... умрет в... Лабиринте. Ничего не скажу...

Ее скрутил новый приступ. Лайлах понаблюдал, как она корчится, и в раздражении прошипел:

— Все! Хватит! Ничего не хочу слышать ни о ла'тах, ни о их трижды проклятых носителях!

Он отвернулся.

Боль стала стихать. Помогая себе руками, Габриэлла почти поднялась с колен, но не удержалась и тут же уселась на пятую точку, привалившись к двери. Немного отошла и поднялась. Хрипло поинтересовалась:

— Что-то еще, ла'дрэ?

— Сиди здесь!

Ногой заставив ее убраться с дороги, Лайлах вышел. Хлопнул дверью.

Габи подошла к окну. Уткнулась горячим лбом в стекло. Монотонный шелест дождя проникал в комнату, заползал в голову, навевая тоску. Знобило. Она закуталась в одеяло и села в кресло. Привычная жесткость меча вжалась между лопаток, даря чувство защищенности. Облегчение от того, что боль отступила, почти стерло все другие эмоции. Женщина была опустошенной. Постепенно пригрелась и задремала.

Проснулась от звука открываемой двери. Вот ее захлопнули, в замке повернулся ключ. Так не хотелось открывать глаза! Но долг! — будь он трижды проклят...

Габи выпуталась из одеяла и поднялась. После сна свет масляной лампы под потолком резал глаза. Лайлах остановился перед ней, долго всматривался в лицо. Что желал увидеть в нем? Признаки того, что она вновь проявит непокорность к его желанию? Он протянул руку и коснулся ее шеи под косой. Всегда прохладная, если не сказать холодная, ладонь на разгоряченной коже — физическое ощущение вспышки, больше похожей на боль, чем на ласку. Габриэлла вздрогнула. Его тихий напряженный голос:

— Посмотри на меня!

Габи подняла взгляд. Глаза Лайлаха светились из под упавших на лицо волос от неестественного возбуждения. Словно он что-то принял. Вновь принялся рассматривать ее лицо, стискивая пальцами шею. Тем же напряженным голосом, но отстранёно, словно обращаясь невесть к кому, поинтересовался:

— Неужели стерпишь? Даже не попытаешься воспротивиться или хотя бы какую-нибудь гадость сказать?

Габи проглотила вязкую слюну. Кровь замедлила свой бег по венам. Сердце бухало тяжело, с натугой, пытаясь протолкнуть через себя эту загустевшую массу. Сейчас женщина больше напоминала куклу, чем живого человека. Эльф провел по ее лицу раскрытой ладонью. Оттолкнул.

— Раздевайся!

Габи отступила еще на шаг. Взялась дрожащими руками за свои ремни. Стала расстегивать. Тело будоражил страх перед тем, что должно произойти, но с примесью ненормального желания испытать унижение до конца. Она выложила на лавку оружие и рядом бросила одежду.

Лайлах облизнул пересохшие губы.

— На живот.

Габриэлла легла, накрыв голову руками. Эльф не спеша разделся. Молча лег сверху. В его действиях не было и намека на нежность или любовную ласку. Только жесткое овладение. Желание объяснить, как можно яснее, кто теперь хозяин. Объяснить и наказать. Когда все завершилось, так же молча поднялся, одел брюки. Его гибкое жилистое тело поражало своей белизной. Особенно в контрасте с обветренной и загоревшей кожей Габриэллы. Он откинул с лица длинные темные волосы и сел в то же кресло, где до этого дремала его сестра.

Пытающая забыться Габи внезапно почувствовала едва уловимый противный приторно-сладкий запах, который невозможно было ни с чем спутать. Она подняла голову. Лайлах держал в руках пузырек с черной тягучей субстанцией — вытяжку из семян клихта. Он глотнул из склянки, заткнул и небрежно бросил ее на стол. Убрал из кресла одеяло, скомкал и швырнул его на кровать. Расположившись поудобнее в освободившемся кресле, он закатил глаза и застыл. Словно впал в спячку. Обманчивое впечатление. Клихт был наркотиком, высвобождающим скрытые резервы, заставляя организм работать в полную силу и блокируя страх. Мечта наемника. Только одна неприятность — человека выжигало за год. Эльфы очень быстро регенерировали, но в конце концов клихт и их заставлял расплачиваться за пагубную привычку.

Габи скривила губы и отвернулась, закутавшись в одеяло по самые уши. Она не плакала очень давно. В Семье ее учили терпеть боль, но не учили терпеть унижения. Наоборот — учили НИКОГДА их не терпеть. Но она больше не была частью Семьи. И, возможно, ей давно уже следовало бы пересмотреть свои приоритеты.

Габриэллу душили слезы. Лайлах попользовался ею, словно вещью и забыл. Будто и не он столько времени добивался ее расположения. Женщина была абсолютно уверена, что он тоже не получил никакого физического удовольствия от полового акта. Словно необходимую работу выполнил. Удовлетворил ли он при этом свою попранную гордость? — тоже был вопрос.

Когда Лайлах, проведя ночь в кресле, решил наконец-то включиться, Габриэлла уже сидела на постели полностью одетая. Рукоять неизменного меча так же торчала над плечом.

Не смотря на то, что утро уже вступило в свои права, в комнате было темно. Тучи густым слоем покрывали осеннее небо. Масло в лампе выгорело полностью. Но эльф видел не хуже, чем в полнолунную ночь. Золотистые глаза мягко светились в темноте, под все еще не закончившимся действием клихта. Он облизнул сухие губы. Насмешливым взглядом окинул сестру.

— Ты когда-нибудь расслабляешься?

Его голос звучал тягуче и неспешно. Она парировала в ответ:

— Когда мы виделись последний раз, перед тем, как уйти из Семьи, ты еще не страдал подобными пристрастиями.

Габи не удержалась от подначки, и грудь обожгло моментальной болью, словно предупреждение.

Лайлах улыбнулся в темноте, видя, как она вздрогнула.

— А я уж испугался, решив, что ты сломалась. Но ты все так же не почтительна к своему ла'дрэ. Хочешь попробовать? Ты ведь знаешь, как клихт усиливает боевые способности.

— Нет, — тихо прошелестело в ответ.

— А если я прикажу?

— Клихт... сведет с ума ла'тах, и не известно, во что тогда превращусь я.

Эльф поднялся и стал одеваться.

— Ла'дрэ еще что-то нужно от меня?

Комнату постепенно заполнял рассеянный свет утра. Лайлах быстро облачился в тонкую рубашку переливчатого зеленого шелка, поверх которой накинул куртку из мягкого материала, похожего на замшу. Он явно спешил куда-то или хотел создать видимость, но при прозвучавшем вопросе движения рук стали не такими стремительными. Эльф медленно застегнул одну пуговицу... вторую...

— Я был в Шри-ку-Йинн два года назад. Там впервые пришлось попробовать эту дрянь... Я и в Лабиринт пошел бы сам, но ты же знаешь — мне туда ход заказан! А ты так любезно согласилась разрешить эту мою проблему.

Начав говорить спокойно, Лайлах под конец разозлился на себя за свою откровенность и грубо бросил:

— До обеда — свободна! Меня не будет. Что надо, у Алка спросишь.

Он обулся. Накинул плащ и вышел.