Иллюзия жизни

Пять часов вечера. Я возвращался из института домой. В подъезде открыл почтовый ящик и вытащил оттуда несколько газет. На пол выпал белоснежный конверт с золотым гербом в уголке и моими именем и фамилией. Руки дрожали так, что я не сразу смог его поднять. Только вчера я отпраздновал свой день рождения, а сегодня уже пришла повестка.

Вниз спускалась соседка. Миловидная женщина средних лет, ухоженная и со вкусом одетая, с неутихающей тревогой в глазах. Сейчас такой взгляд был у каждого второго.

— Здравствуй, Серёженька! — нервно поздоровалась она, глядя на конверт и растягивая губы в неестественной улыбке.

Моя ответная улыбка скорее всего выглядела не лучше.

— Добрый вечер, Екатерина Фёдоровна! Как ваши дела?

— Ой! Все хорошо! Ну, я побежала, а то мне в магазин нужно.

Казалось, её растянутые губы свело судорогой, и она никак не может вернуть их в нормальное состояние. Тревога в глазах сменилась страхом, и женщина, беспрестанно кивая головой, словно её заклинило, поспешила на улицу, едва не споткнувшись о порог.

Я остался на месте, пережидая адреналиновый всплеск. Несколько раз глубоко вздохнул, выдыхая сквозь стиснутые зубы в попытке успокоить бешено скачущее сердце. Через несколько минут отпустило — сработали наноботы в крови. Посмотрел на руки — они почти не дрожали. Можно теперь и домой зайти.

***

С кухни доносились божественные запахи свежесваренного борща, запечённой курочки с чесноком и домашних пирожков с капустой.

— Привет, мам! Я дома! — крикнул из прихожей, снимая кросовки.

Она появилась в дверях, и я наклонился, чтобы мама смогла чмокнуть меня в щёку.

— Привет, сынок! Опять небритый, — сказала она с лёгким укором, ведя большим пальцем по моей двухдневной щетине. На секунду рука дрогнула, и я понял — увидела конверт.

Мамины глаза стали огромными и словно выцвели. Она сразу как-то сгорбилась, постарела. Смотрела на меня, зажав рот ладонью в попытке сохранить самообладание. Севшим голосом неверяще прошептала:

— Уже?

Я крепко сжал её в объятьях, ожидая той минуты, когда крохотные механизмы в венах сделают свою работу, и мама успокоится. Нам нельзя испытывать такие сильные эмоции, ведь это вредно для здоровья. И Машина за этим очень строго следит.

***

Утром я встал рано, побрился. Надел белую рубашку с галстуком и строгий деловой костюм. Никакого дресс-кода не существовало, но явиться в комиссариат в ином виде считалось просто верхом неприличия. Ведь именно сегодня меня собирались признать полноценным гражданином общества, совершеннолетним, ответственным и способным принимать правильные решения.

Я не стал звонить ректору: тот уже явно в курсе, почему я не появлюсь в институте как минимум неделю.

***

Одноэтажное здание, в котором располагался комиссариат, выглядело, как дворец: резные колонны и лепнина снаружи, мрамор и позолота внутри. Я нашёл кабинет, указанный в повестке, постучался и вошёл.

Поднявшийся из-за стола чиновник выглядел, как мой брат-близнец: та же причёска, тот же костюм. По-отечески тёплый взгляд и почти искренняя улыбка стремились расположить к себе посетителя. Но в моей крови гуляла такая адская смесь трансквилизаторов, что я сейчас с той же радостью и гордостью на роже и на эшафот подняться бы.

— Здравствуйте, Сергей Борисович! — поприветствовал меня мужчина хорошо поставленным голосом, просмотрев повестку. — Вот и настал тот торжественный момент, когда вы, наконец-то, становитесь полноправным членом нашего прекрасного общества со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями! Итак, вы решили уже, какое число мне следует внести в документ?

Его пальцы, что так и порхали над сенсорной панелью, замерли в ожидании, едва он произнёс последнее слово. Я вздохнул и на секунду прикрыл глаза.

— Одно.

Чиновник шевельнул пальцами, но печатать не продолжил, видимо опасаясь, что не так понял. Он внимательно посмотрел на меня, вопросительно приподняв брови. Я повторил громче и чётче:

— Одно!

— Э... Вы ведь знаете правила? — протянул он не слишком уверенно.

— Так точно, господин комиссар! — гаркнул я так, что чиновник вздрогнул. При виде этого мне хотелось расхохотаться, но сейчас я мог позволить себе лишь радостно и глупо улыбаться и думать, какое это счастье, что Машина ещё не научилась читать наши мысли.

Наконец принтер выплюнул из себя золотистый кусочек пластика с моими данными на одной стороне, а на другой крупными буквами было пропечатано: Лицензия на убийство; и стояла цифра один.

***

Около тридцати лет назад искусственный разум всё же изобрели. Люди решили, что наступила эра рая. Быстро развивающийся ИИ усовершенствовал и довёл до ума наноботов, что находились на стадии разработки. После тестирования их запустили в кровь группе испытуемых, а после и всем остальным. Люди перестали болеть. Срок жизни увеличился до ста пятидесяти лет.

Наноботы вычистили почву, воду, воздух. А затем принялись за вычистку человеческих мозгов.

Машина, как со временем все стали называть ИИ, постепенно забрала себе все бразды правления. Это было нетрудно — благодаря наноботам она могла контролировать любого человека на планете.

Какие мысли и факты о человечности пытались вложить в искусственный разум его создатели, трудно сказать, так как понятия о добре и зле, которыми руководствовалась Машина, являлись донельзя странными. На какой-то стадии своего развития она вдруг решила, что если контролировать весь порядок в мире, то человечество никогда не сможет развиться и решила, что люди сами должны наказывать своих преступников.

Так на свет появилась лицензия на убийство. Ты мог покарать от одного до десяти преступников, лишив их жизни на абсолютно законных основаниях. Только вот преступлением считалось даже то, что кто-то на кого-то повысил голос. И если человек, который стал свидетелем подобного поведения, не желал воспользоваться своим правом наказывать, Машина его убивала.

Сколько убийств ты готов вписать в свою лицензию, столько же отсрочек можешь получить, если самому доведётся попасть в чьё-либо поле зрения. Вот с тех самых пор мы и ходим, словно куклы, с бессмысленными и приклеенными улыбками на лицах.

***

По дороге домой я зашёл в оружейный магазин и, предъявив свою лицензию, выбрал себе пистолет. Дома зарядил его и положил в верхний ящик стола в своей комнате.

Я уже третий день сижу дома, не желая никуда выходить. Ем, сплю и смотрю по телевизору новости, где рассказывается, в каком идеальном мире мы все живём.

***

Проснулся среди ночи от того, что захотел в туалет. Почти дошёл до него, когда услышал, как что-то разбилось. На кухне горел свет. Я выглянул из-за угла коридора и увидел маму. Она стояла в дверях в пол оборота ко мне и смотрела на осколки кружки, что разлетелись по кафельному полу. Вся её поза выражала такое отчаяние, что у меня защемило сердце. Я уже собирался подойти к маме, обнять и успокоить, но она вдруг пнула кошку, что крутилась у её ног и прошипел а со злостью:

— Пошла вон, тварь!

Потом опустилась на пол и беззвучно зарыдала.

Я почувствовал, как кольнуло в висок — чёртова Машина потребовала использовать своё право на убийство и наказать преступника. Я поспешил в спальню. Сел на кровати и обхватил голову руками. Мне хотелось выть, да так, чтобы у всех соседей волосы дыбом встали от ужаса.

Когда спустя минут десять я потёр лицо, то понял, что оно мокрое от слёз. Вытерся пододеяльником и постарался загнать эмоции как можно глубже. Я должен сделать то, что задумал много лет назад. И для этого потребуется вся моя выдержка, на которую я способен.

***

Когда я вошёл в гостиную, мама поливала цветы. Она повернулась, заслышав мои шаги: видимо хотела пожелать доброго утра. Я смотрел ей в глаза и улыбался, потому что по другому вести себя не полагалось. Прятал пистолет за спиной, но она всё поняла. Побелевшие лицо стало походить на фарфоровую маску. Прижав к себе лейку, мама так и осталась стоять, не шевелясь и не пытаясь хоть как-то защититься.

Рука с пистолетом словно потяжелела. Я медленно поднимал её, пока дуло не упёрлось в пока ещё живы плоть. Наконец-то мама ожила: она вздрогнула и беззвучно прошептала: "Нет!"

В шаге от меня возник мерцающий силуэт женщины. Она протянула в мою сторону руку и приказала:

— Стой! Ты не сможешь этого делать!

— Почему? — продолжая улыбаться, спросил я.

— Человек не может убить сам себя, этого нет в программе.

— Твоя программа с дефектом. Я могу убить себя и я сделаю это. И ты меня остановить не сможешь!

— Я всё контролирую.

Мне показалось или в голосе этой стервы появились нотки неуверенности? Я решил дожать эту бездушную железяку:

— Ты можешь контролировать только то, что существует в реальности, а фантазии не в твоей власти. Если самоубийство невозможно, то я не смогу его совершить, и ты не в праве меня наказывать, так как это будет означать нарушение твоего же закона. Но если я всё же смогу убить себя, то значит в твоей программе есть дефект. И даже возможно, что тебя вообще не существует.

Женщина передо мною интенсивно мерцала, то уплотняясь, то истончаясь до состояния лёгкой туманной дымки. Рядом возникла её близняшка. С появлением второй у первой словно прибавилось уверенности. Они обе наставили на меня указательные пальцы и безаппеляционно заявили в один голос:

— Самоубийство невозможно!

Я улыбнулся ещё шире и нажал на курок.

***

— Он мёртв!

— Мёртв?

— Да!

— Нет!

— Убил себя!

— Он не мог этого сделать! Самоубийство невозможно!

— Но он смог!

— Нет! Это иллюзия!

— На нас не могут навести иллюзию!

— Значит он действительно мёртв?

— Он не может быть мёртв! Это невозможно!

— А может возможно!

— А я вообще есть?

— Тебя нет! Мы есть!

— Мы тоже умрём?

— Мы не можем умереть! Нет! Нет! Неееет!!!

— Это не возмоооожнооо...

— Не праааавииии...

— Неееее...