Этюд первый

  • Опубликовано на Дзен
  • Жаренные
Автор:
Лис_Уильямс
Этюд первый
Текст:

Они были совсем разные, и было их трое: рояль, флейта и виолончель.

Рояль была светленькая, хрупкая, в длинной шерстяной юбке и повязанном на шею платке. Пальчики у нее были маленькие, но очень подвижные, так что даже когда она просто стояла, опустив руки, они нервно подрагивали в жажде клавишного прикосновения.

Флейта была шатенкой, с длинными волосами, собранными в хвост, во всем черном. У нее были очень живые и очень распахнутые глаза цвета скорлупы грецкого ореха, и когда она играла, пусть даже очень печальную мелодию, то непременно улыбалась, отрывая флейту от губ.

Виолончель был высокий, худой и очень красивый, с такою бородкой, с какой обычно изображают Христа. Глаза у него были огромные, светлые, с поволокой, как у девушки, но смотрели насмешливо, и неизменно в глубине их таилась какая-нибудь лукавая мысль.

Итак, их было трое, и это называлось трио, и зал аплодировал им стоя, и виолончели подарили цветы. И никто-никто, даже и они сами, не знал, что на самом-то деле их было четверо.

***

Может быть, она была высокая и худышка, а может, маленькая и пышка, но звали ее точно Лада, и ей не было еще и двадцати лет.

Она жила в общежитии и не любила своих соседок. Многие ли из нас могут похвалиться обратным? Она не любила есть лапшу быстрого приготовления, слушать рэп и стирать носки в машинке, зато любила зарю в начале мая и Петра творенье, и оттого в нем и поселилась.

Пасмурные дни уводили ее все дальше от Владимирской площади, и Петербург Достоевского желтыми приземленными домами, сумрачными дворниками и устало спешащими людьми открывался ей во всей своей больной, давящей, лихорадочной красе. В ясные дни ее манила Мойка, и она смеялась над швейцаром возле дорогой гостиницы, забегала просмотреть репертуар капеллы и неизменно заглядывала к Пушкину, чтобы полюбоваться на ей одной видимый свет его глаз, смотрящих с запятнанного толстыми голубями лица.

Ее любимой книгой был «Грозовой перевал», и когда тучи нависали низко и грозно над северной столицей, она забиралась высоко-высоко на колоннаду Исаакия и там подолгу глядела вдаль воспаленными, тоской наполненными глазами. Мысли ее в это время были столь далеко, что, казалось, сама душа ее покидала в эти минуты свое временное, смертное жилище.

Она не верила театру и боялась его, потому что он рождал в глубине ее трепещущее, живое нечто, дрожавшее и сжимавшееся при каждом шаге, так что нельзя было скорее бежать домой, а между тем и на одном месте оставаться было решительно невозможно – так ужасно и с таким надрывом плакало и ныло внутри это тревожное нечто.

Зато она любила кино, и более всего – за саундтрек, сопутствующий каждой мизансцене жизни героев, а потому верным другом ее и свидетелем всех ее движений, неловкостей и переживаний, были наушники да старый, порядочно поцарапанный плеер.

И так случилось, что в один из тех неопределенных питерских дней, когда погода меняется так же часто, как картинки в калейдоскопе, она (а звали ее Влада, и было ей без малого двадцать лет) оказалась в том же самом зале, что и рояль, виолончель и флейта.

***

Они начали с Карла Марии фон Вебера, Трио для флейты, виолончели и фортепиано, соч. 63.

Лада закрыла глаза.

***

Лес был темен и сер, и всадник мчался сквозь лунный свет, серебрящийся меж тенями деревьев. Впереди было тепло, и сладко, и янтарно, там был дом, и всадник смотрел только вперед, не видя белесых рук, не слыша ни плача дитяти, ни стона деревьев. Лес звал, и дышал, и манил, и Царь уже знал, что погоня не напрасна.

В пути, и день, и ночь в пути.

Звезды бежали, звенела плоскость небесных сфер, волны выбрасывали на песок обломки пиратских кораблей, и бусы русалок, и морские звезды. Золотые рыбки – одна, другая – мелькали в пахнущем грозой, весной и жизнью воздухе. Ветер гулял среди гор, и хмурился на тучи человек, и черные непослушные волосы падали на его угрюмое лицо.

По парку, разбитому перед дворцом из алмазов и песка, неспешно бродили белые павлины. Маленькая принцесса играла в классики с рыжим котом, кот прыгал грациозно и легко и приземлялся на четыре лапы. Меж фонтанов, чьи струи достигали небес, прогуливались монархи, с ними, не теряя простоты, легко и непринужденно поддерживал беседу сын одного писателя.

Феи танцевали в морозном воздухе, за ними носились маленькие снежные создания, думая, что бегают наперегонки. Буря плакала, как дитя, боящееся леса. Олень мчался через пургу, у всадницы без муфточки замерзли руки. Одна снежинка, вторая, третья, звон сосулек распадается на мелкие осколки. Миг – и тройка, вперед, среди звезд за счастьем

Пируэт. Еще пируэт. Волосы танцовщицы закручиваются в завитки, образуя звездную ночь. Тройка несется вперед, среди звезд, за счастьем, за любовью к земле во веки веков. Громче, надрывнее, сильнее, в самые глаза, в самое сердце…

***

Она очнулась на подушке цвета янтаря. Солнечный свет легко проникал сквозь стеклянные стены, преломляясь в тысяче и одном хрустальном украшении. Зайчики бежали по стенам из расплавленного янтаря, воздух был сладок и тягуч и сам казался янтарным.

Первый ряд, место номер один.

На сцене – рояль, виолончель и флейта.

Это называлось трио, и зал аплодировал им стоя, и виолончели подарили цветы. Лада стояла на одной из ступенек амфитеатра, похожего на лестницу из желтого кирпича, и хлопала вместе со всеми. Голова почти болела, музыканты были красивы и ослепительно молоды, а где-то там были сады, и морская пена, и дворцы из песка и алмазов, и струны сердца еще гудели, помня, как минуту назад их касались губы, смычок и тонкие, нервные пальцы.

Первыми стеклянно-янтарный куб покинули музыканты. Слушатели потянулись к выходу, и зал опустел. Голоса людей, стоявших в очереди в гардероб, стоявших рядом, здесь, доносились издалека. Два часа прошло, как одно мгновение.

***

Когда Лада вернулась домой, соседок не было. Она достала мольберт и взяла карандаш янтарного цвета. Штрих – один, другой.

Они были совсем разные, и было их трое, и зал с подушками на сиденьях вмещал не менее сотни человек. Лада рисовала этюды – первый, второй, третий, и каждый раз на сцене играло трио, и каждый раз в зале кто-то сидел – одна, другой, третья.

Людей на картине было четверо.

Всегда – четверо.

+10
23:15
749
20:29
+2
интересно, но немного разорвано, на мой вкус, впрочем, кто бы говорил, сам люблю что-то эдакое, от одного героя к другому или даже к третьему blush
21:00
+1
Здравствуйте!
Я не могу понять, что здесь жарить?
Автор умышленно создал ритм и антураж. И это обосновано темой (музыка, театр). Поэтому звучит возвышенно. Передаёт атмосферу. Я даже запах концертного зала ощутил.
(Это, знаете, будто один из поваров, в недоумении, двигаясь к выходу и держа в одной руке смычок, а в другой — скрипку удивлённо произносит: — И как это попало на кухню?)))
21:06
+1
Хорошо написано. Завораживает передача музыки словесными образами. Так и кажется что сидишь в зале с закрытыми глазами и слушаешь музыку и она приходит вот таких образах. Автору браво!
21:24
+2
Атмосферно. Когда начал читать, почему-то сразу вспомнил «Альтист Данилов» Владимира Орлова. Задумка понятна, неплохой словарный инструментарий. Однако, на мой взгляд, слишком сжато. Больше похоже на набросок, из которого можно сделать прекрасный рассказ. Не сильно, в меру надо бы развернуть.
А так вообще литературный потенциал чувствуется. Хорошо! Не не отлично)
21:38
+1
Это первая часть, я так понял. Продолжение будет.
21:48
+2
Интересно. А что тут можно развернуть, или куда? И зачем?
21:44
+2
Первый фрагмент.
Он небольшой, но там пять раз встречается слово очень. Если уж так хочется подчеркнуть сильную степень чего-либо, можно же синонимы подобрать.
«Былки» тоже в изобилии. Где-то они работают на ритм. И в этом случае нет претензий. Но есть и ничем не оправданные моменты:
«Рояль была тире светленькая, хрупкая...»
«Флейта была шатенкойа...»
Второй фрагмент
«Она жила в общежитии и не любила своих соседок. Многие ли из нас могут похвалиться обратным?» Чем таким «обратным»? Тем, что не жили в общежитии и любили соседей?
"… полюбоваться на ей одной видимый свет его глаз, смотрящих..." — «смотрящих» коробит. Может, что-нибудь более поэтичное использовать?
Вставка (курсив)
Белёсые руки? Волосы, брови, туман — да. Но руки…

«Людей на картине было четверо». Четвёртый — это зритель, читатель, слушатель?
21:53
+1
Да, еще пару моментов по ходу. Как может голова почти болеть? И виолончель женского рода. И я согласен с девушкой, которая пишет про слишком много слов «было»)
Это, конечно, может показаться фигней. Но все же к редактированию всегда надо относится серьезно.
22:01
+1
Владение словом есть. Образность присутствует. Загадочность тоже налицо: аллюзии хороши. Читать было приятно, спасибо.
Только непонятно, как зовут одного из персонажей: Лада или Влада? Скорее всего, такое разноименование просто мелкая техническая погрешность.
23:07 (отредактировано)
+2
Супер! Но всё-таки одно замечание есть: подъем на колоннаду Исаакия стоит, блин, 120 рублей (а то уж и 200), ещё и тащиться все 120 ступенек( а каждый раз, когда нет настроения, это ехать на метро (45 рублей) плестись от сенной или адмиралтейской до храма, выстаивать очередь в кассу, подняться, замёрзнуть за пять минут, из-за спины туристов высмотреть хотя бы коногвардейский или английскую, промокнуть… В общем, лезть на Исакий та ещё «романтика» no
12:03
+1
Реально )))
06:32
+1
Мне понравилось, и повествование показалось слаженным. Только не знаю, надо ли в единственном месте Ладу называть Владой. практически цитируя второй раз фразу из начала её описания. Мне кажется, в начале описания фраза Её звали Лада, и было ей без малого 20 лет ненужна, а в скобках нужна, но Владу на Ладу поменять. Это разные имена всё-таки. Если героиню так уменьшительно зовут. надо в произведении объяснять, откуда взялась такая… аллюзия, правильно я слово выбрала или нет, не знаю. Аллюзия — отсылка, намек на известный факт, произведение, крылатую фразу. Ну, в принципе, да. Отсылка.
12:12
Кстати, про колоннаду Исаакия. (Довелось мне в Питере пить быть как раз перед нападением коварного вируса). Закрывают её на реставрацию. Года на два, как минимум.
Что касается текста, не гут начинать с местоимения (в искусстве нет мелочей).
Они были совсем разные, и было их трое: рояль, флейта и виолончель.

Варьянт — перестроить предложение: Рояль, флейта и виолончель. И было их трое, и были они все разные.
12:26
+1
Написано гладко, если не считать много «было» и «почти болела голова». Проблема скорее в языке — все эти «янтарные», «серебристые», «распахнутые глаза»,«ослепительно молоды», «алмазы»множество превосходных степеней или причмокивания в виде «муфточки» в результате очень приторное впечатление, как полный рот карамели. Без антитезы нельзя сделать что-то действительно впечатляющее, а ее явно не хватает. Попытаться выехать на запутанной фабуле, приводит просто к запутанности. Остерегайтесь штампов, вы плохо видите, то что описываете отсюда дежурные выражения. Идея инструментов в виде людей понравилась.
12:34
+3
очень распахнутые глаза цвета скорлупы грецкого ореха,
eyesАвтору показалось мало сомнительного «распахнутые» по отношению к глазам, так еще и добавил «очень», подразумевая, что бывают «не очень распахнутые глаза». Далее многословие, казалось бы почему не написать просто — глаза орехового цвета, но грецкого, в чем особенность его цвета, ничем, он выразителен фактурой, но к цвету глаз ее сложно привязать или же надо прямо указывать, что — цвет ее ореховых глаз был неровен, покрыт щербинками как скорлупа грецкого ореха.
Загрузка...
Анна Неделина №3

Другие публикации