Пробуждение. Часть II. Глава 6
Коллаж автора. Использован портрет Николая I кисти В.А. Тропинина.
Прошёл год, но Анна до сих пор не могла избавиться от тревоги, хотя теперь уже, казалось бы, была далека от тех первых недель после ареста, когда неведение о судьбе Сергея сводило её с ума. В те дни стоял лютый мороз, но каждое утро она, поймав первого попавшегося извозчика, отправлялась на берег Невы. Стоя у кромки ещё тонкого льда, она сквозь слёзы смотрела на острый шпиль Петропавловской крепости, очертания которой были едва видны сквозь морозный туман. Её давний сон сбылся! Но во сне Нева, не скованная льдом, плавно плескалась у её ног, а в реальности лёд уже почти намертво обездвижил воды. И лёд стал для Анны своеобразным символом надежды: она загадала, что однажды по этой водной тверди доберётся до Сергея, сможет хоть на мгновение увидеть мужа.
В один из таких дней она уже возвращалась от реки к ждавшему её с извозчиком Архипу, как вдруг к ней подошла цыганка и низким грудным голосом попросила.
- Сударыня! Повремени немного!
В богатой шубе, из-под которой виднелся широкий ярко-алый подол бархатной юбки, в серебристой шёлковой шали, покрывавшей голову, украшенную дорогой золотой диадемой с множеством самоцветов, цыганка не производила впечатление простой уличной гадалки. Тонкие длинные пальцы были унизаны перстнями, а запястье изящной кисти украшал широкий золотой браслет с рубинами. Она не была красива, как обычно бывают красивы цыганки, но была в её чертах такая особенная яркость, которую, увидев, однажды не забываешь. И ещё Анну поразили её глаза, под тонкими изогнутыми бровями, обрамлённые жгуче-чёрными ресницами они были густого зелёно-синего цвета, словно море, полное жизни. И от их взгляда Анне становилось не по себе.
Портрет-коллаж автора. Источник - работа фотографа Надежды Шибиной,Модель Наталья,Стилист Марина Захарова
Цыганка с ироничной улыбкой смотрела на Анну, будто не просто изучала её лицо, а хотела прочесть мысли. Анне стало жутко и она, чтобы скорее отделаться от странной гадалки, отвечала сухо:
- Благодарю, но я спешу!
- Э, милая, - цыганка ухватила её за рукав салопа, - погоди немного! Может, я скажу тебе что-то важное о твоём милом…
- Кто вы? Вы знаете Сергея? Вы видели его?! – вопросы один за другим вырвались у Анны.
Настойчивая незнакомка усмехнулась, и Анне вдруг показалось, что цыганка действительно чем-то может ей помочь.
- Надо же, не солгали люди, ты и правда красавица редкая, красивее цыганки, - заметила она, продолжая держать Анну за локоть, потом серьёзно добавила: - Не бойся меня! Я не обидеть тебя пришла… Грушенька Сергею зла не желает…
- Что вы знаете о моём муже? – Анна сама вцепилась в её руку.
- Не тревожься, княгиня, в его сердце только ты и осталась, - серьёзно произнесла цыганка, оставив ироничный тон, однако продолжала пристально смотреть в глаза Анне, и этот её взгляд пугал. Было в нём что-то тревожное, даже зловещее, от чего сердце молодой женщины сжалось. – А свидитесь ли с ним иль нет, только от тебя зависит, - продолжала цыганка и добавила: - Не отступишься, будешь с ним… Отступишься, сгинет он, пропадёт…
Последние слова она произнесла зловещим шёпотом. Сказав это, быстро вскочила в ожидавший её возок и уехала.
Анна, словно завороженная, смотрела в след стремительно удаляющимся саням.
- Архип, скажи мне, ты знаешь её? – спросила она у слуги.
- Кого, Анна Александровна? – вздёрнув густые брови, старик прикинулся удивлённым.
- Цыганку, с которой я только что разговаривала… Ну же, голубчик, не скрывай от меня, я должна знать!..
Анна с мольбой смотрела на старого слугу.
- Да кто ж её не знает, Грушеньку-то?! Почитай, вся столица песни её слушает! – отвечал тот.
- А Сергей? Сергей был с ней знаком?
- Ой, Анна Александровна, я вам так скажу, Груша поёт – аж душа трепещет, сам слышал! И Сергей Владимирович, бывало, любил её послушать. А знакомство водил ли, нет ли, об том вам лучше у Николая Ильича расспросить…
Анна не решилась расспрашивать Николая: ей казалось неприличным обсуждать с ним очень личный вопрос. Если у Сергея был роман с цыганкой, то своими расспросами боялась поставить Николая в неловкое положение: это принуждало бы его либо предать тайну друга, либо солгать ей, накануне назвав её сестрой. Но в глубине души Анна терзалась.
Воображение рисовало ей Серея в объятиях цыганки. Она вспоминала свои жаркие ночи с мужем, когда оба воспаряли, растворяясь друг в друге. Он признавался, что готов умереть в её объятиях. Интересно, испытывал ли он те же чувства от ласк Грушеньки? Наверняка, искушённая в любовных делах певица превосходила её, простую деревенскую девушку, далёкую от столичных нравов, знавшую лишь тихие радости жизни на природе да чудесную музыку, которую любила играть по вечерам. А что если, когда они уже были женаты, он не оставил своей связи с цыганкой?! Волна ревности закипала в сердце, щёки пылали от гнева и стыда за свои грешные мысли. Анна бросалась к иконам, молилась истово, прося простить за грех, спасти мужа, не оставить сына сиротой.
Между тем шли недели, а она по-прежнему пребывала в неизвестности относительно дальнейшей судьбы Сергея. И решила написать императору, прося его разрешить ей увидеться с мужем. Впрочем, отправляла письмо без особой надежды быть услышанной им. После томительного ожидания, показавшегося ей вечностью,хотя прошло всего несколько дней, пришёл ответ императора.
***
Рисунок И.Булатовой//диафильм "Начало русского революционного движения. Восстание декабристов".
Вновь и вновь память возвращала Сергея в тот день.
Идя по коридорам Зимнего, он казалось, ничего не замечал вокруг, все мысли были об Анне и сыне. Её лицо, испуганное и растерянное, с глазами, полными слёз, отчего глубокие её очи казались ещё больше и глубже, как звёздное августовское небо, вставали перед его мысленным взором, словно укоряли Сергея в совершённом. О, если бы можно было время повернуть вспять!
Наконец, его привели в просторный зал, и Петрушевский увидел императора. Николай Павлович стоял у большого стола, покрытого зелёным сукном. Античные черты лица молодого царя были напряжены, покрасневшие глаза, говорили о бессонной ночи, их взгляд сразу остановился на лице вошедшего арестанта. Нахмурившись, Николай, словно пытался что-то понять.
- Ваше Императорское Величество, - стал докладывать полковник Микулич, капитан N-ского полка Сергей Петрушевский по вашему приказу доставлен.
- Вы свободны, полковник, - спокойно произнёс Николай и сделал разрешающий жест рукой.
Всё не отводя взгляда от лица арестованного, он помолчал, при этом хмурясь всё больше. Затем подошёл к сидевшему напротив генерал-адъютанту Толю* и, склонившись, что-то тихо сказал ему.
Потом, глядя в глаза Сергея, заговорил, стараясь сдерживать своё возмущение, которое, однако выдавали его жесты:
- Итак, господин Петрушевский, что вы можете сказать нам? Как, - он развёл руками, - Как вы, гвардейский офицер, герой войны, как вы могли быть замешаны в этом?! – указательными пальцами царь потёр виски. Затем продолжал:- Что можете сказать нам об этой преступной организации?
- Государь, - спокойно отвечал Петрушевский, не отводя взгляд от изучавших его глаз царя, - я считал своим долгом что-то сделать для воплощения некоторых идей с тем, чтобы Россия обрела свободу.
- Хм, это звучит почти смешно, - горькая усмешка скользнула по лицу Николая Павловича. – Ваш долг состоял в служении вашему царю и Отечеству! Понимаете?! Царю и Отечеству! И вы прекрасно этот долг исполняли! Геройски, - он шагнул к Сергею и указал на орден, висевший у того на груди. – Где был ваш рассудок, когда вы изволили связаться с заговорщиками?! – воскликнул Николай, сверкая оловянно-серыми глазами.
- Мне нечего ответить вам, Государь, - не выдержав этого пронзительно-холодного взгляда и опустив голову, отвечал Сергей.
- Вы понимаете, что как император, я могу сделать вашу участь ужасной? – Николай Павлович шагнул к Петрушевскому, будто пытался прочитать его мысли. - Мой долг – покарать преступников! Но я же могу и помиловать, ежели увижу искреннее раскаяние в содеянном…
- Да, Государь, я очень хорошо это понимаю и сожалею о том, что мою участь решает не закон, а лишь единовластная высочайшая воля, - опять глядя в глаза царя отвечал Петрушевский.
Он отдавал себе отчёт, что ответ этот не может понравиться царю, но лгать и запираться полагал бесчестным. Сейчас ему хотелось одного – чтобы допрос поскорее закончился. Сегодняшний день показался вечностью.
- Я прощаю вашу дерзость! – с усмешкой воскликнул Николай и неожиданно спокойно спросил: - Неужели в вас не зародилось хоть капли сожаления о содеянном? Я хочу получить честный ответ, задаю вам этот вопрос не как император, но как офицер, который, как и вы когда-то, служит Отечеству.
Закинув руки за спину, он принялся прохаживаться взад и вперёд, предоставив Сергею обдумать свой ответ.
- Да, я раскаиваюсь… - произнёс тот.
Взгляд царя на миг стал мягче, но сразу же опять сменился стальным холодом, едва после короткой паузы арестованный продолжал:
- Я раскаиваюсь только в одном – в том, что лишил свою семью отца и мужа.
Николай замер, уставившись в лицо Петрушевского. Немного помолчав, спокойно произнёс, не отводя взгляд:
- Ну что же, я найду способ заставить раскаяться вас во всём, - и сделав жест рукой, приказал: - Уведите его!
***
Петрушевского доставили в одну из камер Петропавловской крепости. Он не знал, что в записке Николая Павловича к коменданту генералу Сукину значилось: «Капитана N-ского полка Сергея Петрушевского содержать строжайше, дав писать, что захочет».
Камера представляла собой квадратную комнату в четыре шага. Лазаретная кровать, столик и стул, составлявшие её убранство, совсем немного оставляли места для движения. Небольшое окно было замазано мелом и пропускало в амбразуру толстой каменной стены лишь сумрачный полусвет. Железная труба от печки из коридора была проведена через всю комнату и висела под низким потолком. Во время топки она так раскалялась, что в верхней части камеры воздух становился невыносимо душным, однако пол оставался холодным и сырым.
Когда его привели в камеру, он тяжело опустился на кровать и долго сидел, обхватив голову руками. Мрачное чувство безнадежности охватило его, и ни с чем несравнимое отчаяние постепенно затопило душу. В первую свою ночь в крепости он спал плохо, то и дело, тяжело дыша, просыпался в холодном поту – снился один и тот же кошмар, он видел лицо Анны, в её бездонных глазах стояли слёзы, она смотрела на него с мольбой и укором, потом протягивала к нему руки, он пытался коснуться её пальцев, но ему это никак не удавалось, будто невидимое препятствие стояло между ними, а потом налетал сильный ветер, и любимое лицо скрывалось в тёмных тучах.
Писать ему разрешали, но подумав, на третьей неделе заточения он решился написать только жене: боялся навлечь подозрения на своих возможных адресатов.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
