Время сомнений

Одна тысяча девятьсот девяносто какой-то год. Жаркий август не отпускал лето.

Суховей, перемешанный с городской пылью, гонял по мостовым неубранного города пустые банки из-под пива, рваные полиэтиленовые пакеты и помятые страницы рекламных газет.

Магазинчик хозяйственных товаров, в котором я настраивала на компьютере программу, занимал подвальное помещение старинного дома на одной из центральных улиц. От софта требовались некоторые ухищрения: хозяин имеет доступ к движению всего товара, а налоговой инспекции доступна, только, часть данных с целью свести к минимуму «подати» в казну.

Нет, не природная склонность к криминалу вынудила меня оказывать сомнительные, с точки зрения закона, услуги, а отсутствие другой работы в эпоху обрушения рубля и взлетающих цен.

Тесная каптёрка-кабинетик магазина не проветривалась, пришлось выйти на улицу, чтобы отдышаться и поискать помещение, где можно подумать и зафиксировать услышанное, пока оно не затёрлось в моей памяти другой информацией, ибо через два часа меня ждал следующий клиент.

«И не существовало причины, которая помешала бы отправиться к очередному бизнесмену, чтобы получить от него за свой труд порцию «деревянных»», - в этом я была уверена.

Напротив магазинчика, через дорогу, на доме висела вывеска: «Кафе ТЕТ-А-ТЕТ». Я миновала проезжую часть, по которой проносились машины, не тормозя на пешеходных переходах, и оказалась в тёмном глубоком помещение со стенами в грязных разводах, и запылёнными окнами.

Около барной стойки в конце зала светились две лампочки, похожие на ёлочные, наверное, чтобы неприветливая хозяйка могла объяснить, почему ошиблась со сдачей.

Оплатив пирожок и чай, отметив про себя презрительный взгляд продавщицы из-за дешёвого заказа, я поискала глазами место.

Очевидным было, что видеть написанное в этом кафе можно, только, у окна. Там стояла пара столиков, за одним из них сидели две женщины. Невольно, взгляд задержался на них. Одной – лет двадцать, другой - за сорок, похожи между собой, наверное, мать и дочь.

Дорогая одежда, подобранная безупречно, свидетельствовала о материальном благополучии и прекрасном вкусе, а лица и осанка предполагали некоторую избранность. Они не подходили дешёвому кафе.

Я направилась к соседнему столику, надеясь под лёгкую болтовню о моде, бутиках, филармонии или выставке Малевича сосредоточиться на проблемах подвального магазинчика и зафиксировать соображения в письменном виде. Достала из портфеля тетрадь и авторучку.

Соседка постарше сидела ко мне спиной, а молодая – лицом. Большие светлые трогательные глаза, черные длинные ресницы, безупречные брови, нежное лицо, русые тяжелые волосы заплетены в косу. Бедные мужчины. Не худенькая, не модель, большая грудь. А мама лет двадцать назад могла бы стать моделью: спина гибкая и тонкая, как у балерины или гимнастки. В сумке её какие-то документы, предположительно, конспекты лекций. Она не учительница, у учительницы не бывает осанки королевы, и не бухгалтер, во внешности бухгалтеров присутствует чёткость: аккуратная стрижка, деловой костюм. Волосы дамы, пушистые и каштановые, собраны на затылке несколько небрежно.

Я приготовилась к милой беседе хорошо устроенных женщин, что было редкостью в те дни.

Сделала первые записи и услышала тихий голос молодой красавицы:

- Не бойся, мама!

Подняла глаза и увидела, как вздрогнули плечи женщины, сидевшей ко мне спиной.

- Бери, – девушка положила на стол небольшую пачку долларовых купюр, с моего места не было видно, какого достоинства.

- Не могу, девочка, не знаю, что делать, – теперь задрожал пучок каштановых волос на затылке.

Я ошиблась, предположив, что за соседним столиком - другая жизнь, что встретила в России двух дочерей Евы, нежных, не озлобленных, не голодных, не озабоченных.

Чтобы не смущать девушку, уперла лоб в ладонь левой руки, закрыв лицо на уровне глаз, изображая, что продолжаю писать, и сквозь щель между пальцами наблюдала за соседками, машинально фиксируя кое-что из их диалога.

- Не нужно нервничать, бери, - настаивала дочь.

- Что ты ему скажешь? - сомневалась мать.

- Украли в Пассаже, сейчас кругом воруют.

- А, если не поверит?

- Поверит. Для него это небольшая сумма. Не знаю, сколько хранит в сейфе, а в письменный стол бросает на мелкие расходы не считая.

- Не лучше ли было… из стола взять…, пока его нет…, раз не считает? - фраза далась матери с трудом.

- Из стола не могу, мама, - укоризненный взгляд, - взять из стола означает украсть, ты так меня учила.

- Прости, девочка, - мать откинула голову назад, - я думала: раз ты жена, у вас всё общее.

- Нет…. Да, убери же. Зачем они на столе валяются?

Женщина положила купюры в сумку.

- Тут больше, чем нужно?

- Сумма на колье, остальное сама накопила.

- Спасибо, не уверена, что правильно поступаю…

- Перестань. Что говорят врачи?

- Зрение должно восстановиться, а позвоночник советуют лечить в Германии. Видишь ли, одному знакомому заменили позвонок, взяли деньги, обещали немецкий, а поставили китайский. Выяснилось это при вскрытии, «китаец» разложился в теле. Зарплату в институте не выдают, кандидатских не платят. Раньше я справлялась с проблемами…

- К папе не обращалась? Мог бы помочь сыну.

- Каким образом? Не будут же его тёща и тесть платить нам алименты. Он предупреждал, что не нужно отпускать Даню в спорт, только на скрипку, напомнит мне и всё.

- Согласна.

- Всегда опасалась, что Даня будет такой же нежный, как отец…

- Моё детство прошло в дебатах: физиком или музыкантом станет брат…

Неровный вздох матери:

- Не думала, что упадёт с колец, нехорошо, что к тебе обратилась, ты не причём…

- Как это не причем? Я - сестра. В нашей семье проблемы всегда решали женщины, начиная с бабушки, главного врача госпиталя.

Пауза.

Разговор продолжила девушка.

- Кстати, я звонила папаше в день его рождения.

- Зачем?

- Мама, он не ночевал дома, не зарабатывал денег, потом, вообще, жил отдельно, но ты всегда говорила: «Поздравь отца». Я привыкла, теперь поздравляю.

- Понимаешь, девочка, мне хотелось, чтобы у вас был папа, он неплохой, в сущности, человек, не пьяница, не грубиян, просто не связывает такие понятия, как деньги, работа, жизнь. Сказала про Даню?

- Нет. Ты же не сказала, почему я должна говорить? Ну вот, видишь, у нас с братом есть отец.

- Жизнь покажет, какие сложатся между вами отношения, но это будет в дальнейшем, не сегодня.

- Но деньги-то нужны сейчас. Ты уверена, что лечение в Германии поможет?

- Надеюсь. Не исключено, что Семён Михайлович даст какую-то сумму, тогда я верну…

- Давно не слышала о твоём бойфренде, – дочь посмотрела на мать со снисходительной улыбкой, - или между вами что-то не так?

- Он в Москве. Улаживает конфликт старшего сына с милицией, наркота.

- Мама, где ты их находишь: с проблемами и без денег? – в царственном недоумении поднялись роскошные брови.

- Почему без денег? - с некоторой обидой спросила мать, - Семён Михайлович - заведующий кафедрой, просто сейчас им платят не много. А познакомились мы в нашем институте на занятиях по китайской гимнастике. Меня всегда интересовал Китай, с твоим папой изучали Конфуция.

- У Дани с наркотиками нет проблем? Школа сейчас, сама знаешь. какая…

- Надеюсь, нет. Был занят: учёба, музыка и спорт. Я отслеживаю.

- Согласна, – дочь задумчиво посмотрела на мать.

- Всё-таки беспокоюсь, - продолжила мама, - может быть, нужно было честно спросить у него взаймы? Я потом отдам…

- Когда? Сколько лет нужно трудиться доценту российского ВУЗа, чтобы заработать на лечение за границей? Понимаешь, не хочу, чтобы он мне отказал. Такого ещё не было, да и прошу редко.

- Иногда думаю, как вы общаетесь? Он книжки какие-нибудь читает?

- Мама, мой муж - бывший офицер ФСБ, а, может быть, и не бывший. Проанализировала историю наших отношений и спросила себя: «Совпадение ли то, что после моего знакомства с ним начались аресты сутенёров в школе»? Ты говоришь о нём, как о банальном бандите, но, - пауза и вздох, - книжек не читает.

- О чём же вы разговариваете?

- Мы и не разговариваем, времени нет. Это ты беседуешь с папой про Конфуция, с Семёном Михайловичем про китайскую гимнастику. А результат какой? Все проблемы на тебе. Сейчас не то время. Я привыкла молчать, военные – неразговорчивы. Мы и видимся редко, он съезжает с нашей квартиры…

- Почему?

- Не хотела говорить...

- Что происходит?!

- Будешь волноваться. Ладно, всё равно, не скрыть. Убили компаньона по бизнесу, он думает: настал его черёд. Оформили развод, чтобы меня не тронули. Запомни, квартира теперь - моя собственность, поняла? И счёт в Испании. Документы у нашего нотариуса, ты его знаешь.

- Что значит «запомни»?! Причём здесь квартира?! Тебе что, жить негде? Переезжай сейчас же домой, отдай ему деньги, не нужно ничего, ни квартиры, ни счёта в Испании! Так и знала, не хотела вашей свадьбы, - мать полезла в сумку за долларами.

- Мама, - дочь, через столик, положила свою руку на её, - он сделал всё, чтобы меня не тронули, и обеспечил. Я, как порядочный человек, не могу оставить мужа в тяжёлый для него момент. Ты так меня учила. А замуж вышла потому, что не было у тебя больше сил тащить семью. Другой вариант: согласиться на предложение сутенёра, который с восьмого класса отвозил моих одноклассниц в гостиницу к иностранцам, те расплачивались валютой. Ты нам объясняла: лучше пострадать от добродетели, нежели от порока. Вот и не могу в гостиницу.

- Девочка, - пауза затянулась, - прости…, если неправильно воспитывала вас…, в любом случае я не смогла бы научить воровать или продавать себя, раз сама не умею. И впервые слышу, что замужество твоё - жертва…

- Не жертва, он мне нравился, и сейчас нравится. Извини, мама… Не нужно было этого говорить.

- В церковь пойду, - тихий голос очень уставшего человека.

- С каких пор ты, физик, посещаешь её?

- Как Даня разбился... Посмотрела на бабушкину икону и попросила Его: «Помоги мне, буду молиться». Больше не к кому было обратиться.

- Что ж сходи, - снисходительный тон, - Он обязательно поможет.

- Когда увидимся в следующий раз? Ждать месяц я не в силах.

- Первого сентября в «универе». Какая одежда тебе нужна на осень? Захвачу с собой пару свитеров и джинсы.

- Спасибо. И ещё ты обещала сапожки, которые тебе тесны.

Я хихикнула про себя, сколько бы ни было неприятностей, женщины остаются женщинами.

- Первого у меня нет лекций, приду, - продолжила мама, - с оплатой учёбы не будет проблем?

- Мама, ты, когда волнуешься, всё путаешь. Говорила же: он оплатил моё бесплатное обучение сразу. Получилось дороже, чем платное, но за пять лет может случиться всякое и случилось.

- Не трудно запутаться: бесплатное дороже платного. Ты и так могла бы поступить из французской школы.

- На наш факультет «так» не принимают.

- Раньше было по-другому.

- На физфак и сейчас без денег можно попасть, только, желающих нет.

- Когда я поступала, был конкурс, - пауза, - забыла сказать, Сергей заходил.

- Да? О чём говорили? – некоторое напряжение послышалось в голосе дочери.

- О том, как служил в армии. Не удивился, что ты вышла замуж, наверное, знал.

- Передай ему привет. Не забудешь?

- Не забуду. Мне нужно уходить? Кто приедет за тобой?

- Шофёр, который теперь, якобы, мой шофёр. Сиди спокойно. Скажи лучше, как отразится на Дане перерыв в занятиях?

- Никак, занимаюсь с ним каждый день, ты же знаешь, я могу по всем предметам, начали сентябрьскую программу.

- А в институт ему позволят поступать из-за здоровья? Хотя, образование теперь, только, мешает, лишнее оно…

- Что ты говоришь?! Образование никогда не бывает лишним!

- Ошибаешься, мама, встретила Ксюху в Гостином Дворе с «фингалом» под глазом, замазанным тонирующим кремом. Из деликатности делаю вид, что не заметила, а она хвастает: после драки Дима ей бриллианты дарит. Как ты думаешь лишнее у меня воспитание и образование? Слишком много книжек прочла.

- Дорогая? – изумление в голосе, - уважающий себя человек и без чтения книг не захотел бы в глаз получить, с каких пор ты так ценишь бриллианты?

- Мама, - слёзы в голосе, - ну при чём тут бриллианты? Я вышла замуж за богатого человека, хочу заплатить врачам брата, попросить денег у мужа стесняюсь, а украсть не могу.

- У Серёжи не постеснялась бы…

- У него ничего нет, и не будет в ближайшем будущем. Скорее бы самой зарабатывать.

- Страшно мне, девочка, прости, что спрашиваю, может быть как-то от него дистанцироваться… Скажи про Даню.

- Поймет, посмотрим, что будет дальше.

Подъехал черный джип, девушка встала, достала что-то из сумки. Мать поднялась.

- Эту записную книжку он велел отнести к нам домой, сохрани её. Тут доказательство, а чего не знаю. Книжка стоит жизней, чтобы не случилось, она не должна попасть в чужие руки, – быстро проговорила девушка и положила на стол пухлый блокнотик в чёрном кожаном переплёте.

- В каком смысле, чтобы не случилось?! Чьих жизней, какие руки?! Что ты говоришь?!

- Не плачь, мама, я тоже заплачу, а мне нельзя.

Девушка, высоко держа голову, вышла из кафе. Шофёр в голубой рубашке с короткими рукавами и тёмно-синем галстуке открыл перед ней дверцу, спина его была мокрой то ли от жары, то ли от усердия.

Мать стояла у окна. Когда авто тронулось, схватила сумку, выбежала на улицу, посмотрела вслед, потом исчезла.

Тут внимание моё привлёк блокнотик, от которого зависели чьи-то жизни, он остался лежать на столе около пустых чашечек и тарелочек с недоеденными пирожными. Схватив его, я поспешила следом, но ни справа, ни слева, ни на противоположной стороне улицы матери не было, рядом с кафе - дверь в агентство недвижимости. Ни такси, ни автобус, в которые могла бы сесть женщина, не проезжали.

Пришлось вернуться в забегаловку, открыть записную книжку. Первая страница оторвана, никаких сведений о владельце. Отдать продавщице на случай, если дама вернется? Посмотрела в сторону барной стойки. Эта продаст даже себя, если можно будет потом выкупить по более дешевой цене.

У окна остановилась милицейская машина, несколько «хозяев улицы» в амуниции вошли в кафе. Пришлось покинуть его, ибо неизвестно было приехали они перекусить или же снять дань с хозяйки. Не хотелось оказаться случайным свидетелем.

Проникшись сочувствием к симпатичным женщинам, пережив сама кучу неприятностей в разбойное время, я совершенно позабыла про следующий магазин, вернее, аптеку, где обещала хозяину наладить учет лекарств и уменьшить налоги.

Мысль вернуть книжечку отодвинула в сторону всё.

Голова заработала: чудес на свете не бывает, если матери нет на улице, значит она в этом доме. Толкнула зеркальную дверь агентства недвижимости и увидела площадку, из неё два входа: один - в офис, второй - с номерами квартир.

В доме - семь этажей, по четыре двери на каждом. Прислушиваясь, перешагивая через две ступеньки, я поднялась до седьмого. Полдень, никакого шевеления в квартирах, в какую звонить, не знала и кого спрашивать - тоже, по имени женщины друг друга не называли. Приступила к обратному движению, с седьмого на первый. На пятом услышала тихие аккорды фортепиано, сделала шаг в сторону четвертого этажа, и подумала:

«Отец хотел, чтобы сын играл на скрипке, а про мальчика они не уточняли».

Позвонила. Дверь открыла мама. Квадратные заплаканные глаза, в них - недоумение.

- Простите, это не вы забыли? – я протянула книжечку.

Она побледнела:

- Ужас! – и, схватившись за сердце, осела на пол.

Пианино смолкло. Мальчик в спортивном костюме и жёстком воротнике, который носят при травме шейных позвонков, показался в коридоре.

- Принеси лекарства, которые принимает мама, - ничего не объясняя, распорядилась я.

Присела на корточки, через минуту над нами нависла фигура, перегнувшаяся в поясе. Щуря глаза, мальчик попросил выбрать из шкатулки нужное.

У него был нежный, как у сестры, профиль, тонкое лицо, очень длинная шея, возвышающаяся над медицинским воротником. Две родинки на скуле, одна крупнее другой формой напоминали падающую каплю.

Женщина очнулась.

- Что случилось? – спросил тревожно юноша.

- Всё в порядке, мы летим в Мюнхен.

- Кристина…, я не могу принять от него подаяние, - произнёс он высоким, ломающимся голосом.

- Придётся, дорогой, не будем ссориться, из нас двоих, мужчина, всё-таки, ты. И потом, это деньги сестры.

- Которые она взяла у него.

Я не успела понять, что Даня имеет против зятя, потому что мама заметила меня.

- Спасибо большое, простите, когда нервничаю, становлюсь рассеянной… Вы сидели в кафе недалеко от нас… Но как нашли меня?

- Звонила во все квартиры, – соврала я, женщина не должна была понять, что случайному человеку известен их разговор.

- Проходите, пожалуйста.

Большая прихожая, коридор и полки с книгами по стенам…

Память вернулась ко мне, часы показывали, что к другому клиенту могу успеть.

- К сожалению, спешу, работа.

- Как мне вас благодарить? Оставьте, пожалуйста, номер телефона.

- Не стоит благодарностей, будьте здоровы.

Я шла по грязной улице и печальные мысли теснились в голове.

Обесценилось всё, чем мы дорожили: старики, победившие в войне, умирали от безденежья и унижения, на спокойных прежде улицах стреляли, дрались и убивали, стёрлась разница между бандитом, бизнесменом и стражем порядка, утрачено доверие врачам и учителям, умная образованная женщина просит у дочери прощения за то, что не научила её красть и торговать собой, а дочь сожалеет, что прочла много книг.

Очень дикий капитализм! Он укоренился в стране навсегда?

Прошло лет двадцать.

Случилось так, что в самолёте, окружённая путешественниками из Африки, я получила странную лихорадку. Пламя сжигало изнутри, а вокруг, казалось, стоял арктический холод. Ни кашля, ни насморка. Скорая привезла меня, трясущуюся от озноба, сгорающую на несуществующем костре, в больницу. Время эпидемии, много больных. В боксе невыносимо долго я ожидала врача. Столбик термометра стоял на отметке сорок. Ни туалетной бумаги, ни полотенца, ни куска мыла. Жёсткий топчан, на нём клеёнка. Одеяло отсутствует, накрыться нечем. Холодно, страшно. Слышу, как за дверью медсёстры обсуждают нехватку лекарств, неработающие капельницы, отвратительную еду… Что будет со мной дальше?

Быстро вошёл невысокий человек с худым лицом в белом халате, склонился надо мной.

«Это в моей жизни было однажды», - смутное воспоминание о том, как сижу на полу чужой квартиры, вижу худую шею выше медицинского воротника и родинки на левой скуле в виде падающей капли.

На бейджике читаю воспалёнными глазами расплывающиеся буквы:

«Данила Александрович, заведующий отделением».

И имя то же, не ошиблась. Догадка в горячем мозгу: «Мама и папа напрасно спорили, он выбрал специальность бабушки».

Дверь бокса распахнулась, ударилась о косяк, женщина командным голосом возмущённо произнесла:

- Доктор, сколько можно ждать?! Осмотрите, наконец, мужа, у меня срочные дела в фирме, обратите внимание, мы здесь - на коммерческой основе...

«Сейчас уйдёт, - безнадёжная мысль, - уйдёт туда, где платят, а мне конец. Злой насмешкой вернулось ко мне время, когда мама из кафе собирала для больного мальчика деньги на лечение. Достаточно было в их жизни унижения. Времена Гиппократов закончились. Врачи хотят зарабатывать. Никто сегодня не побежит, забыв свои дела, разыскивать неизвестную женщину, потому что она оставила в кафе записную книжку, потеря которой грозит бедой. Я уплываю куда-то, ждать больше не могу».

Вдруг слышу слова доктора:

- Вы хотите сказать, что я должен бросить больную в тяжёлом состоянии, потому что у вас много денег?

Как в тумане, вижу, что женщина бормочет что-то про бизнес, приносит извинения и закрывает за собой дверь.

Дальше был рентген, уколы, капельницы и спокойный, очень надежный голос врача.

Так в двадцать первом веке, не в церкви, не в монастыре и не в благотворительном фонде, а в городской больнице со скромным бюджетом и ворующей администрацией я нашла сострадание и милосердие, особенности русской души, про которые забыли в девяностые годы, но сохранили их для детей матери, подобные незнакомке из кафе.