"Дружба"

Пятном грязно — розового цвета они растеклись по веревке и поглотили Лешиков комбинезон, подаренный на второй день рождения. Они осквернили самую суть семейной жизни Васнецовых, они — раритетные панталоны фабрики «Дружба».

--  Какая мерзость, какая гадость, --  удрученно приговаривала Татьяна, срывая влажное белье. Соседские штаны Таня снимать не стала, хотя веревка была ее.

Васнецовых учили уважать чужое мнение, не хамить и пытаться наладить отношения мирными способами.

Соседка была из другого теста. Чужое мнение для нее было фикцией, хамство она возвела в квадрат, а налаживанию отношений предпочитала вечную борьбу.

Началось с первой встречи. Володя заносил коляску по лестнице и случайно задел выходившую из квартиры Анну Тихоновну.

--  Извините, пожалуйста, --  сказал он и счел инцидент исчерпанным. Но не тут то было.

--  Б... ! -- взвилась ушибленная, --  смотри, какой вежливый, весь из себя. А у меня, может, нога больная!

-- Я нечаянно, простите, --  пробормотал ошарашенный Володя.

-- «Простите»...А вот не прощу, чо делать будешь? --  прокаркала соседка и понеслась по лестнице, приговаривая:

--  Понаехали, интеллигенты чертовы.

--  Анна Тихоновна напоминает мне одну знакомую, --  говорила Таня. -- В детстве я отдыхала в санатории, и в нашей палате была девочка с каким - то старушечьим лицом. Она меня невзлюбила, хотя я ничем ее не задела и не обидела. Однажды в палате вспомнили о новогодних праздниках . Я рассказывала, как семьей наряжаем елку, ставим домашний спектакль, играем в буриме...И вот при слове «буриме» эта девочка затряслась и закричала:

-- Откуда ты взялась, буримэ -мэ! Рольки играют, игрушечки вырезают!А ты знаешь, как это, в семь лет сковороду картошки на семью пожарить? Да следить, чтоб младшие не орали, батю не будили с похмелюги? А знаешь как больно, когда за волосья батя дерет?Ага, не знаешь, а туда же, буримэ-э-э…..

Она зарыдала, и с ней случилась истерика.

Меня это здорово задело и даже разозлило. Я силилась понять причину ее ненависти. И до меня дошло: эта девочка мне завидовала. Я была из мира любви и заботы, где к детям относятся как к детям, а не случайным выкидышам судьбы. Она этого была лишена и думала, что я украла ее место под солнцем.

-- Танюшка, ты у меня не переводчик, а психолог с литературным уклоном, -- восхищался Володя, --  как излагаешь!

-- Не перебивай! Думаю, у соседки в жизни происходило нечто подобное, и эта тоска по нормальности заставляет завидовать нам.

-- Что же делать? -- спросил Володя, но Таня лишь пожала плечами.

Остальные жители хрущевки тоже не отличались воспитанностью и благообразием. Алкаш Семеныч, казалось, сошел с плаката о вреде пьянства. Небритый, испускающий запахи перегара вперемешку с луковым амбре, он, в зависимости от степени проспиртованности, спал на лавочке или ломился в двери соседей. Последние, закаленные в житейских битвах, посылали Семеныча подальше, а особо раздражительные вламывали ему по первое число.

Появление новых жильцов Семеныч воспринял как подарок судьбы, быстро раскусив их житейскую слабость.

--  Слышь, кандидат, помоги старику, займи деньжат на лекарства. Пенсия маленькая, а без лекарств помру. Не дашь — повинен смерти будешь, - переходил он на возвышенный слог, намекая на некий общий с соседом душевный настрой.

Володя мялся, но деньги занимал. Вернее, жертвовал. Семеныч отличался редкостным постоянством: долги он не возвращал никому и никогда.

Таня ругалась:

-- Опять алкашу кровные отдал. Ну что с тобой делать?

-- Тань, а вдруг действительно помрет?

-- Эх, --  махала жена рукой. Сама она оказалась стойкой и на провокации Семеныча не поддавалась. Ее удивляла мягкотелость мужа, биолога, умелого полевика, рисковавшего жизнью в трудных экспедициях и как-то спасшего сотрудников от медведя — шатуна.

Наверху обитали любители музыки. Из всего многообразия музыкальных форм они предпочитали хард рок, поэтому округа сотрясалась в унисон ночным инфразвукам из их жилища. На призывы к порядку никто не реагировал. Полиция упиралась в закрытые двери и ссылалась на невозможность их вскрытия. Казалось, в квартире существует некий музыкальный дух, живущий по своим законам. Утешало, что бум - бум раздавалось исключительно в ночь с воскресенья на понедельник.

Внизу проживала бухгалтерша, разругавшаяся со своими детьми и внуками. Запах из ее квартиры соперничал с амбре Семеныча и намного превосходил его по силе и выразительности. Любовь к двенадцати кошкам, заменившим в душе бухгалтерши близких, не позволяла бросить ни одну из них на произвол судьбы. Бухгалтерша предъявляла претензии к «интеллигентам» по поводу ночного топанья и плача Лешика. Но если Таня и Володя старались не бить пятками по полу, то отучить сына пищать по ночам было не в их силах. Приходилось старательно извиняться и не попадаться бухгалтерше на глаза.

Самым приятным оказался сосед слева. Он был приятен тем, что не появлялся у себя месяцами. В его квартире царила тишина, оттуда ничем не пахло и звуковые волны не обрушивали свою мощь на головы жильцов.

-- Самое лучшее, что может быть в соседе — его полное отсутствие, - говорила довольная Таня.

Однако, по прошествии года, дверь стукнула, и Васнецовы увидели худого мужчину в наколках, явно вернувшегося из мест отдаленных.

-- Что делать? --  испугалась Таня. -- Мы не знаем, за что он сидел. Вдруг убийца?

-- Сидел -- не значит убийца, --  утешал ее Володя, чувствуя неприятное подсасывание под ложечкой.

Однако с исколотым повезло. Он был подчеркнуто вежлив, тих, и, прожив несколько месяцев, регулярно исчезал на год - два в угадываемом направлении. Примечательно, что Анну Тихоновну вежливость сидельца совсем не напрягала, Семеныч обходил его стороной, а музыкальная квартира надолго погружалась в тишину.

-- Мне кажется, наша семья не живет, а участвует в каком — то дурном спектакле, где каждому раз и навсегда определена своя роль. Все предсказуемо до отвращения, но вырваться из этой постановки невозможно. Денег - то хватило только на эту «однушку» и то без балкона, - жаловалась мужу Таня.

-- Ну, что ты хотела, еще Вильям наш Шекспир…

--  Хватит банальностей, не уподобляйся окружающему. Чую, по логике пьесы должно произойти некое событие, объединяющее всех. Пожар, потоп... Тогда Анна Тихоновна всплакнет на твоей груди, Семеныч отдаст долги, кошки перестанут вонять, а «музыканты» проникнутся Штраусом.

Но пока жить в мирке пятиэтажки и не мимикрировать было сложно. Сосед слева отбыл в очередную ходку, и ситуация усугубилась. «Музыканты» обнаглели и перешли к многоразовым вакханалиям, бухгалтерша приютила тринадцатую, особо вонючую, кошку, Семеныч деньги уже не просил, а требовал, а Анна Тихоновна выкинула фортель с панталонами. Дальше так продолжаться не могло.

-- Ах ты змея! --  раздался истошный крик, и Таня, с ворохом белья в руках, обернулась.

Довольная Анна Тихоновна стояла руки в боки и вопила:

-- Чужие вещи лапаешь, какое право имеешь? Люди, посмотрите какие они умные, вежливыми прикидываются, а сами...Ничо повесить нельзя, уже ручонки тянет, стащить хочет.

-- Что вы несете? --  возмутилась Таня.

-- И сЫночку своего распустили, орет всю ночь, людЯм спать не дает! А сами вокруг него скачут: «Ле-е-шик, Ле-е-ш-ик...»

Что-то щелкнуло внутри и зажгло давно тлеющие залежи гнева. Таня медленно подошла к соседке и отчетливо, выговаривая каждое слово, прошипела в ненавистную ухмылку:

-- Сука, еще раз свою пасть на моего сына разинешь, я тебе харакири устрою, кишки в рот засуну и жевать заставлю!

И рявкнула во всю мощь молодых здоровых легких:

--  А ну, пошла отсюда !

Анна Тихоновна попятилась и залепетала:

-- Да я ничего, только трусики забрать…

--  Хватай свое барахло и уматывай! -- орала Татьяна. Ее охватил необычайный прилив сил, легкость и пьянящая вседозволенность кружили голову.

Анна Тихоновна схватила «дружбу» и пискнула:

-- Я что, я ничего, Татьяна Георгиевна.

В ее маленьких глазках сверкало удовлетворение.

Вот, собственно, и все. Татьяне понравились испытанные эмоции и конечный результат. Она не стала останавливаться на достигнутом и обматерила Семеныча, пригрозив сдать в психушку. Бухгалтерша испытала потрясение при появлении СЭС, вызванной переводчицей. Музыкальный дух, оказавшийся субтильной парочкой, долго доказывал непричастность к проживанию у себя в квартире особо опасного преступника. Таня навсегда превратилась в Татьяну Георгиевну, уважаемую и авторитетную соседку, состояла с Анной Тихоновной в приятельских отношениях и уже не вспоминала прежние времена.

А Володя тоскливо и беспомощно наблюдал за метаморфозами жены, находя утешение в долгих экспедициях и полюбившихся посиделках с Семенычем.

Спектакль продолжался.