Встретиться вновь

– Цветок, мадемуазель?

Неожиданный вопрос заставил Николь обернуться. Однако гораздо больше удивил её облик незнакомца. Молодой человек был одет в длинный тёмный фрак, серую, в мелкую клеточку, жилетку и белую шёлковую рубашку. В левой руке он держал высокую шляпу-цилиндр и изящную трость, а другой протягивал девушке маленький голубой цветок.

Она приняла подарок, понюхала его, поместила за ухо и с улыбкой сказала:

– Забавно. Лён. А вы умеете заинтриговать.

– Он очень подходит к вашему платью и волосам.

– Надо же, мужчина, который разбирается в цветах! А какие ещё у вас достоинства?

– Например, я разбираюсь в живописи.

– Полезный навык в музее! Устроите мне экскурсию?

– Только если мадемуазель назовёт своё имя.

– Николь.

– А я Марк. Идёмте, я покажу вам всё!

Надо признать, что в музей Николь попала почти случайно. Хотя более точным было бы слово «спонтанно». Дерек, этот глупый американец, уже давно не обращал на неё никакого внимания, пропадая днями на репетиции группы. Подружки свалили на очередную тусовку, которые Николь на дух не переносила. Как, собственно, и самих подружек. И выбор в результате был невелик – убить ещё один вечер с книгой или выйти, наконец, в город. Она и сама уже не помнила, кто сказал ей о выставке никому не известного Ксавье Лашанса, но почему бы, в конце концов, и нет.

– Вы здесь работаете?

Девушка едва вложила вопросительную интонацию, будучи совершенно уверенной в положительном ответе. Ну кто ещё станет разгуливать по музею в костюме ушедшей эпохи?

– В какой-то степени, – лукаво ухмыльнулся кавалер.

Ну точно, наняли студентика на полставки, чтобы развлекать публику. Этот, по крайней мере, был оригинален и весьма недурён собой.

– И много вам платят? – поинтересовалась Николь и тут же ойкнула, осознав, насколько не comme il faut прозвучал её вопрос.

Но молодого человека трудно было смутить. Он повернулся к ней и сказал совершенно честно:

– Нисколько! Моя награда – общение с вами.

Волонтёр, значит. Николь не любила волонтёров. Или любила. Ей всегда было трудно определиться с собственными симпатиями.

– Ну ладно, тогда расскажите мне что-нибудь. Кто такой этот ваш Лашанс?

Марк посерьёзнел и ответил коротко:

– Лашанс? Гений.

Вот это девушке уже точно не понравилось. Слово «гений» – почти всегда ярлык, а она не верила в ярлыки.

– Вы категоричны.

– Я всего лишь констатирую факт. Позвольте показать вам, – он галантно подал девушке руку.

Народу в музее было не много, а те, что пришли, разбрелись по залам. Да что говорить, по слухам даже сам художник не удостоил выставку своим вниманием. Никакой рекламы. Просто однажды постоянную экспозицию потеснили работы новоявленного гения. Вот – двухэтажный особняк, старый, покосившийся, требующий ремонта. Вот – ведущая к нему дорога, разбитая колёсами и весенними дождями. Вот – спуск к ручью и мосткам, с которых можно ловить рыбу. И ни единого человека.

– Это места, где вырос Лашанс. Он давно не живёт там. Переехал в город.

– Красиво, – честно, но довольно прохладно отреагировала Николь.

– Вас не впечатляет, я понимаю, – кивнул кавалер. – Но это лишь начало. Необходимое предисловие.

Он повёл её дальше. На смену постройкам пришли пейзажи. Опушка леса, столь же пустынная, как и предыдущие картины. Тот же ручей, но с другого ракурса – вдоль течения, где вода скачет по валунам – девушке даже показалось, что она слышит шелест волн. Засеянное поле, изображённое, словно ты смотришь снизу, от самой земли – стебельки с голубыми цветами слегка наклонились, будто мимо только что кто-то прошёл, проведя по растениям рукой.

– А вы любите символичные подарки, верно?

Марк улыбнулся, покосившись на цветок за ухом Николь.

– Да, вы правы. Лашанс всегда любил лён. Это у меня от него.

– Вы знакомы?

Молодой человек слегка помрачнел.

– Это долгая и странная история.

– Расскажете её?

– Когда-нибудь потом. Если вы захотите продолжить знакомство.

– А вы хитрец, – улыбнулась Николь. – А работы и правда талантливы.

– Этого недостаточно.

– Тогда ведите меня, мой принц! – удивляясь собственному настроению, игриво воскликнула Николь и сама потащила Марка к ближайшей двери необычного для музея апельсинового цвета. Но он легонько качнул головой и взял правее.

На вопросительный взгляд Николь, он ответил:

– Вам там не понравится. Я хочу показать иное.

Марк провёл девушку к соседнему залу. Даже не залу, а небольшой, в общем-то, комнатке, в которой висела одна единственная картина. Перемена была разительной – свет приглушен до уровня поздних сумерек, стены серые, посетителей и вовсе нет. Когда за парой захлопнулась дверь, Николь ойкнула от неожиданности, а посмотрев на картину, прижалась к спутнику.

Там был изображён тот же дом, но выглядел он не старым и даже не таинственным, а попросту страшным. Над крышей сгустилась иссиня-чёрная туча, день стал неотличим от ночи, ветер гнал по воздуху капли рухнувшего с небес ливня, листву и даже небольшие ветки. Природа на картине застыла в миг перед самым разрядом молнии. Николь чудился наэлектризованный воздух и запах озона. Захотелось укрыться от порыва урагана. Она потянула Марка за собой, пискнув:

– Пойдём отсюда, пожалуйста.

Он послушно вышел следом и выжидающе посмотрел на девушку.

– Это… Это…

– Знаю. Можешь не говорить.

– Невероятно!

– Знаю. Ты всё ещё хочешь продолжать?

– Я… Послушай, я, наверное, пойду.

Николь внезапно захотелось оказаться как можно дальше от музея. И Марк не стал её удерживать – понимающе улыбнулся, изящно поклонился и предложил проводить до выхода. Она рассеянно кивнула, не в силах протестовать, но мыслями уже была дома. Одна.

Нет, нельзя сказать, что знакомство с молодым человеком было неприятным, но люди такого склада, как она, сложно переносят выход из зоны комфорта. А если не сам поход в музей, то уж эта картина – точно эмоционально истощили девушку.

– Я буду ждать вас завтра! – крикнул ей вслед Марк.

Она снова кивнула, почти автоматически согласившись:

– Да, да.

Но осознала это только потом, на следующий день. Ничего из ряда вон выходящего за вечер не произошло. Звонил Дерек. Она взяла трубку, потому что не умела иначе. Если звонят – нужно ответить, а потом угрюмо сопеть, выслушивая ненужные слова. А он и звонил-то не столько ей, сколько для себя. Тоже не умел иначе. Не умел молчать. Она не помнила, о чём он говорил.

Забегала Лин, самая благоразумная из группы подруг. Китаянка что-то весело щебетала, но быстро оценила состояние Николь и, конечно, начала выспрашивать, но удовлетворилась отговорками. Николь любила людей, которые удовлетворяются отговорками. Или не любила. Зависит от обстоятельств.

Подруга ушла, Николь же совершила вечерний туалет, хотя час был очень ранним, и легла в кровать. Сон сморил её почти мгновенно, но кошмары мучили всю ночь. Она видела стихию – гром и разряды молний; ураган, грозивший унести её прочь, как Дороти из Канзаса. А Марк что-то кричал, но ничего не мог сделать.

Удивительно, но проснулась Николь отдохнувшей и спокойной. Поругавшись на себя за излишнюю эмоциональность, она стала думать, чем бы заняться сегодня. И сразу вспомнила про обещание, данное Марку. Конечно, то «да» сложно назвать обещанием, но девушка привыкла держать своё слово. Даже такое, данное в состоянии аффекта. Да и надо признать, что ей хотелось новой встречи. Марк понравился ей, к чему скрывать. Он был открытый, общительный, но не навязчивый. Даже за их короткую встречу она успела понять, что парень умеет не только говорить, но и молчать. Чудесное качество.

А ещё ей хотелось вновь увидеть работы Лашанса. Вновь столкнуться с тем, что напугало её вчера. Понять, почему Лашанса называют гением. Пусть даже так делает только один человек. И Николь заказала такси.

Только чувство времени продолжало подводить её. Утро было раннее. К счастью, до открытия музея оставалось всего минут десять. А учитывая, что ажиотажа так и не наблюдалось, девушка вошла внутрь первой и единственной, оглядываясь по сторонам в поисках Марка. Она справедливо полагала, что раз уж он работает там, то должен быть на месте.

– Мадемуазель, вы потеряли мой цветок.

Она резко обернулась, смущённо засмеялась, но тут же умолкла. И не сразу подобрала слова.

– Марк, ты… Привет. Я надеялась, что ты здесь. Я… Да, я потеряла цветок, – она снова хихикнула, пытаясь понять свои эмоции.

– Я тоже ждал вас, моя дорогая, – он изящно поклонился и подал руку. – И не волнуйтесь. Я припас для вас новый.

Марк сам спрятал за ухом у девушки голубой цветок – точную копию вчерашнего.

– Откуда ты их берёшь?

– У каждого должны быть секреты, – молодой человек улыбнулся. – Что вы хотите увидеть на этот раз?

Николь задумалась и сказала неопределённое:

– Давай что-нибудь менее… реальное. Вчера было слишком…

Он понял её.

– Менее реальное? Что ж, хорошо. Идём за мной.

Марк свернул направо, пройдя через арку. Этот зал был большим, достаточно светлым и полным невероятных искажённых абстракций. Они вызывали не страх, но подсознательное желание убежать, спрятаться. Но желание оставалось где-то там, внутри, не выдавая себя ни словом, ни жестом. Николь поделилась наблюдением с Марком.

– Да, всё верно, – кивнул он. – Просто картин здесь много. Они словно уравновешивают эмоции друг друга. Если ты прислушаешься к каждой, поймёшь, что они разные. Поэтому атмосфера здесь немного гнетущая, но не более того. А вот оставаться с каждой из этих работ наедине не стоит.

– Что это?

– Страхи. Страхи Лашанса.

– Он многого боялся.

– Все мы боимся. Но большинство свои страхи прячут, стараясь не сталкиваться с ними лицом к лицу.

– Другие пытаются с ними бороться?

– Борются. И побеждают.

– И все эти картины…

– Очередные битвы. Выигранные битвы.

Николь подошла к одной из картин. На ней крохотный человечек стоял посреди огромного пустого пространства. Не совсем пустого, фигурка была окружена линиями, символами, даже звуками, каким бы странным это ни казалось. Но чёрный цвет превалировал. Не сразу удавалось заметить, что все образы складываются в пасть, пытающуюся сожрать человечка.

– Одиночество, – рубанул Марк.

– Он перестал быть одиноким? Благодаря картинам?

– Он перестал бояться одиночества. Это разные вещи.

– Это трусость.

Молодой человек помрачнел.

– Возможно.

На другой картине лицо человека, плачущее, страдающее, было окружено тянущимися к нему руками, длинными, змеевидными. Они не касались, но сновали вокруг – странные, чуждые.

– Страх общества?

– Смерть матери.

– Не похоже.

– Кто знает, как в нас отзовётся смерть?

Николь молча кивнула и продолжила рассматривать зал. Изображения, казалось бы разные, всё равно были близки друг другу. Николь могла согласиться с этим – страхи вообще похожи. Но одна картина всё же удивила. девушка обернулась к Марку и уточнила:

– А это что? Страх перед небытием?

Молодой человек недоумённо посмотрел, куда она указывала.

– Страх быть превзойдённым, – медленно, чуть ли не по слогам, проговорил он.

Девушка нахмурилась, не понимая. И она прекрасно видела, что Марка вопрос тоже застал врасплох. Они вдвоём смотрели на совершенно пустое чёрное полотно.

– Сложно объяснить. Пойдём-ка отсюда.

– Но я ещё не всё осмотрела!

– Хватит на этот раз.

Марка будто подменили, его голос стал напряжённым, он нервно оглянулся, будто высматривая посетителей, которых здесь до сих пор не было. Музей, как и жители, разморённые воскресеньем, только-только пробуждался ото сна. И всё же он вернул на лицо улыбку, сказав:

– Пойдём, тут ещё много интересного.

Николь отправилась следом, косясь на спутника. Он будто вновь стал нормальным, но шёл чуть быстрее, а смотрел чуть холоднее. А ещё из его речи исчезла учтивая формальность.

– Марк, всё в порядке?

– Да, конечно! – Она почти поверила ему. – Просто я вспомнил, что не показал тебе ещё один интересный зал.

Николь двинулась следом, тоже непроизвольно оглядываясь по сторонам. Шли они тем же путём, только в обратном направлении – мимо зала с грозовым пейзажем, мимо апельсиновой двери. Они проскочили было мимо, но девушка обратила внимание, что дверь на этот раз открыта, и заглянула внутрь, не в силах побороть любопытство. Результат обескуражил.

– Я смотрю, Лашанс любит выставлять пустые холсты.

В зале, столь же небольшом, что и «грозовой», тоже висела всего одна картина. Только вертикальная. И пустая. Чёрный холст, как в зале со страхами.

На этот раз на лице Марка промелькнула не беспокойство, а грусть.

– Это другая картина. Впрочем, в чём-то они похожи.

– Я не понимаю.

– Позволь, я объясню тебе потом.

Сзади, в отдалении, раздались шаги. Марк резко обернулся и потянул девушку за собой.

– Надо спешить!

Он затащил её в коридор, в котором она до сих пор не была. Другое крыло музея, тоже увешанное картинами.

– Да что происходит?

– Потом, Николь!

На стенах покоились натюрморты кисти Лашанса. Не самые интересные работы, но надо признать, что Николь просто не успевала их рассмотреть. Фрукты, цветы, посуда. Марк провёл рукой по одной из картин рукой, но ничего не сказал. Только жестом поторопил девушку.

Новый коридор. Боковой. На этот раз без полотен. Николь продолжала слышать за спиной шаги, Марк явно нервничал.

– Сюда!

Это уже точно были служебные помещения. Николь хотела крикнуть что-то вроде «Отпусти меня!», но вдруг заметила в руке Марка нож. Откуда он там появился? Задать вопрос девушка не успела. Молодой человек прижал палец к губам и распахнул ещё одну дверь, ошарашенно озираясь.

– Чёрт! Где же я ошибся?

Они вновь оказались в одном из главных залов, выскочив из незаметного подсобного входа рядом с пейзажем – полем льна. Может быть, ей почудилось, но преследователь выругался и перешёл на бег.

– Сюда!

Уж на этот раз Николь твёрдо решила возмутиться, но поступок Марка поверг её в шок. Он ухватился за раму и прыгнул в картину. Девушка ощутила порыв ветра, послышался запах полей и близкой воды.

– За мной!

Марк протягивал ей руку. Кто-то сзади ударил по двери. Девушка схватилась за его ладонь, и Марк сразу потянул её за собой. Не удержав равновесие, Николь упала в лён.

Молодой человек помог ей подняться, но она сразу отшатнулась, с ужасом осматриваясь. Почти со всех сторон, насколько хватало взгляда, простиралось поле льна. Невысокие цветки уже распустились. В отдалении стоял тот самый дом, изображённый на картинах Лашанса. От него к полю тянулся перелесок, спускавшийся в овраг.

– Где мы?

– Я рассказывал тебе про это место.

– Я помню, что ты мне рассказывал! – в голосе сквозила паника, но Николь пока держала себя в руках. – Где мы на самом деле?

– Это трудно объяснить. Давай отойдём подальше. В поле особо не спрячешься, но вон там, за деревьями, безопаснее.

– Я никуда не пойду. Я никуда не пойду, пока ты не расскажешь мне всё.

Марк вздохнул.

– Николь, послушай меня. Нам грозит опасность. Я мог бы уйти сам, но боюсь, что он не оставит тебя в покое. А здесь мне будет проще защитить тебя.

– Кто он?

– Николь, пожалуйста. Я всё расскажу. Но он может появиться в любую минуту и прервать мои объяснения.

Девушка подчинилась. Они не стали выходить на дорогу, шли к опушке прямиком через поле. Воздух был прохладный, влажный. На горизонте сгущались тучи. По пути Марк всё же начал говорить.

– Помнишь пустую картину в зале страхов? Нас преследует её обитатель. Как он выбрался, мне неизвестно, но теперь он опасен как в реальном мире, так и здесь, в Заповеднике.

– Заповедник?

– Так я называю это место. Это дом Лашанса, как я и рассказывал. Но не настоящий, разумеется. Это его картина. Картины. Мир художника. Его эйдос, если угодно.

– Как мы проникли сюда? Как это вообще возможно?

– Лашанс – гений. Не кривись, я понимаю, что тебе не по душе это определение, но ты всё видишь сама. Он достиг такого уровня мастерства, его картины стали настолько реалистичны, что создали свой собственный мир. Мы были… близки в своё время. Очень близки. В какой-то степени это и мой мир тоже.

Николь не стала допытываться. Спросила иное:

– Кто наш преследователь?

– Страх. Если точнее – олицетворение страха.

– Ты говорил, страх быть превзойдённым?

– Думаю, он знаком всем творцам. Не все признаются, конечно же. Хотя речь и не только о творцах, а обо всех людях.

– И теперь мы бежим от страха.

– Я помню, что ты назвала это трусостью. Но мы не бежим. От него нельзя убежать. Можно лишь найти место битвы. Идём к дому. Все дороги ведут туда.

Они дошли до деревьев и теперь ступали по краю оврага, на дне которого бежал то ли широкий ручей, то ли узкая речка. Идти было не очень удобно, но Николь не протестовала. Одно дело, когда тебя, не спрашивая, тащат по коридорам музея, и совсем другое, когда сверхъестественность происходящего уже не требует доказательств. И факт преследования – тоже. Да, она хотела бы задать Марку много вопросов, но они явно могли подождать.

Молодой человек ощутимо нервничал. Но если раньше он оглядывался на дорогу и поле, то теперь – на девушку. Жевал губы, будто подбирая слова. Взял её за руку и только потом спросил:

– Можно?

Это простое действие и неловкий вопрос вдруг сделали всю его показную галантность смешной и нелепой. Марк был явно смущён, но Николь не стала пытаться ему помочь. Её мысли были заняты другим – предстоящей битвой. Это слово было для неё совершенно чуждым, но сейчас она почти смирилась с происходящим.

– Скажи, а у тебя есть кто-нибудь?

Слова Марка выдернули её из размышлений. Она остановилась и даже не сразу поняла, о чём он спрашивает. И не сразу нашлась, что ответить.

– Нет. То есть, да. Но нет.

– Так да или нет?

– Не знаю! У меня есть отношения, но они давно уже разваливаются. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что… Потому что ты мне нравишься. Понравилась с самой первой минуты. Это недостаточная причина?

– Ладно. Почему ты спрашиваешь об этом сейчас?

– Почему нет? – лицо Марка отражало всё большее волнение и душевную борьбу. От его решительности, как тогда, в музее, не осталось и следа. Она убрала свою ладонь из его.

– Почему? Ты же сам сказал, что нам предстоит бой. Нас преследует какой-то мифический Страх. Мы сейчас находимся внутри то ли картины, то ли вообще разума художника. Я даже не знаю, выберемся ли мы отсюда живыми!

– Может, именно поэтому сейчас самое время?

– Марк, я…

Николь не любила слово «люблю». Или любила. Но относилась к нему с осторожностью. Это чувство было слишком неопределённым, но при этом слишком важным. Они с Дереком встречались год, но она так и не сказала, что любит его. Просто потому, что это было бы неправдой. Может ли она сказать что-то подобное на второй день знакомства?

– Послушай, ты мне нравишься.

Марк опустил голову. Он всё больше походил на неопытного подростка, чем на человека, с которым она познакомилась раньше.

– Так всегда говорят, когда не хотят обидеть отказом.

– Ты нравишься мне. Правда. И я хочу быть рядом с тобой. Неужели я пришла бы сегодня, будь это иначе?

– Честно?

– Разумеется! Боже, да что с тобой? Я не понимаю, что на тебя нашло?

Вдруг Марк вновь стал прежним. Будто в одно мгновение пришёл в себя. Взгляд его стал осмысленным, лицо – решительным. Он посмотрел на девушку и ответил коротко:

– Страх. Он здесь.

– Страх? Постой. Страх быть превзойдённым? Ты боялся, что я предпочту тебя Дереку? Да ты его даже не знаешь!

Марк покачал головой.

– Страхи иррациональны и сильны. Ты же не уйдёшь сейчас?

– Я не уйду.

– Не знаю, почему, но рядом тобой я чувствую себя увереннее. Мне нужна твоя поддержка.

– А мне – твоя защита. Идём, – она вновь подала ему руку. – Вместе. И нас не одолеют никакие страхи.

Дом был уже недалеко. Они направились к нему, когда вокруг вдруг потемнело. Туча, раньше висевшая в отдалении, дошла до них и накрыла солнце.

– Будет гроза?

Молодой человек кивнул со всей уверенностью

– Не сомневайся. Ты её уже видела.

Николь прижалась к спутнику и посмотрела на небо. Оно за считанные мгновения стало свинцовым.

– Быстрее!

Но они не успели. Подул ветер, сразу превращающийся из бриза в ураган. Хлынул ливень. Сверкнула молния, одновременно ударив по ушам громом.

Они побежали, но всё равно промокли насквозь. Марк первым распахнул дверь и придержал её, чтобы Николь вошла следом. Молодой человек осмотрелся и вытащил нож, чтобы быть наготове в случае нападения.

– Нужно быть осторожнее. Не уверен, что даже в доме мы будем в безопасности, но по крайней мере, можем попробовать найти какое-то оружие. Этой мелочёвки, что я забрал из натюрморта, может не хватить.

– Ты абсолютно прав.

Они резко обернулись на голос. Им навстречу, из дома, в широкую прихожую вышел Страх. Николь вскрикнула. Она была готова к любому образу, но не к этому. Прямо на них смотрел Марк. Или его точная копия.

Только одет он был иначе. Светлый кожаный плащ, под ним чёрные рубашка и брюки. Ещё трость – тоже чёрная, но с нанесёнными по всей поверхности языками пламени. Это был Марк и не Марк – внешне тот же, но лицо наглое, беспринципное, насмешливое.

– Убирайся в свою тюрьму, к остальным Страхам, – голос Марка был напряжён, но уверен. – Здесь тебе не место.

– Да неужели? – Страх говорил язвительно, неприятно. – А мне нравится. Правда, ваш, большой мир мне нравится больше. Когда я увидел тебя в музее, это дало мне силы освободиться. И теперь я расправлюсь с тобой, просто чтобы мне никто не мешал. А потом вернусь туда за папашей Лашансом.

– Я тебе не позволю.

– А сможешь ли? Ведь я сильнее тебя. Не смотри на внешность, ты – это не я.

Николь отступила на пару шагов, пространство позволяло. Что делать? Помочь Марку в бою она не может, никто не учил её сражаться. Остаётся лишь быть рядом. Как он сказал? Поддержка? Она поддержит его, пусть и самим фактом своего присутствия. Возможно, это будет самым значительным поступком в её скучной жизни. И началом чего-то нового.

Марк молчал. Николь не знала, о чём он думал, но догадывалась – боялся. Но не бежал. Он приподнял трость, его соперник сделал то же самое.

Вот только у Страха было преимущество. Плавное движение, он дёргает за нижнюю часть трости, которая оказывается ножнами, и она отлетает прочь, обнажив шпагу. Удар последовал незамедлительно, оружие ушло вверх, полоснув Марка по лицу. Он отшатнулся, но недостаточно быстро – на щеке осталась кровавая полоса.

Трость хлопнула по клинку, отводя оружие в сторону. Марк сделал ещё шаг назад, чтобы дать себе время подготовиться. Шпаги у него не было, но нож он прихватил явно не зря. Теперь шпага против трости и ножа.

В наступление Марк идти явно не собирался – занял оборонительную позицию, направив конец трости в лицо Страху. Тот обозначил пару уколов, но цели они, конечно, не достигли. Ожидание, ещё один укол, потом широкий взмах и удар в правое плечо. Марк отбил его тростью и сразу шагнул вперёд, атакуя ножом. Длины клинка едва хватило – остриё достало до Страха, даже укололо, но тот отскочил вовремя.

Теперь уже Марк попытался ударить, надеясь на тяжесть своего оружия, но Страх отошёл чуть в сторону, лишь проконтролировав атаку шпагой. Соперники стояли друг напротив друга, пытаясь понять, как взять верх в противостоянии.

– Думаешь, что мы равны?

– Думаю, что тебе не удастся меня превзойти, несмотря на твою природу, – Марк даже нашёл в себе силы на улыбку. Но уверенной она не выглядела.

– Знаешь, в чём между нами разница?

Марк промолчал.

– Я не сражаюсь честно.

Страх метнулся вправо, где до сих пор, лишь немного отступив, стояла Николь, и проткнул девушке грудь. Точнее, попытался. Марк, издавший крик ужаса, увидел, что клинок разрезает одежду, изгибается, но ни на миллиметр не входит в плоть. К счастью, он пришёл в себя первым – с силой ударил тростью по шпаге, выбивая её из руки Страха. Затем новые удары – по руке и по корпусу. Ошарашенный соперник даже не пытался сопротивляться. Он совсем раскрылся и принял удар ногой в живот, отлетев к противоположной стене.

– Как? – Страх кашлял и хрипел. – Как?

Николь подошла к нему почти в упор.

– Просто я тебя не боюсь. Я боюсь многих вещей. Грозы, например. Но быть превзойдённой? Перестань. Я обычный человек, серая мышка. Меня окружают люди, которые лучше и благороднее меня. Я признаю это. А ещё я никогда не была азартной, никогда не хотела достичь хоть какой-то вершины. Поэтому ты ничего не смог мне сделать. И не сделаешь впредь.

Страх посмотрел на неё и медленно склонил голову.

– И что теперь?

– Ничего. Марк?

Он пожал плечами.

– А что поменялось? Сказал же – убирайся в свою тюрьму. Даже если когда-то вырвешься опять, мне ты теперь тоже не страшен.

Страх ничего на это не ответил. Посмотрел на своего близнеца и исчез. Растворился в воздухе. Это никого не удивило.

За окном продолжало грохотать. Природа выла и стенала. Николь поёжилась.

– Ты сможешь доставить нас обратно, не выходя наружу?

– Да, но сначала я кое-что сделаю.

Он прошёл вглубь дома, на кухню. Там стоял стол, такой же, как на картинах в коридоре музея. Николь не успела рассмотреть его подробно, но готова была поклясться, что это именно он – миска с яблоками, бокалы, бутыль вина. Рядом Марк положил нож.

– Кажется, он лежал именно так. Надеюсь, в музее не заметят разницы. Возьми меня за руку.

Девушка с улыбкой подчинилась. Всё потемнело, и через секунду они оказались посреди улицы, у входа в музей. Какой-то мужчина отшатнулся от них, протирая глаза, но насквозь мокрая парочка, появившаяся из ниоткуда, не исчезала. Марк и Николь рассмеялись, а мужчина припустил прочь.

– Тебе нужно обработать рану.

– Перестань. Он меня едва оцарапал.

Марк провёл рукой по щеке – пальцы были в крови.

– Вижу, насколько едва. Нам в любом случае надо высушиться. Я живу недалеко. Или, – она лукаво улыбнулась, – ты можешь пригласить меня к себе.

Он покачал головой.

– До моего дома мы сейчас не доберёмся.

– Значит, вперёд! Нам три квартала по этой улице, потом направо. Выделю тебе пару шмоток Дерека, он, небось, давно про них забыл.

Марк кивнул. К счастью, на улице было достаточно тепло, чтобы не замёрзнуть, а два промокших человека – событие хоть и редкое, но не настолько, чтобы стать центром внимания. Молодой человек о чём-то задумался, но Николь молчать не собиралась. Она хотела знать всё.

– Почему он так на тебя похож? Словно твой близнец. Хотя нет – антипод. Как вы связаны?

– Нетрудно догадаться. У тебя есть все зацепки. Лашанс, страх быть превзойдённым, я.

– Ты тоже художник!

– Он был моим учителем. Пожалуй, самым близким мне человеком. Он гений, я – всего лишь талант, но в какой-то момент он решил, что ученик превзойдёт своего учителя.

– Это же хорошо, разве нет?

– Некоторым трудно это признать. Лашанс хотел, чтобы у меня всё получилось, но его самолюбие было столь же сильно. Тогда он активно писал свои страхи. Написал и этот.

– Твой портрет?

– Те картины сложно назвать портретами, ты же видела. Скорее, абстракция, но она принимает мой облик.

– И он хочет тебя уничтожить.

– Он хочет меня превзойти. И в его представлении, уничтожение – лучший к этому путь.

– И что? Не будет тебя, не будет Лашанса. Останется только страх?

– Мы называем его страхом, но он видит себя иным. Инверсией меня. Инверсией, превзошедшей оригинал. Я иногда думаю, что своей картиной Лашанс изгнал не только собственный страх, но и всё тёмное из меня. Я изменился с тех пор, стал таким – добрым, немного наивным. Таким не место в искусстве. Я больше не рисовал.

– Но почему?

– Искусство требует азарта. А его во мне тоже не осталось. Я мог рисовать для себя, но зачем?

– Ты дурак! Вот подожди только! Сейчас мы со всем разберёмся, и я за тебя возьмусь! Ты снова начнёшь писать.

Марк улыбнулся.

– Хорошо. Ради тебя я готов и на это.

Николь прижалась к спутнику, но вдруг нахмурилась и отстранилась.

– Там было две картины.

– Что?

– Две пустые картины! Страх мы победили, но сбежал кто-то ещё!

– Что бы там ни было, оно не страшно.

– Почему?

– В зале страхов собрано всё, чего стоит бояться.

Николь повернулась к Марку лицом, продолжая идти спиной вперёд. Ей казалось, он что-то скрывал, но не могла понять, что. Она смотрела ему в глаза и не заметила, как вышла на проезжую часть.

Люк Морен, водитель транспортной компании «Voyage rouge», сегодня встал не с той ноги, испытывал лёгкое похмелье и определённо не успевал доставить груз. На нём уже висело предупреждение от начальства, поэтому на жёлтый сигнал светофора он отреагировал педалью в пол. Когда легкомысленная молодая девушка возникла прямо перед ним, смотря куда угодно, только не на дорогу, он уже не успевал ни отвернуть, ни затормозить. Тело Николь, будто тряпичная кукла, отлетело на несколько метров и ударилось об асфальт.

– Нет!

Краем теплящегося сознания, она уловила этот крик, но организм не мог ничего сделать, он отключался. Не было даже боли. Небытие казалось чем-то близким и родным. Кто-то склонился над ней и зашептал:

– Мою жизнь за твою, мою жизнь за твою. Только живи.

Марк прильнул к ней губами, но девушка этого уже не почувствовала. Пришла тьма.

***

– Ну ты меня и напугала, подруга!

Сознание возвращалось медленно, но уж этот голос Николь узнала. Линг. Напугала, ага. Её бы туда. Вообще, странно. Она помнила, что перед самой отключкой пришла мысль – это конец. Смерть. Она больше никогда не увидит свет.

– Я же была прямо там! Шла вам навстречу, ты ещё с каким-то парнем болтала. Не с Дереком!

Парень? Марк! Он был там, подбежал к ней, что-то говорил. Поцеловал. А дальше не было ничего.

– Ку…

Губы еле шевелятся. Но уж лучше так. Как вообще удалось выжить?

– Куда… гхм… он пропал?

– Кто?

Какая же непонятливая дура.

– Марк.

– Кто это? А! Парень тот! Да не знаю я. Он вроде подошёл к тебе, а потом просто исчез куда-то. Да не следила я! Там же ужас! Этот гад сбил тебя! Я сама не своя была, в больницу вместе с тобой поехала.

– А его тут не было?

– Кого?

– Марка.

– Да не было, говорю же. Кто он вообще такой?

– Не важно.

Сознание вновь покинуло Николь, но теперь девушка чувствовала облегчение. Были какие-то сны, видения, но никаких кошмаров. Очнулась она значительно позже. Вместо Линг в палате находился врач. Она попыталась заговорить, и у неё получилось:

– Что со мной?

Врач обернулся и ответил, казалось, совершенно спокойно:

– Ничего.

– То есть?

– То есть совершенно ничего. Ни одного перелома, ни одного разрыва внутренних органов, ушибы уже заживают. Кто вы, мадемуазель?

– Кто я?

– Именно этот вопрос я и задал.

– Не понимаю вас.

– Что же тут непонятного? В то, что вы остались живы после той аварии, я ещё способен поверить. В то, что у вас нет ни одной травмы – нет. Нужно быть не человеком, чтобы такое выдержать.

Николь покачала головой.

– Я не знаю. Я вообще мало что помню.

Врач вздохнул.

– Хорошо, отдыхайте.

– Когда я смогу уйти?

– Уйти? Вы с ума сошли. Поймите, мы не знаем, что с вами. И отпустим не раньше, чем обследуем вдоль и поперёк.

Николь не стала спорить, и врач ушёл. Вот только слушать его девушка не собиралась. Неважно, что произошло с ней на самом деле. Сейчас она чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы встать с кровати. И найти Марка, куда бы он ни исчез. Она верила, что если он мог навестить её в больнице, то сделал бы это. Впрочем, девушка догадывалась, где он сейчас. И собиралась проверить.

Самым трудным было дождаться ночи. Николь вообще не любила ждать. Больше всего на свете. Зато, когда тьма накрыла город, препятствий почти не осталось. Дежурная медсестра клевала носом, охранник у входа и вовсе в открытую храпел. Она выскользнула незамеченной и отправилась домой.

Вид девушки в больничном халате, бегущей по ночной улице, может, и был более необычным, чем мокрая парочка в городе, несколько дней не видевшем дождя, но наблюдателей было гораздо меньше. Её никто не остановил. В своей квартирке она оказалась около пяти утра, наскоро приняла душ, переоделась и собралась в музей. Однако вовремя сообразила, что до открытия ещё около трёх часов. Снова ожидание. Ненавистное ожидание. Оно тоже подошло к концу.

Третий день подряд Николь приходила в музей. Второй день – к самому открытию. Билетёрша даже узнала её и приветливо улыбнулась, заметив, что не помнит, как девушка вчера ушла. Но сейчас было не до вежливых разговоров.

Эти залы она помнила наизусть. Вот вид на дом, вот поле льна, вот та самая апельсиновая дверь. Николь потянула за ручку и вошла. Да. На этот раз картина пустой не была. С полотна на неё смотрел Марк. Точно так же одетый, с тем же выражением лица. Даже свежий порез на щеке выглядел как настоящий. Она зашептала едва слышно:

– Марк. Ты жизнью пожертвовал, чтобы меня спасти, ведь так? А я так и не успела сказать тебе. Боялась, была слишком осторожна. Дура. Я люблю тебя. Слышишь меня? В каком бы мире ты сейчас ни был, ты слышишь меня? Прошу, вернись.

Она легко коснулась пальцами холста. То ли из желания снова прикоснуться хотя бы к изображению любимого, то ли в попытке попасть внутрь картины.

– Не нужно этого делать.

Николь резко обернулась. Но там был не очередной Страх. Всего лишь сотрудница музея. Она поджала губы, но раздражённой не выглядела.

– Не прикасайтесь к холсту. Это вредно для картин.

– Да, простите. Очень хорошая работа. Я не видела её раньше.

Женщина смутилась. Видимо, и сама не совсем понимала эволюций картины, но нашлась, что ответить:

– Она только вчера прибыла из реставрации.

– Кто на ней изображён?

– Марк Лашанс. Сын художника. Впрочем, мальчик и сам был художником. Очень талантливым. Вплоть до своей смерти пятнадцать лет назад.

Николь тратила все силы, лишь бы не показать своих реальных эмоций.

– Как он умер?

– Никто не знает. Строго говоря, он до сих пор числится пропавшим без вести, но никто не надеется найти его. Я ведь была на его выставке, одной-единственной, ещё совсем девчонкой. Он был общительный, прекрасно работал с публикой. И одет был тогда точно так же, как на картине. Его ждало бы большое будущее. Но не сложилось. С тех пор Ксавье тоже перестал рисовать.

– Где мне его найти?

– Кого? Ксавье? Я не думаю, что он станет с вами разговаривать. Мы еле уговорили его выставить картины, но он лично так и не пришёл.

– Но это ведь не закрытая информация?

– Конечно, нет, – женщина пожала плечами. – Пойдёмте со мной, я всё найду.

Адрес Лашанса действительно был среди музейных документов, а дом художника располагался не так уж и далеко. Но прежде чем уйти, Николь заглянула и в другой зал. Зал страхов. Картина Страха, побеждённого ими, тоже висела теперь не пустой. Там виднелись всполохи пламени, серебристый росчерк, напоминавший об ударе шпагой, крохотные красные капли. Николь никогда не любила абстракции. Или любила. Впрочем, теперь это уже не важно. Теперь вообще ничего не важно. Она вызвала такси и назвала адрес.

Художник жил на окраине города, в районе, где городская застройка нехотя превращалась в частную. Лашанс занимал собственный отдельный дом, но без участка – его зажимали с двух сторон такие же строения. Николь потребовалось постучать несколько раз, прежде чем послышались шаги и грубый голос:

– Что вам нужно?

– Месье Лашанс, я хотела бы поговорить о ваших картинах.

– Не о чем говорить. Спросите экскурсоводов в музее.

– Но месье Лашанс, это очень важно!

– Я сказал, убирайтесь!

Шаги стали удаляться вглубь дома. Николь ударила по двери кулаками и крикнула:

– Месье Лашанс, я говорила с вашим сыном! Я встречалась с Марком!

Тишина. Художник не отвечал, но и не уходил. Потом всё же сказал:

– Вы слишком молоды, чтобы с ним встречаться.

– Я виделась с ним вчера.

– Это невозможно. Вы или сумасшедшая, или мошенница. Убирайтесь прочь!

– О том, как вы справлялись со своими страхами, мошенницы тоже знают? Уверена, экскурсоводы не расскажут мне, как вы завидовали таланту собственного сына. Как боролись с этим. Как победили!

– Победил?! – Лашанс подбежал к двери и распахнул её, бешеными глазами уставившись на Николь. – Победил?! Я убил его собственными руками!

Девушка отшатнулась и испуганно пискнула:

– Нет! Я не думаю, что это правда.

– И почему вы так считаете?

– Потому что Марк не считает вас ни в чём виноватым. Он любит вас. Считает вас гением.

– Гением? Возможно. Но не нужно любить, чтобы называть кого-то гением.

– Месье Лашанс, послушайте же! Я смотрела ему в глаза, когда он говорил о вас. Он не врал!

Художник сразу же поник, ярость сменилась отчаянием, но одновременно надеждой:

– Вы правда видели его?

– Да.

– Расскажите мне всё. Расскажите – и я взамен отвечу на любые ваши вопросы.

– И выполните одну мою просьбу.

– Какую же?

– Зависит от ваших ответов. Вы согласны?

Лашанс отступил и приглашающе указал рукой внутрь. Дом казался богатым, но запущенным. Очевидно, хозяин жил один и мало заботился о внутреннем убранстве. Впрочем, сам художник выглядел опрятно и не производил впечатления человека, ушедшего от мира.

Они сели в гостиной, напротив электрического камина. Лашанс поймал взгляд гостьи и пояснил:

– В нашем доме был настоящий, но здесь его просто так не построишь.

– Да, я видела.

– Видели? Его не было на картинах.

– Не на картинах. Я была в вашем доме вместе с Марком.

Лашанс кивнул, хотя в его глазах всё ещё было заметно недоверие.

– Расскажите мне всё.

И Николь рассказала. Художник слушал внимательно, не перебивая, а она не считала нужным сокращать или скрывать что бы то ни было. Это был самый важный разговор в её жизни. Когда она закончила, Лашанс откинулся на спинку кресла.

– Значит, он просто исчез?

– Я не видела этого. Но каким-то образом он пожертвовал собой, чтобы спасти меня.

– Не собой, я так думаю. А той силой, которая олицетворяла его в этом мире. Я не знаю, как это работает, не смотрите на меня так. Но вы говорите, что портрет всё ещё существует, а на нём появилась та самая царапина?

– Точно.

Лашанс опустил глаза.

– Что ж, сейчас я расскажу вам свою историю, как и обещал. А вы думайте сами. Конечно, я начну не с самого рождения, вам это не нужно. Начну с Марка.

Когда он начал рисовать, я был уже довольно известным художником. В узких кругах, наверное. Я не был, как это называется сейчас, медийным. Уверен, что вы и не слышали обо мне до этой выставки. Но думаю, что мои работы были неплохи. Очень неплохи. Критики наперебой хвалили меня и прочили мировую славу. Не знаю, сколько в этом было лести, а сколько правды, но я поверил им.

Поэтому я начал учить Марка, считая себя новой звездой. Мальчик был великолепен. Он работал утончённо, улавливая малейшие детали. В какой-то момент я понял, что он может превзойти меня. И испугался этого.

Это был лишь один из моих страхов. Я работал над собой. Я осознавал свои страхи, пытался бороться. Те картины, абстракции, были частью своеобразной терапии. Я рисовал страх, таким образом устанавливая свою над ним волю. И это работало! Я чувствовал себя легче, свободнее. Я не понимал тогда, что происходит на самом деле.

Мои же отношения с Марком начали ухудшаться. С моей стороны, разумеется. Я уже чуть ли не открыто завидовал ему, собственному сыну. И решил поступить с этой завистью так, как поступал и раньше. Написал её. Всё изменилось мгновенно! Я будто освободился, поверил в чудодейственную силу психотерапии и личностного роста. И мои отношения с Марком больше ничего не омрачало. Более того – я хотел, чтобы он превзошёл меня. Чтобы он стал мастером.

Как раз подошло время его первой выставки. Марк работал не только над картинами, но и над собственным образом. Подобрал костюм какой-то ушедшей эпохи – так, по его мнению, должен был выглядеть настоящий художник. И вышел к публике.

Это был фурор. Момент его – и моего! – триумфа. Ведь это я воспитал Марка, научил его всему. И когда он вернулся домой, я попросил его попозировать, прямо в том костюме. Он не смог отказать.

Я работал как проклятый. Его портрет должен был стать моей лучшей работой. Но когда я закончил, Марк пропал. Просто исчез без следа из собственной комнаты в момент, когда я нанёс последний мазок.

Конечно, я не сразу понял, что происходит. Обратился в полицию, потом к экстрасенсам. Но и те, и другие оказались шарлатанами. Только я начал догадываться и экспериментировать.

Друзья видели, что со мной что-то не так, но ничего не могли сделать. Я стал одержим. Исчезновение сына, моя сила. Теперь я видел, что случилось с моими страхами – я и правда просто удалил их из этого мира. Их… и Марка.

Разумеется, началось это не сразу. Я написал много самых обычных картин. Не знаю, в какой момент всё изменилось. Развил ли я свой талант или просто получил проклятие. Я стал как царь Мидас, чья волшебная сила принесла ему лишь горе вместо богатства. Только Мидас, говорят, от своего дара избавился. А я не смог.

В отчаянии я сбежал из собственного дома. Того самого, где были вы с Марком. Была гроза. Я нарисовал её, сделав своей последней картиной. Честно говоря, я был уверен, что все остальные мои работы сгинули вместе с домом. Но оказалось, что друзья вынесли их сразу, как я ушёл оттуда. Видимо, боялись, что я совершу какую-нибудь глупость.

С тех пор я не пишу. И почти никого не вижу. А выставка… Не знаю, как они меня на неё уговорили. На этом кончено. Мою историю вы услышали. Не думаю, что она объясняет хоть что-то.

– Я не понимаю лишь одного. Марк пятнадцать лет пробыл в своём портрете, в том мире. Почему сейчас? Это из-за выставки?

Лашанс усмехнулся.

– Из-за выставки? Возможно. Но уверен, дело в другом. Чтобы создать мир, нужен талант творца. Чтобы оживить мир, нужна любовь. Он увидел вас, моя дорогая. Этого хватило.

Николь смотрела на Лашанса, боясь признаться себе, насколько сильно ей хочется, чтобы это было правдой. Но развивать тему художник не стал. Спросил:

– Так что же вы хотите, мадемуазель…

– Не важно. Моё имя тоже теперь совершенно не важно.

– Ваше право. Так чего вы хотите?

– Напишите мой портрет, месье Лашанс.

Художник посмотрел на неё удивлённым взглядом.

– Вы же понимаете…

– Ваш рассказ вполне однозначен. Но мне не о ком жалеть в этом мире. И если я не могу вернуть Марка сюда, то я должна сама последовать за ним.

– Признаться, о такой возможности я не задумывался. Но прямо сейчас мне трудно вам помочь. У меня не осталось никаких материалов. Вам придётся купить и принести сюда всё. Холст, кисти…

Он нашёл лист бумаги, ручку и начал убористым почерком составлять список. Потом протянул ей.

– Если вы не передумаете…

– Я не передумаю и скоро вернусь.

Николь развернулась и пошла к выходу, но Лашанс окликнул её у самых дверей:

– Мадемуазель, скажите…

Он сделал паузу, будто ему было трудно произнести свой вопрос, но она терпеливо ждала.

– Скажите, если я напишу автопортрет…

– Если вы решитесь, – Николь позволила себе улыбку, – мы с Марком будем ждать вас там.