Музыка для души

...однажды скрипка своими чудотворными

звуками спасёт души людей...

Нильс Нильсен «НИКУДЫШНЫЙ МУЗЫКАНТ»

1.Rue d`Auseil

За все тридцать лет жизни в Париже Поль Делакруа в первый раз услышал о Rued`Auseil от плешивого бродяги, вызвавшегося его проводить туда за бутылку бурбона. С чего только пришло в голову грязному безумцу, что Полю необходимо следовать за ним на эту таинственную улицу, тем более, посреди ночи? Делакруа отпихнул нищего, кинув ему несколько монет, и собирался свернуть на Монмартр в сторону своей каморки, которую ещё совсем недавно делил с любимой, как за спиной услышал имя, произнесённое беззубым ртом старика:

«Софи...»

Мужчину словно в сердце ударило молнией. От внезапно пронзившей его боли воспоминаний он готов был согнуться пополам. Медленно Делакруа повернулся.

«Что ты сказал?» Осторожным шагом он приблизился к бродяге. Свет от фонаря падал на обезображенное оспинами лицо, искажённое гримасой, значение которой Поль не мог определить. То ли старик ухмылялся, то ли скривился от боли. Застланные бельмами глаза пристально следили за подошедшим мужчиной, словно не понимая, что от него требуют. «Что ты сказал?» — повторил Делакруа уже более настойчиво, в сердцах утешая себя, что ему всего лишь послышалось.

« Как сильно ты бы хотел, чтобы она вернулась? Твоя Софи...»

Полю захотелось схватить наглеца за шиворот и тряхнуть так, чтобы у того дух вылетел. Он ведь явно решил поиздеваться над ним из-за того, что Делакруа отказался воспользоваться его услугой проводника по Rued`Auseil. Бродяга тут же оказался прижат крепкими руками к стене дома, а Поль, сдерживая тошноту от омерзительного запаха, процедил сквозь зубы:

«Ты кто такой? Что тебе от меня нужно?» Теперь на близком расстоянии Делакруа заметил причину отвратительной ухмылки старика. Левая щека его была разрезана чуть ли не до самого уха.

«Нет, молодой человек, - прохрипел бродяга, - это тебе нужно!» Он ловко высвободился от натиска мужчины, что Делакруа даже поразился силе немощного на вид старика. Костлявой рукой из-под полы рваного плаща он достал какой-то предмет. И, когда на него упал свет, Поль чуть не лишился чувств. Это была она — ее скрипка. Сомнения быть не могло, что это именно тот инструмент. Ведь мужчина помнил каждую царапинку, каждую зазубрину на скрипке своей возлюбленной — на скрипке, которую положили рядом с Софи в гроб.

В небе красно-желтым шаром висела полная луна, но свет её не касался стен ветхих, покосившихся домов. Rued`Auseil была словно под куполом тьмы. Делакруа ориентировался только по звукам шаркающих шагов старика. Скорее всего, дело обстояло в кладбищенских мародёрах. Именно это подсказывал разум, но душою он чувствовал, что ему следует отправиться за бродягой.

Удивительно, он думал, что прекрасно знает Париж, но переулок, в который они свернули, перейдя на другой берег Сены, Делакруа никогда прежде не встречал ни на одной карте.

Придя в себя после шока от увиденной скрипки, Поль тут же отобрал её у старика. Двигаясь по незнакомым переходам, он левой рукой крепко прижимал инструмент к груди. И мысли его теперь были не о расхитителях могил, не о мерзком бродяге и тем более не об улице, которую прежде не видел. Только Софи была в его голове и сердце. А ещё музыка. О, как она играла! Мелодия ангелов не могла сравниться с пением её скрипки. Смычок плавно скользил по струнам, и звуки растворялись в воздухе, наполняя его волшебными пылинками. Рождался новый мир, сотканный из молекул нежных нот. И даже когда Софи переставала играть, Поль видел в отблеске её глаз продолжение небесной сонаты.

Они жили в маленькой квартирке на Монмартр, у них не было почти ничего — была только музыка. Музыка и любовь. Но месяц назад любимая скончалась от внезапного недуга, и музыка умолкла навсегда. Она умерла как в душе, так и в сердце.

И вот сейчас этот безумный бродяга, ведя его по темному переулку, уверял, что знает того, кто может вернуть Софи. И чем дальше они углублялись в лабиринты Rued`Auseil, тем больше Делакруа верил ему. Отрицала здравая часть рассудка, но только не сердце.

«Даже если ты говоришь правду, старик, тебе-то какая в том выгода, а?»

«Папаша Моттон будет рад, если месье в знак благодарности даст ему пару су на бурбон. Вот мы и пришли». Старик открыл железную дверь единственного освещённого дома, и они вошли внутрь.

Делакруа словно очутился в средневековье. Каменные стены и сквозняк тут же вселили мысль, что он в готическом замке, а не в трехэтажном особняке на Rued`Auseil. Просторный коридор освещали сотни свечей в серебряных канделябрах. Окна занавешены роскошными портьерами. На стенах висели рыцарское обмундирование: щиты, мечи, копья, палицы. В центре стоял стол с большой коллекцией хрустальных ваз. Если бы Поль разбирался в искусстве, то в некоторых полотнах различил бы подлинники великих мастеров. Звук шагов эхом проносился по помещению, растворяясь в глубокой тьме за винтовой лестницей.

«Месье Нуар!», — крикнул старик, и слова его разбились на тысячи осколков, задребезжавших в хрустальных вазах.

«Можешь быть свободен, Моттон». Делакруа вздрогнул от внезапно раздавшегося голоса. Низенький ничем не примечательный мужчина во фраке спускался с лестницы. Вид его был невзрачный, но слова он произнес так властно, что бродяга сжался, как нашкодившее животное.

«Но я бы...», – папаша Моттон повернулся к Делакруа, но боялся высказать просьбу вслух.

«Проваливай!» – тут же раздался ядовитый бас.

Бродяга развернулся и, прежде чем выйти, увидев ползущего паука, со злостью ударил по нему кулаком, размазав по стене. «Ненавижу пауков! Особенно тех...» - и, не договорив, вышел.

На Поля сердитость хозяина не производила никакого впечатления. В руке у него была скрипка Софи, которая и придавала ему уверенности. Он чувствовал, что она, как талисман, оберегает его, и нисколько не страшился того, что находится посреди ночи на неизвестной улице в странном доме. Сейчас ему лишь необходимо было узнать, каким образом инструмент попал к бродяге и, что бы ни говорили эти двое, уличить их во лжи. Он нагло подошёл к хозяину дома.

«По какой причине, позвольте узнать, этот старик привел меня к вам?» Делакруа ждал ответа, но месье Нуар (как назвал его папаша Моттон) несколько секунд стоял молча, дыша в грудь Полю, так как ростом дотягивал ему всего лишь до подбородка. Потом взгляд его опустился на скрипку, и правой рукой из внутреннего кармана фрака он достал смычок.

«Стало быть, это тоже ваше?»

Делакруа уже собирался наброситься на мужчину, как несколько часов назад он проделал это с бродягой, но холодный взгляд, который коснулся его, тут же погасил ярость, и ему даже пришлось сделать шаг назад — настолько жгуч был этот холод.

«Пойдёмте наверх, Поль, – спокойно произнес хозяин. – Я знаю, чего вы желаете больше всего на свете, и я готов вам это дать за абсолютно мизерную цену».

«Но у меня ничего нет!» – Делакруа сам не знал, отчего теперь хотел торговаться за воздушные замки, которые готов ему будет предложить месье Нуар.

«О, друг мой, вы глубоко ошибаетесь. У вас есть больше, чем вы можете себе представить».

Поднявшись, они вошли в огромный зал, стены которого были украшены не средневековой амуницией, а множеством полочек со стеклянными дверцами. В каждой из них что-то копошилось.

«Это моя самая лучшая коллекция!» — в голосе месье Нуара звучала неподдельная гордость, и он развел руки в стороны, как бы предлагая гостю оценить её.

Делакруа подошел к одному ящику и сморщился от отвращения. Омерзительная жёлто-зеленая слизь ползала по стенкам, оставляя за собой не менее противный след из фекалий, которые, пузырясь, лопались и брызгали на стекло. В другом находилась огромная крыса, имеющая вместо одной лапы человеческую руку. Полю сделалась дурно. За каждым стеклом ему представлялось всё более тошнотворное зрелище: пиявки, сколопендры, пауки и скорпионы, - и почти все с какой-нибудь аномалией.

«Софи д`Амур... – произнес месье Нуар. В помещении, наполненном только шипящими звуками копошащихся за стёклами тварей, услышав имя любимой, Делакруа вздрогнул, а стоящий напротив мужчина ухмыльнулся. — Многое ли вы готовы мне предложить, чтобы мадемуазель д`Амур вернулась?»

«Я уже говорил...»

«Я прекрасно слышал вас, Поль, — перебил хозяин. — Из того, что имеете».

«Всё, что угодно, — шагнул вперед Делакруа. — Даже собственную жизнь».

«Жизнь — это уж слишком. Мне нужна самая малость — всего лишь ваша душа».

Делакруа с трудом подавил смешок. «Знаете что, месье Мефистофель, с меня довольно! – Он собрался покинуть зал, который больше напоминал террариум, но, повернувшись в сторону выхода, обнаружил только глухую стену. – Что за шуточки? – всё-таки несколько испуганно спросил Поль. Тут же скрипка, которую он не выпускал из рук, превратилась в огромного скорпиона, а смычок — в змею. Делакруа вскрикнул и отбросил её, прежде чем скорпион успел вонзить жало в запястье. Теперь он был по-настоящему напуган и готов верить в любые дьявольские силы. - Кто вы?»

«Друг. Поверьте мне, Поль, друг! Если вы согласитесь, то следующей ночью Софи вернётся».

«А если не соглашусь?» – Делакруа опасался худшего. Он уже успел несколько раз пожалеть, что пошёл за нищим.

«Тогда не смею вас задерживать. Выход прямо за вашей спиной».

Недавний пленник обернулся и там, где только что была стена, увидел дверной проём, но шагнул в противоположную от него сторону.

«Что я должен сделать? Где-то подписаться кровью?»

«Умоляю вас, Поль, – рассмеялся месье Нуар. – Вам всего лишь необходимо дать своё согласие, а потом можете отправляться домой, ждать любимую».

«А как?..»

«Это абсолютно не больно. Вы даже ничего не почувствуете. Я просто возьму вашу душу и помещу в этот ящик», – месье Нуар показал такой же ящичек со стеклом, как те, что были развешаны по всему залу с тварями внутри.

«Я согласен!» Тут же изо рта Поля вылетел белый мотылёк и, сделав несколько кругов над его головой, собрался вылететь прочь, но в мгновение оказался ловко пойман в кулак месье Нуара, который запер его внутри ящика.

Мотылёк отчаянно бился о стекло, и это даже немного позабавило «ловца душ».

«Вы можете идти встречать любимую Софи», — он указал на выход.

Делакруа быстро сбежал по ступенькам, потом через средневековое фойе и выбежал на улицу под темень Rued`Auseil. Ещё одна проблема оказалась перед ним: ведь он абсолютно не ориентировался в неизвестных переулках. Решив двигаться наугад, уже через минуту увидел мост, ведущий на другую сторону реки в знакомый Париж. А ведь до этого у них с бродягой ушло не менее часа, прежде чем они добрались до особняка. Но сейчас его уже не беспокоили эти мысли. До самого Монмартра он думал о том, кем на самом деле являлся месье Нуар. Дьяволом или всего лишь безумным фокусником. Ночная прогулка проветрила голову, и страхи, которые Делакруа испытал в зале-террариуме, улетучились. Поэтому он был склонен верить в последнее. Но скрипка?.. Переступив порог квартиры, на комоде Поль увидел скрипку Софи.

2.Крик в ночи

С рассветом ночное происшествие показалось Полю всего лишь полночным бредом. Доказательством того, что всё это ему не приснилось, были только испачканные туфли и скрипка на комоде. Но никакого признака Софи... И чем выше поднималось солнце, тем ниже падала вера в то, что несколько часов назад он продал душу за возвращение любимой. По работе, доставляя очередную посылку по адресу, недалеко от того места, где по его мнению должна была находиться таинственная улица, он, опросив с дюжину прохожих о Rued`Auseil, в ответ получал только недоумевающие взгляды. И к вечеру, вернувшись домой, решил забыть о странном приключении. То немногое количество франков, что лежало у него во внутреннем кармане, осталось на месте. Его не ограбили, не избили, и, значит, всё это уже не имело никакого значения. Ему показали пару фокусов, но цирковыми трюками Делакруа перестал интересоваться с детства. На вопросы могла навести только скрипка, но он, чтобы больше не забивать себе голову, с некой злостью швырнул её в ящик комода и захлопнул на маленький замок, решив при первой возможности продать инструмент. Эта мысль несколько успокоила Поля перед сном, и он со спокойной совестью захрапел.

Ему приснилось, как распахнулась входная дверь, и в комнату ворвался могильный холод. Потом кто-то тихо на цыпочках прошел мимо кровати, щёлкнул замок на дверце комода. Делакруа открыл глаза. В сумраке удалось разглядеть только развевающиеся на сквозняке шторы. А так же запах тлена ворвался в ноздри. И кругом тишина — больше никаких посторонних движений. Внезапную тревогу он объяснил себе непонятным сном, отчего тут же уснул вновь.

Чиркнула спичка, на кончике свечи заполыхало пламя. И тотчас раздался такой оглушительный крик, что в комнате задребезжали окна. Делакруа чуть не свалился с кровати, теперь он уже не мог сомневаться, что всё это уже являлось частью реальности и исходило не из подсознания спящего разума. Спиной к нему перед зеркалом со свечой в руке стояла девушка, перепачканная землёй и глиной, словно только что выбралась из могилы. Последняя мысль привела его в дрожь.

«Софи?» – произнес Поль дрожащим голосом.

Девушка развернулась и сделала несколько шагов к кровати. «Я-у-м-м-е-р-л-а? — с трудом удалось произнести ей, но потом более чётко: — Я мертва!» Чем ближе она подходила, тем невыносимей становился могильный запах. Хоть разложение и не тронуло её тело, но вонь стаяла такой омерзительной, что Делакруа думал, если девушка сделает ещё хоть шаг, он лишится чувств. Волосы её были слипшиеся от грязи, в них копошились насекомые. Огонь свечи в руках Софи разгорался все ярче и ярче, отчего Полю удавалось рассмотреть отвратительные подробности метаморфозы в своей любимой. Глаза ее застилала пелена тумана, в них не было уже девичьего озорства и нежности. Черты лица превратились всего лишь в восковую маску, на которой отображался не меньший испуг, чем у него самого. Некогда розовое платье на Софи шевелилось, словно жило собственной жизнью. И, когда она сделала очередной шаг к Полю, он разглядел причину этого: из-за шиворота выполз огромный слизняк, который пополз по щеке к мочке уха. Всё это уже туманило его разум, и он, взбираясь выше к изголовью кровати, готов был потерять сознание. Последней крупинкой этого стал кашель девушки, когда изо рта у неё на постель посыпались чёрные жуки. Делакруа лишился чувств. Но перед этим услышал еще один ужасающий крик Софи.

Через два дня луна пошла на убыль. Делакруа перестал воспринимать возвращение Софи как что-то сверхъестественное. Теперь он стал удивляться, зачём ему вообще понадобилось такое странное желание. Ведь при всей своей практичности он мог бы променять «мотылька» на то, что на самом деле могло быть необходимым. К примеру, богатство, чтобы перестать таскаться изо дня в день с посылками. А при таком стечении обстоятельств месье Нуар всё же оказался в выигрыше.

Внешность Софи уже не внушала Делакруа ужас. Девушка привела себя в порядок. Но прежний цветущий вид красавицы теперь сменяла прозрачная бледность и синие круги под глазами. Лишь гнилостный запах оставался тот же. И мужчина всегда морщил лицо, когда она находилась рядом. Эта вонь быстро распространилась по маленькой квартире на Монмартр. Только Делакруа всё равно закрывал плотно все окна и двери во избежание любопытных соседей, у которых, несомненно, возникнут вопросы о мёртвой, но всё же разгуливающей по комнате любовнице. Софи всегда пользовалась расположением людей, которые некогда восхищались её игрой. С тех пор, как девушка вернулась, она не выпускала скрипку из рук, но Делакруа категорически запрещал ей играть. Теперь музыкальный инструмент был всего лишь молчаливой безделушкой, которая заменяла ей такого же необщительного любимого. На кушетке у выхода, где он постелил ей, Софи ложилась спать, крепко прижав скрипку к груди. А Поль всё больше брезговал её обществом. Рано утром он на целый день покидал дом, закрывая входную дверь на оба замка, и возвращался уже под ночь. Просиживая вечера в трактире за бутылкой, он ссылался на усталость и загруженность на работе во избежание общения с нежелательной сожительницей. В нём уже назревал план, как выставить её из дома.

Жизнь в одиночестве больше всего прельщала теперь Делакруа. Тогда в квартиру можно будет приводить собутыльников и уличных девиц, чтобы устраивать многочисленные оргии. Но последние крупинки былой совести, которые были ещё не утеряны наравне с душой, а просыпались где-то в глубине сердца, не могли пока позволить очерствевшему мужчине выгнать девушку на улицу. Остатки прошлой жизни ещё сопротивлялись, но новая сущность Делакруа уже вытесняла её. И проклятие на своё неразумное желание нарастало с каждым разом сильней. Его поглощали сомнения, что той ночью на Rued`Auseil он находился в здравом рассудке — скорее всего разум был затуманен лживым месье Нуаром. Хотя на самом деле именно тогда Поль Делакруа в последний раз оставался самим собой, а теперь в теле без души умерли и воспоминания о былых чувствах.

А вот в мёртвом сердце Софи чувства, наоборот, не были тронуты могилой. Видя, как некогда любящий человек обращается с ней хуже, чем с дворовой собакой, былая любовь возрастала сильней, в то время как внешняя красота увядала с каждой секундой.

На непрекращающиеся вопросы, каким образом она смогла вернуться, Делакруа рассказал ей о Rued`Auseil. Но это не звучало из его уст, как искреннее признание, и в разговоре не присутствовало переживание о таинственной ночи — всего лишь сожаление о своем выборе и обмане месье Нуара.

«Но раз ты готов был обменять свою душу на мою жизнь, – посреди ночи с надеждой спросила Софи, – значит, всё-таки ты любишь меня?»

«Угу», – промычал Делакруа и отвернулся к стене.

Софи встала с кушетки и приблизилась к его кровати. «Любимый...» – нежно произнесла она и присела на край. Лицо мужчины скорчилось в гримасе отвращения, словно к нему подошла не женщина, а тварь, на которых он насмотрелся в доме месье Нуара.

«Иди на место! – приказал он. – Мне завтра рано вставать. И не забудь убраться в квартире, пока меня не будет».

Софи поднялась и не в силах оказалась больше удержать слёзы отчаяния и боли.

«Ну не надо! Прекрати сейчас же!» - закричал Делакруа, чуть приподняв голову с подушки, но не потрудившись повернуться.

Девушка уняла рыдания и посмотрела на скрипку, которую по-прежнему не выпускала из рук. Ей вспомнилась волшебная музыка, которая всегда восхищала любимого. Софи прижала её к щеке, и смычок плавно пробежался по струнам. Воздух заколыхался нежными нотами, которые уже долгое время не заполняли комнату сладкой мелодией. Но слух Делакруа теперь оставался бесчувственен к этим звукам. Он в ярости соскочил с кровати, схватил попавшуюся в руки книгу и кинул в лицо девушки. Софи была готова к чему угодно, но только не к такому поступку. Настоящий Поль никогда бы не посмел сделать ей больно. Скрипка выпала из рук.

«Ты совсем одурела? - в неистовстве закричал Делакруа. - На ночь глядя концерт устроила, дура». Звонкая пощёчина обожгла лицо Софи, и она упала. Делакруа схватил скрипку, замахнулся и хотел разбить её об стену. Инструмент разлетелся бы на осколки, если бы не пронзительный крик Софи:

«Нет! Пожалуйста! Только не её!» Она готова была выдержать любые побои, только бы скрипка осталась цела.

Возможно, уже на следующий день, когда бы без остатка чёрная желчь вытеснила из сердца пыльцу, которую оставил некогда «мотылек», вопль девушки не возымел бы никакого успеха. Но сейчас Делакруа это остановило. Он подошел к входной двери, открыл её и выкинул скрипку в ночь.

«Убирайся!» - процедил он сквозь зубы сидящей на полу бывшей возлюбленной. Даже помог ей подняться и вытолкал вон.

Дверь с грохотом захлопнулась, а Делакруа с усмешкой вернулся в тёплую постель. Через пару минут его уже овеяла дрёма. А ещё через минуту он бы и не поднял головы, услышав раздавшейся с улицы женский крик. Всполошилась лишь ночь…

3.И снова на Rued`Auseil

Она шла по направлению ветра. Улицы с названием d`Auseil в Париже не существовало, поэтому разыскивать её намеренно не было смысла. Ад настигал, и только он мог привести туда несчастную девушку. Чувствуя его дыхание, Софи понимала, что, куда бы она ни свернула, решение будет верным. Там, где последние отблески утопали во мгле, суетились тени, рожденные без света. Уже века они томились во мраке, который окутал и любимого Поля.

«Мадемуазель, не одолжите су папаше Моттону?» – услышала Софи голос старика с разрезанной щекой, который сидел на крыльце особняка, освещаемом единственным фонарём на улице.

Она остановилась напротив и собралась подняться по ступенькам, но нищий, встав, перегородил ей путь.

«Вы уверены, что пришли по нужному адресу?» – спросил он, сделав шаг к ней, и протянул костлявую руку, чтобы остановить девушку. Но Софи, как бы защищаясь, выставила перед собой смычок и скрипку, словно имела в арсенале не музыкальный инструмент, а меч и щит. Но это сработало — он отошел в сторону. «Как пожелаете», – небрежно выплюнул старик. Хотя Софи показалось, что он произнес «пожалеете», но это уже не имело значение, потому что дорогу ей теперь никто не преграждал.

Дверь распахнулась, радушно приглашая девушку войти. Она очутилась в средневековом зале. «Вам наверх», – прокашлял за спиной бродяга. И Софи не стала тратить время на любование трофеями.

Когда она поднялась, взору предстали многочисленные полки, за стёклами которых копошились твари. Они не произвели на девушку никакого впечатления. Её интересовала одна-единственная, которая недавно стала дополнять пандемонийский музей, — гниющая душа Поля.

«Добро пожаловать, мадемуазель д`Амур! – внезапно появился и сам месье Нуар, приветливо разведя перед собою руки, словно приглашая в объятия. – Вы что-то потеряли?»

«Я не теряла! Вы украли!» – не испытывая страха, гордо произнесла Софи.

«И что вы готовы предложить взамен, чтобы я вернул вам это?»

«Кажется, мне глупо спрашивать, что вас интересует».

«Ваш любовник обещал жизнь за вас, но, так как вы её не имеете, вам нечего предложить, кроме души».

«И вы пообещаете вернуть душу Поля в обмен на мою?»

Месье Нуар расхохотался: «Разумеется! Скоро она станет непригодна даже для моей услады. Милая Софи, посмотрите, за что вы так хлопочете». Он снял с верхних рядов одну из полок.

За стеклом на глазах у Софи лягушка превращалась в жабу, но и на этом метаморфозы не заканчивались. С каждой секундой она становилась более мерзкой: на ней нарастали волдыри и лопались гнойными брызгами.

«И за эту душу вы готовы пожертвовать своей? - улыбался месье Нуар. - Человек, продавший или потерявший душу извращается, в нём не остается чувств тем более таких сильных, как любовь. И прекрасный мотылёк взаперти у меня превращается в сколопендру или, как вы видите, в жабу, к которой прикоснуться мерзко даже мне. А может, вы попробуете поцеловать её, тем самым вернув привычный образ? Как в сказке, знаете?» – продолжал издеваться Нуар.

Но Софи уже не слушала искусителя, а с жалостью смотрела на существо, которое некогда было самым прекрасным для нее — душой Поля. Чего добьется она, если согласится? Он отпустит жабу, которая так и останется запертой тварью, но уже в теле любимого человека, а это место займет её душа-бабочка. А через день и она обратится скользкой гадюкой или назойливой мухой. Софи больше не имела жизни, а значит, не останется от неё ничего. Правая рука крепко сжала смычок. Оставалось одно правильное решение, и в груди прохлопала крыльями бабочка, которая принадлежала всё-таки ей. Она подарит свой поцелуй, но поцелуй музыки.

В выражении лица месье Нуара мелькнул ужас, когда Софи провела смычком по струнам. «Прекрати! – закричал он. – Обмен был честным! И если ты продолжишь играть, то его душа вернёт свой изначальный вид, а ты вернёшься к тлену».

Но его слова только усилили рвение девушки. К чему ей теперь такое существование?

Софи никогда еще не играла так при жизни. Музыка ворвалась в каждый уголок зала, в каждую трещинку. Она несла свет, который отражался от её любви. Ноты сплетались из самых тонких ароматов всех времён года. Зал наполнялся и зимней свежестью, и весенним благоуханием цветов, и летней свирелью соловья, и первым снегом поздней осени. Мелодия с силой ударила по всем стёклам полок, и отвратительные существа корчились, извивались в них, принимая свой первоначальный облик. Еще взмах смычка — и с треском разбилось стекло, за которым жаба вновь приняла вид лягушки. Новое колебание струн переняло всю мощь любви мёртвой девушки, и лягушка обрела крылья, тут же вылетев через разбитое стекло, но уже белым мотыльком. Но и руки Софи начали терять силу. Перед тем, как выронить скрипку, девушка извлекла из неё последнюю ноту, а ворвавшийся ветер подхватил её и унес из стигийской Rued`Auseil на спящую улицу Монмартр.

И, когда умолкли последние звуки, всё злосчастные полки с разбитыми стёклами оказались пусты. Но полу лишь осталось лежать полуразложившееся тело бедной скрипачки, музыку которой тысячи душ будут слышать только в самых чудесных снах. Рядом на мохнатых лапках пробежал чёрный паук, который теперь являлся последним источником шороха в опустевшем зале-террариуме. Он пытался забиться в щель на полу, но вошедший папаша Моттон, заметив его, нарушил планы пытающегося ускользнуть в преисподнюю насекомого. Старик взял его в ладонь и крепко сжал кулак.

«Не люблю пауков. Особенно тех, которые возомнят себя хозяевами душ человеческих», – пробубнил он и пошел в трактир промочить себе горло.