Рельсы

«Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы,

Ехал поезд запоздалый»

Лерка продолжала перепрыгивать с одной ноги на другую, стараясь удержать равновесие и не рухнуть на рельсу.

Мы с Филином топали рядом, шваркая ногами по отсыпке. Вот-вот и удавалось найти артефакты - разноцветные стекла битых бутылок, а иногда и настоящие богатства - монеты: от копеек до рублей. В лучшие дни мы даже могли позволить себе одно мороженное на троих.

Смеркалось и уже очень сложно было разглядеть под ногами хоть что-то интересное.

Электрички ходили по расписанию, и мы, как настоящие знатоки местных порядков, точно вплоть до секунды знали, когда прибудет поезд из Москвы. И хоть до нее было всего-то какие-то двести километров, делать в нашем городишке было решительно нечего. С Леркой и Филином мы дружили с детского сада, и уже с первого класса нашим любимым местом стала железка. Мы смотрели на составы, на ремонтников, бьющих железными ломами по рельсам. Любили представлять, что однажды отправимся в кругосветное путешествие, ведь Фил сказал, что все рельсы, как и дороги, обвивают земной шар по кругу. Но это были только наши фантазии, никто не должен был о них узнать.

Особенно родители. Нам и так частенько доставалось. Больше всех Филину, его отец работал на заводе токарем, имел суровый взгляд и крепкую руку. Леркина мама – продавщица из продуктового - вообще считала нашу компанию для своей дочки крайне сомнительной и неподходящей. Ну да… с моей матерью-алкоголичкой немудрено.

Мы уже поравнялись с депо, как где-то вдали услышали пронзительный сигнал поезда, разрезавшую сумерки. Знаете, бывают звуки, по которым сразу понятно – что-то случилось. Сирена ли скорой помощи, милицейская машина, или вот поезд – было ясно, случилось страшное.

Лерка соскочила с рельсы, Филин молчаливо уставился в темноту и не сговариваясь мы помчались на звук.

Лучше бы не бежали. Детям о таком не рассказывают, разве только в страшилках, когда хотят напугать до смерти. Мужчина, лежал под тепловозом, его ноги и голова валялись отдельно. Странно, но оторвать взгляда я тоже не могла. Подбежавшие машинисты матерились, а возникшие сотрудники железной дороги охая и причитая, пытались наперебой вызвать скорую и милицию.

«Дурная… Дурная примета» долетело до ушей.

Вдруг прямо за мной что-то булькнуло, потом еще раз более продолжительно - это Лерку стошнило. Какая-то женщина вдруг обратила на нас внимание и с воплем «Уходите отсюда!» кинулась в нашу сторону. К ней присоединилось еще несколько человек. Они все что-то кричали, а я не могла разобрать – все смотрела на него, лежащего человека.

Нам ничего не оставалось, как уйти. Возвращались по домам мы в полной тишине. На следующий день в школе учителя на каждом уроке призывали быть внимательнее на путях, не играть и не гулять там без надобности и без взрослых.

Ребят после этого дня перестали пускать на улицу, я же часто возвращалась на железку, особенно на то место. Поначалу можно было разглядеть следы крови, но осенняя погода сделала свое дело, стирая из памяти железной дороги произошедшее.

А когда выпал первый снег, все окончательно забылось. Восьмой класс шел своим чередом. А наша тройка снова воссоединилась, только теперь мы ходили играть в снежки на школьном дворе, а потом расходились по домам. Ни Лерка, ни Филин ни разу за все время не вспомнили о случившемся. Это меня удивляло и раздражало. А еще очень-очень хотелось с ними все обсудить, но каждый раз заводя разговор на эту тему, я получала в ответ осуждающий взгляд.

В середине весны неожиданно Филин предложил на прогуляться по нашему маршруту, а Лерка его поддержала. Я была рада – наконец-то жизнь вернулась на круги своя.

Ребята были рядом: Лерка егозила, Фил задумчиво шуршал щебенкой. Я была счастлива.

- А давайте сыграем в игру? – неожиданно предложила подруга.

Филин вопросительно поднял голову.

- Скидываемся на цу-е-фа, кто проиграл, тот перебегает через все пути?

Мы недоверчиво посмотрели на Лерку. С горящими глазами и растрепавшимся на ветру хвостом она походила скорее на какую-то средневековую воительницу.

- Это сумасшествие. Я не хочу оказаться на месте… ну, вы поняли, кого, - подытожил Фил.

- Глупости все это! Если б с нами могло что-то такое случиться, давно бы случилось. Сами подумайте – что может такого произойти, вы же не побежите под поезд?

Ее довод показался убедительным. Действительно, всегда можно остановиться, по условиям игры, надо только перебежать пути.

Камень-ножницы-бумага и первым проиграл Филин. Тяжело вздохнув, он снял очки, вручив их мне, посмотрел направо-налево и побежал на другую сторону. Где-то очень далеко прозвучала сирена, семафор, горевший красным, сменил свой цвет. Нас с другом разделяло железнодорожное полотно. Гудок раздался ближе. Посмотрев направо, я увидела, как точка, мелькнувшая вдалеке, постепенно увеличивается в размерах.

Филин как будто ничего не замечал. Помахав нам, он рванул вперед. Точка стремительно приобретала очертания поезда. Филину оставалось перебежать еще два пути, как вдруг он запнулся. Двойной гудок. Поезд совсем близко, рельсы свистят под его тяжестью. Я перевожу взгляд на друга, и он запинается, но удерживает равновесие и перепрыгивает через последнюю рельсу под истошный сигнал поезда.

Лерка бросилась к Филину что-то вереща под грохот уходящего товарняка. Я же стояла поодаль, боясь приблизиться к нему. Игра перестала казаться такой уж безобидной. Еще несколько мгновений и наш друг мог превратиться в то же, чем стал тот человек…

Ребята кричали что-то про то, как это здорово и весело, сколько адреналина и эмоций. Но я могла только молча смотреть на них.

Фил поправил очки и вытянул кулак. Второй раунд?

Лерка с охотой присоединилась к нему. Сумасшедшие. Я лишь тряхнула головой, но они готовы были играть и без меня.

Цу-е-фа. Проигравшая Лерка быстро посмотрела по сторонам и рванула вперед. Оказавшись на другой стороне, помахала нам рукой, и с такой же легкостью и грацией вернулась обратно. Семафор горел красным.

- Видишь, ничего страшного! Просто Филиппчику «повезло», - задорно подмигнула мне подружка. В следующее мгновение она вспорхнула на стальную балку, затем еще на одну и еще, и уже махала нам с середины путей.

Все произошедшее дальше скорее напоминало кошмарный сон. Оглушительный стук колес, раздирающий тишину гудок и сдавленный, и еле различимый в этом многообразии сдавленный писк того, что мгновение назад было нашей подругой.

Жуткое видение преследовало меня ежедневно и мучало ночами.

Мне не вспоминалось искореженное ужасом лицо леркиной мамы, когда мы прибежали в ее продуктовый. Не стоял перед глазами день похорон – хоронили Лерку, точнее ее останки, в закрытом гробу – это все, что я помню. Все остальное вата, туман. А перед глазами только тот поезд, возникший из ниоткуда.

Дни, недели, месяцы, все перепуталось. На автомате посещала школу, с Филином мы больше не общались. Кажется я что-то слышала на похоронах подруги о своем дурном влиянии на их детей. Но это все стало неважным. Мне было плохо и страшно и совсем не с кем поделиться. Мать вечно где-то шлялась со своими собутыльниками. Однажды, в попытках избавиться от жутких видений, я выглушила пол пузыря ее водки, и впервые за все эти месяцы сон был по-настоящему крепким – полнейшее небытие.

Кажется, под ногами шуршит отсыпка. Вдалеке слышу сигнал. Непонимающе оглядываюсь по сторонам - вокруг железнодорожное полотно, а я стою прямо посередине. Надо уходить отсюда. Усилиями воли пытаюсь прогнать дурное видение, но оно навязчивым желтым фонарем приближающегося тепловоза держит меня. Стук колес все ближе. Внезапно рядом появляется Лерка. Живая, такая же егоза.

«Дурная примета»

«Цу-е-фа»

Звук сигнала раздирает барабанные перепонки.

Темнота.

Пробуждение окатывает ледяным потом.

На кухне что-то звякнуло. Кажется мать уронила стакан в мойку. Пожалуй, не стану выходить из комнаты – страшно. Обычно ее трясущиеся руки не означают ничего радужного для моей головы. А она и так болит давяще, ноюще. Ничего, отлежусь, полегчает. Темнота снова накрыла меня.

Утро следующего дня началось полегче, хоть головная боль и не унималась. Не услышав в квартире ни одного шороха, я решила выбраться наконец на улицу, подышать свежим воздухом.

Ноги сами вынесли меня к железной дороге. Я смотрела на проходящие мимо поезда и силилась вспомнить, куда же мы так хотели уехать втроем.

Я шла и шла по нашему пути, вспоминая своих друзей, вспоминая беззаботную и шумную Лерку, всегда задумчивого Филина. С ним, кстати, мы так и не виделись со дня похорон. Поодаль, у кустов репейника я увидела фигуру. Мужскую, насколько позволяло судить зрение. Подходить не хотелось, но и сворачивать было уже некуда. Внезапно он поднял голову, и я обалдела: это был Филин, только очень-очень взрослый, в какой-то драной одежде, с засаленными волосами. Он поднес пузырь ко рту и сделал большущий глоток. А потом, ухмыльнувшись, еле связанно пробурчал: «А что, Лерки сегодня с нами не будет?»

Он что, забыл? Ее не будет больше никогда, потому что ее больше нет!

«Ой, да брось, малая, как будто ничего не понимаешь?!»

Взрослый Филин вскочил и направился ко мне.

«Помнишь, бабки причитали, плохая примета покойника увидеть. А знаешь, малая, что покойник за собой троих уводит? Третий встречный».

Он загоготал.

Мне же хотелось плакать. Почему Фил стал таким взрослым и грубым?

Почему спросил про Лерку, он что, совсем все забыл?

«Не куксись, малая. Если мы с тобой встретились, значит и мне пора. Третий, мать его, встречный того жмурика».

Что он несет? Слезы брызнули из глаз, вокруг все плыло.

Вдалеке прозвучал сигнал.

«Поезд!»

Филин не слушал меня. Спотыкаясь об рельсы и падая на них же, он упрямо шел к середине полотна.

«Поезд! Поезд! Поезд!»

От крика лопались барабанные перепонки. Поезд снова истерично прогудел.

Я не могла сдвинуться с места, только кричать.

Вдруг Фил обернулся под раздирающий визг тормозов

«Цу-е-фа, епт».

Солнце клонилось к закату, а по железнодорожным путям, весело смеясь, шла тройка неразлучных друзей. Кто-то из них шваркал гравием, кто-то прыгал через рельсы , но все это казалось совершенно неважным. Теперь они, наконец, были свободны и могли совершить свое великое кругосветное путешествие. Ведь по рельсам можно обойти земной шар.