Хрен да полынь

«Никогда, больше никогда не поеду на маршрутке, только на метро!» - твердила про себя Аля. Она задержалась на работе совсем недолго, минут пятнадцать только поболтала с девчонками. Теперь она безнадежно опаздывала, а проклятая маршрутка прочно застряла в пробке, растянувшейся на всю улицу Савушкина. Аля уже позвонила Сашкиной воспитательнице, объяснила, беспомощно извиняясь, что задерживается. Больше ничего сделать она не могла. Сидела, как в западне, вытягивала шею, старалась разглядеть сквозь штриховку мокрого снега за окном, виден ли конец этой пытке. Впереди в бесконечность уходила цепочка тормозных огней стоящих машин.

Бедный Сашка! Он ведь не хотел сегодня в садик. Сказал, что боится, что детей, которых вовремя не забрали, уводит в болото бабка Анцыбиха.

– Это еще кто такая? Да и вообще, сам подумай, зачем ей чужие дети? - говорила Аля утром, помогая ему надеть колготки.

- А у нее своих потому что нет, - серьезно сказал Сашка. – А можно мне с тобой на твою работу? Я хорошо буду вести…

Аля работала корректором в маленькой типографии и иногда действительно брала его с собой. Но ведь начнется: то есть захочет, то пить, то в туалет… Лучше уж в садик.

- Сегодня не получится, Букашка. Да я тебя вовремя заберу, не бойся. И нет никакой бабки Ёжки, ты же знаешь.

- Анцыбиха, а не Ёжка, - поправил обстоятельный Сашка.

Аля сказала, что Анцыбихи тоже нет, есть только Дед Мороз, успокоила, отвлекла – короче, все-таки сбагрила ребенка в садик. И вот результат. Всех детей уже давно забрали, он самый последний остался, ждет ее, плачет, наверное… Аля зажмурилась и стиснула зубы.

Через сорок семь минут маршрутка, переваливаясь, все-таки добралась до конечной. Аля выскочила первая. Попала в лужу – плевать, хлопья снега в лицо - ничего, еще десять минут, и она будет на месте. Сейчас, Сашкин, потерпи еще чуть-чуть!

Она почти бежала к детскому саду – ну конечно, всех разобрали, никто с детьми навстречу не идет, улица как вымерла. Вот ограда, вон уже площадка, садик с черными окнами, свет нигде не горит. Калитка, дорожка, ступеньки, крыльцо. Запыхавшаяся Аля дернула дверь – закрыто – и нажала кнопку звонка. Слышно было, как звонок протрещал в глубине здания. Она нажала еще и еще раз, потом застучала кулаком по двери. Тишина.

Позвонить Галине Борисовне? Но та говорила, что уйдет, с Сашкой останется нянечка, а ее телефона у Али не было.

Может, они где-то на площадке? Аля оглянулась. Холодный свет фонарей освещал горку, карусель, домик с лесенками, мертвые качели, желтую пластмассовую лопатку на снегу возле песочницы.

Так, спокойно. Она обойдет вокруг садика, а если никого не увидит, все-таки позвонит воспитательнице.

Аля сжала в руке телефон и спустилась с крыльца. Завернула за угол – слава Богу, вон же они! Две фигуры, большая и маленькая, двигались к хозяйственным воротам.

- Добрый вечер! Я за Сашей пришла! – крикнула Аля и бросилась за ними, щурясь от летящего в лицо снега. – Анна Петровна!

Не остановились, не обернулись. Не слышат?

- Подождите! Сашка! – крикнула Аля снова. Может, не они? Аля шла быстро, потом побежала, но почему-то нисколько к ним не приблизилась. Бред какой-то. Маленький - точно Сашка, его красная курточка, шапка с помпоном. А вот кто с ним, Аля не могла разглядеть. Снег чертил перед глазами зигзаги, Аля моргала, и силуэт рядом с Сашкой то вытягивался, то расплывался, то пропадал. Только это не нянечка. Слишком длинная, и голова слишком маленькая. Какая-то… Анцыбиха…

- Стойте! Вы кто? Куда ведете моего ребенка?! Я в полицию звоню!

Высокая вдруг оглянулась на ходу, и Аля тут же споткнулась, грохнулась коленками на покрытый снегом асфальт, телефон отлетел в сторону. Она успела заметить ледяные белые глаза.

- А ну стоять! – завизжала Аля, вскочила и бросилась вперед. – Хрен я тебе Сашку отдам! Хрен!

Нечисть вдруг дернулась, остановилась, и Аля оказалась почти рядом. Тварь медленно повернула голову и уставилась на Алю. Глаза белые, как древний туман над болотом. Болото… кикиморы детей воруют же… ведьмы… Господи, хрен! Они его боятся, хрен и еще что-то, еще… Чеснок, серебро - от вампиров, от этих хрен и еще, горькое, не чеснок, другое! слова, есть слова, про траву и хрен… трава, там трава какая-то, или чеснок, да нет! а может, чеснок тоже, чеснок да лук от семи недуг… Не то! Дуб, чеснок или петрушка… малина… нет, нет!.. как же ее, трава, горькая трава, трава окаянная, бесколенная… ключ-трава, разрыв-трава… нет же… Полынь!

Аля с ужасом и каком-то обморочным вдохновением выкрикнула:

- Хрен да полынь, плюнь да покинь!

Она не знала, откуда всплыли эти слова, но гадина зашипела: «Ссама сссгинь!» и исчезла, рассыпалась снежными клочьями.

Аля бросилась к Сашке, схватила его, прижала к себе. Откуда-то сбоку к ним спешила Анна Петровна, несла желтую пластмассовую лопатку.

- Что ж вы опаздываете, ребенка-то надо вовремя забирать, садик до семи работает, - заворчала она. – Уж я не знала, что и делать, сижу тут с ним, как на привязи.

- Мама, а ты чего так долго не приходила? А почему у тебя лицо мокрое? Это от снега?

- От снега, - сказала Аля, вытирая ладонью слезы. – Пойдем домой. А летом полыни нарвем. Много-много.