Табу

Мальчик смотрел на солнце, которое уже вот-вот опустится за горизонт. Небо стало красным, редкие перистые облака пожелтели, потом начали отливать в бледную синеву, перетекая во всё более тёмный цвет ночных туч. Начало холодать.

Он чуть поёрзал на стуле и повернулся к отцу, сидящему рядом в кресле-качалке. Тот отрешённо уставился куда-то в пустоту, замолчав после очередного предложения. Потом спохватился, вспомнив, что не один, и с улыбкой посмотрел на ребёнка.

- Вот, и иногда прилетают мотыльки. Летом чаще, но и по осени ещё встречаются. А потом приходится долго жить и ждать тепла, чтобы искупить грехи.

Мальчик кивнул. Он уже раньше слышал про мотыльков, которые очищают душу, но пока ни разу их не видел. А отец любил повторять, что "это хорошо". Значит, пока не настало время.

- Я вот очень его жду. Нужно мне попросить прощения за одно дело.

- Какое?

Отец долго помолчал.

- Давнее, Антош. Давнее, но незаконченное. Нужно было поговорить с мамой, пока она была ещё с нами. А теперь вот поздно.

- Расскажешь, пап?

Отец медленно покачал головой.

- Может быть, позже. Думаю, ты пока не готов.

Мальчик поджал губы и смиренно кивнул.

- Но ведь когда мотылёк прилетит, я тоже услышу его слова?

Отец положил сыну на голову руку и взъерошил волосы.

- Не уверен. Мотыльки не так работают. Они говорят тебе о грехе, напоминают, прокручивают событие из начала в конец, а потом обратно. И это длится долго, намного дольше, чем кажется. Но все ощущают по-разному. Вроде бы мотылёк произносит обычные вещи, а каждый воспринимает иначе. Каждый слышит только про свой грех.

Мальчик помолчал.

- А что это вообще такое - грех?

- Ну как бы тебе объяснить... Когда делаешь то, что не следовало делать. И понимаешь это только потом.

Мальчик опять посмотрел на закат. Солнце уже опустилось, и красное небо начало темнеть. В кустах затрещали сверчки, заёрзали ужи, прячась под камнями и в тёплых лужах.

- Значит, если знать про грех заранее, то его можно и не совершить, правильно?

Отец пожал плечами.

- Пожалуй, что так.

- Тогда ведь можно сделать список грехов, и просто иногда на него поглядывать, чтобы не забывать.

- Да, сын. Есть такое дело. И список есть, давно уже. Говорят, что его написал сам Бог и дал своему пророку Моисею, чтобы тот отдал людям. Но люди слабы, не всякий сможет с собой справиться.

Отец протянул руку к выключателю на стене, щёлкнул тумблером. Под крышей веранды зажегся электрический синий фонарь-мухолов. Затрещал осевшей пылью, разгораясь и привлекая мелких насекомых.

- Поэтому мама ушла от нас?

Отец коротко кивнул, опять погрузившись в мысли.

- И поэтому мы уехали из города? Здесь больше мотыльков?

- Да. В городе насекомых почти не осталось, поэтому и грехов там больше. А искупления никакого. Вот все и стремятся раз в год или чаще выбраться за город и отвести душу.

- Это как?

- Ну, посидеть, подумать. Облегчить ношу. А потом опять грешить поедут.

- А мы останемся?

Отец слегка улыбнулся.

- Конечно. Я купил этот дом. Будем здесь жить.

Небо уже почернело. Большой пустырь перед домом погрузился во мрак - ни фонарей, ни автомобилей. Только пустота, тьма и ожидание. Тянулись долгие минуты.

- Ты думаешь, он сегодня прилетит? - тихо спросил сын, прислушиваясь к звукам ночи.

Отец не ответил, только пожал плечами. Потом повертел головой, посмотрел на фонарь. Редкие ночные насекомые иногда врезались в синюю наэлектризованную решётку и с тихим хлопком падали вниз.

Наступило короткое затишье: ночь застыла вязким желе, звуки притупились, и тут до мальчика донёсся мерный низкий гул. Он взялся вроде бы ниоткуда, проник в голову прямиком сквозь кости и заполнил всю черепную коробку.

Отец застыл. Он тоже услышал эти звуки, весь напрягся, прикрыл глаза. Гул окутывал их, отрезал всё восприятие от окружающего мира. Руки опустились на подлокотники, медленно сжались.

Гул нарастал, но мальчик не слышал слов. Он всё вертел головой и, наконец, увидел мотылька. Крупная бабочка с чёрными крыльями мерцала в голубоватом отсвете синего фонаря, и от неё расходились волны почти осязаемой вибрации. Вух-вух-вух-вух...

Мальчик ощущал их кожей, мышцами, грудной клеткой. Сердце билось в такт, а мозги вдруг очистились. Ни мыслей, ни желаний. Только одно стремление - слышать этот ритмичный акустический барабан. Как будто тамтамы бьют в ритме мозга, он переключается на другую волну и начинает видеть то, чего нет.

Мальчик видел отца. Тот прикрыл глаза, зажмурился, и по щеке вдруг скатилась слеза. Губы сжались в болезненной ухмылке, жилы на шее на мгновенье выступили страшными тяжами. Пальцы вцепились в подлокотники и костяшки их побелели.

А после этого гул начал стихать. Время вдруг приобрело нормальную скорость, мохнатая бабочка с чёрными крыльями перестала гудеть и с размаху врезалась в электрическую ловушку. Короткая вспышка, хлопок - и бездыханное тельце упало на струганые доски веранды.

Отец расслабился и открыл глаза. Теперь на его лице блуждала странная улыбка. Он опять потрепал сына по голове и поднялся на ноги.

- Пойдём спать. Мотылёк сделал своё дело.

Мальчик тоже поднялся на ноги и на секунду замешкался. Нашёл в темноте обгоревшее тельце бабочки и украдкой сунул в карман. После чего двинулся вслед за отцом.

***

Позже мальчик поднялся на второй этаж в свою спальню. Переоделся в пижаму, улёгся в постель. Но сон никак не приходил.

Отец внизу включил телевизор. Скоро он заснёт. Так всегда бывает по вечерам. Иногда выпивает бутылку пива, иногда нет. Но всегда засыпает быстро. А сегодня, после контакта с мотыльком, это должно случиться наверняка. Душу-то он «отвёл».

Такое случалось уже не единожды. Но в те разы они просто арендовали дом на пару дней, отец разгружался и потом уезжали в город. Значит, сейчас что-то изменилось. И, возможно, потребуется больше одного мотылька.

Мальчик тихо встал с постели. Зажёг лампу на столе, прокрался на цыпочках к двери и аккуратно её отворил. Прислушался. Снизу раздавался мерное сопение - скоро должно перейти в храп.

Он запер дверь и вернулся к столу. Достал с полки тяжёлый микроскоп, а после уже - тельце мотылька.

Микроскоп ему дарила мама, когда мальчик заинтересовался всякими букашками. Часами рассматривал их ноги, усы и крылья, и каждый раз с восторгом находил что-то новое.

А теперь его интересовал вполне конкретный вопрос: как?

Увеличение позволяло рассмотреть мотылька в деталях. Лапки, обгоревшие крылья, усики. Хоботок. А прямо под ним – отверстие, которого быть не должно.

Никогда не было.

Просто полость, углубление в теле, ведущее куда-то внутрь. Ни у одного насекомого такого не встречалось, а их мальчик повидал уже предостаточно. В том числе и несколько обычных бабочек. Даже за последнее лето этого жаркого года.

Мальчик достал с полки красивый атлас - тоже подарок мамы. Пролистал несколько страниц, попеременно глядя то в книгу, то в окуляр. Ничего подобного ни у одного мотылька не было.

И тут он просто взял и ткнул пальцем в горелое насекомое.

На мгновенье комнату заполонила какофония звуков. Стуки, буханья и те короткие волнообразные удары, что проникали в голову тогда, на крыльце. Но сейчас они были куда интенсивнее. Казалось, что надавливание на тельце кратковременно включило какой-то странный механизм.

И всё затихло.

На лестнице раздались шаги. Папа проснулся и поднимался сюда. Через секунду он распахнул дверь и подошёл ближе.

Картина предстала во всей красе: любопытный мальчик с атласом бабочек изучает запретный плод под микроскопом.

- Папа, смотри! Это бабочка, которой нет в атласе! И когда её сдавливаешь, он издаёт эти самые звуки. Как будто музыкальная колонка.

Отец наклонился ближе, всмотрелся сыну в глаза.

- Нельзя их изучать. Иначе они обо всём узнают, и тогда тебе не будет спасения. Мотыльки не будут к тебе приходить и все твои грехи останутся при тебе.

- Но папа! Это же не обычный мотылёк. Он какой-то мо-ди-фи-ци-рованный.

Мальчику с трудом далось такое длинное слово: - я буду называть его моДтылёк-проповедник. А ты знаешь, откуда они берутся?

Отец выпрямился, взял тельце насекомого с предметного столика микроскопа и спрятал в карман.

- Никто не знает. А если ты не успокоишься, то будет только хуже.

***

Утром мальчика разбудил стук в окно. Мерный, мягкий, редкий стук. Будто кто-то поколачивал подушечкой пальца по стеклу.

Он открыл глаза. На улице уже давно рассвело, и только одинокая толстая бабочка упорно пыталась проникнуть внутрь.

Мальчик поднял стекло.

Комнату сразу заполнил низкочастотный гул. Тело застыло в неподвижности, а в разум проникли звуки тамтамов. Они бились ровно, в такт альфа-ритма. Мальчик ощутил тревогу.

Темп гипнотизировал. Однообразный, идеально выверенный, он поглощал внимание, подавлял волю и прекращал любое сопротивление. Тум-тум-тум-тум-тум-тум-тум...

И внезапно мальчик осознал, что фоном в этих звуках он слышит слова. Далёкие, словно шёпот ветра. Или мамы, когда она убаюкивала его перед сном. Или какого-то другого, инородного, разума. Который говорил, и говорил, и говорил.

"Ты совершил грех. Не следует изучать то, что тебе неподвластно. Не пробуй больше смотреть на мотылька, иначе он никогда к тебе не придёт".

Глаза мальчика закрылись, руки повисли, как плети. Он начал мерно раскачиваться.

"Забудь о своих желаниях и интересах. Слушай только мотылька. Ты зависишь от него. Ты будешь ждать его. И никогда не попытаешься изучить".

Кожа на руках мальчика покрылась мурашками, словно от холода. Волоски встали дыбом. Дыхание участилось, задрожало.

"А эти слова ты сейчас забудешь. Три. Два. Один. Проснись!"

В следующую секунду раздался удар. Это бабочка со всей скорости врезалась в окно, оставив после себя смятое тельца с поломанными крыльями, повисшее на слизи внутренностей, прилипших к гладкому стеклу.

Мальчик вздрогнул и открыл глаза. Огляделся.

А потом, морщась, оторвал мёртвое насекомое и выбросил за окно. Брезгливо вытер пальцы о пижаму и поспешил вниз.

Пора было завтракать.