Кощеева чащоба (вер. 2.0)

– Что-то прохладно у нас!

Участковый волшебник Емеля потянулся и протёр глаза. А потолок избы, инеем украшен.

– Ещё бы! – фыркнула печка из дальнего угла. – Дрова кончились! Совсем ты со своими командировками за дом забыл.

– И чего я тебя дровяной сделал? – подумал Емеля, сапоги надевая. – А добро бы коли воздухом горючим топилась. Или вот чёрный камень под землей есть, тоже горит...

– Марш в лес, фантазёр! – фыркнула печь. – Дрова тащи!

– Уж в лесу-то потеплее будет, чем в нашей дыре... – звякнул старый умывальник, тщетно пытаясь выдавить из себя замёрзшую воду.

– Не бухти! – ласково сказал чародей, выходя на улицу.

Сел Емеля в сани, приказал воротам открыться, медленно поехал по двору.

– Ничего не забыл? – поинтересовалась лошадь, выглянув из конюшни.

– Ой, да ладно уж! – отмахнулся Емеля. – В другой раз давай.

Лошадь только копытом махнула.

Выехал Емеля из двора, а там староста Никифор идёт с дочкой своей, Ладушкой. Вздохнул чародей печально. Мамаша Лады ведьмой была, скрывалась. Никифор так и не узнал. И про дочку не узнает! Хитра Ладушка, хоть по виду и не скажешь. Дела отцу вести помогает, в самого Никифора подчас оборачиваясь. Ведьмин дар он такой, не обманешь её никак, а сама кого хошь надурит.

Емеля её конечно почуял сразу же. И влюбился по уши. Причём взаимно. Сватов засылал, да погнал их Никифор в шею.

– Ещё со всякой волшебной сволочью родниться. Не бывать такому!

Староста Емелю терпел только потому, что царь указ издал держать участковых чародеев в каждом земстве. Для защиты от нечисти. Правда, нечисти этой давно уж не видели, но так, на всякий случай. Сегодня нету, а завтра, может, и появятся. Теперешний царь – человек хозяйственный.

Терпеть-то терпел, но любить Емелю царь Никифору не приказывал. Тут уж и Лада ничего сделать не смогла.

– Что ж ты творишь, ирод! – возмутился староста, глядя как сани сами по себе едут. – Опять людей пугаешь!

– Да я быстро, – засмеялся Емеля. – Туда и обратно. Не успеют испугаться!

И Ладушке цветок в руку вложил на ходу, а она ему воздушный поцелуй отправила от Никифора незаметный.

– Тебе ж лошадь подарили! – стыдил староста, – чтобы ездил, как человек. А ты...

– Ой, не говори, Никифор Петрович! – вздохнула лошадь, опираясь копытами о забор, – растолстею я с ним!

– Чур меня! – крикнул староста, крестясь и пятясь. – Сгинь, нечистая сила!

– Тю, дурак... – обиделась лошадь и закрыла ворота.

***

Зимний лес встретил чародея белой тишью, разве что ветки изредка потрескивали от мороза.

– Эта сосна к весне сама засохнет. А этот дуб упадёт в бурю к осени и людей придавит. Руби их, ребята!

Выскочили топоры из саней и ну рубить деревья, только щепки летят. А дрова в очередь выстроились и в сани запрыгивают.

Закончил Емеля дрова заготавливать, и назад засобирался.

Вдруг видит, у дерева вроде как медведь умывается. Фыркает, ворчит, кустарник ломает.

Чего-то рано проснулся косолапый.

Подошёл к нему Емеля поближе, поздороваться – а это богатырь замёрзший, с русых усов и бороды сосульки обламывает.

– Иван я! – пробасил он. – Царский воевода. К чародею Емеле иду. Заклятье снимать...

Нахмурился Емеля. Давно не обращались к нему слуги царские. Оно и понятно, кто ж рискнёт с опальным чародеем дела вести. Да лучше бы так оно и оставалось!

– Против насланной порчи забей-трава помогает, – сухо сказал он. – А от похмелья и рассолом полечиться можно. Ступай, богатырь, не нужен тебе Емеля...

– Емеля! Гав! – из шубы Ивана высунулась собачья морда. – Узнал меня?

Знакомый голос у неё был.

– Василиса, дочь боярина Милована? – удивился Емеля.

– Ах... Была Василиса, да вся кончилась. Гав! Теперь я Жучка, даже имя своё забывать стала... Ветер подул лютый два дня назад, Царь и бояре окаменели! Их жёны и дочери в зверей превратились. Чародеи наши сгинули как не было их. Тридевятое лесом поросло, людей ветер уносит... Беда, Емеля! Беда!

И рассказала ему, как города и сёла в чащобу обратились. Как среди чащи нежить появилась – на людей, кто от колдовства увернулся, охотятся. Как войско царское среди чащи сгинуло, и кто где сейчас – уж не понять. Ивана тёмная волшба не тронула, Василису он нашёл и сюда на юг, через патрули тёмных второй день прорубается.

– Только на тебя Емеля вся надежда, – вздохнула Жучка, завершая рассказ. – А больше и не на кого...

– Чу! – насторожился Иван, – слышите шум?

Заревела буря, затряслась земля, раздались крики ужаса отовсюду. А потом всё стихло разом.

– Вот и вас, Емелюшка, Лютый Ветер не миновал...

***

Едет Емеля по селу, глазам не верит. Одна чаща кругом, едва дома видны. Ни людей, ни скотины, никого! Добрался к себе, а у забора цветок лежит. Взял в руки, видение перед глазами появилось – берёзка молодая. Узнал свою Ладушку.

– Унесли нас к подножию Лысой Горы. В деревья обратили. Были люди да звери, а теперь мы – лес густой!

И пропала.

– Лысая гора! Там же Кощей заточён! Был… – скрипнул зубами Емеля. – Вот кто всё устроил! Но... как он оттуда выбрался?

Вздохнула Василиса.

– Я думала ты объяснишь...

– Оп-па! Вот кто нам всё скажет! – Емеля показал на идущего коротышку, увешанного краденым барахлом.

– Это кто ещё? – спросил Иван.

– Соловей-разбойник! – фыркнула Жучка. – Осмелел, гляди!

– Ну-ка, Василиса, прячься! – Емеля достал шапку-невидимку. – А ты, Иван, будь любезен, изобрази дуболома.

И пропал.

– Чего? Так чего делать-то? – не понял богатырь.

– Эй, ты! По моей земле ходишь! – крикнул Соловей. – А за проход платить надо!

– Чё? – набычился Иван, схватив палицу. – А харю тебе мёдом не измазать?

И пошёл на него.

Свистнул Соловей, дрогнули деревья, но устоял Иван, снова вперёд пошёл.

Свистнул ещё раз, на колено упал богатырь. Снова встать пытается.

– Силён, силён, – признал Соловей. – Ну, теперь в полную мощь. Прощай, человек!

– И здравствуй, дерево! – схватил Емеля Соловья за ногу, да как шваркнет об ствол. Тому и отсвистелось сразу.

– Что ж ты, Емеля, друзей так встречаешь? – проскулил он.

– Не люблю модных приветствий, – отмахнулся Емеля. – Руку пожми, по плечу похлопай... Я с вашим братом по старинке, как деды-прадеды, здороваюсь.

Тут воевода подошёл, взял Соловья за шкирку, да как тряхнёт - у того из карманов куча барахла высыпалась.

– А ну колись давай, - рыкнул он, - что происходит!

Ощерился Соловей на все оба два зуба.

– Змей Горыныч Кощея из подземелья освободил! Тот чароплётов иноземных призвал, а ваших – испепелил всех! Тебя, Емеля, только в глуши не заметил. Ну да неважно, всё одно скоро Тридевятое нашим будет!

– Свистишь много, Соловей! – фыркнул Емеля.

– Истину говорю! Ты ж сам ложь чуешь, знаешь, что не вру. Конец вашему царству пришёл! Беги, чародей. Беги пока цел! А меня выпусти, а то пожалеешь...

– И верно, гав! – неожиданно сказала Жучка. – Отпусти его, Иван.

И многозначительно с чародеем переглянулась.

– Чего? – удивился богатырь. – Выпускать? Куда?

– А во-о-он туда! – и Емеля наугад рукой махнул. – Выпускай, Ваня, выпускай.

Взял Иван Соловья за шкирку, да и «выпустил», сопроводив богатырским пенделем. Проводил взглядом, приложив руку козырьком.

– Высоко полетел, погода ясная будет... Только вот на кой мы это сделали?

– А чтобы он Кощею донёс, что Емеля жив, – пояснила Жучка. – Не любит Кощей Емелю, именно он его в темницу заточил. Пусть своих воинов сюда на поиски бросит, их на Лысой Горе меньше останется. Мы же туда идём, верно, Емеля?

Кивнул чародей.

– Но сперва к Боровику заглянем. Летучий корабль нужен, через чащу мы и за год не продерёмся.

- Это ж наставник твой, верно, гав? – спросила Василиса.

- Верно… - вздохнул Емеля. – А кабы не беда эта, не пошёл бы я к нему больше никогда!

***

– Чур меня! – охнул Иван, когда старый пенёк на пути неожиданно в старичка оборотился. Крепкого такого, с бородищей до земли да большим посохом в мозолистой руке.

– Я те дам чур! – проворчал старик, погрозив пальцем. – От нечисти чураться будешь!

– Это ж Боровик! – шикнула на Ивана Жучка. – Простите пожалуйста, гав! Не признали.

– А... – пробасил Иван, – Это...

– Зима да лето! – передразнил его Боровик. – За летучим кораблём поди пришли, а?

– За кораблём, – тихо повторил Емеля, на Боровика не глядя. Подошёл Боровик к Емеле, в глаза заглянул.

– Ну что, гуляка, нагулялся в стольных градах?

– Нагулялся... – тихо сказал Емеля.

– Всем девкам украшений наколдовал?

– Наколдовал...

– Хоть бы поздороваться заехал, коли в эти края жить занесло! Совсем за Боровика забыл.

Промолчал Емеля.

– Ладно, – смягчился Боровик. – Пошли давай, чародей земский! Разговор есть.

Но Иван им путь перекрыл.

– Эй, волшба, стой! А корабль строить?! Деревья ж рубить надо, а какие?

– Эка молодёжь пошла начитанная! – подивился Боровик. – Ну коли так, вот эту сосну сруби, а потом вон те два бука.

– Ага!

***

Под стук топора и гортанные выкрики богатыря прогуливались Боровик с Емелей среди деревьев и беседовали.

– Дружок твой – Змей, и хозяин его, Кощей, оттого сильны, что всю жизнь только о себе думают. На любую подлость пойдут ради своих прихотей. Подчас даже на такую, что и представить страшно. Такого, что нынче сотворили, даже от них не ждали. Потому и получилось.

– Этак и не победить их тогда никак! – воскликнул Емеля.

Усмехнулся Боровик.

– Когда все вокруг только о себе и думают, и впрямь не победить.

Показал посохом на куст.

– Весной он ягоды вырастит. Зачем? Да чтобы семя своё разнести по миру! Заодно и звери ягодами полакомятся. И себе успех, и другим польза. А у людей всё кверху ногами! На себя одеяло тянут, никто другим служить не хочет. И все в проигрыше!

Сверкнул Емеля синими глазами.

– Другим служить, говоришь? Каким другим? Кто меня оклеветал? Или, кто на костре сжечь пытался?

– Нет, – мягко возразил Боровик. – Тем, кто тебя, непутёвого, от костра избавил. А ещё тем, кто царя убедил участок тебе дать, чтобы ты совсем изгоем не стал. А ты хоть кому-нибудь спасибо сказал?

Промолчал Емеля. Не ответил.

– Ото ж! – хмыкнул Боровик. – Да не тушуйся, не за спасибо люди старались, тебя пожалели. Видишь, есть ещё в Тридевятом царстве хорошие люди. Таким и послужить не грех, а?

Отвернулся Емеля, посмотрел, как Иван топором машет. Жарко богатырю, в одной рубахе трудится. А на срубленной сосне Жучка сидит, его шубу в лапах держит, чтобы не выпачкалась, и влюблёнными глазами на богатыря смотрит.

Показал Боровик на Ивана.

– Сильна Василиса, но и её заколдовало. А Ивану хоть бы что.

– Не тронули чары доброго молодца. Чист он душой! Служит Отечеству в первую очередь, а себе только во вторую. А большинство-то себе на уме. И Василиса эта хитра больно, вот сама себя и перехитрила. Да что мне Василиса, а ты?

- А я ведь тоже не… - запнулся Емеля. – Это ты меня от глаз Кощея укрыл, пока он чародеев истреблял, да?

Снова заглянул Боровик в глаза Емеле.

– Укрыл. Нужен ты. Сила в тебе большая... А большая сила большой службы ищет. А иначе иссякает она, и приходится людей жрать. Как горынычи с кощеями. Понимаешь?

Кивнул Емеля, не в силах глаза поднять.

- А ведь я тебя ненавидел, Боровик. Всё думал, что плохо ты обучил меня, пожадничал. Оттого я и не смог заговор против себя учуять… Прости! И… спасибо тебе!

И вздохнул тяжело. Давно ему ни благодарить, ни извиняться не приходилось.

Ткнул Боровик его кулаком в плечо.

– Пошли, чародей, дело не ждёт! В царстве помимо Ивана ещё много светлых людей осталось, которых кощеева волшба не взяла. Спасать их надо и в одну силу собрать. Тогда вам никакой Кощей не страшен.

– Ну что, Вань, срубил? – ласково спросил Боровик, едва вернулись они к Ивану с Василисой.

– Ага! – гордо воевода ногу на ствол сосны поставил. – Вот! И вон, и там ещё…

– Ну и хватит дурью маяться. Пошли корабль раскочегаривать.

Застыл Иван в изумлении, затем набычился, проводил прищуренным взглядом Боровика с Емелей. С Жучкой переглянулся.

– Волшебники... – фыркнула она. – Шубу надевай, Вань! Замёрзнешь ведь, гав!

***

До самого горизонта раскинулся бескрайний лес. Мчался над ним летучий корабль, Емелей управляемый. Искал всех, на кого колдовство не подействовало и вёз туда, где Иван военный лагерь организовал.

Весь день собирать пришлось. Были там и богатыри, и крестьяне, и купцы, и жёны с детьми. У всех родня потерялась, страху натерпелись, и лишь суровая решимость остановить это - спасала от тоски. Кто лагерь строил, кто еду добывал. Иван войско организовал, собрав всех, кто оружие держать мог. Разный люд там был. Кто в полном доспехе, а иные в рубахах, с дубьём самодельным.

Вздохнул Иван, решил ещё пару дней людей поучить, чтоб хоть немного строй понимали. Да лагерь укрепить, чтобы жёны с детьми в безопасности были. А Емелю попросил, по заброшенным городам порыскать, доспехи и оружие поискать.

А Кощей тем временем догадываться о чём–то начал. Появились в небе чёрные птицы, за лесом стали наблюдать.

– Нельзя больше медлить, Ваня! – сказал Емеля, пока найденные щиты, да топоры из корабля прямо в руки ополченцев перелетали. – На всех доспехов всё равно не найдём, а уже пора Кощея добывать, пока его воины по лесам раскиданы. А то соберёт всех в кулак, а их у него – тьма.

Собрались воины, с родными попрощались, у кого они остались, и пошли на Кощея. Идут маршем, а летучий корабль их партиями вперёд перебрасывает, чтобы быстрее.

Увидели их тёмные, нападать начали. А только мало их было. Небольшие отряды для охоты на беззащитных людей, в лесах спасавшихся. Яростно с ними бойцы расправлялись, никому пощады не давали. Очень сильно это дух боевой подняло.

Шли три дня, да три ночи. И вот утром ранним замерла рать, молча глядя на Лысую гору, что на окоёме темнела.

Мёртва Лысая Гора! Ни травинки на склоне, ни птицы в небесах. Вокруг тучи ходят чёрные, да зарницы сверкают. Пропастью окружена со всех сторон. Одна сторона горы – обрыв над пропастью, с другой стороны склон пологий. Тянется он к равнине у подножия горы. И равнина та лесом берёзовым усажена. А к ней Калинов мост ведёт, через пропасть переброшен.

На вершине Лысой Горы дворец высится, из человеческих костей. И зайти на него лишь, с одной стороны, можно, по склону, перед тем мост Калинов перейдя.

Мрачно смотрел Емеля на разношёрстое войско. Пройдут ли? Сдюжат ли? Подумалось, может, самому слетать? Змея он точно одолеет, а с Кощеем что-нибудь придумает.

Только развернул корабль, как привиделась ему берёзка-Ладушка.

– Не надо Емеля! Река Смородина волшбу гасит. Упадёт твой корабль в пропасть! Тащите его через мост Калинов на руках! И один на Кощея не ходи, пропадёшь!

Подошла рать к Смородине. Завоняло серой. Всё ревёт и грохочет. У ног ущелье, внутри дым чёрный стелется, да лава медленно течёт. Недаром испокон веку зовут её – СМРАДИНА.

А через ущелье мост перекинут стальной. От жара раскалился докрасна, и светится алым среди дыма и гари. Калинов мост.

Выстругали бойцы себе башмаки из дерева. Взяли на плечи корабль и понесли через мост. Идут. Топот сотен ног даже рёв Смородины перекрывает. Еле дышат от дыма и жара, но назад даже не смотрят. Подошвы дымятся, то и дело огнём вспыхивают. Топчут воины, огонь сбивают, и дальше идут.

Перешли мост, поставили летучий корабль, выстроились. Над шеренгами знамёна развернулись. Воспряли бойцы духом, жара утихла и враг — вот он. И всё просто стало и ясно, или мы их, или они нас.

Стоят, смотрят спокойно на дворец костяной, команды ждут. А Иван наступать не спешит. Приказал перед рядами «чеснок» укладывать, да прочие ловушки ставить.

Емеля меж тем вокруг дворца пролетел, разведку провёл.

И вдруг разверзлись небеса и показалось лицо-череп на полнеба.

– Я теперь Царь Тридевятого! Ужель царю перечить вздумали, тати беззаконные! Накажу! Ой, накажу-покараю!

Вышли из дворца воины Кощеевы, все кого он собрать успел. Немало их оказалось, хотя и меньше, чем ратников.

Замерли враги напротив, смотрели, изучали друг друга. Увидели тёмные, что большая часть войска в лаптях да с дрекольем, и со смехом, да свистом, бросились на людей, словно чёрная лавина.

Но Иван дело своё знал, а потому враг сперва по «чесноку» прошёлся, с шипами ядом смазанными, попутно под градом стрел и камней погулял. А как до войска добрались тёмные, помятые и прореженные, так подняли люди пики. Лес пик – пойди пролезь через них.

Дважды Кощеевы воины налетали на шипастые ряды войска царства Тридевятого, и дважды откатывались. И снова, понукаемые Кощеем, которого больше смерти боялись, лезли на пролом устилая склон каменистый телами. А рать русская вперёд шла. Медленно и неумолимо.

Иван, собрав своих лучших воинов на фланге, момент удобный улучил, да вломил врагу от души. Дрогнули тёмные, смешались и едва не побежали под натиском копейщиков.

Появился в небе Змей Горыныч. Не хотелось ему под стрелу попасть, до последнего отсиживался. Но Кощей пинком выпроводил, иди, мол, жги их всех! Пролетел, прорычал громовым голосом:

– А ну на колени, холопы!

Словил стрелу в хвост, взвыл обиженно и за облака ушёл. А там видит - прямо на него летучий корабль идёт. Шарахнулся в сторону, едва увернулся. Разглядел Емелю за штурвалом.

– Что ж ты Змей договор нарушил! – крикнул чародей.

– Моё слово! – протрубил Змей. – Хочу даю, хочу обратно забираю! Я теперь Владыка полцарства и помощник Кощеев!

– Дурень! Ты теперь его раб!

Разозлился Змей, дохнул огнём. Но Емеля увёл корабль. Дохнул Змей ещё раз, пламя закончилось. Пришлось ждать, пока огонь внутренний вновь накопится.

Видит Емеля, Иван снизу посреди боя ему машет.

– Снижайся! – кричит. – Меня подвези!

Запрыгнул он в летучий корабль, да из лука в Горыныча десяток стрел всадил, почти не целясь. Взвыл Змей, бросился в бегство. А войско тёмных к тому времени и вовсе в драпающее месиво превратилось.

Зарычал Кощей, челюстью клацнул.

– Ах ты трус чешуйчатый! Три башки и все пустые! Возьми силу из полона, да дохни на дворец!

Подлетел Змей к подножию горы, где заколдованный берёзовый лес стоял. Дохнул на ближайшие деревья жаром. Закричал пожжённый лес сотнями человеческих голосов. Закричал и Емеля от тоски. Услышал голос Ладушки среди криков. Слёзы потекли по лицу.

Втянул в себя Змей дым человеческий, да на дворец выдохнул. Тот куполом светящимся покрылся. Появились вражьи чароплёты из дворца, воинов нежити из костей понаделали. И сам Змей раза в два вырос, чешуя, как доспехи металлом отливает, крылья золотом светятся и огнём горят.

– Сдавайтесь, людишки! – рычит. – Иначе всех ваших пожжём! Вона их ещё сколько у склона горы... ха-ха... растёт!

Замерла рать, растерялась.

– Видишь Емеля, что из-за тебя сделать пришлось! – заорал Кощей. – Негодяй! Мерзавец! Тебя за это каждое дитя проклинать будет в моём Царстве! Вечно!

– Что, Емеля, плохо злодеем быть, а?! – хохотал Змей, проносясь мимо корабля. – Сдавайся уж, пощажу по старой дружбе.

Стрелял в него Иван, стрелял, а без толку. Стрелы от стальной чешуи отскакивают безо всякого вреда.

– Какая уж теперь дружба, Змей... – крикнул в ответ Емеля, на него не глядя. Смотрел он вниз, на ратников, на лес дымящийся. – Была дружба, да вся вышла!

– Отчего ж, – пробасил Змей. – Друг ты хороший был, весёлый. Жаль, что от тебя избавиться тогда пришлось. Уж больно яркий, меня заслонял. Ну да дело прошлое, теперь ты мне не ровня, не трону, шутом моим будешь. Сдавайся, дело говорю! Этим, внизу, всё одно конец!

– Не слушай его, Емеля! – говорил Иван горячо. – Если уж не защитили своих родных, то хоть отомстим!

Вытер чародей слёзы, повернулся к Ивану, спокойно сказал.

– Мстить не будем, Ваня. Воздавать будем, по делам их!

***

Медленно отступала рать, под ударами нежити и вояк Кощеевых. И воеводы рядом не было, ободрить. Уже крики пошли, что убит он, и всё пропало. Но держались люди, деваться всё равно некуда – позади Смородина, и кругом свои родные, заколдованные, молча со всех сторон смотрят.

Змей же снова попытался ратников пожечь, но летучий корабль опять на него пошёл.

– Ах ты дурень упрямый! – рыкнул Змей и крылья огненные развернул. – Испепелю!

Поджёг Горыныч корабль в один выдох. А Емеля не отвернул. И мчался корабль, пламенем объятый, прямо на него. Испугался Змей, в сторону шарахнулся, скорость потерял. А корабль сманеврировал и над ним навис.

– Иван, прыгай! – крикнул Емеля, перекрикивая рёв пламени.

Смахнул Иван пот, схватил один из волшебных топоров Емелиных и через борт сиганул.

Пролетел через смрадные облака и прямо на спину Змею свалился. Попытался Змей его стряхнуть, да Иван ему петлю на голову накинул, а другие бошки срубил в два удара.

– Пощади! – завопил Змей, растеряв свою храбрость. – Что хочешь сделаю! Не губи, богатырь!

– Лети к полю боя, погань! – рявкнул Иван. – Быстро!

– Лечу, уже лечу! Только пощади!

А Летучий корабль, пламенем объятый, развернулся и на дворец пошёл, стремительно скорость набирая.

– Куда?! Стой! Прыгай! – кричал Иван, хоть и понимал, что не услышит его Емеля.

Время остановилось. Все – и ратники, и тёмные, и даже нежить – смотрели на то, как пылающий корабль прямо на дворец Кощеев заходит.

Вспыхнул и погас купол, содрогнулись от удара стены дворца. Заходила ходуном земля.

Заскулила Жучка:

– Как же так, Емеля?

Обрушилась крайняя башня и часть стены у ворот, пыль до небес поднялась. И затихло всё.

Выползла Жучка из укрытия и давай на воинов лаять.

– Гав! Чего как пни застыли! Гав! Мне за вас что ли одной сражаться? Гав! За мной!

Подивились воины, ругающейся собаке, но устыдились слов её. Перебороли усталость и страх, снова ряды сомкнули и опять на врага пошли.

А Иван вывернул Змея прямо на тёмных, к новой схватке готовящихся.

– Жги их! Жги, скотина!

Дохнул Змей на кощеевых воинов, сжёг весь центр с полководцем. Паника дикая там началась. Атаковали ратники их, часть перебили, часть наверх ко дворцу погнали.

А Иван снова Змея на новый заход завёл, да только кончилась у того сила. Едва хрипит и пламени нет больше.

– Пощади, Иван, – хрипит. – Век тебе служить буду!

– Паршивая твоя служба! – ответил воевода. – И слово твоё, что в болоте грязь!

Срубил Иван Змею последнюю голову и спрыгнул на землю, благо рядом она.

Грохнулся дохлый Змей, прямо на бегущую толпу тёмных. Проредил изрядно. И ещё веселее погнали их ратники. И воевода в первых рядах топором машет. А возле него Жучка мчится.

А у обрушенной стены тёмные остановились, ибо бежать во дворец им Кощей запретил. И опять ряды сомкнули, отбиться попытались.

– Дайте новых воинов! – вопят чароплётам. - У нас бойцов мало!

– Держите оборону! – шипят им те, мертвецов поднимая. – Ещё чуть и будет вам подкрепление!

Видит Жучка, чароплёты новую нежить поднимают. А ратники до них пробиться не успевают, тёмные из последних сил держатся, время тянут.

Разогналась она, проскочила через ряды тёмных, и до чароплётов добралась.

- Брысь! – крикнул один, пнуть попытался. А жучка возьми, да обернись огромным волкодавом. Как схватит его за ногу, и отгрызла тут же. Под вопли, вцепилась во второго, атаковала третьего…

Заметались чароплёты – кто крылья чёрные раскрыл и полетел, кто порталы открывал, кто под землю червём зарывался. Даже злато Кощеево уже не прельщало их.

А тут и воевода с воинами прорвался. Порубил чародеев, кто удрать не успел. Крикнул на Жучку.

– Куда лезешь?!

– А ты не указывай! – рыкнула в ответ. – Не муж ещё... Веди людей за мной, я все ловушки тёмных чую!

Запнулась, силы кончились, снова в мелкую Жучку оборотилась Василиса. Ну так оно даже лучше оказалось. Во все щели пролезала, путь-дорогу изучала и все ловушки видела. Так и прошли они через лабиринт к центру дворца, никого не потеряв.

А кругом хаос и паника, прислуга мечется, спастись пытается. О сопротивлении уж никто и не думает.

Ворвались бойцы в тронный зал. Отбили натиск кощеевой гвардии. Трудно было с огромными статуями сражаться, а всё одно, повалили их ратники и побили в крошево.

– Где Кощей! – рявкнул Иван, тряся пленного чароплёта.

- Н-н-не знаю…

– Где он? Говори, пока жив!

– Да здесь я, Вань, здесь...

У трона Кощей стоял, Жучку за шкирку держа. Пошёл Иван на него, но Кощей Жучкой прикрылся.

– Назад, Ванюша, не то конец невесте твоей!

Замер богатырь, не знает, что и делать. И войско замерло, на воеводу смотрят.

– Выходи, Кощей, на честный бой! – крикнул Иван.

– Ага, – хихикнул Кощей. – Оружие только брось и доспехи сними. Так честнее будет.

– Что ж тут честного?

– А то, что я победить должен, Вань! А иначе нечестно. Бросай оружие, говорю! И твои пусть бросают.

– Не брошу! – выдохнул Иван, зубами скрипнув. – Права такого не имею! Прости, Василиса! Прости…

И на Кощея пошёл.

– Эх, не получилось, – посетовал Кощей. – Ну да ладно. Возьму ка я её с собой. Пригодится ещё...

Крикнул зычно заклинание на древнем проклятом языке, стеной прозрачной от богатырей закрылся.

– Э! – рявкнул Иван. – Куда!

Стукнул топором по стене, да отскочил топор с искрами, стену даже не поцарапав. А за Кощеем пещера образовалась, с человека высотой.

- Куда пошёл, сволочь!

– Злые вы! – посетовал Кощей. – Уйду я от вас!

– Ломай стену, ребята! – рявкнул Иван. – Уйдёт ведь, паскуда!

– Сам паскуда! – огрызнулся Кощей, повернулся – а ход-то закрыт! Вертел черепушкой белой туда-сюда, пытаясь понять, кто против него колдует? Никого не увидел.

И вдруг со всех сторон голос знакомый раздался. Да такой, что стена прозрачная трещинами пошла.

– ЭЙ, КОЩЕЙ!

– Да, Емелюшка! – отозвался Кощей. Меч чёрный достал, да Жучкой прикрылся. – Что, такое? Никак душенька грешная не упокоится?

– ТЫ ДОГОВОР О САМОИЗОЛЯЦИИ ПОДПИСЫВАЛ?

– Ну, подписывал, – хихикнул Кощей.

– НАРУШИЛ?

– Ну, нарушил. И что?

– А то, – звонко воскликнула Жучка, в Емелю превращаясь. – Что теперь не обижайся!

И боролись они крепко, только треск стоял. И не мог Кощей Емелю побороть, как ни пытался. И меч его чёрный под ноги упал, и вдребезги разбился. И стена прозрачная разлетелась сотнями брызг.

Кинулся было воевода на помощь, да Емеля запретил.

– Не лезь, Иван! Мой он...

Оглушил Емеля Кощея ударом богатырским, и от проклятой земли, что силу Кощею давала, оторвал.

– Дурак! – хрипел Кощей, дёргаясь в стальных тисках. – Бессмертный я, слышишь! Бессмертный!

– Пусть! – крикнул Емеля. – Живи долго!

И так Кощея об стену дворцовую ударил, что брешь в ней пробил. Улетел Кощей в ущелье Смородины, только крик эхом в пропасти отозвался, да и погас посреди грохота и рёва.

Тут битва у дворца и кончилась. Рухнули воины нежити, в груду праха обратившись. А тёмные враз доспехов лишились, обратившись кто в татей, кто в нечисть всякую. И побежали, кто куда. А ратники гнали их и били без пощады и отдыха.

И дворец зашатался, посыпались отовсюду кости.

Замерли богатыри, беспокойно головами вертели.

– Бежать надо! – сказал кто-то.

– Точно! Завалится сейчас холобыздина эта...

– Где Жучка? – крикнул Иван ратникам. – Жучку ищите!

– А нет больше Жучки, – сказала Василиса, за руку его взяв. – Стёрла Смородина колдовство Кощеево. Он там на дне не опаснее булыжника теперь. А всё что натворил – стёрлось.

– Так и силу, которая эту груду костей держала, тоже стёрло – сказал обеспокоенно Емеля. – Бежим-ка отсюда, ребята!

Выскочили из дворца, а он и рухнул, только пыль столбом.

– Ух! – выдохнул Иван, пыль с себя стряхивая. – Ну и зимушка выдалась! Василиса, ты тут?

– Куда ж я от тебя денусь, – улыбнулась Василиса, Ивана обняв. Посмотрела на Емелю, подмигнула.

- Ну что, прав Боровик оказался?

– Прав, прав… - вздохнул Емеля, а сам смотрит туда, где у подножия горы люди толпятся, что из берёзового леса превратились. Ладушку свою ищет. – На таких как Боровик, земля держится!

- На хороших людях земля держится! – нахмурилась Василиса. - Так ты ничего и не понял.

- Да понял я, понял…

– О! Царь идёт! – пробасил Иван. – Слышь, Емель, давай к нам в стольный град, советником царским? Уж Царь-то тебе сейчас ни в чём не откажет.

– Ну уж нет, – мотнул головой Емеля. – Хватит с меня столиц... Вы, если что, сами приезжайте.

– Тогда прощай! – пожал Иван ему руку, и пошёл царю доклад делать. И Василиса с ним.

Углядел наконец Емеля Ладушку. Помогала та Никифору односельчан вместе с коровами да лошадьми в кучу собрать. Улыбнулась Емеле хитро и глазами на Ивана показывает. Кивнул чародей, улыбнулся в ответ.

– Слышь, Вань!

– А?

– Сделай доброе дело!

– Так давай!

– Сватов заслать хочу.

– Какие вопросы?

Тем временем Никифор среди толпы бродил, вверенное ему сельское хозяйство собирал и попутно вяло переругивался с Емелиной лошадью.

– Не пущу в стадо! Испортишь мне животинок! Пусть тебя чародей твой домой волшбой переносит!

И со свистящим звуком прочертил рукой дугу.

– Да какой с меня вред, Никифор Петрович? – удивлялась лошадь. – Я ж мухи не обижу!

– И толку тоже никакого! – подытожил Никифор. – Корм зря переводишь! Тебя только скоморохам задарить.

– Ой, ну да, ну да! – вздохнула лошадь, махнув копытом. – Куда ж мне до тебя, Никифор Петрович! На тебе вона и без лошади пахать можно!

– Чего?!

– Да не, ничё, ничё...

– ЭЙ, ТЫ! - рявкнул Иван так, что все вокруг вздрогнули. Поманил Никифора пальчиком, которым дуб расковырять можно.

– А ну, иди-ка сюда...

Задрожал Никифор, переглянулся с лошадью, да к Ивану потрусил.

– Погодь, Вань, – засомневались дружинники. – Это ж сваты к отцу идти должны.

– Тьфу ты! – хлопнул Иван себя по лбу. – Забыл… Э! А НУ СТОЙ! Мы к тебе сейчас сами подойдём...

В общем, засватали успешно. В столицу сразу не пошли, а обе свадьбы так в деревне и сыграли.

И царь там тоже гулеванил, да так браги на радостях упился, что Никифору корону подарить хотел. Правда она тому не налезла.

А потом жили они долго... а, может, и сейчас живут. Кто ж их знает? Я в Тридевятом лишь раз был, да и то проездом.