Знамение судного дня

"Выбег - это продолжение работы по инерции механизма при мгновенном отключении источника энергии, обеспечивающего его нормальную работу".
Энциклопедия по машиностроению.

Усталый путник тяжело вздохнул и огляделся. Повсюду - ни души, и даже не было грабителей, в бескрайней раскалённой пустоши, на сотни миль, лишь камни, да песок. Но что-то поменялось в атмосфере. И он узрел. Его? Или её? Оно явилось в облике прекрасной девы, милой, юной, беззащитной. Но страждущий вдруг понял, перед ним тот самый, хрестоматийный дьявол. Эта мысль настойчиво ворвалась в его голову, как будто бы извне кто-то могущественный сканировал мозг. На чеканном лике играла загадочная улыбка Джоконды. Тонкий ореол света окутывал фигуру, привнося в её очертания облик божества. Фея с любопытством смотрела на странника и он, не удержавшись, вопросил.
- Кто ты?
- Не валяй дурака, ты прекрасно знаешь, кто я, - ответила дама ангельским голосом.
- Я догадываюсь, но боюсь произнести твоё имя вслух. Ты очень красива.
- А ты ожидал меня узреть с рогами и копытами? Для тебя же старалась. Могу и в крокодила. Не хочешь по имени, не надо, и у меня их много, - прощебетала цесаревна.
Мрачный пейзаж по мановению волшебной палочки исчез, и появился интерьер прямоугольной комнаты.
- Садись, - взмахнула изящной кистью красавица, указав на стоящие в центре комнаты стол и пару табуретов.
Пилигрим повиновался.
- До нашей встречи я изнывал от жажды и жары, но сейчас мне почему-то пить не хочется, и лёгкость в теле появилась, это ты всё делаешь, и ты забросила меня в эту дыру?
Расхохотавшись, мадонна Рафаэля изрекла:
- Ох и глуп же ты, приятель. - серебристый смех рассыпался хрустальными осколками, - я? Тебя? В кошмар? Да в мыслях не было. Тебя сюда никто не тащил. Ты сам припёрся, вляпался в дерьмо, и впереди, ну скажем, неизвестность. Твоя душа в смятении. Тебе не позавидуешь. Но пенять тебе только на себя.
- Ты знаешь, что со мной будет. Помоги.
- Что будет, знаю. А с чего я вдруг должна тебе помогать? Тебе на месте не сидится, вот ты и шляешься по свету в поисках фортуны. Ты же бродяга, авантюрист, игрок, ты неспособен что-либо создать, построить, иль посеять. Тебе не по душе оказался твой мир. И ты сбежал. Все люди хотят блага в любой форме. А кто их будет делать, эти блага? Санта Клаус? Конь в пальто?
- С подобными вопросами не раз я обращался к богу.
- Да неужели? А у самого что, руки не из того места выросли? В твоей башке я вижу только мусор, - девушка задумалась, - открою маленький секрет. Он мой напарник. Ты можешь называть его, меня, по-разному. У нас много имён. Мы заключили договор о невмешательстве в процесс. Система должна развиваться автономно, не подозревая о существовании кого-нибудь извне. Но мой напарник вмешивается, я-то знаю. Было условие, что все разумное придет к божественным понятиям самостоятельно. Вы создали свод правил и поместили в библию, а вот насчёт придерживаться, с этим что-то не так. Что, дурачок, не нравятся тебе мои откровения? Ты мог бы ничего и не придерживаться, но что-то сделать мог. Жениться, воспитать потомство, построить дом, посадить дерево. На это и рассчитан наш эксперимент. Я создала этот мир таким, каков он есть сейчас.
- Разве люди - эксперимент?
- Конечно, ты, кстати, тоже его продукт. Причём, весьма далёкий от запланированного идеала. Тебе не ведомо, что игроки всегда остаются в проигрыше?
- Мой мир был злым, и я его покинул.
- Определение добра и зла, а так же их критерии придумала не я. Их придумали вы. Я лишь создала вас в надежде на то, что вы сами будете лепить свой мир таким, каким захотите. А что такое хорошо, и что такое - плохо, пусть с этим разбираются ваши схоласты. Меня интересует конечный результат. Ну а с тобой всё ясно.
- Но ты ведь божество, ты можешь мне помочь.
- Помочь могу, да и не против, но это выходит за рамки установленных протоколов. Не я писала их, не мне и нарушать. И никакое я не божество. Извини, ничего личного. Ты боишься произносить моё имя всуе, но это не имеет никакого значения. Теперь иди.
Темнота исчезла, и вновь до самого горизонта распростёрлись едва шевелимые ветром пески под нещадно палящим полуденным светилом. Выдавив из бурдюка последние капли, странник двинулся в дорогу. Призрачная надежда ещё оставалась.
...Апрельский рассвет посеребрил тёмные воды неспешной Припяти. По зеркальной глади прокатилась рябь. Сидевший в камышах старик повёл удилищем и поплавок задёргался, проворно скрывшись за кувшинками. Клевало. Чмокнув волосатым ртом, рыбак неуклюже подсёк, и почти полуметровый карп сорвался с крючка. Плюхнувшись в воду, рыбина весело махнула напоследок неловкому деду серебристым хвостом. Где-то далеко, за лесополосой послышался приглушённый рокот просыпающегося города. Новый день начинался.
26 апреля 1986 года около часа пополуночи старший инженер и оператор циркуляционных насосов Валентин Ходарчук находился на рабочем месте. Перед ним мерцали индикаторы и подрагивали стрелки манометров. Электричество мигало, выключалось, пульт сотрясала мелкая вибрация. Четвёртый энергоблок работал в нештатном режиме, и это вселяло тревогу. Над головой простирались трубы сепараторов, от которых исходил равномерный гул. Он был не таким, как раньше, не обычным, а протяжным, резким. Ходарчук нутром чувствовал, что всё работает на пределе. Хотелось плюнуть и бежать. Бежать без оглядки. Но он не двигался, перебирая в голове варианты смягчения ситуации.
Начальство затеяло эксперимент, авантюрный по своей сути, но рекомендованный научным центром. За его проведение Ходарчук был категорически против, указав в письменном виде на конструктивные недостатки реактора в целом, и ротора турбины в частности. Однако партия сказала: надо, и комсомол ответил: есть! На 25 апреля была запланирована остановка 4-го энергоблока для проведения плановых ремонтных работ, во время которых тестировалось оборудование. Целью испытания была отработка так называемого режима выбега ротора турбогенератора, предложенного генеральным проектировщиком - институтом "Гидропроект", поспешно согласованного с "Киевэнерго" в качестве дополнительной системы энергоснабжения. Однако на ротор при таком режиме действовала кинетическая энергия, порой достигавшая критических величин, и можно было ожидать, что при завышенных нагрузках конструкция не выдержит. Тут мнения теоретиков делились поровну с перевесом в несколько голосов, а опасения персонала станции никого не интересовали. Валентин знал, генератор изношен не только эксплуатацией, но и такими испытаниями, направленными на выжимание из него максимального КПД. Свои опасения Ходарчук озвучил в кабинете директора, возложив ему на стол папку с расчётами. Но директор бровью не повёл.
- И что мне в райкоме докладывать? За срыв испытаний лично я понесу ответственность.
- Но ведь предыдущие попытки успехом не увенчались. Один раз турбину даже заклинило. Еле вытащили. И всем сразу рот на замок! Турбогенератор надо менять, а не шутить с этими выбегами.
- Ты спятил? Заменить, да? Это тебе не подшипник вставить, гвоздь прибить, или ферму приварить. Это решается на пленуме в рамках госзаказа для целого завода тяжмаша. А испытания? Так на то они и испытания. Все недоработки в ходе предыдущих тестов институт учёл. Мы действуем в соответствии с их стандартами. А там люди поумнее тебя будут, - директор почесал затылок, - зря ты всю эту мышиную возню затеял, не к добру.
- Но износ ротора. Я перепроверил. Не мне вам объяснять про такие вещи, как усталость металла и выработка трущихся узлов. Хорошо там над чертежами в уютных кабинетах рассуждать. Кто нибудь хоть раз из этих академиков явился на объект?
- Как хочешь. Иди в райком. Лично я не советую. И решение учёных оспаривать не стану. Да что ты, в самом деле, Ходарчук! Ведь это же плановые испытания. Мы и раньше их проводили. Так и скажи, не хочешь, боишься, так мотай в отпуск, заявление я подпишу. Без твоих советов разберёмся. Только на премиальные потом не рассчитывай.
Валентин молча сгрёб бумаги и резко встал. Бесполезно тут бисер метать.
- Иди, иди. А пойдёшь в райком, там ещё и по шапке получишь. И партбилет на стол положишь! - кипятился директор вслед.
На следующий день Валентин дожидался в приёмной секретаря райкома КПСС товарища Загоруйко. Того застать было сложнее. Загруйко мотался по объектам и раздавал волшебные пинки. Именно так он понимал ускорение и перестройку, объявленную новоиспечённым генсеком Горбачёвым. Сурово серьёзный Михаил Сергеевич целеустремлённо жонглировал с высокой трибуны какими-то консенсусами, и де страна всё топчется на месте, и надо кончать с пресловутым застоем, несунами, пьянством, разгильдяйством на местах, причём решительно и быстро. Но никто не объяснил, как именно это делать, и Загруйко так и понимал: всем взбучку под хвоста! Однако Валентин всё же дождался и секретарь райкома под конец рабочего дня заявился.
- Товарищ Ходарчук по вопросу испытаний на электростанции, - указала секретарша на сидящего в углу Валентина.
- Ну так пусть запишется на приём, мне некогда.
- Говорит, срочно.
- Ладно, давай его сюда.
Валентин вошёл, и выложил на стол документацию.
Загоруйко восседал в кожаном кресле и строгим взором дознавателя мерял Валентина, словно вопрошая: "Ну и какого чёрта ты припёрся?" Наконец, придвинув папку он молча углубился в расчёты шевеля губами и загибая пальцы. Затем откинувшись, он посмотрел в упор.
- Ты белены объелся, да? А может быть, нажрался? Какие такие конструктивные недостатки? Износ, да? Все расчёты предоставлены НИИ! А ты оспариваешь. Ты кто такой? Износ тут у него. Износ твоих мозгов, ты понял? - мясистый палец секретаря уткнулся Ходарчуку в нос, - иди проспись. Ты мне ничего не показывал, я ничего не читал. И бумажки свои забери, для сортира сгодятся. Только помни их хорошенько перед использованием.
Загоруйко захлопнул папку и уставился на Ходарчука, давая понять, что аудиенция окончена.
Пропустив мимо ушей гадкую и неуместную шутку секретаря, Ходарчук настойчиво возразил:
- В НИИ не знают всех нюансов. Они не учли даже половины всех отрицательных побочных эффектов и нагрузок. У них голая теория.
- Нюансы, да? А про такой нюанс, как срыв испытаний, ты знаешь? - тут Загруйко приподнялся и смерил инженера жёлчным взглядом, - это чистой воды саботаж. Наша партия и наш народ доверили нам доставить в их дома тепло и свет. И ещё обеспечить бесперебойную работу предприятий, в том числе оборонной промышленности. А ты вредительством решили заняться. Слушай, Ходарчук, ты, часом, не завербованный агент иностранной спецслужбы?
- Да что вы такое говорите.
Тут Загоруйко как-то нехорошо улыбнулся и заговорщически подмигнул.
- Ну так какого чёрта палки в колёса вставляешь. Ладно, иди пока. После испытаний поговорим. А вот это, - похлопал секретарь по папке, - пока останется у меня. Я покажу это кому надо. Не сомневайся, коммунист Ходарчук. Партком примет решение по вопросу твоей деятельности отдельным собранием. Тебя вызовут. Свободен пока, - и Загруйко указал на дверь.
26 апреля, в 01.20 пополуночи Валентин Ходарчук находился в зале с циркуляционными насосами охлаждения реактора. Разговор с Загруйко не лез из головы. Этот и под суд отдаст. А что было делать? Куда он только не писал и не стучался. И получал одни отписки. Пытался найти единомышленников в рабочем коллективе. Но все отмалчивались. Даже директор не поддержал, хотя и знал о возникшей проблеме. Однако не захотел связываться с закостеневшей партийной номенклатурой, не стал привлекать сторонних экспертов, и как всегда, понадеялся на авось. Страусинная философия устраивала всех, и Ходарчук в своей инициативе остался один.
Внезапно, откуда-то сверху, послышался тяжёлый звон. Словно царь-колокол отсчитывал последние минуты. Монотонный гул перешёл в протяжный вой, и инженер вскочил со стула. Ничего предпринять он так и не успел. Посреди зала в мгновение ока вспыхнул ослепительно яркий шар, стремительно разраставшийся в размерах, и над реактором воссияло рукотворное атомное солнце.
...За деревянным столом в окутанном сумерками помещении восседало двое.
- Так ты попытался помешать? - спросила женщина сидящего напротив.
- Да, я пытался, но меня никто не слушал. А где я?
- Это неважно. Ты погиб, испарился в атомном огне. Я воссоздала тебя из праха, из молекул, если хочешь, чтобы прочесть твои помыслы. Ну и статистика, её нужно вести.
- Кто ты?
- У меня много имён. Странно, но почему-то мой напарник на сей раз не вмешался. Что-ж, вот она, чистота эксперимента. Ответь ещё мне на один вопрос. Скажи, зачем ты препятствовал опыту на вверенном тебе объекте?
- Я знал, погибнут люди, много людей, и будут умирать потом ещё.
- Да, так и было, - лицо красавицы на этот раз было серьёзным, - значит, у меня начало что-то получаться, если стали появляться личности, пошедшие против системы ради всеобщего блага.
- Но у меня не вышло. Не знаю, почему я это делал, но это надо было сделать.
Богиня участливо кивнула.
- Вот никогда не отходила я от правил. Но теперь... Я дам тебе ещё шанс. И этот мир нуждается в таких, как ты. Да будет так.

Внезапно темнота исчезла, и он оказался посреди песчаной пустыни, озаряемой нещадно палящими лучами раскалённого светила. Мужчина огляделся. Подле него валялось трое поверженных грабителей, напавших на него, а он всё продолжал сжимать тяжёлый меч. Впереди виднелись руины старой крепости, а позади, до самого горизонта, простирались бескрайние пески. Следовало двигаться дальше. Монах ордена тамплиеров вложил меч в ножны и упругим шагом двинулся в путь. Вперёд, только вперёд. Перед глазами пробегали картины странных механизмов. Потом всё взорвалось. Что это было? Мир снова сжимал его в железных объятиях, но рыцарь был уверен в своих силах. Он чувствовал незримую поддержку. Она придёт ещё, он знал, красавица из зазеркалья. Или обычный дьявол.

Когда б я властен был над этим небом злым,
Я б сокрушил его и заменил другим,
Чтоб не было преград стремленьям благородным,
И человек мог жить, тоскою не томим.
О. Хайям, Рубаи.