​Ларец

Ларец

Семь дней кряду мела за окном пурга-вьюжица.

Батько, как ушел третьего дня на охоту, так и не возвратился. Леший ли его забрал али в чужой капкан попал, мальцу то было неведомо.

Мамко чахла в чумном бараке на краю деревни. В избе остались Никитко, да сестричка его малая - Лёнка, что забилася на палати, и тихонько подвывала там.

-Китко, я исть хочу, - то и дело доносился ее тоненький голос.

-Цыть, баба! Татько вернётся, похлёбки наварит, тогда и поедим! - осекал сестрёнку Никитко, на правах старшего, хотя самому едва грянуло шесть годков.

А есть, конечно, очень хотелось. Но последние крошки они вылизали со стола ещё вчера, а ныне все лакомство было - сосульку полизать, представляя, что это медовый леденечик.

Дрова давно прогорели, превратившись в багряные угли. Больше топить печь было нечем.

Китко опустился на пол и вытащил с-под лавки тяжелый неказистый ящичек, заклеенный семью печатями. О нем-то знали только малец, да дед его – Макар-одноглаз, что прошлой весной почил.

"Дарю тебе, внуче, ларец с семью печатями. Токмо ты эти печати ни в коем разе не срывай, да внутрь не заглядай", - твердил дед слабым голосом, уже на смертном одре.

"Эка, дед. А на кой мне ларец, в который даже заглядывать нельзя?" - удивлялся Никитко, стругая ножичком ивовую ветвь.

"Печати те сорвать дозволяю, только ежли великая нужда настанет", - а больше дед ничего и не сказал, уйдя в мир иной.

И вот теперь мальчонка лежал на полу, в который раз уж разглядывая затейливые печати, которые не позволяли раскрыть загадочный ларец.

«Эх, дед! А как же мне понять, настала уже великая нужда, али терпимо ещё?
Батьку дождусь, все ему расскажу, там и решим!»

От голода тело ослабело, став кукольно вялым, а холод и вовсе отобрал последнюю волю, погрузив мальчишку в тяжкий сон.

Тут дверь отворилась, а на пороге мамко стоит. Улыбнулась, стряхнула с валенок снег, сняла с головы пуховую шаль.

Поставив на стол узелок, опустилась пред Никиткой, провела холодной ладошкой по русым волосам.

-Мамко...

-Соскучился, милый мой! И я скучала! Ты поспи, поспи. А проснешься, я для вас вареников с брусникой затворю. Накормлю досыта. - Она склонилась и коснулась ледяными губами его лба. - Спи, малый, спи!

Голос мамы убаюкивал.

-Китко, исть как хочется, - слова сестрички вырвали мальчишку из дремного тумана.

-Потерпи. Сейчас мамко вареников налепит. Наедимся от пуза, - вяло пробормотал мальчик.

-Мамко? Та где ж она!?

-Туто! Спи дуреха! Туто мамочка. - Никитко перевернулся на другой бок, и покрепче обхватив ларец с печатями вновь провалился в забытье.

-Китко, мне страшно! Мне холодно! - шептала Лёнка, но брат не слышал ее. Его убаюкивало присутствие мамы, которая согревала своим лютым холодом.

***

Еще пуще завывала пурга-вьюжица когда разбойничий обоз и еще несколько всадников остановились возле покосившейся, по окошки занесенной снегом лачуги.

Длинноусый атаман, по прозвищу Черкас спешился с вороного жеребца и заглянул под полог обоза.

- Ну, приехали ведьма, иди показывай, где добро? - хриплый голос атамана заставил вздрогнуть сидящую в темной глубине обоза старуху.

Это была Архипчиха, сумасшедшая провидица, которая порой за миску горячей похлебки указывала атаману где можно поживиться добром.

- Не пойду! Смерть там! Мне с ей на одной половице тесно. А ты сам ступай, мимо добра не пройдешь. Малец его крепко сторожит. Ступай ка. Ступай ка сам-то.

Речь старухи перетекла в тихое шамканье беззубым ртом.

Атаман сплюнул на снег и покачал головой.

- Ну смотри, старая, ежли как в прошлый раз, туто и брошу подыхать!

***

Черкес сидел на лавке в волчьем полушубке и держал на коленях ларец с семью печатями. В выстуженной комнате едва ли было теплей чем на улице, изо рта шел пар. Бесцеремонно взломав одну за другой печати он дрожащими руками приоткрыл крышку. Даже в полумраке его морщинистое лицо озарило сияние. Сундучок доверху был наполнен золотыми монетами.

- Не обманула карга безволосая, на этот раз верно навела, – он ощерился и глянул на стоящего рядом гробуна, которого считал своей правой рукой.

- И то верно, атаман. А постой-ка. Не тот ли это ларец, что Макар-одноглаз прошлой зимой с каравана умыкнул? Там как раз награбленное семи общин было, их печатями и скреплено. Долго его искали, такие лютые проклятия в его душу слали, а он как в воду канул. Откудова только здесь этот ларчик взялся, странно.

Тут малец, лежащий на полу без признаков жизни, пошевелился и повернул голову в сторону разбойников.

- Деда! Ты ли? – осипший голос мальчика был едва различим.

Оба мужчины тут же бросились к ребенку, горбун склонился, а атаман присел подле на корточки.

- Ох ты пресвятая… живой. А я-то думал тож околел, как сестренка его на палатях, - забормотал горбун.

- Давай-ка, живо волоки полушубок с обоза. С собой мальца заберем.

- Да куда ж мы его…

- А ну цыть! – Черкас бросил свирепый взгляд на сподвижника и тот испуганно попятился к выходу.

Атаман аккуратно поднял мальца, взял на руки и прижал к груди.

- Деда, хорошо, что пришел, - бредил мальчишка. – Я сам-то не ведал, правда ли можно уже твой ларец вскрыть. Велика ли нужда настала, али еще чуток потерпеть нужно. Хорошо, что пришел…

Вернулся горбун и укутал колючим полушубком мальца.

- Вот и прояснилось, откудова ларчик тут взялся, - сказал атаман. – Малец-то про деда бредит, про печати. Видать внук одноглазого.

Горбун недобро ухмыльнулся:

- Ух и хитрый старый был, в сыновьем доме, значит, с награбленным сховался. Думал тут его нечистая не настигнет. Сам-то прошлой весной с покоем ушел, а близких вот и сгубил. Сына-то его намедни белая волчица в клочья подрала. Невестку черная смерть забрала. Внучка, вона, на палатях от холода окоченела. Один малой выжил. Как и выдюжил...

-Черкас? – послышался оклик от двери. В нее заглядывал рыжебородый разбойник, сорвав с головы шапку.

- Ну, что там еще? – недовольно откликнулся атаман.

– Мы как могли следы заметали, но белую волчицу не проведёшь, нашла таки, окаянная! Вышла на след. На опушке ужо ее глазищи огненные видны! Тикать надо, может успеем еще оторваться!

- Пламя адово! – выругался атаман и повернувшись к горбуну распорядился, - Всех по седлам и тикайте! Что есть мочи тикайте! Я нагоню. Мальца вот возьми, головой за него в ответе.

Атаман передал ребенка горбуну, а рыжебородого жестом подозвал к себе.

- А ты, А́леш, останешься. Там, на палатях девочка мертвая. Схоронить бы надо!

- Дак как жо? Земля до камня промерзла!

- По нашему, по людскому обычаю! На сажень вглубь! Уж ты потрудись, да не робей. Белая волчица тебя не тронет, ты благое дело делаешь. А вот как нам, остальным оно суждено, то одному черту известно! Прощай брат, да не поминай лихом!

Атаман щедро зачерпнул из ларца горсть монет и ссыпал в широкую ладонь рыжебородого. Подхватив добычу под мышку Черкес спешно вышел за дверь. Через миг до Алеша донеслось ржание кобылицы и удаляющийся топот копыт.

***

В раскачивающемся скрипучем обозе юный Никитко прижимался к теплой груди горбуна и бредил в полудреме:

- Деда, хорошо что пришел. Хорошо, что пришел...

Никто и не ведал, что главным сокровищем в эту ночью стал не ларец, полный золота, а тот самый мальчишка, которого спасли бандиты, пришедшие грабить его дом.