​СКОЛЬЗКИЙ ПУТЬ

В старом деревянном здании бывшей большеволжской начальной школы сидел в своём кабинете участковый, держа в руках тетрадный в косую линейку листок, и разглядывал на нём каракули. Каракули эти были анонимкой. Писавший их человек утверждал, что в одной из комнат барака у гражданина по имени Сашка стоит 30-литровая бутыль с брагой, почти готовая к перегонке.

Сашка был молодым тщедушным мужичком. Сашкина жена работала нянечкой в больнице, двое детей учились в школе. Участковый был на концерте школьников в клубе «Маяк» и слышал, как Сашкины дочь и сын тоненькими голосами пели: «То ль берёзка, то ль рябина, куст ракиты над рекой...» Что стояло над рекой, капитан милиции так и не понял, но песня была жалостливая, трогала за душу, да ещё и эти худенькие детишки с их чистыми ангельскими голосами.
Теперь вот надо отреагировать на эту бумажку, пойти к отцу этих певчих, провести, как положено, с понятыми обыск и изъять, если найдётся, предназначенное для продажи зелье, а хозяина строго наказать, дабы другим неповадно было нарушать государственную монополию на производство и продажу спиртных напитков.

Участковый тяжело вздохнул. В войну было проще. Надо было идти в атаку, и он шёл, а тут на кого наступать, кого в плен брать? Отца двоих детей с 80-рублёвой зарплатой? Говорят, сам Сашка виноват, не учился, мол. А когда ему учиться было? В войну, ещё пацаном, работал в колхозе, потом устроился на завод учеником токаря, а в настоящее время числился матросом на одном из катеров. Жаль мужика, но и не реагировать на сигнал было нельзя. Тут уже могла возникнуть другая анонимка, но уже в кабинет повыше, с требованием проверить самого участкового, мол, сигнализируем ему, а он и в ус не дует, покрывает, мол, злостных нарушителей социалистической законности.
Капитан аккуратно уложил тетрадный листок в планшетку, поправил портупею, надел фуражку и отправился на задание.

На улице стояла благоприятная весенняя погода. Светило солнышко, на лавочке у дома возле железнодорожной станции два пенсионера разыгрывали партию в шахматы. Участковый постоял, оценил ловушку, которую один из игроков подготовил другому, попробовал прикинуть шансы на победу, но оставил это и двинулся дальше. Пересек железную дорогу, затем Дмитровку и по грунтовке, не скрываясь, зашагал прямиком к злополучному бараку. Постучал в дверь. Дверь открылась как-то неожиданно быстро. За ней обнаружился Сашка в тельняшке и кальсонах, а комната просто благоухала дрожжами.
Участковый объяснил хозяину комнаты причину своего визита и попросил двух соседок поприсутствовать в качестве понятых при производстве обыска. Хозяин в кальсонах изобразил ладонями что-то вроде щита и попробовал интеллигентно возразить: «Позвольте, на каком основании?» Но капитан его не слушал. Он усадил соседку помоложе за стол, вручил ей лист бумаги, авторучку и велел писать. Женщина попыталась отказаться от этой почетной обязанности, но участковый и слушать её не стал, а принялся диктовать, одновременно осматривая комнату. Отодвинутый мощным милицейским плечом в сторону Сашка принялся натягивать штаны, пиджак и ботинки, понимая неизбежность ареста. Бутыль нашлась быстро. Была она действительно стеклянная, 30-литровая и полная готовой к перегонке бражки. Милиционер велел женщинам расписаться, спрятал бумагу в планшетку, обнял двумя руками ёмкость с брагой и, кивнув Сашке, сказал: «Пошли!»

Все, кто был в это время в бараке, увидели, как по дороге идёт участковый в обнимку с бутылью, а за ним семенит Сашка, на ходу застегивая пуговицы пиджака. Когда добрались до вокзала, капитан подозвал Сашку и велел нести бутыль ему, а сам зашагал чуть впереди. Все, кто был в это время на вокзале, на контейнерной площадке, в том числе и крановщик в будке портального крана, все, кто выглядывал из окна привокзальной двухэтажки, и двое пожилых шахматистов на лавочке видели, что по долгу службы идет участковый, а позади него с бутылью браги, трудно перешагивая рельсы, тащится застигнутый с поличным матрос.
И вот где-то посередине пути матрос споткнулся, бутыль из его рук выскользнула, шандарахнулась о рельсы и вдребезги разбилась. Все содержимое тут же разлилось без всякой возможности собрать хоть малый объём для предъявления в качестве доказательства. Это видели все, не все, правда, поняли, что произошло. А произошло на глазах у всех закрытие дела за отсутствием улик, с демонстрацией яркого примера неотвратимости наказания каждого вступающего на скользкий путь нарушения социалистической законности.

Капитан остановился, снял фуражку и протёр её изнутри носовым платком. Потом водрузил фуражку на место и, ни слова не говоря, отправился в свой участковый пункт милиции. Сашка, немного постояв и погрустив о напрасно затраченных деньгах, повернулся и зашагал в сторону своего барака.
В кабинете участковый достал из планшетки анонимку и свежий протокол обыска. Положил их рядом. Почерк в этих разных бумагах оказался одинаковым.
Капитан ухмыльнулся, а потом задумался. За свою жизнь он побывал во многих уголках своей страны, а война занесла и во многие чужие страны. Он знал, что румыны и болгары делают своё вино, приходилось ему пить грузинские, молдавские и крымские вина собственного производства, и никто там не гонялся за этими виноделами, а вот тут, на Руси, всё под жестким запретом. Почему? Запретный плод всегда слаще, возможно, и пьют у нас по этой причине больше? Или сильнее? Или вопреки?

(из книги "Обратная сторона Дубны")