О чем поют птицы?

­­­

     О чем поют птицы?

Я тень из тех теней, которые, однажды,

Испив земной воды, не утолили жажды

И возвращаются на свой тернистый путь,

Смущая сны живых, живой воды глотнуть.

Арсений Тарковский

И воскликнул отец: Пролог,

А в Прологе главное Бог.

Александр Введенский

Это была вечеринка в честь Мишиного совершеннолетия.

Всего их собралось человек пятнадцать, из числа его недавних школьных друзей и теперешних одногруппников. Свою трехкомнатную квартиру родители Миши любезно оставили ему на выходные, и к десятому часу вечера в ее просторной гостиной было не протолкнуться. Гремела ломанная танцевальная музыка; в душном воздухе витал навязчивый, приторный запах женских духов, вперемешку с запахами пота, табака и перегара. Все те, кто хотел танцевать, толкались в центре комнаты, у домашнего кинотеатра. Вокруг них кто-то еще продолжал пить на длинном Мишином угловом диване, громко ругался и спорил, смеялся и сплетничал, иногда пускал густые клубы пара из электронных сигарет, целовался украдкой и, в общем и целом, наслаждался жизнью изо всех своих юных сил. Свет в гостиной не горел, и только старая дисколампа, чудом еще оставшаяся висеть на люстре, время от времени бросала на стены и потолок россыпи разноцветных созвездий совсем не в такт никакой музыке. Окна здесь держали открытыми, и в редкие моменты тишины стрекот первых весенних сверчков с улицы мог напоминать всем ребятам о существовании внешнего мира.

Сам виновник торжества выделялся на фоне остальных очень значительно. Он сидел тогда немного в стороне, на самом краю дивана, вместе со своим лучшим другом Сашей. Последние несколько минут он разговаривал только с ним одним и на все случайные выкрики и поздравления в свой адрес отвечал с неохотой. Миша не выглядел при этом ни слишком пьяным ни, как это иногда бывает в его особом положении, мечтательно обиженным на весь мир. Центр внимания еще вначале вечера, этот часто непредсказуемый парень, склонный то буйному веселью, то к крайней меланхолии, он в какой-то момент просто снова ушел в себя. Вытянутое его лицо со взлохмаченной шевелюрой было красным от духоты, а глаза при виде танцующих выражали одну сплошную и ничем, казалось, неутолимую тоску.

- Михаил Робертович! – Закричал вдруг ему Саша прямо на ухо, чтобы пробиться через басы стереосистемы. – Может хватит уже?! Я вас не понимаю! Объяснитесь, в конце концов.

На удивление Миша воспринял это неуместное обращение по имени-отчеству как должное.

- Объясниться…?

Переспросил он и как бы ненадолго вернулся в реальность из своей прострации. После чего, не дожидаясь ответа, сказал:

- Мне будет сложно донести вам свою мысль, Александр Сергеевич! Очень сложно!

- А вы все-таки попробуйте!

Миша глубоко вздохнул и опять многозначительно замолчал в попытке отыскать нужные слова. Но тут ему повезло. Инфернальная танцевальная песня вдруг сменилась на более спокойную, что позволило ему говорить тише.

- Я думаю... – Начал он сосредоточенно,- о двух важных проблемах. Первая из них скорее глобальная, а вторая личная. С какой начать?

- С глобальной. – Ответил Саша.

- Глобальная проблема… дорогой Александр Сергеевич, состоит в том, что в наше удивительное время сказать что-либо вообще значит не просто сказать, а как будто прокричать, вот как мы с вами кричим, сидя впритык друг к другу, на этом бесконечном празднике жизни. Празднике, который, прошу вас заметить, устроили ради нас самих.

Он запнулся, потому что «диджею» за компьютером не понравилась новая мелодия, и он опять включил что-то дерганое и претенциозное.

- Интересная мысль. – Кивнул Саша.

Он пригладил прядь своих кучерявых, слипшихся от пота волос и посмотрел в сторону танцующих. Трое из них ценой огромных усилий пытались сделать друг с другом пьяное селфи.

- Бесконечном празднике, который устроили ради нас самих! - Повторил он. - Но чем это, по-вашему, плохо?!

- А тем, что не слышно же ни черта!

Пытаясь уместиться в кадр, двое пьяных ребят нечаянно стукнулись головами и громко рассмеялись.

- Ладно. – Саша вздохнул. - А личная ваша проблема в чем?

- А личная… Видите ли, ведь для того, чтобы что-то сказать, нужно еще правильно начать. А для меня это сложно. Я бы сказал, почти невозможно.

- Но почему?!

- Да сделай ты потише, наконец! – Взорвался вдруг Миша на «диджея».

Толпа в гостиной в ответ на это приостановила свое броуновское движение иснова обратила внимание на именинника. Стало неловко.

- С Днем Рож-де-ни-я! – Прокричал кто-то из гостей, сразу же пытаясь снять напряжение.

Миша ответил на это сдержанным кивком, после чего громкость действительно убавили. Постепенно воронка нескончаемого веселья опять затянула в себя всех гостей.

- Но почему сложно начать, Михаил Робертович?

- Я сейчас все объясню.

Вот скажите, вы слышали когда-нибудь такую фразу, что, дескать, автор врет больше всего в самом начале и самом конце своего сочинения?

- Приходилось.

- Да, начало и конец – это, мол, именно те места, за которые автора будут оценивать больше и чаще всего, а потому и соблазн… сделать реверанс общественному вкусу очень велик. Иногда чересчур. Но я считаю, что это еще не все. Более того, это вообще не главное.

- А что главное?

- Погодите. Недавно я пришел к выводу, что у самой жизни, если мы беремся хоть сколько-нибудь честно ее отразить, - услышьте меня, Александр Сергеевич, - нет начала и конца. Нет ни у этого дивана, ни у этой вечеринки, ни даже у нас с вами. – Он поднял глаза и многозначительно посмотрел на Сашу. - Начиная каждый раз что-то новое, я чувствую себя будто стоящим с чайной ложкой на берегу океана. Я все время зачерпываю и пытаюсь убедить окружающих, что именно моя ложка – первая.

Саша закатил глаза.

- А мне кажется, вы все усложняете на пустом месте. Впрочем, как всегда. Почему это у дивана и вечеринки нет начала и конца?

- Да потому что всякое начало и конец, - парировал Миша, ожидая такого вопроса, -это всего лишь человеческая концепция. Негласный общественный договор, коллективно поддерживаемый миф, если хотите. Причем у каждого народа этот миф, конечно же, свой. Имена и границы вещей - в пространстве и во времени - это его части. За пределами… конкретного культурного контекста никакого начала и конца не существует.

Вы понимаете, что я хочу сказать?

- Не совсем.

Саша заерзал на диване. Ему внезапно стало скучно, как обычно становилась в тесамые моменты, когда его друг ни с того ни с сего начинал занудствовать по поводу очередной максимально абстрактной и, казалось бы, малозначительной для всех нормальных людей философской проблемы.

- Вас послушать, то вообще все вокруг, это просто концепция и миф.

- Если вкратце, то да.

- А мы, таким образом, находимся сейчас с вами не иначе как внутри русского мифа?

Саша осмотрелся с легкой полуулыбкой.

Миша никак на это не отреагировал.

- Ну, хорошо, допустим. Можно, конечно, посмотреть на это с вашей точки зрения. А можно и не смотреть. Что от этого меняется? Я все равно не понимаю, почему вам сложно начать.

- Потому, что я не люблю условности, Александр Сергеевич. И не хочу никому врать.

- Но разве сама литература не есть одна сплошная условность?

В ответ Миша посмотрел на Сашу снисходительно и с некоторым укором.

- Для вас, может быть, и условность. Но лично я. Я! – Миша произнес это на полтона выше как бы невзначай и тут же осадил себя, - вижу любую свою работу в первую очередь как выход из всяких условностей. И если это само по себе невозможно, то моя цель – эту невозможность отразить. Это самое честное, что я могу сделать.

- Да уж.

Саша покачал головой, словно врач на приеме у нерадивого пациента, который упорно отказывался принимать прописанные ему лекарства.

- И все-таки я считаю, что начинать просто.

- Да неужели?

- Если хотите, я могу вам в этом помочь.

Миша развел руками.

- Вот например:

«И он сидел и внимательно смотрел на танцующую девушку в зеленом платье, которая кокетливо и украдкой, нет-нет, но смотрела ему в ответ…»

Миша замер и как будто несколько секунд размышлял, а потом резко переменился в лице. Впервые за все это время он искренне улыбнулся и похлопал друга по плечу. Это начало пришлось по душе им обоим, и на том их причудливый спор был окончен.

Блондинка в платье изумрудного цвета на секунду действительно пересеклась с Мишей взглядами и сразу же скрылась во всеобщей суматохе.

• ***

- Но ведь это не все, – продолжил Саша чуть позже, – о чем вы хотели мне сегодня рассказать?

- Разумеется, нет.

- Тогда что?

- Александр Сергеевич, я надеюсь, вам не нужно объяснять, что я устроил всю эту вечеринку, скажем так, совсем не забавы ради?

Саша посмотрел на танцующих и кивнул.

- Я успел сообразить. Но что случилось?

- А случилось именно то, чего мы с вами так долго ждали. Самое-самое главное. И в связи с этим мне сегодня определенно понадобится ваша помощь.

- Как…

Саша вдруг побледнел. С его лица вдруг начисто исчезло выражение всякого самодовольства и на смену ему пришла тревога и озадаченность.

- Неужели вы?

- Да. – Коротко произнес Миша. – Вы все правильно поняли.

- Но почему вы не предупредили меня раньше?

- Я хотел сделать вам сюрприз.

- Сюрприз? На свой день рождения?!

- Вы задаете слишком много вопросов, Александр Сергеевич. Я обещаю вам, вы все узнаете в свое время.

- Но…

Миша развернулся и прислонил палец к губам, что выглядело в их ситуации весьма подозрительно.

- В свое время.

Сбитый с толку Саша достал из кармана смартфон и принялся листать ленту.

-Хорошо. А сейчас что? Чего мы ждем? Какая помощь вам нужна?

- Сейчас я попрошу вас просто сидеть и молчать. Прежде чем я начну мое сегодняшнее представление, мне нужно довести еще кое-какое дело до конца. Небольшое, но важное. Это будет чем-то вроде моего планаБ.

Вы сами все поймете.

Саша недоумевал. Миша и раньше мало когда отличался прямотой высказываний, но сейчас явно превзошел сам себя.

Уже через несколько минут в гостиной произошла перемена. Ломанная хип-хоп музыка в первый раз за вечер сменилась на мелодию для медленных танцев. Парни, сидящие на другой стороне дивана, оживились. В неразборчиво-пьяном ритме они стали подхватывать смеющихся девушек и неуклюже топтаться с ними в центре ковра. Все это произошло достаточно спонтанно. Миша и Саша даже не успели понять, в какой момент всех потенциальных партнерш вокруг них разобрали. Наступил еще один момент неловкости. Не придумав ничего лучше, они оба уткнулись в телефоны в попытке сымитировать внезапную занятость.

- Одна вещь, о которой я вас попрошу, - Прошептал Миша, локтем тыча в рыхлый Сашин бок, - не воспринимайте то, что сейчас произойдет, близко к сердцу. Возможно, это вас в какой-то степени шокирует, но не поддавайтесь. Все это часть плана.

Миша поднял голову. Его внимание привлекла одна из одногруппниц, которая прежде не танцевала, а сидела с подругами на кухне. Привлеченная звуками слезливой мелодии, она появилась в гостиной незаметно, как чья-то тень. Не найдя себе партнера, онабросила в сторону ребят оценивающий взгляд. Соня, (а звали девушку именно так), села на диван неподалеку и стала разглаживать волосы.

- Все это часть плана… - Повторил Миша.

Саша согласился, хотя и не понимал, с чем конкретно. За то бесконечно долгоевремя, что он знал своего друга, приходилось мириться со всяким, и на самом деле уже мало что могло его удивить.

Ерзающая на диване Соня неизбежно привлекала к себе взгляды ребят. Наполовину азиатка, наполовину армянка, эта девушка с детства привыкла к повышенному вниманию к своей персоне. Ни красавицей, ни уродиной назвать ее было при этом нельзя – чрезмерно широкое, плоское лицо и нос горбинкой в ней дополняли роскошные темные волосы и пухлые губы. Взгляд ее был задумчивый и одновременно расслабленный, но читалось в нем и что-то волевое. Соня пришла на вечеринку в черном коротком платье и чулках, которые, как и волосы, она все время поправляла.

Где-то на середине песни у них с Мишей завязался диалог.

- Еще раз с днем рождения. – Сказала она неуверенно. В обычной жизни она почти не общалась с сегодняшним именинником и вызвала большое удивление подруг тем, что откликнулась на приглашение. Среди общих знакомых, однако, ходили слухи, что она была тайно в Мишу влюблена. На деле этого не проявлялось пока никак.

- Спасибо.– Сухо процедил Миша.

- Сидите тут, да?

Попытки Сони начать разговор едва ли можно было назвать изобретательными.

- Как видишь…

- Оставили вас одних, да?

Незаметно девушка придвинулась к ребятам поближе.

- Нет. Не оставили.

- А что?

- Да ничего.

- В смысле?

- Ты не поймешь.

- Может объяснишь?

Всем своим видом Миша попытался дать понять одногруппнице, что не очень-то ее жаловал.

- Знаешь, Сонь… я так скажу. Это только в молодости человек видит себя оставленным обществом, тогда как в зрелости – ушедшим от него. А я, как ты понимаешь, больше не молод.

Он произнес это так показательно напыщенно и одновременно скованно и неестественно, что Саше захотелось его даже пнуть. Соня пропустила это мимо ушей. Глаза ее блестели, и только теперь стало заметно, насколько она была пьяна.

-У меня то же самое. – Махнула она рукой в сторону танцующих. – Глупые они все. Не могу я с ними. Вот и...

-Что?

-Пришла.

-Это я вижу. Зачем?

-Не хочешь потанцевать, Миш?

-Потанцевать?

Они оба посмотрели на размеренно толкущихся одногруппников, и Миша отрицательно покачал головой.

- Ты что, жалеть меня надумала?

- Нет… Нет же! Почему ты так решил?

- Просто показалось.

Соня совсем поплыла и откинулась на диване, обнажив свою слегка вспотевшую ключицу и шею.

-Миша…

-Что?

-Ну, пошли.

Он крепко сжал ладони в замок, словно пытаясь справиться с резким приступом агрессии.

- Давай…

Внезапно их диалог прервался и как будто начался заново, но уже совсем с другой ноты.

-Слушай, - сказал Миша,- я так подумал, раз такое дело, а зачем нам мелочиться вообще?Может, ты и дашь нам сразу? Двоим. В туалете где-нибудь?

-Эй! – Саша немного оторопел от такой наглости, но наткнулся лишь на стеклянный и полный уверенности взгляд друга. Он вспомнил о недавнем предостережении.

- Что, прости? – Промямлила Соня.

- Трахнем тебя говорю, давай. Вдвоем. По очереди или одновременно, как тебе нравится. Ты же за этим пришла?

- Я все понимаю, но, может, хватит... – Снова встрял Саша, но Миша быстрым движением крепко схватил его за запястье и заставил замолчать.

Соня приняла более скромную сидячую позу, еще раз поправив чулки и платье.

- Это вот ни разу не смешно сейчас было.

- Так и не должно быть смешно.

- Ты нормальный вообще? Ты серьезно? – Она говорила, словно чем-то резко подавившись и оттого начиная трезветь.

-Как никогда. – Ответил Миша. - Я же все давно про тебя знаю. Давай, прямо сейчас?

Миша быстро отсел от Саши поближе к Соне. В надежде проснуться от этого дурного сна, девушка зажмурилась и, уже всхлипывая, приложила ладонь к носу.

-Я все про тебя знаю. – Повторил Миша.

-Да что ты там знаешь?

- Как это что? То, что ты шлюха, Сонь. Самая обычная, дешевая давалка.

Соня испуганно вжалась в диван.

-Что ты несешь, а? Что я тебе сделала?

-Пока ничего, но это ведь можно исправить, правда?

-Ясно, почему вы тут одни!

В ее голосе прозвучала нечеловеческая боль и разочарование. Саша уже захотел, невзирая на все Мишины знаки, наброситься на него и, как минимум, оттащить от бедной девочки. Он явно испытывал его терпение.

- Да не надо строить из себя не пойми кого. Никто ни о чем не узнает, я тебе обещаю.

-Какая же ты все-таки мразь.

Больше не пытаясь скрыть своей истерики, Соня попробовала встать, но не сумела. Миша был уже совсем близко. Переходя все рамки дозволенного, он грубо схватил ее за правое колено и коротким движением потянул его на себя.

- Да, хватит кобениться… - Промычал он будто не своим голосом.

Саша не успел прийти ей на помощь. Вовремя сообразив, что дело плохо, Соня сама отбила Мишину руку и с неизвестно откуда взявшейся энергией выпрямилась над диваном. Оправданная, меланхоличная жалость к себе смешалась в ней с сильным гневом. Она посмотрела на ребят и что-то угрожающе прошептала себе под нос. Ее потекшая по всему лицу тушь напомнила боевую раскраску аборигена. Саша подумал, что, будь у нее в тот момент в руках нож, она бы непременно зарезала Мишу на месте.

Но запала ее не хватило надолго. Прикрыв лицо рукой, Соня вскоре просто развернулась и направилась сквозь толпу безразличных гостей к выходу. Та самая девушка в зеленом, обратившая на Мишу внимание чуть раньше, единственная озадачилась ее состоянием и выбежала за ней следом. Вскоре песня для медленных танцев закончилась, и атмосфера в гостиной постепенно вернулась к прежней.

Основная масса ребят ничего не заметила, приняв все это за обычную ссору.

- Михаил Робертович, вы омерзительны! – Выпалил ему Саша, когда он вернулся к нему.

- Искренне вас благодарю, Александр Сергеевич. Стараемся.

Голос Миши снова изменился и в секунду стал совершенно свободен от всякой злобы и возбуждения.

- Да вы… Вы…

- Что такое?

Он обнял друга за плечо.

- Повели себя как животное.

- А я вас предупреждал.

-Чем она вас обидела? Эта девчонка? Вы совершенно невинное дитя смешали с грязью!

-Да уж, невинное!

Миша резко засмеялся искренне добродушным смехом.

-Михаил Робертович, в мире вещи, которые нельзя оправдать. Ни планами, ни чем-либо вообще.

- Вы ошибаетесь. – Все так же дружелюбно улыбаясь, сказал он.

- Я требую объяснений!

- Ни за что. Сложить все в целостную картину вам предстоит самому, и это будет частью той услуги, которую вы мне сегодня окажете.

Саша сбросил с себя Мишину руку.

- Александр Сергеевич, сделайте одолжение – забудьте на время обо всем, что вы сейчас увидели. Просто забудьте. Давайте пройдем на балкон, покурим, и я начну свой рассказ. Он, возможно, будет довольно долгим.

-Давайте-с… - Прошипел Саша.

Миша встал и жестом пригласил его к выходу. Они медленно прошли по квартире, минуя всех целующихся, пьяных и пьющих и вскоре оказались на Мишином балконе - один на один с мешком картошки, поломанной табуреткой и затерянным в ночи спальным микрорайоном.

- Хороший вечер. – Язвительно заметил Саша, протискиваясь в открытое окно и закуривая. – Мог бы быть, если бы не ваша выходка.

- Я ж вас просил!

Саша затянулся и опустил голову.

- Только давайте не будем строить из себя святых. Мы с вами совершали ради дела и гораздо, гораздо худшее.

Это последнее замечание возымело на Сашу сильный эффект, и он действительно перестал друга в чем-либо упрекать.

Миша тоже закурил и, мечтательно почесывая свою эспаньолку, уставился на огни ночного города.

Потребовалось еще несколько минут, чтобы страсти улеглись, и они смогли продолжить беседу более умиротворенно.

- То есть вы хотите сказать, - начал Саша, – учитывая, что я вас правильно понял, вы позвали меня потому… что закончили свой роман? Труд всей вашей жизни?

- Вы правильно поняли.

- Но когда вы успели?

- На днях, Александр Сергеевич.

- Тогда я повторю вопрос – почему сразу не сообщили?

Миша прокашлялся.

- Понимаете, я планировал сделать достойную презентацию. Там дело в том, что в двух словах-то не объяснить. А вечеринка, да еще и в честь моего дня рождения, максимально для этого подходит для этой цели.

-Значит, все решится сегодня?

-Да.

Саша многозначительно посмотрел на друга и сощурился в противно-желтом свете балконной лампочки. Опираясь на оконную раму,Миша качался с ноги на ногу и казалсявзволнованным. Почувствовав на себе Сашин взгляд, он повернулся к нему лицом.

- Что такое, Александр Сергеевич?

- Ладно, эта девчонка. Но я считаю то, что вы делаетевот сейчас, бесчестным. Если ваш план опять прогорит, мне…

- Придется пройти весь свой земной путь в одиночестве. – Миша выдохнул дым в окно. - Какая же невыносимая тоска!

В голосе его сквозил сплошной цинизм. Искренне, по-дружески любящий его Саша был уже почти готов на это обидеться.

- Александр Сергеевич, не надо сгущать краски. Вы же знаете правила нашей игры. В этот раз все завершилось к совершеннолетию, а могло и лет в 70 лет. Но какая разница? Главное, это качество продукта.

-Тут вы правы.

Саша замолчал. Внимание его на секунду улетело в бескрайнее ночное пространство стиснутых многоэтажками дворов, и он опустил голову, погружаясь в сигаретную эйфорию. Он заговорил снова, только обдумав Мишину новость.

-К черту все это, скажите, наконец, что у вас за книга? Чем вы попытаетесь покорить вечность сегодня?

-Вот это уже другой разговор! – Миша заметно воспрял духом. -Я бы назвал свою работу… одним сплошным литературным экспериментом.

-Да неужели! У вас каждый раз так! И что там опять, любовный роман, маскирующийся под сборник метафизических притч? Или наоборот?

-Нет. Я, признаться, сам от себя такого не ожидал.

В темную спальню, находившуюся за балконом, забежали какой-то парень и девушка и, не обратив внимания на тусклый свет за окном, начали целоваться прямо на кровати Мишиных родителей. Парня этого звали Влад, он был старостой группы, и его ребята узнали в лицо, а вот девушку не узнали совсем. В ответ на столь неслыханную дерзость Миша тихо рассмеялся и, подобрав момент, выключил свет на балконе.

- Не будем им мешать, Александр Сергеевич.

- Не будем, Михаил Робертович.

Так что там с книгой? – Спросил Саша так, будто ситуация в спальне была последним, что его заботило. - Чудно получилось?

-Не то слово… я попробую привести пример. Вот вы, дорогой мой, наверняка слышали что-нибудь о диаграммах Венна?

- Это такие пересекающиеся окружности?

- Верно. Окружности, которые иллюстрируют пересечения множеств. И вот допустим, одна окружность представляет собой все, что мы знаем о мире, а вторая - все, чего мы знать не можем. Тогда искомое произведение, открытие, слово, да все, что угодно, всегда лежит как бы на их пересечении.

-Так, и что дальше?

- А то, что в нашем литературном смысле первая окружность – знание, это скорее трюизмы и плагиат, тогда как вторая – не знание, суть полное сумасшествие. Такая изнанка жизни, Александр Сергеевич, которая как раз потому и изнанка, что о ней в здравом уме писать никто не станет. И читать тоже. Вспомните Генри Дарджера и Лотреамона, Крученых и, прости Господи, Мамлеева. Мое произведение, как вы могли догадаться, получилось… куда-то туда же.

- Звучит устрашающе.

- На самом деле, все еще хуже.

В спальне щелкнул дверной замок, и друзья услышали, как парочка позади них со скрипом навалилась на кровать.

- Ах, молодость, – Снисходительно прошептал Миша и попятился. Саша докурил и снова встал к нему лицом. На белокуром и невинно-ангельском лице друга отразился неподдельный испуг.

-Бросьте все, скажите, о чем роман, Михаил Робертович. Не ходите вокруг да около.

Миша тоже затушил бычок и положил его на подоконник.

- О чем роман… о чем роман? Да вот знаете, о чем птицы поют?

-Птицы…

Их диалог был снова прерван, и на этот раз тихим стоном незнакомки из Мишиной спальни. Стон этот был таким благостным и счастливым, что напомнил друзьям скорее о чувстве выходящей из-под кожи занозы, чем о чем-то эротическом.

- Птицы, Михаил Робертович, обыкновенно поют о том, как им спариться хочется. Судя по тому, как вы вели себя десять минут назад, у вас об этом роман?

- О, нет. – Почему-то это предположение показалось Мише наивным и даже смешным.- Вы не поняли. Можно, конечно, сказать, что птицы своим пением привлекают партнеров, предупреждают об опасности или, например, заявляют о границах своей территории, но это все… фикция.

-Как? – Удивился Саша.

- А так – по сути дела никто и не знает, о чем они поют. На эту тему существует масса различных теорий, написаны научные работы, а толку? Что бы птицы ни вкладывали в свои трели, голод, страх, желание – это их голод, их страх и их желание. Мы никогда не поймем, что они действительно пытаются сказать.

- Вы, таким образом, утверждаете, что сами не понимаете, о чем ваша книга?

- Нет, отчего же. – Миша улыбнулся как шарлатан, поймавший очередную доверчивую жертву в свою ловушку. – Моя книга о людях, которые вот так же слушают птиц и даже не догадываются, о чем они могут петь. Но при этом думают, что знают, откуда и возникают все их конфликты. Вечный сюжет.

- Вы софист, Михаил Робертович. Я вам уже тысячу лет это говорю.

-Больше, Александр Сергеевич. Значительно больше!

Моя книга… - продолжил Миша после небольшой паузы, - в этот раз будет сборником новелл. Я решил назвать ее «Легенды нашего двора».

-Двора? Про детей, значит, решили написать? Про вот этих?

Саша кивнул в сторону спальни.

-А вот и нет. Про двор это, в общем, ирония.

-И что в этом может быть ироничного?

Миша приоткрыл пальцами жалюзи и с усмешкой посмотрел на пару в постели.

-А то, что если такой двор где-то и существует, то это пиздец, Александр Сергеевич. Полный. Вам, нам… всему миру пиздец.

Уж простите за мой французский.

- Это ничего.

Я просто боюсь за вас! – Воскликнул Саша после недолгой паузы. – Боюсь за вашу душу. Принимая во внимание, что вы сделали с Соней, и ваши наклонности в целом, я просто обязан спросить: а не утратили ли вы в своем произведении самого главного?

- Это чего же?

- Любви к людям, наверное. Хотите знать мое мнение, -только она одна и может нас всех спасти, а никакие не пересечения на диаграммах Венна.

- Это ваше мнение. Я вас не осуждаю, но его и не разделяю.Вы же знаете, что у меня… свой подход.

- Вот именно поэтому мне и страшно за вас.

- Ну так что, пойдем смотреть на работу-то?

- Она здесь?

- В детской.

Произнеся эти слова, Миша на время замолчал и последний раз окинул микрорайон пристальным, оценивающим взглядом. Конгломерат звуков, состоящий из скрипа кровати, приглушенных басов и чьих-то далеких голосов с улицы мгновенно заполнил собой тишину.

Затем друзья обернулись к балконной двери и переглянулись. С ехидной улыбкой Миша прошептал:

- Входим, культурно извиняемся и уходим.

Саша кивнул ему в ответ, и вместе они без малейшего стеснения вошли в спальню. Громко извинившись за неудобство, ребята, как ни в чем не бывало, направились к выходу. На лицах парочки, которую они застали врасплох, отразился сначала испуг, а затем полная растерянность. Полуголый Влад, вскочил с кровати, подбирая с пола штаны, а его девушка, все-таки не приглашенная на вечеринку, закуталась в одеяло явно готовая в любой момент закричать. Миша и Саша приняли такой поворот событий с невозмутимостью. Одного лишь взгляда Миши, холодного и решительного, хватило, чтобы усмирить любвеобильных гостей. Произошло нечто странное. На короткий миг Владу и его девушке показалось, что этот тощий и долговязый парень, хозяин вечера, был вовсе не тем, за кого он себя выдавал. Что в нем жила какая-то сила, настолько древняя и иррациональная, что спорить с ней было все равно, что спорить с шумом ветра за окном или утренним пением птиц. А потому буквально через пару секунд Влад сел обратно на кровать и, как загипнотизированный, зажал девушке рот.

Миша и Саша поклонились и, не желая больше стеснять гостей, вышли из спальни. Вся эта история показалась для них настолько малозначительной, что они даже не обмолвились о ней ни единым словом, восприняв все как должное.

Они прошли по короткому, пропахшему все теми же приторными духами и перегаром коридору в комнату Миши. Это помещение, уже пустое, представляло собой другую просторную спальню, недавно именовавшуюся детской. В левой части здесь располагалась застеленная леопардовым покрывалом кровать и стоящий у дверей телевизор. С правой стороны был письменный стол, кресло, ломящийся от книг книжный шкаф, шкаф платяной с длинным зеркалом, и еще свалявшееся напротив телевизора кресло-мешок. Пол в комнате был застелен посеревшим от грязи ворсяным ковром, а единственным источником света оставалась стоявшая на столе масляная лампа, походившая на маленький прожектор. Периодически она выплескивала из себя на стены и потолок мириады движущихся разноцветных огней, создававших и здесь ощущение вечеринки. В воздухе было накурено и сыро - окно между кроватью и столом было открыто настежь, и на широком пластиковом подоконнике дымились в чашке сигаретные бычки, оставленные гостями.

- Еще не начинаете жалеть, что позвали их, Михаил Робертович?

Саша включил свет, выбросил бычки прямо на улицу и закрыл окно.

- О, нет. Все эти небольшие издержки – мелочь по сравнению с возможностью сделать то, что я задумал.

- Хорошо, если так.

Миша защелкнул дверь на замок и что-то рявкнул тому, кто пытался проникнуть в спальню, чтобы доиграть в игру на приставке у телевизора. Как только он оказался в уединении с Сашей во второй раз, то странным образом переменился. По какой-то причине голос парня затих, и, еще недавно полный сил, он рухнул спиной на входную дверь.

- Нервное? – Взволнованно спросил Саша.

- Да. Все это, и правда, слишком резко. Я говорил, говорил, а как дошло до дела, - кажется, опять начал трусить.

- Ничего, пройдет.

Саша схватил другапод руки и помог ему усесться на кровать.

- Может вам водички или чего?

- Не надо.

Апатично, с лицом человека только что перенесшего какой-то сильный внутренний удар, Миша уставился на книжный шкаф.

- Ну чего же вы так испугались? Может, обойдется еще все. Вы же говорили, что работа необычна?

- Повезет! Обойдется! Вот только не надо лукавить, Александр Сергеевич. Я же прекрасно знаю, что вы не разделяете мои литературные взгляды, а значит и не верите в мой успех.

Саша с отдышкой отсадил Мишу еще дальше, чтобы тот мог опираться спиной о стену.

- Не разделяю. Но верю. Ведь пути… как говорится, неисповедимы. В том то и красота нашего положения, что вечная история, которую мы пытаемся написать, неуловима. Никто не знает, на что она похожа.

- Не знает.

- А значит мы все с вами в равных условиях. Поэтому не падайте духом раньше времени.

Та вспышка внезапной нервной болезни, произошедшая с Мишей, со временем стала приобретать все более пугающий характер. Голос его стал тихим и жалобным. В его бегающих и любознательных глазах отразилось затаенно страдание. Еще раз почесав свою бородку и опершись на стену, он сказал:

- Приставку, может, им вынести? А то они же доиграть хотели.

Отсутствующе он посмотрел на экран телевизора за кроватью. Сейчас на нем было главное меню игры: что-то про рыцарей, замки и скелетов. И, насколько бы абсурдным не могло показаться это желание, он действительно захотел вынести телевизор и приставку из комнаты.

-Кончайте дурить, Михаил Робертович. Какая приставка? Соберитесь. Вы пришли сюда, чтобы передать мне ваш роман и, в конце концов, испытать себя. Отвечайте за свои слова.

- Хорошо. Но я должен вас кое о чем предупредить. В этот раз у меня получилось нечто уж слишком интерконтекстуальное…

-Как это понимать?

-Смотрите.

Миша поднял руку в сторону книжной полки, и на его оголенном от рубашки предплечье затанцевали десятки разноцветных пятен.

- Это и есть моя работа. Весь шкаф. – Устало, но с гордостью произнес он.

- Что? Чужие книги? Опять возомнили себя героем Борхеса и решили переписать Дон Кихота? Да и не только его, судя по всему.

- Нет. Дело в другом. Моя повесть, она рассредоточена по этой полке… как кровеносная система в организме.

Внезапно друзья услышали, как дверь в родительскую спальню открылась. Уже знакомая им парочка прошла по коридору и заперлась в туалете.

- Да, Александр Сергеевич, - повторил Миша, - моя повесть, моя очередная попытка написать вечную историю, - это кровеносная система или, если хотите, корневище у дерева. Могу вас заверить, что это уже было. Но это было тоже принадлежит моей работе как один из ее составных элементов. Понимаете?

- Нисколько.

- Замечательно.

Жестами попросив товарища о помощи, Миша поднялся с кровати и подошел к шкафу, в одночасье словно выросшим перед ним в размерах. Подражая воображаемому дирижёру, он вскинул руки над его полками и стал бегло перебирать корешки книг кончиками пальцев. Движения его были слабы, но вместе с тем необычайно грациозны; создавалось впечатление, что он пытался вывести невидимый узор, напоминавший, и в правду, то ли корень дерева, то ли сеть кровеносных сосудов. Лихорадочно он бормотал что-то себе под нос, чем явно эпатировал сгоравшего от любопытства Сашу.

-В этот раз я был честен с собой. У моего романа, строго говоря, нет начала и нет конца. Какую новеллу бы вы ни начали читать, она не будет связана с другими сюжетом, но существовать как бы сквозь них, образуя единое полотно. Это сеть, Александр Сергеевич, лабиринт, построенный исключительно для того… чтобы понять, зачем его нужно было строить. Такова идея, такова суть «Легенд Нашего Двора». В каждой новелле, равно как в жизни, вас будет преследовать изрядная порция недосказанности. Из раза в раз ее количество будет расти. И когда вы дойдете до рассказа, который не сообщит вам уже ничего, вы либо бросите читать, либо разгадаете загадку всей книги.

- А если не разгадаю?

- Исключено! Ответ на вопрос, зачем нужно было строить лабиринт, прост. Самое главное – он есть!

- Понимаю, почему вы виляли, когда я спросил, о чем роман. Читать, чтобы понять, о чем я читаю. Но зачем играть в эту устаревшую игру?

-А играть и не нужно. Играть хорошо!

Это восклицание далось Мише с явным трудом.

-Вы не только софист, но и плут, Михаил Робертович.

В ответ на это он едва заметно ухмыльнулся.

- Но как вы все этореализовали?

- Я ждал этого вопроса. Мои новеллы не лежат где-то среди этих книг, но записаны прямо внутри них. Какие-то на полях, какие-то между строк, а какие-товообще не имеют ни одного оригинального слова, я просто обвел и соединил нужные мне места в новом порядке! Но это только полбеды, Александр Сергеевич. Если вы все-таки найдете здесь начало любой из историй, то не сможете сразу же ее закончить. Текст распределен по книгам, и в одном томике может быть начало первого рассказа, конец второго, середина третьего и сноски к четвертому.

Страшно подумать! - воскликнул Миша, запинаясь. - Сколько книг я изуродовал… детективы, учебники по философии, любовные романы, Библию и даже… - он вожделенно провел рукой по корешку детской энциклопедии, на которой был нарисован расправивший крылья птеродактиль.

-Но зачем так мудрено? Кроме меня ваш роман вряд ли кто-то прочитает.

-Зачем?! – Миша явно оскорбился. - Неужели вы не понимаете? Чтобы скрыть тайну своего сердца, Александр Сергеевич. Это ведь мечта любого автора: с одной стороны выразить себя, выразить полностью, а с другой -закрыть, закопать, спрятать свою мысль так глубоко, что найти ее не мог никто. Ибо только так можно прийти к настоящему откровению.

Миша вожделенно прижался грудью к книгам.

- Времена идут, ничего не меняется.

Саша снова возвращался к своим издевкам, с которыми всегда встречалМишины попытки прыгнуть выше головы.

- Вам понравилось или нет?

- Сложно сказать. Надо читать. Вопрос только в том, а есть ли во всем этом вашем лабиринте что-то очищающее, человеческое?

- Опять вы за старое.

-Вы знаете мою позицию. Я всегда считал, что вечная история это не про какой-то очередной карнавал формы, а скорее про… архетип. И изобретать ничего не нужно.

- А что нужно?

- Открыться. Найти внутреннюю волю к жизни и поделиться ею с другими. А у вас...

-Справедливости ради, ваша воля к жизни, вас в этой жизни, – произнес Миша с почти тем же презрением, с которым говорил к Соне, - и держит.

- А пусть и держит. Может это мой моральный выбор? Сознательное решение – не пытаться уйти в вечность, а оставаться здесь и служить людям. Вы не думали об этом?

Миша отошел от шкафа и еще раз с грустью посмотрел на детище всей своей жизни.

- Знаете что, Александр Сергеевич, эпоха интернета парадоксальным образом сделала из вас какого-то зануду. Когда вы блядям про «чудное мгновение» писали, мне гораздо больше нравились.

Саша фыркнул, но обижаться на друга не стал. Он сам сел на кровать и уставился на ряды книжных корешков.

- И над моими трудами, значит, тоже надругались?

- Извольте. За меня это уже сделали тысячи школьных учителей на всем пространстве нашей необъятной родины.

Больше надругаться просто нельзя.

Саша ничего не ответил. Возможно впервые Мише все же удалось его задеть. Он сразу же постарался перевести тему, ведь переводить было на что:

- Ну что, значит это все? Можно считать, что вы сдаете мне свой труд?

От осознания этого факта Мишу немного одернуло.

- Да. Теперь, когда вы знаете, где найти мою книгу, можете считать презентацию оконченной. Но я скажу вам кое-что еще. Если вы все же станете читать, дабы не потеряться в этом густом и опасном лесу, вам понадобится карта. Ее вы составите сами. Возможно, на это уйдут недели или даже месяцы, но другого пути нет. Как бы там ни было, больше помощи от меня не ждите.

Миша договорил и сел на компьютерное кресло у стола. Своим лицом он заслонил поток огней из лампы-прожектора, и огромная тень его поникшей головы тут же выросла на стене у кровати. Наступила очередная минута молчания. И он, и Саша прекрасно понимали, что самый волнительный миг их жизни должен был наступить прямо сейчас. Таковы были правила игры, в которую они, равно как и мириады существ подобных им, играли с незапамятных времен. Переданную Мишей книгу не требовалось даже читать, только представить кому-то. Вердикт относительно того, была ли она достойна «вечности», выносили не люди, но недоступное их сознанию провидение. Если работа оказывалась недостаточно совершенной, ее автор тут же погибал, или скорее изгонялся из мира живых, которому и так никогда не принадлежал вполне, дабы переродиться вновь для новой попытки. Но даже спустя тысячи и тысячи лет такого круговорота, вся эта последняя процедура оставалась для них неизменно мучительной.

Глубоко вдыхая воздух, пропитанный дымом, который еще не успел выветриться из комнаты, ребята обменялись взглядами. «Решение» могло быть вынесено в любую секунду, а значит им оставалось только ждать. Ненадолго рассеялось наваждение из всех их высокопарных слов, и в самый критический момент они снова чудесным образом очутились в обычной детской спальне, на студенческой вечеринке, которая по их собственному желанию происходила без них самих. Они были здоровы, им ничто не угрожало, и вся жизнь, еще полная будущих свершений, лежала перед ними как на ладони. Ребята хорошо знали цену этому уникальному чувству, спонтанно возникавшему в каждой их юности и неизбежно отмиравшему к зрелости, а потому не спешили гнать его от себя. Это наполнило их сердца легкой романтической грустью, что позволило совсем немного отвлечься от грядущего «суда».

Но вот из коридора донеслись звуки человеческой возни, заскрипели двери в туалет, и Влад, и его девушка, судя по голосам, ушли на кухню. Заиграла новая, веселая музыка, и в такт с ней Миша издал приглушенный стон.

-Я все же рассчитываю, что вам повезет… - Сказал Саша. – Надо только надеяться.

Миша цепко схватил правой рукой подлокотник кресла и отвернулся в сторону.

-Нет, Алексан Сергеич, - прохрипел он. – Опять не вышло.

-Вы уверены?

Миша закашлял и, как человек, мучимый страшной болью, вцепился и левой рукой во второй подлокотник. Саша ринулся к нему на помощь и сразу увидел именно то, чего опасался. Кожа Миши в секунду побледнела еще сильнее прежнего, а глаза налились кровью. Однако самым пугающим было не это. Левая ладонь Миши, с ее длинными, тонкими пальцами, начала, в прямом этого смысле слова, погружаться в подлокотник. Сливаясь с кожаной обивкой, она затягивала за собой и все остальное его тело, словно позади был расположен некий магнит. Мельком повернувшись к стене, Саша заметил, что даже тень друга изменила ему и теперь просвечивала через себя дискотечные огни, хоть он сам и не двигался с места.

Как и всегда, когда Саша оказывался свидетелем подобной картины, он не представлял, что ему делать. В попытке освободить Мишу из лап заколдованного кресла, он схватил его за руку и потянул на себя. Неожиданно потерявшее в весе, его тело подалось вперед, но вместо того, чтобы встать, рухнуло на пол. Само его кресло, кстати говоря, оказалось здесь совершенно не при чем. Очутившись на полу, он продолжил точно так же «проваливаться» в ковролин левой рукой, как и некогда в подлокотник. Из глаз его закапала кровь, словно ему проломили череп, а его одежда, черная рубашка с закатанными рукавами и кремовые штаны, повисла на нем, как на живом скелете, сносимым ветром куда-то в сторону.

Саша согнулся, подхватил друга спереди за подмышки и поднял на ноги, к тому времени уже по щиколотку вошедшие в ковер как в топленое масло.

Веселая танцевальная музыка из зала стала еще громче. В порыве гордой самостоятельности, Миша отстранил от себя Сашу уцелевшей рукой и повернулся к шкафу.

- В этот раз мне было всего восемнадцать лет… - Пробормотал он. - Всего восемнадцать…

Неуверенной походкой туриста, проходящего сквозь склизкую водяную топь, он каким-то образом дошел до своих книг и прильнул к ним грудью в последний раз.

- Ничто не вечно под луной, Александр Сергеевич.

Выдержав торжественную паузу, он направился к зеркалу на дверце платяного шкафа.

То, что произошло с ним дальше, воистину поражало воображение.

Миша остановился у зеркала и вместе с подоспевшим Сашей посмотрел на свое отражение. Там он не увидел, да и не мог, в общем-то, увидеть ничего даже отдаленно напоминавшего фигуру долговязого тинейджера на студенческой вечеринке. Рваная, чудовищно искривленная трехмерная тень заволакивала собой почти все пространство зазеркалья. Эту тень отбрасывал сам Миша, а если выражаться точнее, и был ею. Округлая по форме тень напоминала одновременно черную дыру, солнечное затмение и плохо нарисованное газопылевое облако, пребывавшее в непрерывном движении. То и дело поверхность тени прорывалась широкими отверстиями, из которых исходил свет, и в них Миша и Саша, при желании, могли увидеть целые бессчетные, удивлявшие своей нескончаемой вариативностью миры.

Подобную картину едва ли было можно с чем-то сравнить. Далекие города и деревни, горы, леса и океаны возникали перед ними из темноты, чтобы через несколько секунд растаять в ней навсегда. Люди и животные, а также и другие, вовсе неведомые создания, собирались там в многоликие толпы, дрались и умирали, охотились и занимались любовью, но главное – явно давали понять, что больше всего на свете хотели покинуть свою мрачную тюрьму.

Такова была очередная встреча Миши со своей истинной природой.

Всякий раз, когда ему снова и снова доводилось уходить из мира физического, мир его непреходящего, духовного бытия как бы просвечивал в зеркалах, создавая столь завораживающие представления. Как ребенок, которого вдруг позвали домой, он шагнул вперед и потянулся правой рукой к отражению, но быстро ее одернул. На его лице отразился испуг. Все, что он видел в зеркале, было ему уже хорошо знакомо, но в то же время, сулило опасность. Без сомнений, Миша испытал тот самый ужас, который может испытывать только художник перед встречей с абсолютной мистерией своего творения. Глядя во всюду разверзавшиеся и тухнущие в темноте миры, он понимал - ему никогда не исчерпать в себе самом их красоты. Никаким словом, подходом и упорством, наглостью или смирением - не сравниться в своих реальных поступках с точащим из миров великолепием формы. Не освободить всех рождавшихся во мраке существ из их клеток. Миша страдал. Немного выйдя из оцепенения, он умоляюще посмотрел на Сашу и попросил оттащить его от зеркала.

После этого ему ненадолго полегчало. Дав другу понять, что еще может сам стоять на ногах, он отступил обратно к письменному столу и замер вполоборота к нему. Было очевидно, что он хотел задержаться в реальности подольше.

- Неужели не будет и на нашей улице праздника, Александр Сергеевич? - Задал он риторический вопрос, едва справляясь с отяжелевшим языком и вытирая рукой кровь из глаз.

- Будет, Михаил Робертович, обязательно будет. Надо только верить и работать, верить и работать…

- Но я так устал. Смертельно устал. Я начинаю думать, что все это на самом деле бесполезно.

Он плотно прижал большой и указательный пальцы к глазам, безуспешно пытаясь остановить кровь.

- Нам никогда не создать ничего вечного! Не перестать скитаться, как два болвана, по этим мирам и, покидая их, делать вид, что все идет по какому-то плану. Нет никакого плана, АлександрСергеевич. Мы с вами жертвы.

-Жертвы… - Тихо повторил за ним Саша.

- Я не знаю, что делать. – Миша стукнул кулаком по столу. – Я хочу покоя. Покоя, покоя и ничего кроме покоя. Но как?Какой должна быть история? Идеи?

Что?!

Это последнее слово отразилось в тесной спальне гулким эхом, как будто она была гораздо больше, чем казалась на первый взгляд.

- Я вижу так много красоты вокруг, Александр Сергеевич, так много красоты, что мне не хватит еще и сотни, тысячи жизней, чтобы выразить ее. Это больно…

Миша опустил руку, и кровь снова хлынула из его глаз. Окончательно выбившись из сил, он присел на кровать, наклонился вбок и подпер себя уцелевшей ладонью. Прошло немного времени, прежде чем его тело опять начало затягивать в пол, и его ноги, от бедер до колен, а так же правая рука по середину предплечья вошли прямо внутрь велюрового покрывала.

- Вам осталось недолго. – Попытался успокоить его Саша. - В конце концов, ничего нового с вами не случится.

Он приоткрыл окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха.

- Вы бы рассказали лучше, пока у вас есть еще силы, мне вот что. Если сегодня все опять провалилось, значит план Б все-таки имел смысл? Ведь, после того, как история всей вашей жизни написана, пришла пора написать и историю вашей смерти? Так?

-Так… Алекса-а-андр Сергеевич.

Резкий порыв холодного ночного ветра неожиданно влетел в комнату и растрепал лежавшие прежде без внимания тетради на столе. Саша обернулся в сторону Миши и обнаружил на его месте уже не своего друга, пусть и несколько потрепанного жизнью, но лишь его темный силуэт; фигуру, больше походящую на дряхлого инвалида. Поделать с этим было ничего нельзя - такова была последняя стадия их физического разложения. Фигура не обращала внимания уже ни на что, и, жутко сморщенная, из последних сил пыталась удержать голову прямо на своей дрожащей шее.

-Подождите, Михаил Робертович. По-моему, сейчас как раз самое время мне все рассказать. Что за план Б, и какое я принимаю в нем участие?

-Сего-о-одня вы должны будете должны сложи-и-ить все сами. Это и есть план.

Саша отвернулся обратно к окну и раздосадовано вздохнул. То, о чем просил его Миша, было в какой-то степени наглостью, ведь он не давал на это согласия. Когда же он снова посмотрел на друга, то не увидел на его месте уже ничего. Лишь черная рубашка Миши с аккуратно закатанными рукавами, движимая ветром, подлетела под самый потолок комнаты, после чего плавно осела на покрывало и, как по щелчку пальцев, исчезла.

- Обставили вы меня! Ушли, так сказать, по-английски.

Ответить Саше было уже некому.

Он покачал головой и вгляделся в ночную темноту. Огромное каштановое дерево разрослось во дворе Миши до таких размеров, что почти полностью загородило собой обзор на улицу из этой комнаты. Целый океан листьев, мерцавших на ветру в свете фонарных столбов, отчего-то привлек к себе Сашино внимание в столь ответственный и, казалось бы, самый неподходящий момент. Казалось бы, обычное дерево за окном детской спальни. Какую роль оно могло играть во всей этой истории? На миг Сашу точно затянуло в мрачно-зеленую глубину его кроны, однако он быстро взял себя в руки и отстранился от подоконника.

Он вернулся к кровати, чтобы убедиться в отсутствии на ней каких-либо следов пребывания Миши и, в первую очередь, пятен крови. Таково было их кредо - уходить незаметно и содержать свое ремесло и подлинный образ жизни в строжайшей тайне. Все, что имело важность для них, произведения искусства; от них же самих, согласно принятом в глубокой древности «плану», не должно было оставаться ровным счетом ничего, кроме непроницаемой пелены лжи в виде фиктивной истории смерти, да холодного ветра в опустевших комнатах.

На этот раз Миша «сработал» чисто. Ни крови, ни запаха его вспотевшего тела, ни малейших вмятин на покрывале. Как будто и не жил никогда на свете Михаил Робертович Смуров - студент первого курса политехнического института, будущий экономист и примерный сын, хотя и несколько странноватый юноша. «Абсурд». – Подумал Саша. – «Какой абсурд. А может, и правда не жил, и мне все это показалось?» Он погнал от себя эти мысли, зная, что с другом не могло произойти ничего особенно страшного. К тому, что с ним действительно произошло, Саша был готов.

Бессчетное количество раз он уже перерождался вместе с ним в самые разные эпохи, в разных городах и странах в поисках вечного упокоения, но всякий раз должен был начинать свой путь заново. Именно от такой, причудливой формы бессмертия они вдвоем в теории и пытались избавиться как от своего самого страшного проклятия путем окончания вечной истории. Именно эта невозможность выхода из цикла перерождений терзала их.

Терзания эти, к слову, Саша переносил значительно легче Миши.

Закончив с кроватью, он вернулся в центр комнаты. Ни на что сильно не надеясь, он позвал Мишу вполголоса. Это не принесло результатов. Процедура его таинственного перевоплощения в новой и всегда более экстравагантной форме занимала обычно минут десять, пока застрявший неведомо где Мишин дух определялся со своим дальнейшим курсом. Лишь изредка он мог явиться сразу после своего исчезновения, и сегодня, видимо, был не этот день.

Саша решил осмотреть оставленное ему наследство. Он взял с книжной полки на уровне глаз случайный том под названием «Основы дзен буддизма». Книга находилась в плачевном состоянии. Почти каждая ее страница была изуродована бессвязными каракулями, которые то перекрывали печатный текст, то затейливо вплетались в него, переходя в непомерно большие сноски на полях. Были тут и многочисленные маленькие картинки, нарисованные Мишей от руки, а также описанные им целые предложения и абзацы, обведенные ручкой и соединенные друг с другом линиями. Установить, при этом, порядок, в котором их следовало читать, не представлялось возможным. Саша взял другую книгу, это был сборник сказок Андерсена, - но и там увидел все то же самое. Следом пошли рассказы Маркиза де Сада, Капитал Маркса, Библия и та самая энциклопедия про динозавров, к которой сам Миша питал особый трепет. От книги к книге ситуация становилась только хуже. Перепутав несколько из них местами, Саша быстро опомнился и вернул все в изначальное положение. Он вспомнил слова друга о карте, а значит, и возможной важности порядка книг на своих местах.

«Не недели и месяцы, а годы могут уйти на это, Михаил Робертович. Годы! Ваша жестокость не знает границ». – Сказал он вслух.

Вдруг за дверью раздался звонкий девичий голос, в котором Саша узнал заместителя старосты. Она вдруг решила поинтересоваться, все ли было у них хорошо. Саша насколько мог уверенно ответил, что Мише стало не по себе от выпивки, и они закрылись, чтобы не мешать остальным. Тогда замстаросты спросила о Соне, той самой Соне, с которой Миша обошелся так необоснованно мерзко. Ее с ними, конечно, не было. Саше потребовалось несколько минут, чтобы донести эту простую мысль. Вечно о чем-то пекущаяся Оля с той стороны двери на всякий случай задала все свои вопросы по второму кругу и только после этого удалилась.

Саша вздохнул с облегчением.

Наконец переключив внимание от непредвиденной беседы, он еще раз осмотрел спальню, а заодно и таинственное дерево за окном. К тому моменту от исчезновения Михаила Робертовича прошло уже больше десяти минут, и никаких намеков на его появление не наблюдалось. Это начинало раздражать.

Не придумав ничего лучше, Саша попробовал пощелкать светом, чтобы как-то напомнить другу о своем существовании. «У вас еще незаконченное дело, – Протараторил он негромко. - Не забывайте». Всего он ударил по выключателю раза три и на третий, когда в комнате снова стало темно, заметил кое-что важное. То самое зеркало на двери платяного шкафа легонько затряслось в деревянной раме. Оставив свет выключенным, Саша с опаской к нему приблизился. Зловещий шар, рождавший и поглощавший сам в себе бессчетные миры, встретил его на прежнем месте. Прорывы света открывались и схлопывались в нем теперь значительно быстрей, его несчастные обитатели даже не успевали опомниться, как тут же растворялись во мраке. Саша вгляделся во все это и, к своему удивлению, нашел что искал почти сразу. Знак от Михаила Робертовича. Одно из светящихся отверстий стало подозрительно напоминать изображение самого Саши в спальне. Отверстие это росло и вскоре вытеснило собой все остальные. Черная масса будто выбирала из сотен возможных, содержавшихся в ней историй, самую главную и, наконец выбрав, остановила на ней свой внутренний взор. Всякое движение по ту сторону зеркала вскоре прекратилось, а расширявшееся отверстие стало таким большим, что заняло все пространство в отражении.

Теперь это было Сашино «правильное» отражение.

Но затишье не было долгим. Не успел он себя рассмотреть, как что-то снова проснулось и задребезжало внутри шкафа. Раздался внезапный глухой удар, и зеркало раскололось. Целое облако мелких осколков взлетело в воздух и чуть не врезалось Саше в лицо.

«Михаил Робертович! Что ж вы творите! Вы их напугаете!» Вскрикнул он, отскакивая в сторону и прикрываясь рукой. Он стал стряхивать пудру из стеклянного крошева со своих предплечий и вместе с тем заметил, что с лампой на столе тоже происходило неладное. Она перестала крутиться, потухла, а затем почти сразу вспыхнула с новой силой. Игривый дух Миши, высвобожденный из зеркала, должно быть, вселился в нее и хотел что-то показать.

Саша задрал голову к потолку, где, как он чувствовал, должно было состояться главное преставление. Разноцветные огни, исходящие из лампы, сгруппировались над ним и, как по волшебству, начали образовывать некий рисунок. Сначала Саша не мог понять, что конкретно Миша пытался изобразить, но со временем все прояснилось. Это был человеческий глаз. Голубые огни сформировали его зрачок, зеленые - верхнее веко, фиолетовые – белок, а красные – потоки ниспадающих кровавых слез. Зрачок при этом судорожно дергался, рассматривая Сашу со всех сторон.

- Постмодернист, Михаил Робертович! Настоящий постмодернист!

Стараясь не влезть ногами в стеклянное крошево, Саша прилег на кровать. Так было гораздо удобнее смотреть в потолок. Новая ипостась Миши своим видом вселяла в его сердце непрекращающийся детский восторг. Это был подлинный триумф прекрасного над самой смертью. Он внимательно следил за каждым движением глаза и ждал. Он понимал, что само его появление несло в себе не только эстетический, но и чисто утилитарный посыл. Глаз должен был подать ему какой-то сигнал, явный или неявный призыв к дальнейшим действиям на сегодня.

- Итак, мой дорогой, - обратился к Саша к нему, - когда история вашей жизни дописана, наступает время истории вашей смерти. Итак, скажите мне, как… как люди запомнят этого сумасшедшего мальчика, исписавшего целый шкаф с книгами, чтобы создать свой первый и последний роман?

Неожиданно зрачок светящегося глаза замер, тем самым прервав монолог Саши. Из коридора донеслись чьи-то шаги, и стоило им достаточно приблизиться, как глаз перевернулся и пустил свои красные огни ручейком к выходу. Сложно было придумать знак более наглядный и недвусмысленный. Саша встал с кровати и аккуратно, по возможности минуя осколки стекла, прошел к выходу и открыл дверь.

На пороге стояла Оля.

Она опустила сжатую в кулак ладонь, которой вот-вот собиралась постучать, и посмотрела на Сашу. Зеленоглазая, румяная, с тщательно завитыми белесыми кудрями, она была как никогда хороша в своем обтягивающем платье изумрудного цвета. По воле случая Саша оказался довольно близко к ее телу и непроизвольно ощутил его запах - терпких духов, пота, лимона и карамели, - и мир вечеринки в честь Мишиных именин, ненадолго забытый, оставленный как бы за кадром, быстро кристаллизовался перед ним во что-то значительное и предметное. Оля была не на шутку взволнована. Дрожащим и совершенно трезвым голосом она объяснилась:

- У меня плохое предчувствие. Я везде ищу Соню, но нигде ее не нахожу. Сначала она говорила с вами, потом со мной. Плакала… закрылась в туалете, а потом исчезла. И никто не видел, куда. Телефон не отвечает. Скажи, почему ты кричал только что? Она у вас? Скажи, что она у вас, а то все как дети малые…

Перестав обращать внимание на Сашу, Оля подалась дальше вперед и заглянула за порог комнаты. Миша, целый и невредимый, сидел на своем черном кресле-мешке и увлеченно играл в приставку. Вид у него был истощенный и нездоровый, какой и полагается тому, кто недавно пережил пик алкогольной интоксикации. Он воспринял приход Оли как нечто давно ожидаемое.

- Сони тут нет. – Сказал он. – Ты, правда, думала, что она у нас спряталась? Зачем? Чтобы что?

- Прости. Я ничего не думала…

-Вот именно.

Оля насупилась.

-Тебе еще плохо, Миш? Как ты себя чувствуешь?

-Проблевался вот. Сижу, играю.

-Играешь…

Я слышала, как у вас стекло звенело. Что стряслось?

-Тебе послышалось.

-Но это было громко.

-Тебе послышалось.

Оля не нашла, что ответить. Она внимательно изучила интерьер Мишиной спальни – смятую кровать, тетради на столе, заляпанное, но целое зеркало на дверце шкафа, телевизор и даже самого Мишу. Всем этим она явно осталась недовольна – никакой Сони там действительно не было. Это походило на паранойю.

-Ты куда-то шел? – Обратилась она к Саше, по-прежнему стоявшему на пороге.

-Да. То есть, нет. То есть… не знаю. А тебе какое дело?

-Никакого.

Оля отступила. Нельзя было сказать, заподозрила ли она хоть что-нибудь, но происходящее ее точно пугало.

- Я пойду тогда… в зал. Может, она сама вернется, а может, надо просить всех ее искать. Ей богу, как дети. Глаз да глаз за вами нужен.

Оля развернулась и ушла в гостиную к остальным. Саша проводил ее взглядом, и как только дверь за ней закрылась, вернулсяв детскую.

Никакого Миши там, конечно, не было и в помине. Кровавый глаз из разноцветных огней перелез с потолка на стену, видимо, для лучшего обзора дверного проема. Он щурился. Если бы у него было лицо, то оно бы наверняка смеялось. Судя по всему, неведомый план Миши реализовывался самым удачным образом.

- Всякий человек это, в конечном счете, тоже просто история, да, Михаил Робертович? Или как вы там говорите?

Глаз одобрительно задвигался и указал зрачком на входную дверь.

- Эта девочка, Соня, которую вы обидели. Я должен ее найти?

Глаз взлетел обратно на потолок и утвердительно «закрылся», перекрыв зеленые огни фиолетовыми.

- Но что мне делать? Что с ней произошло?

Саша осознал, что эти последние вопросы в прямом смысле слова улетели в пустоту. Ненадолго застыв на месте, глаз рассыпался на десятки разноцветных огней как миниатюрный фейерверк. Сразу после этого в дверь снова постучали, и на этот раз сами ее открыли. Это был Влад в обнимку со своей девушкой. Нисколько показательно не смущенный ни Мишей, ни Сашей, он вел себя так, будто ничего и вовсе не произошло.

-Заняты вы тут чем, нет? – Твердо спросил он. - Мы уходить уже собираемся, а нам поговорить бы надо. А то некрасиво получается.

-Надо. Давай поговорим. – Ответил Миша невредимый Миша со своего кресла-мешка.

В знак уважения он немедленно встал и с плохо скрываемой ехидной гримасой вышел из спальни. Вид у него был по-прежнему больной и усталый, но ровно настолько, чтобы не вызвать ни подозрений, ни жалости. Сознательно проигнорировав Сашу, Влад прикрыл дверь. Огни на потолке тут же сгруппировались в один несуразный контур человеческой руки, указывавшей на выход. Саша последовал за ребятами. Он решил не влезать в их короткий и, в общем-то, пустой диалог и подождал в стороне. Ему запомнилась лишь последняя фраза Миши, сказанная им в ответ на угрозы в свой адрес в свете последних событий. «Никто ни о чем узнает. Я отвечаю». Говорил он, пристально смотря в лицо раздраженному Владу, а затем Саше. «Все будет хорошо».

Когда воспитательная беседа была окончена, а Влад с девушкой поспешили уйти из квартиры, Миша тотчас же прекратил разыгрывать всю эту комедию. Приняв форму куда более подходящую, он стал прерывистым сиянием лампы на потолке в коридоре. Полукруглый плафон из толстого, белого стекла в виде цветочных лепестков сначала загорелся ярче обычного, затем потух и, наконец, как бы сосредоточил все свое свечение в одну подвижную точку. Эта точка застучала как мячик у нижней стенки плафона, ближе ко входу в гостиную. Знак, адресованный Саше, был снова понят правильно. Не задавая лишних вопросов, он пошел туда, куда ему велели.

В гостиной Сашу ждала картина вполне предсказуемая. Окна там были все еще открыты настежь, но это никак не помогало выветрить пелену табачного тумана. Свет здесь все еще не включили и по-прежнему довольствовались диско-лампой. На экране заляпанного телевизора кривлялись певцы из какого-то бойсбенда, играла нейтральная и никак не связанная с ними музыка, повсюду лежала разбросанная одежда и пустые бутылки. Сами гости, пришедшие на Мишины именины, занимались кто чем. Парочка любовалась друг другом в кресле рядом с компьютером, кто-то вел неторопливую беседу на развороченном диване, курил в окно или сидел в телефоне. Никто больше не танцевал, и по общему настроению было ясно, что вечер подходит к концу.

На приход Саши никто не обратил почти никакого внимания. Мельком его еще спросили про шум и треск из комнаты, на что он только махнул в ответ рукой, промямлив что-то невнятное. Он понимал, что его судьба по-настоящему никого не интересовала и был, в общем-то, прав. Поискав взглядом Олю, он нашел ее на втором кресле слева от входа, - девушка напряженно копалась в телефоне. Он занял место неподалеку от нее и попытался начать диалог:

- Переживаешь?

- А ты думаешь все так просто? Разве стала бы я убиваться только потому, что кто-то ушел без спроса?

-Что ты собираешься делать?

- Не знаю. Если я скажу им, что ее надо искать, то они посмотрят на меня как на идиотку. А если я скажу правду, то она никогда меня не простит. С другой стороны, я чувствую, что она не могла поехать домой. Не могла. Тут что-то не так.

- О чем ты вообще говоришь? Какая правда?

Оля поняла, что сболтнулалишнего и, смущенно глянув на Сашу, сказала, что это было неважно.

-Нет расскажи. – Настаивал он.

-Да забей.

-Сказала А, говори Б.

-Нет.

- Я могу тебе помочь.

- Ты?!

- А что такого? Давай… вдвоем ее поищем. Что бы ты мне не рассказала, они об этом не узнают.

Саша произнес это «они» с таким отторжением, что Оля невольно еще раз посмотрела на него.

В тот момент она оценивала его: c одной стороны, пухлый добряк Саша на самом деле не напоминал того, кто мог разбалтывать чужие тайны. С другой, то, что она хотела открыть, было, видимо, слишком важным.

- Нет. – Коротко ответила она. – Извини. Я все же как-нибудь сама.

- А если…

Саша был в замешательстве. Он рассчитывал на любое задание от Михаила Робертовича, кроме такого. Втираться в доверие к своему замстаросты? Это было даже унизительно. Он решил, что, возможно, не совсем верно истолковал знаки друга и что существовал другой способ найти Соню.

- А если что? – Переспросила его Оля.

- Да ничего. Если ты так настроена, сама ее и ищи.

Быстро потеряв к ней интерес, он привстал с дивана, но в последний момент был остановлен. Оля зачем-то схватила его за рукав. В этом последнем несознательном жесте было столько скрытого отчаяния, что Саша поддался.

- Ты… - Сказала Оля, усаживая его обратно. – Если ты хоть пикнешь, я тебя закопаю. Серьезно.

- Да что там такого-то? – С иронией спросил Саша и сел обратно на кресло.

- Поклянись, что не расскажешь.

- Клянусь…

Так что случилось?

Оля снова уставилась в телефон, увидев, что кто-то из одногруппников прошел от нее слишком близко. Когда опасность миновала, она продолжила:

- У Сони, если коротко, есть проблемы.

- Какие?

- В семье и в личной жизни, скажем так. Большие проблемы.

- Она беременна? Или заболел кто?

- Нет. Еще хуже.

- Да что может быть хуже?

Свет фонарного столба с улицы на секунду попал Саше в глаз и ненадолго его ослепил. Очевидно, Михаил Робертович следил за каждым его словом.

- Не тяни. Я же помочь хочу.

- В общем, - Оля осмотрелась, - два месяца назад с ней приключилась одна история. Рядом с домом, на улице, в посадке. Там…

- Да что там?

- Ее изнасиловали, Саш.

Эти слова прожгли его изнутри. Вся сегодняшняя история действительно начала собираться в единую мозаику, и очертания ее пугали.

- Правда что ли? – Он сглотнул подступивший к горлу ком.

- Правда. – Оля, не прекращая, листала ленту в телефоне, но смотрела как бы сквозь нее. То, что она говорила, явно значило для нее очень много.

-И как… нашли? Того, кто это сделал?

- Нет, не нашли. Ничего не нашли. Она потом пошла к своему бате. Он ей не поверил. Сказал, мол, шляешься где не попадя, сама виновата, шлюха, вся вот эта херня. Конченный козел. Не захотел позориться, наверно.

- А мама?

- Мамы у нее нет.

- И что теперь?

-Да как что? – Оля посмотрела на Сашу с вызовом. – Глаз да глаз за ней нужен. Она… две недели назад пыталась с собой покончить. Наглоталась таблеток. Но пронесло, слава богу.

Саша схватился за голову. Дело принимало куда более серьезный оборот, чем он мог предполагать.

-А так с виду и не скажешь…

-Да неужели? Откуда ты, твою мать, вообще знаешь, что у человека может быть на душе?

Саша виновато потупился в пол и промолчал.

- Чтоб ты понимал, она на эту вечеринку выбралась впервые куда-то с тех самых пор. Потому что ей этот твой Миша… придурок этот, нравился.

«Придурок, это точно». Про себя повторил Саша.

- И ты боишься за нее теперь?

- А ты бы не боялся?

Оля снова потупилась в телефон, когда кто-то из одногруппников прошел мимо них в коридор.

- Боялся.

- Ну вот. Ее не было хоть и чуть больше часа, но это такой человек, который способен на что угодно. Но ты лучше это… скажи мне, о чем вы говорили с ней, что она расплакалась? Она не рассказывала. Ток не ври.

- Честно говоря, ни о чем особенном. Привет-пока, как дела. Думаю, это никак не связано…

С большим трудом Саша подавил в себе желание рассказать правду.

- Я надеюсь, он ее не обидел.

-Да вроде нет.

Дурное предчувствие закралось в Сашину душу. Внезапно он ощутил, что скоро должно было произойти что-то ужасное и неотвратимое, в чем ему предназначалась не последняя роль.

Тут в комнату вошел и сам виновник торжества.

- Всем спасибо, но я думаю, что пора заканчивать! Надо будет убраться, – громко заявил он. Это несколько удивило гостей, но вовсе не потому, что кто-то планировал гулять дальше - просто Миша впервые с тех пор проявил какую-то инициативу открыто. Включили свет. Началась всеобщая суматоха. Парочка с кресла у компьютера поднялась и вышла в коридор. Саша обернулся к Оле, которая за всей своей внешней агрессивностью была готова расплакаться, и, в надежде ее успокоить, взял ее за руку.

- Если кто-то поможет мне вынести все на кухню, я буду офигеть как благодарен! – сказал Миша, пытаясь приспособить к делу несколько зазевавшихся ребят. Он проявлял удивительно несвойственные ему организаторские способности. И хотя его все же сторонились, ни у кого не хватило наглости отказать имениннику. Зазвенели пустые бутылки. Парень, прежде куривший на улицу, выкинул бычок и закрыл окно. Заглушили музыку и заодно подняли с пола поруганный диванный плед. Несмотря на то, что в гостиной горел свет, в глазах у Саши потемнело.

- Я не знаю что делать. Я чувствую себя конченной трусихой. – Прошептала Оля.

- Я тоже. – Ответил Саша.

Затем ему пришло в голову, что он и сам должен был принимать участие в уборке, чтобы не выделяться. Для виду он вынес пару чашек с пола на кухню и по пути пересекся с Мишей. В ответ на свой озадаченный взгляд он получил лишь улыбку. Постепенно гостиную все же удалось привести в порядок, и гурьба пьяных и уставших одногруппников переместилась в коридор. Тот самый парень, куривший в окно, решил напоследок зачем-то выключить телевизор, - но, так как не сумел найти нужное место на сенсорной панели, переключил музыкальный канал на передачу с помехами. Будучи слишком пьяным, он так и не совладал с собой, и в итоге просто убежал.

Саша огляделся. Все эти внезапно произошедшие перемены, история Сони и появление Миши выбили его из колеи. Он обратил внимание на экран телевизора – после того, как на нем возникли помехи, началась какая-то чертовщина. Помехи тоже образовали узор похожий на кровавый глаз, судорожно ищущий что-то взглядом. Так Михаил Робертович снова давал понять, что контролировал ситуацию.За неимением достаточно количества цветов, глаз уже не был выложен из помех как мозаика, но лишь умещался в определенную область, где частота их обновления была значительно выше, чем везде. Недоступная для невнимательных взглядов посторонних, эта картина была предназначена исключительно Саше, и говорила с ним в своем прежнем, личном ключе.

- Вы точно с ней не повздорили? – Снова оживилась Оля. - Как думаешь, стоит обо всем рассказать Мише, ему можно доверять? - Она тоже посмотрела на телевизор, но ничего там не заметила.

-Мише? Мише доверять нельзя ни при каких обстоятельствах. Но выбора у нас нет.

-То есть как это?

-А вот так.

Глаз в телевизоре закатился.

Закрыв глаза, Саша опять вернулся к обдумыванию плана своего друга. Конечно, он понимал, что все это была лишь игра - абсолютно безопасная для него самого, но такая, где на кону могло стоять что угодно, включая жизни всех собравшихся ребят. Игра, правила которой, ему еще предстояло разгадать. Откровенно говоря, Саша терпеть не мог, когда Михаил Робертович ради дела подвергал риску обычных людей. Это было ниже его собственного достоинства, но так как помешать другу он никак не мог, в такие моменты приходилось следовать его правилам.

Сама эта идея - написания «истории своей смерти» в дополнение к истории жизни оставалась для него чем-то вроде второго шанса оборвать цепь перерождений. Миша чувствовал, что последние строчки его собственного некролога не просто написанные кем-то, но разыгранные в реальности как театральное представление тоже могли стать «вечным произведением». Уже много раз Саше приходилось играть роли в предсмертных спектаклях товарища в обмен на такую же услугу. По правде говоря, он уже и забыл, сколько точно раз «оправдывал», «спасал», «изменял» и «предавал» Михаила Робертовича в последние часы его жизни, что было прямо или косвенно связанно с его смертью. Концептуальным же новшеством сегодняшнего спектакля было то, что Саша не знал о сценарии заранее, и это незнание было его главной особенностью.

- План Б… - пробубнил он себе под нос, обращаясь то ли к Оле, то ли к телевизору. Мерцающий глаз, не мигая, смотрел в потолок, но при этом все еще продолжал следить за обстановкой в гостиной.

- Вот мы вроде решили ее искать вдвоем и теперь вдвоем же сидим. Это никуда не годится. Давай подождем, пока все уйдут, и расскажем все Мише. Я думаю, Соня не могла далеко убежать. Зависла, вон, в садике у вас за домом где-нибудь. Нужно по району походить. Ты со мной?

- Я? Да-да, конечно с тобой.

Глаз в телевизоре опустил свой зрачок в привычное положение и посмотрел прямо на Сашу.

- Пошли… к остальным, а то подумают, что ты тут ночевать остаешься. Это нам ни к чему.

Замечание Саши подействовало на Олю мгновенно: она встала с места и обернулась к выходу. С каждой минутой они действительно выглядели все более и более подозрительно.

- План такой – задержись, а потом не уходи. Если будут спрашивать, придумай отмазку.

-Хорошо.

Оля вышла в коридор, а Саша ненадолго остановился у дверей, чтобы «поговорить» с глазом. Он понимал, что явление подлинного Михаила Робертовича было не простым украшательством, а подразумевало в себе очередную подсказку. Как бы уловив это его движение мысли, глаз снова поднял и опустил зрачок несколько раз. Саша интерпретировал это как указание «наверх», практический смысл которого оставался пока неясен.

Выйдя в коридор за Олей, он обнаружил себя во все той же неразберихе, которая несколько минут назад захлестнула своей удушливой волной гостиную. В узкой прихожей находилось одновременно около восьми или девяти человек. Вместе они терроризировали вешалку и полку для обуви. Позади их ждало еще трое в распахнутых входных дверях. Кто-то из приличия еще поздравлял Мишу, кто-то был слишком пьян, чтоб стоять на ногах и ему помогали одеваться, а кто-то обсуждал, где можно было купить больше выпивки. Парень, не сумевший выключить телевизор, вытолкал всех остальных и убежал в числе первых. Он, впрочем, не интересовал Сашу, так как едва ли сознавал значение своей оплошности. Куда больше его внимание привлекал, во-первых, сам Миша, а во-вторых, Оля, возникшая в поле его зрения столь спонтанно. Ее роль в сегодняшней истории должна была разрешиться с минуты на минуту. Во всяком случае, в это хотелось верить.

Как и было задумано, Оля не торопилась идти вместе с остальными, хотя ее неоднократно звали. В конце концов, оназакрылась в туалете, предупредив, что возьмет такси. Миша, в свою очередь, не делал ничего особенного, то благодаря гостей, то отстранённо их игнорируя. «Значит, они все-таки должны уйти и увидеть Михаила Робертовича в последний раз живым и здоровым. Таков план». - Пронеслось в голове у Саши. По правилам их закрытого клуба, история смерти, равно как и «история жизни», считалась завершенной, только когда ее мог засвидетельствовать хотя бы один человек. С тем, как последний из ребят начал спускаться по лестнице, этим человеком потенциально мог оказаться либо он сам, либо Оля.

Наконец Миша закрыл входную дверь и, пока никто из посторонних не мог его видеть, принял свою излюбленную форму света в плафоне. Оля же немного задержалась в уборной. Оставшись, таким образом, снова один на один с духом товарища, Саша сел на полку рядом с зеркалом и попытался сконцентрироваться. Ему совсем не хотелось думать о том, что вот уже несколько минут само напрашивалось на язык. «Михаил Робертович сознательно намеревался довести Соню до самоубийства? Но зачем?»

Оля вышла из туалета на первый взгляд готовая ко всему.

- Я надеюсь, мы не потеряли слишком много времени! – Сказала она.

- Если Соня не поехала домой, мы сейчас же ее найдем.

- Да. Но я тут вот что подумала. На улице же ночь, а мы одни.

-И что ты предлагаешь, уже не идти?

- Не знаю, может сразу ментов вызвать?

- Ты в своем уме? А если с ней все в порядке?

- Ну…

- Плюс, ментам можно доверять еще меньше, чем Мише.

- Кстати, он вообще где?

Саша огляделся по сторонам, но не увидел никого, кроме Оли. Отчего-то Михаил Робертович не спешил воплощаться в своем общественном облике. Это было уже совсем на него не похоже. В первый раз за вечер Саша разозлился на него по-настоящему.

- Как, где? Да прячется где-то.

- То есть как, прячется?

Оля развела руками. Для нее, как и для всякого адекватного человека, это было похоже на фарс.

- Миша! – Позвал его Саша и демонстративно прошелся по комнатам, чтобы ожидаемо там никого не обнаружить.

Оля закрыла рукой лицо.

-Я понимаю теперь, почему он ей нравился. Искали одного, будем искать двоих. Охренительно.

Сашу застали врасплох. Если раньше он хотя бы мог притвориться, что контролировал ситуацию, то сейчас вынужден был признать, что зашел в тупик. Но очередной знак от Миши не заставил себя ждать. Взгляд Саши скользнул по зеркалу и заметил небольшой отпечаток губной помады в его правой нижней части. Оставить такой отпечаток могла, в принципе, любая из ушедших девушек, и, как несложно догадаться, его контур опять напоминал кровавый глаз. В центре отпечатка виднелась маленькая, запотевшая область, символизировавшая зрачок. Саша пронаблюдал, как она поднималось по стеклу, выходя из орбиты глаза, будто на зеркало дышал кто-то невидимый.

Все знаки говорили одно и то же - «наверх». Саша поднял голову, посмотрел на потолок в прихожей, и тут его осенило.

- А может, Соня… на крыше? – Сказал он вслух, сам того не подозревая. Квартира Михаила Робертовича находилась на восьмом этаже девятиэтажного здания, так что это было вполне правдоподобно.

- На крыше?

- Да. Она же пыталась покончить с собой. И, в общем… ты понимаешь. Хорошая новость в том, что если бы она спрыгнула, мы бы уже знали.

Оля убрала руку от лица и посмотрела на Сашу с несколько большим уважением. Девушка сама не могла понять, как не додумалась до этого раньше.

- И правда, давай там проверим.

- Давай.

- А Миша?

- А что Миша?

По большому счету, Оля согласилась бы забыть о его исчезновении хоть в тот же момент, лишь бы спасти подругу. Не желая терять не минуты, она направилась к дверям.

- Смотри, вот мы выйдем, а как закроемся?

- А никак. Он сам виноват, что свалил куда-то.

Оля надела легкую парку, в которой пришла, обулась, распахнула дверь и суетливо засеменила по ступенькам наверх. Надев кроссовки, Саша бросился за ней следом. В считанные секунды они оказались на самом верхнем лестничном пролете перед широкой раздвижной решеткой. Ржавый замок на ней висел открытый, и, судя по его виду, довольно давно.

Раздвинув решетку, Оля и Саша зашли внутрь и забрались по еще одной лестнице, ведущей в запустелое хозяйственное помещение с голыми стенами. Там воняло мочой и серой, и было значительно холоднее, чем в подъезде. Из квадратного отверстия, некогда закрытого двумя листами развороченной жести, дул сильный ветер.

- Что, кто первый?- Неуверенно переспросил Олю Саша.

- Ты, конечно.– С усмешкой она толкнула его вперед. Преодолевая свое естественное отвращение и нежелание пачкать одежду (Саша был в белоснежной рубашке), он протиснулся в отверстие и так вылез на крышу. Оля с его помощью сделала то же самое.

Первым, что их там поразило, была кромешная темнота. И хотя они еще могли видеть прилегающие дворы в свете окон соседних домов, с их собственной крышей, укрытой непроницаемо-черным рубероидом, дело обстояло иначе. Включив фонарики на смартфонах, они нашли себя не иначе как на месте высадки какого-то инопланетного корабля. Неуклюжие будки вентиляционных шахт, разбросанные повсюду кабеля, погнутые антенны и пресловутый «грибок» шахты мусоропровода, – все это для них с непривычки и в темноте имело вид почти что мистический. Защищаясь от ветра, Саша и Оля прижались друг к другу и принялись искать Соню.

Беглый просвет крыши над лицевой частью дома не дал никаких результатов. Тогда Саша стал изо всех сил кричать и звать девушку по имени и, к своему удивлению, тут же услышал с правой стороны здания… заливистый женский хохот. Этого он точно не ожидал. Он устремился на звук и совершенно внезапно пришел к разгадке всех тайн сегодняшнего вечера.

Саша не мог поверить своим глазам.

«Общественный образ» Миши, его тень, покачиваясь, стояла на самом краю крыши со стороны торца дома и держала за руку Соню. Длинные, кучерявые волосы девушки развевались на ветру, а сама она, стоя вполоборота, приветствовала ребят все тем же беспрерывным смехом.

В надежде спасти сошедшую с ума девочку, Саша рванулся к ней, но был резко одернут Олей.

- Успокойтесь вы! Здесь все свои.

Саша обернулся к ней и увидел только пластиковую свистульку со дня рождения, которую она издевательски распрямила ему прямо в лицо и хихикнула.

- Что?

Даже в темноте было видно, как у него расширились зрачки.

- А то, Александр Сергеевич! Нечего вам опасаться ни за свою, ни за мою прелестную спутницу! – Прокричал ему Миша, совершенно без опаски отступая от края крыши и утягивая за собой Соню. – Когда я вдруг обнаружил, что прямо у нас под носом живут «коллеги», и еще не просто коллеги, а мои старые друзья, я правда хотел вам сразу все сообщить. Но потом решил, что так будет интересней.

- Ах вы… Сколько лет вместе и… Вы плут, Михаил Робертович. Настоящий плут!

- Не буду ничего отрицать! – Ответил он, перекрикивая уже не музыку, а ветер. - Но позвольте мне все-таки объясниться, как вы того хотели! У нас тут, видите ли, что-то вроде клуба взаимопомощи. Оказываем неоценимые услуги друг другу в обмен на точно такие же услуги. Взять хотя бы меня. Вы только представьте себе этот сценарий! В пьяном виде домогаться до своей первой любви, - хотя насчет любви мы еще не решили, - домогаться до ни в чем не повинной девочки, довести ее таким образом до самоубийства, а затем… не выдержав груза ответственности, взять и прыгнуть с крыши за ней следом. Каково? А?

Саша пытался прийти в себя.

Миша, Соня, а вместе с ними и Оля странно захихикали. Стало очевидно, что они знали обо всем с самого начала.

- Но я должна признаться, Михаил Робертович, - произнесла Соня, - что ваша история все-таки гораздо слабее моей. Ей не хватает, знаете ли… правдоподобности? «Не выдержав груза ответственности, прыгнул с крыши». Что? Да кого в наше время волнует чужое горе? Ольга Михайловна, скажите ему.

- Говорю, Софья Абраксовна. Никого абсолютно не волнует. Скорее всего, парень в его ситуации, попытался бы просто скрыться и притвориться валенком.

- Слышите!

Ветер поутих, и голоса ребят стали звучать четче. Миша с Соней подошли к Саше и Оле поближе, образовав тем самым небольшой круг. Миша переглянулся с Сашей и едва сдержался от очередного приступа смеха. Ничего не ответив и на другие на издевки со стороны «коллег», тот, в свою очередь, сохранял полное спокойствие.

- Да вы все хороши! – Саша поднял голос, обращаясь к Оле.- Ментов она хотела вызвать! Смотри на нее!

Невыносимо тяжелая громада опасений в тот момент спала с его плеч.

-А вы что думали, Александр Сергеевич? Если уж вжилась в роль, то надо делать это до конца. Ведь мы играем не из денег, да? И потом, вы все равно бы не согласились.

-Не согласился!

- Дорогой мой! – Миша похлопал его по плечу. - Чего не сделаешь, чтобы развлечь заскучавшего друга? Ну хорошо же, признайте?

- Не хорошо! Не хорошо! – В забытье Саша отупил от них, опустился на рубероид неподалеку от вентиляционного канала и закрыл голову руками.

- Поймите, своей излишней чувствительностью к бедам смертных вы сами подали нампрекрасную идею с этим спектаклем. Сами напросились!

- Напросился?! Я?

-Да не сердитесь вы, Александр Сергеевич. – Включилась опять Оля. – Я бы на вашем месте все поняла еще раньше. Это же что-то вроде профессиональной игры. Знаете, белые офицеры раньше массово раньше играли в русскую рулетку. На потеху. А у нас своя игра!

-Хватит. – Сказал Саша, постепенно пытаясь принять и усвоить правила новой реальности. – Сволочи вы все.

-А пусть и так! – Оля, Соня и Миша одновременно заулыбались. – Уважьте хоть именинника, не будьте букой.

Саша начал потихоньку смиряться.

- Обставили вы меня, конечно… Ничего не сказать. Софья Абраксовна.

- Приятно познакомиться.

- И мне.

А что за отчество у вас такое необычное? – Поинтересовался Саша. – У вас вроде раньше другое было.

- Да, не спрашивайте… Долгая история.

- А давайте-ка все вместе присядем, по старой традиции, на дорожку? - Предложил вдруг Миша. - Что скажите?

Ребята согласились. Они сложили свои телефоны с включенными фонариками в виде некоего подобия «костра» и сели вокруг него, так, чтобы свет не бил им в глаза, и при этом освещал их в полной мере. Это выглядело нелепо, но, на удивление, работало.

- Так, мне теперь нужно собрать все это у себя в голове. Всю нашу историю. – Продолжил Саша. – Я хочу задать пару вопросов. Вот вы, Ольга Михайловна, значит, и вы здесь, чтобы просто засвидетельствовать смерть? А ваша подруга…

-Вы все правильно поняли. – Бодро вместо Оли ответила Соня. –Спасать в нашем мире уже некого. Все давно мертвы. Лично я уже примерно вторую неделю. Но после интересного предложения Михаила Робертовича пришлось задержаться в этом мире ненадолго и подождать его дня рождения.

-А до этого – вас действительно насиловали?

- Насиловали! Как же! Бедняжку-отличницу из неполной семьи! А потом еще и не заявили в полицию!

-Правда?

-Правда?! – Здесь засмеялись уже все четверо, включая в конечном итоге и самого Сашу, когда он понял, какую глупость сказал. Это помогло разрядить обстановку. Как метко подметила Соня, в их историях ценилась правдоподобность в качествеэстетического средства; в то же время правдивость оставалась понятием настолько же размытым, насколько и пошлым.

- Все с вами понятно. Но теперь еще вопрос. Если у вас возникла потребность в инсценировке смерти, следовательно, была и работа с претензией на вечность? Какая?

-О, в этот раз она превзошла сама себя!– Ответила вместо нее Оля. – Оставила потомкам повесть на выдуманном языке, удовлетворяющую правилам своей собственной грамматики, но не имеющую никакого смысла вообще!

- До чего же бана-а-ально! – Нагло влез Миша.

- Чья бы корова мычала, а ваша б молчала. Слышали уже про ваш лабиринт из книг. Сильно помог вам?

-Да я ж пошутил.

-Шутник хренов.

-Стерва.

- Михаил Робертович! – Осадила его Оля.

-А что? Когда человек пытается всем своим видом показать, что умнее других, это надо пресекать.

- А вы сами-то? Признайтесь, что и вы не без греха. Что и вы, когда писали, гордились собой, ожидали, что вот-вот, еще одно слово - и неуловимая птица счастья окажется в ваших руках, и все будет кончено. И опять зря.

-Да неужели?

-Неужели. Хотите знать, меня вообще эти ваши нападки и нытье за последние две недели доконали. Банально-о-о, все безнадежно-о-о, ничего не получится. – Соня кривлялась, пытаясь спародировать Мишин голос. - Я давно хотела сказать, но все никак не решалась. Вы сами - картонный персонаж, Михаил Робертович.

-Я? – Миша был возмущен.

- Да, да. И даже хуже, чем картонный, вы – вылитый герой бездарного комикса, написанного прыщавым подростком. Вот если кто-то захочет вспомнить не ваши работы, а вас, вас как личность, что придет на ум? Физиономия ваша унылая, голос загробный, бородка эта козлиная? Что?

- Хватит! – Снова прервала их Оля. – Только ссор нам не хватало сейчас.

- А вы, - не мог угомониться Миша, - Уж больно яркая личность?

- А я, на секундочку, жертва почти что двойного изнасилования! Смешанные гены, роковой взгляд. У меня творческий эксперимент!

-Я бы вам ответил, но вы обидитесь!

-А вы ответьте!

-И отвечу.

Вдруг Соня ни с того ни с сего пнула Мишу ногой, и между ними завязалась потасовка. Оля стала их разнимать. Вместе они и вовсе забыли о Саше, который воспринял все это как закономерное продолжение их циркового представления.

- Вы меня, конечно, простите, но какой у вас план? – Спустя какое-то время спросил он. – А то мне самое главное неясно. Обиженная девочка прыгнет с крыши, а следом за ней, наш именинник? Правильно.

Миша отлепил от себя Соню, удерживая ее на расстоянии вытянутой руки.

- И следом за ней я. Надо будет отвести еще какое-то время на душевные муки: воспоминания там, сомнения… минут двадцать.

-Какие двадцать, Михаил Робертович? Вы в своем уме?

Она отбила его руку почти тем же движением, которым недавно защищалась от его похабных посягательств и сама отсела подальше.

-Что снова не так?

- Да все не так! Поверьте мне как человеку с опытом. Как человеку, положившему однажды конец целой династии римских императоров! - Сказана Соня с надменным самолюбованием. – Ждать нужно, как минимум, полтора часа!

- Это что ж за династия такая, скажите на милость? – Поинтересовался Саша.

- Имя Нерон Клавдий Август Германик вам о чем-нибудь говорит?

- Говорит.

- А вы еще называли ее невинной, Александр Сергеевич! – Рассмеялся Миша.

-Хорошо. Но ждать-то почему полтора часа?

-Я объясню. Варианта развития событий у нас, в целом, два. Первый – мое тело найдут люди с улицы сегодня ночью или под утро. Наш герой-любовник поймет, что случилось и кто в этом виноват, на следующий день. Он сходит себе на допрос в качестве свидетеля, поговорит со своей совестью, напьется – и к вечеру, примерно через сутки, прыгнет следом. Но Михаил Робертович на это почему-то не согласен. Вариант второй – он услышит, как я упала через открытое окно и сам меня обнаружит. Никуда не заявит. Запаникует. Испугается, что на него повесят доведение до самоубийства. Помучается-помучается – и с тем же результатом. И вот во втором случае необходимо куда больше времени. Поверьте моему тонкому знанию человеческой души.

- А вам не кажется, что вы слишком много додумываете? Что эта история в принципе может иметь десятки разных вариаций, и какая из них будет той самой предсказать нельзя?

Соня зло на него цокнула.

- Если вам, уж простите, не хватает мозгов…чтобы нормально все спланировать, то пеняйте на себя. Я вообще с самого начала говорила, что идея с вашим самоубийством – так себе.

Миша не стал ей больше перечить и уставился на кучку светящихся телефонов. Возможно он действительно отдавал себе отчет в том, что его задумка была не так стройна, как хотелось, но, с другой стороны, в этом могло состоять и его преимущество. В конце концов, если и куда более совершенные повествования все равно приводили к неудаче, имело ли это значение? Соня, например, полагала, что да. Она была ярым сторонником той идеи, что только точный расчет, контроль и выверенность формы могли привести скитающийся дух к вечному идеалу. Миша же предпочитал полагаться скорее на случай и провидение. Он полагал, что само их положение мало чем отличалась от положения миллионов простых смертных, – подобно им, духи так же разделяли творения своих рук на высокие и низкие, значительные и ничтожные, восторгались одними и поносили другие, а заканчивали при этом одинаково.

-Михаил Робертович. – Продолжила Соня свое нравоучение. – Да где бы вы были сейчас, если б меня не я и мои советы. До сих пор бы, небось, кончали с собой от водки да стишки писали.

- До свиданья, друг мой, до свиданья,

Милая моя, ты у меня в груди,

И предназначенное расставанье,

Означает встречу впереди…

Как бы в укор ей процитировал Миша Есенина в слегка искаженном виде.

- Вот-вот. Стихи хорошие, но нерезультативные. Слишком уж они к жизни привязывают. Встречу он означает. Были бы умней тогда, в 24м году, не писали бы такого, сейчас бы уже давно отошли в чистые земли Будд. А не с нами тут лясы точили.

- Ох, и умеете вы все испортить, Софья Абраксовна. Хотите, скажу, в чем ваша проблема? Вы слишком уверены, что знаете, как надо! Что весь наш план работает. Хотя стоите по колено ровно в том же дерьме, что и мы все здесь. А, как я говорил сегодня, – никакого плана нет. Вы согласны со мной, Александр Сергеевич?

-Согласен.

-Вот. Умный человек вам отвечает.

Соня только недовольно фыркнула в ответ.

Саша посмотрел сначала на нее, а потом и на Мишу. Новая мысль пришла к нему в пылу чужих споров и требовала выражения. Он поднял руку с указательным пальцем, открыл рот и так и замер у своего вентиляционного грибка.

- Вы что-то хотите нам сообщить? – Поинтересовалась Оля.

- Да. Я тут подумал вот о чем. Работает наш план или не работает… А вы, господа, никогда не задавались вопросом, кто принимает наши произведения, когда мы открываем их миру? Кто судит их каждый раз?

- Как это, кто судит, Александр Сергеевич? Вселенная. Безбрежный океан бытия. - Миша поднял головуи посмотрел на затянутое облаками небо.

-Я хочу сказать, происходит ли наш распад и перевоплощение по законам природы как, скажем, фотосинтез или движение тока в соленоиде, или мы все же пытаемся удовлетворить чьему-то вполне конкретному вкусу? И если так, то существует ли возможность узнать, как этой сущности угодить?

А если все дело все же в природе…

- То что? – Спросила Оля.

- То можем ли мы решить нашу задачу наверняка и для всех? Создать лекала вечного сюжета для братьев и сестер?

- У меня за такие вопросы в сенате недолго и на корм львам пойти, Александр Сергеевич. – Сказала Соня. - А лекала лучше помогите вашему другу создать, чтоб он в двух соснах не заблудился.

- В самом деле, вы б еще спросили, есть ли бог. Чай, в приличном-то обществе находитесь. – Поддержала ее Оля.

- А я бы на вашем месте не иронизировал. – Заступился за друга Миша. – В словах Александра Сергеевича есть… рациональное зерно. Лично я считаю, что кто-то за всем этим определенно стоит. Но вот незадача – в какие бы астралы мы с вами не лезли, что бы из себя не корчили, знать о нем мы не можем ничего, кроме, наверное, одного. Какой бы вопрос мы ему не задали, ответ всегда будет один и тот же – «нет».

- Посмотрите на него! И это я настроение-то порчу, Михаил Робертович?! Ответ «нет» у него! Да с такой волей к победе, с такой жизненной позицией может вам и прыгать никуда не надо? А что? Продолжите, вон, играть свою посмертную роль, окончите институт… семья, дети, цветочный сад? Умрете лет, эдак, в 65 от какого-нибудь рака. Поточу что, какая разница? Зачем весь этот надрыв, драма, поэтика юношеского максимализма? Все ж едино. Все равно ответ «нет».

-А идея с садом, между прочим, не такая уж и плохая...

- Я всегда знал, что это ваша мечта, Александр Сергеевич. – С непонятной ему ухмылкой заметил Миша.

- Т-а-ак, я смотрю, разговор постепенно перетек в совсем нездоровое русло. Софья Абраксовна, вы сама прыгать-то будете? – Оля была встревожена.

- Ольга Михайловна! Вы, как всегда, зрите в корень! Задержались мы тут с вами, заговорились. Нехорошо. Ну, что же, Михаил Робертович, я тогда пойду. Прощайте! Надеюсь, мы с вами никогда больше не увидимся.

- Надейтесь.

Соня встала, поправила платье и взглянула на едва видимую торцевую часть крыши.

- Я еще думаю… а стоит ли кричать или нет? Есть мнения на этот счет?

- Вы что с крыши никогда не прыгали? Кричать нельзя – когда человек падает с высоты, то так весь сжимается, что не может проронить почти ни звука. Вы же поборник реализма!

-И снова спасибо вам за совет, дорогая Ольга Михайловна. Напоследок хочу сказать, что я всегда верила в ваш талант и что однажды он спасет вас от этого унизительного цирка.

Оля молча ей поклонилась. Ветер стих уже окончательно и вокруг воцарилась тишина, которую в лучших традициях русской классики можно было бы назвать «молитвенной». Сама природа, казалось, решила подыграть Соне для пущей торжественности момента.

-А вы, Александр Сергеевич. – Обратилась она к Саше. – Вы, простите нас всех… Я, лично, была против этой клоунады. Это все он. Как по мне, не заслужили вы такого.

-Да полно вам… Что мне сделается то?

-Это точно. – Сказала она опустошенно. – Вам уже ничего не сделается.

Соня спокойно отвернулась от ребят и, распихивая ногами вездесущие кабеля, подошла к краю крыши. Место, выбранное ею, оказалось не случайным – невысокая металлическая оградка, обозначавшая опасную зону, прерывалась там на несколько метров. В последний раз она посмотрела назад и лукаво улыбнулась. Дерзкая, полная жизни девушка – на самом деле лишь тень, лишь отголосок вечного томления мироздания по абсолютной красоте, она гордо раскинула руки в разные стороны и, наклонившись, беззвучно соскользнула вниз.

Ни спустя десять, пятнадцать, или даже тридцать секунд после этого не последовало ничего. Никакого крика, характерного хлопка или сработавшей сигнализации припаркованных у дома машин. Ночная пропасть словно поглотила Соню и вместо того, чтобы упасть на траву или асфальт внизу, она провалилась куда-то гораздо глубже, откуда ее было уже не достать.

Через пару минут после ее падения Миша встал с места и развернулся к той же прорехе в ограждении.

- Что, Михаил Робертович? Уже решили, как поступите? – Серьезным голосом спросила Оля. – Побежите вниз, вернетесь к себе, чтобы завтра обо всем «узнать» или…

проживете счастливую жизнь бывшего чудаковатого писателя с семьей и двумя детьми?

- Ни то, ни другое, ни третье, Ольга Михайловна. Я буду прыгать. Сейчас.

- Прямо сейчас? Но как же ваши пресловутые 20 минут? Драматургия? Кроме того, когда ваше тело вскроют, и определят время смерти… Не думаете, что это все будет очень странно смотреться?

-Странно для кого?

- Для людей – как объяснить им ваше пребывание на крыше одновременно с ней? Какой мотив? Какой смысл?

- Я уже говорил вам не раз, Ольга Михайловна, что смысл – не более чем одно из изобретений этих самых людей. А раз так, пусть самис ним и сношаются. Для того, кому мы подносим свои истории, никакое понятие смысла не применимо.

-Не поминайте лихом, Михаил Робертович! – Саша встал и крепко обнял тень товарища. Правдоподобно дрожащая от холода, она заставила его лишний раз усомниться в реальности происходящего.

- С Днем Рождения вас! Если хотите знать, то я уже совсем не сержусь!

-Спасибо. Если честно, вы изрядно меня повеселили. Как мучились за эту стерву, как переживали… разве что недолго.

-Недолго.

- Но это все это уже неважно. Как было сказано, «ведь мы играем не из денег», так, Александр Сергеевич?

-А только вечность проводить…

Закончил за него цитату Саша и закусил губу.

- Именно так.

Миша отошел от него, и на лице его снова проступили едва различимые кровавые подтеки. Все теми же тонкими струйками кровь закапала на его рубашку и штаны, но на теперь уже не стала причиной истерики. Теперь это была лишь ненавязчивая нотабене, бессознательно вызванный из глубин небытия символ. С прежней невозмутимостью, сопутствовавшей ему вначале вечера, Миша вытер кровь рукавом и улыбнулся. Без сомнений, он был уже в одном шаге от того, чтобы отпустить по поводу своего проклятия какую-нибудь шутку или прочитать стихотворение.

Попрощавшись с ребятами неуклюжим жестом, он направился туда же, откуда недавно упала Соня. Походка его была решительной. Каким-то чудом не зацепившись ногами о кабели, он дошел до разрыва в ограждении и, не останавливаясь, просто шагнул в бездну. Так, словно рассчитывал упасть на мягкую кровать или в бассейн.

Густая тьма тут же сомкнулась над фигурой Михаила Робертовича, и впредь его не видел больше никто.

Саша и Оля отреагировали на это несколько отрешенно. Вместо того чтобы сразу побежать и посмотреть вниз, они молча сели обратно к «костру».Их главная задача – засвидетельствовать последние минуты «жизни» товарищей была выполнена, а значит, спешить было некуда. То обстоятельство, чтопадение Миши тоже прошло беззвучно, только убедило их в том, что все прошло как надо. Но если Оля провела следующие несколько минут в своеобразном медитативном сне духа, то Саша использовал их скорее для рефлексии.

Его внимание привлекала кровь, которую случайно оставил Миша на его белом рукаве в момент их последнего объятия. Все это произошло так быстро, что она даже не успела свернуться и теперь капала прямо на рубероид. Наблюдая за ней, Саша невольно задался последним вопросом, которым задавался уже не раз: а в чем, собственно, состояла разница между «тенями» и подлинными физическими оболочками ребят, которые имели человеческое рождение и натурально таяли как весенний лед по окончании своих работ? С точки зрения внешнего наблюдателя, разницы не было никакой. Но что же уходило тогда в пустоту, что оставалось, и что вообще могло уйти, когда Миша и Соня разыграли свою смерть? По мнению Саши, ключ к пониманию ситуации лежал в плоскости философской.

Принюхавшись к крови и ощутив ее солоновато-терпкий, металлический запах, он решил, что сама формулировка проблемы должна была быть другой. Никто никуда не уходил, не приходил, да и не мог совершить ничего подобного. Всему виной была простая обманчивость человеческих чувств. Михаил Робертович, Софья Абраксовна и мириады существ похожих на них обладали не столько способностью управлять самой реальностью, сколько внушать людям, а заодно и друг другу, все, что им только могло прийти в голову. Это, однако, совсем не значило, что капля крови на его рукавебыла ненастоящей. Обманывая чувства окружающих, духи истории не столько подменяли реальный мир (по сути настолько же вымышленный как и любой другой) неким миром иллюзий, но каждый раз создавали полноценную альтернативную действительность просто обусловленную изнутри, а не снаружи. Жизнь и смерть, таким образом, были для них не более чем элементом их космической игры. Истинная же природа духов оставалась скрыта от них самих; о ней, как правильно заметил Миша, знать ничего было по определению нельзя.

Все эти витиеватые размышления навели Сашу и на другой неутешительный вывод. Так, выходило, что он и его собратья были не иначе как полубогами в мире живых. Способные воплотить в нем что угодно, хоть несметные богатства, хоть гибель и рождение целых цивилизаций, они, при этом, не обнаружили в своей абсолютной власти никакого избавления от терзавшей их тоски. Бытие томилось в них, и та непрерывная история, которую они продолжали в каждом новом своем рождении, была лишь еще одной историей о томлении. Фокус, и Саша уже давно об этом догадывался, состоял вовсе не в том, как эту историю правильно рассказать, но в том, что необходимость рассказывать сама по себе и была якорем перерождения. Именно она удерживала их. Поток смыслов, неумолимо несший их сквозь океан времени, на самом деле не содержал в себе ничего, способного оправдать весь проделанный ими путь.

- И если бы все деревья в мире стали бы как перья для письма, а океаны как чернила, и этого бы не хватило, чтобы исчерпать все слова Творца. - Произнес он по памяти где-то прочитанную цитату.

- Что? – Спросила Оля, забирая свой телефон из «костра».

-Да так, мысли вслух.

-А я вот думаю, - сказала она, отклоняясь от темы. - Куда они все-таки упали?

-Как куда, на траву?

-Нет, я не про оболочки. Я про них самих.

- Ну, а куда ты сама падаешь, когда… – Саша вытер кровь платком, который носил при себе, и встал.

-В том то и дело, Александр Сергеевич. Сложно описать. Практически невозможно.

Оля поднялась следом за ним и, освещая фонариком себе путь, пошла к торцевой части крыши. Сознание того, что все было уже готово к финальному акту сегодняшнего представления, созрело в них обоих одновременно. У проржавелой оградки ребята посветили вниз. Там, на траве, нельзя было различить ничьих тел. В свете недавних споров Миши и Сони о деталях самоубийства, все это показалось им нелепым. Оля с Сашей переглянулись. Они продолжили искать чуть ближе к основанию дома, но и там ничего не нашли.

А дальше произошло то, чего они на самом деле ждали. Их прервал необычный звук - сначала негромкий, но быстро нарастающий, он казался настолько же неуместным в этой ситуации, насколько и удивительно приятным. Звук отдаленно напоминал птичий щебет, а источник его оставался ребятам невидим. Они переглянулись снова, выражая друг другу одно сплошное искренне недоумение. Но потом их словно в один момент осенило, и они едва смогли сдержать смех. Этот непонятный звук явно смог объяснить им загадку исчезновения Миши и Сони, о чем, однако, они не обменялись вслух ни единым словом. Птичьи трели тем временем становились все более громкими и отчетливыми. Создавалось впечатление, будто ребята находились в центре огромного, скрытого в темноте сада, окруженные целой стаей птиц.

Затем случилось нечто еще более немыслимое. Звездная ночь вокруг них как по щелчку пальцев неожиданно закончилась. И вовсе не потому, что кроткое рассветное солнце уже просияло на горизонте. Темное небо обрушилось им на головы как поваленная с театральной сцены декорация, за которой открылась безоблачная, слепящая с непривычки синева. Точно так же исчезла вдруг и вся панорама девятиэтажек с их грибками вентиляционных шахт, линии электропередач и даже спящие дворы. Все это в мгновение ока заполнил непонятно откуда взявшийся густой туман. Ржавый бортик у края крыши, возле которого стояли ребята, представился им бортиком на носу гигантского судна, уже начавшего свой ход через клубящееся белое море. Птичий щебет вместе с тем не смолкал, а становился еще и еще громче, точно он был напрямую связан с этой неожиданно магической деформацией мира.

А через несколько минут вдалеке появилось оно. Могучее дерево размером с высотный дом с раскидистой лиственной кроной. Оно приближалось так неумолимо, что не понимай Саша и Оля, в чем дело, они вполне могли бы испугаться скорой перспективы врезаться в него и разбиться в лепешку. Однако их «корабль» все-таки остановился вовремя. В метрах двадцати от царственной кроны. На колеблющихся на ветру ветвях они увидели тех самых птиц, что кричали им все это время. Их было действительно великое множество: вороны и сороки, попугаи всех возможных цветов и оттенков, малиновки и стрижи и даже сидящие чуть поодаль от всех соколы и стервятники; птицы, явно не способные сосуществовать друг с другом в естественных условиях, они собрались здесь точно на всеобщий совет и своим истовым, сбивчивым, разноголосым криком приглашали ребят присоединиться к ним.

И Саша и Оля ответили на зов. Они перешагнули через оградку и, все так же не говоря ни слова, прыгнули в пропасть перед собой. И также как и Миша и Соня незадолго до них сгинули в ней совершенно беззвучно.

Вместо них на ветви величественного дерева слетело две птицы. Две озабоченные собой непрерывно щебечущие малиновки, которые быстро нашли себе место во всеобщем хаосе. Вскоре различить их среди тысяч других птиц стало попросту невозможно. С этого же момента и крыша неказистого дома, вместе с ее проржавелой оградкой и выглядывающей из тумана панельной стеной перестала существовать за ненадобностью.

Волшебное дерево, окутанное туманами, было отныне предоставлено самому себе.