Устрица

Рюдзин.

Бескрайняя лазурная гладь, словно стекло, отражающее взгляд богов, безразлично соединяется с небесной равниной. Линия горизонта пряма и незыблема - сам ветер боится потревожить покой этого мира. Но лишь только морщины покрывают кожу морей, углубляются, расходятся, становясь бурлящей пеной, освобождается огромное существо. 

Волна, превосходящая человеческое воображение, рождает трёхпалую чешуйчатую лапу, гребень закручивает водоворотом раскрытой пасти. Голова, словно у оленя, увенчанная рогами, тянет длинное необъятное тело, оно гибко, будто змея, овивает ось между небом и землёй искристо-жёлтым брюхом. Тонкие черные усы длинны настолько, что продолжают тревожить поверхность моря - Великий Дракон выходит из своего водного храма. 

Причудливое сплетение белых и синих линий украшает гранатово-красную спину древнего создания, чешуя переливается в лучах восходящего солнца, в час когда распускаются цветы шиповника. Человек делает шаг на скалистый берег острова, развязывает оби и случайно ли, но роняет в воду, а парчовый лоскут тонет, уносимый тёплым течением. Береговой ветер закручивает шёлк верхней одежды и рвёт его о голую одревесневшую ветвь куста. Юноша досадливо морщится и скидывает верхнее одеяние. Он наблюдает. Деревья, животные, люди - ни высота, ни глубина не способны спрятаться от внимательного взгляда Хозяина вод. 

Думаю о тебе,
Думаю о твоих мыслях.
Свяжи поясом своего халата - 
Мускульная устричная масса в раковине,
Она не плодотворит.
Жемчужина внутри не больше чем пустое.
Нет глаз, нет рук,
Одна нога и перламутр чрева.
День, ночь, вода перемешает всё.
Но только в тёплом течении
Думаю о тебе.

Цусима и Ассари.

Сколь глубоко морская толща пронизана лентами солнечного света и глубинной тьмы, а движение вод ловило их, пропускало между пальцами, играло оттенками синевы. Многие достойные семьи нашли свою жизнь и покой на дне Тихого океана, где Цусимское течение - лучший страж Корейского пролива, но сумасбродный правитель западного берега Японии; он же струя субтропическх вод, ласкающий все формы жизни и нежные мускульные тела придонных существ.

Один из младших сынов Тёплого течения не забывал: смысл его существования в том, чтобы не останавливаясь разгуливать вдоль берега, устанавливать порядок, веселиться самому и, по-возможности, развлекать других. Иногда, задумывая очередную шалость, он нежно гладил каменистое дно, иногда находил горсть песка и смотрел, как его тело вбирало и крутило в себе песчинки. Непостоянный и подвижный - таким был и остаётся вечно молодой Цусима.

Вдоль берега, среди кораллов, Цусима привычно замедлил шаг, властно прикоснулся к шероховатой каменистой поверхности, лаская и полируя горную породу. Под его рукой переливом мелодии от шёпота  до еле слышной журчащей трели рождалась песня - девушка, до этого неразличимая, слитая с ландшафтом, пела каждым отверстием раковины, казалось бы самим рельефом своего тела, всё сильнее прижимаясь гладким упругим бедром к холодному дну. Неподвижная, словно камень к которому она прильнула, Ассари сложила полукругом складки на своих одеждах, глубокий вдох наполнил её суть солёной водой и пищей, успокоил, сделал привычно-счастливой. 

Ассари всего лишь моллюск. Очередная из тех женщин что с напудренными лицами и пёстрыми покровами небрежно забирали себе всё даруемое природой, что могли взять. Они тихо переговаривались, красуясь, радуясь себе, как самой жизни, пока твёрдая поверхность раковин надёжно скрывала уязвимое нутро, перламутровые чрева и мантию нижних одежд.

Пафос этих существ не удивлял, не был чем-то необычным. Цусима видел уже всё. То что повторялось каждый год, сотни сотен раз не обходилось без его милостивого участия - движение вод тонкими нитями уже соединяло оба пола вместе. Мужчины, будто резонируя со сменой времён года, чувствовали ускоряющийся ток жизни. Морская масса наполнялась любовью горячо, зрело и неудержимо. Самцы выбрасывали своё семя, уносимое в тысячах направлений. Чтобы женщины могли одна за одной ответить на эту мощь, принимая на себя ритуал начала новой жизни. Во время любовного гона мидии давали потомство в миллионы себе подобных. 

 - Ассари! Ассари, глупый кусок гранита! Заканчивай свои никчёмные песни, открой слепые глаза и смотри! Ваши мужчины проснулись - они чувствуют конец лета. Они хотят чтобы из каждой из вас родились тысячи женщин и столько же мужчин. Глубже вдохни соль этих вод, Ассари, и скажи, что ты тоже этого хочешь!

Девушка в ответ молчала, спокойно, как всегда. Изгибы её тела отражали аквамариновые ленты света, нога, обнажённая так откровенно, шевелила придонные камни, ощупывая путь. 

Когда же пришла пора женщинам выпускать из себя потомство, желая удачи и долгой жизни детям, Ассари отвернулась от наступления осени и материнства. Она не видела смысла в исторжении из себя живых существ, не хотела оглядываться на подруг, подобных себе. Пусть береговое течение продолжало кружить вокруг молодь, оплодотворённое нечто, близкое и понятное ей, но от этого не менее неприятное. Ассари жаждала только петь под настойчивыми пальцами своевольного господина. Хотела наблюдать, как он, растворённый, находит себя в толще воды, наклоне водорослей, сметает дорогу, по которой она проходила. Но сейчас господин заставлял её отказаться от флирта с водной стихией и стать такой же как остальные.

 - Мужчины и женщины - одно, разделённое и дополненное. Никто не уходит из бесконечного круга жизни. Ни одно живое существо не имеет права становиться камнем. 

Цусима холодел - осень сгущалась на оголяющемся берегу Японии. Кораллы красные и белые, актинии, экзотические рыбы, медузы, крабы, морские звёзды... Всё, способное дышать и питаться, обладающее чувствами, нанизанными на простейшую цепочку нейронов, замедляло бег.

- Рюдзин, дай мне волю, сейчас доброе время для славной шутки!

Резким порывом Цусима смог проникнуть в щель между низкой открытой спиралью раковины и каменным ложем. Он принёс крупицу берега, словно дар за непокорность, наказание за неспособность принимать любовь моря такой, какова она есть в своей основе. Песчинка оцарапала нежную кожу девушки и осталась в обороте тела, при каждом движении причиняя боль. Но песня Ассари тонкая и нежная, как в день её рождения, и шепот, похожий на шум волн, продолжили звучать от каждого прикосновения господина.

Солнечные блики на камнях стали тоньше и холоднее. Только лента парчового оби не меняла своего цвета и в свободном плавании повторяла неровный путь того, кому не подчинилась всего лишь моллюск. Цусима ускорялся и, набрав силу, взял девушку, прижал к коралловому скелету под береговым выступом, созданном из трещины в скале, где поверхность моря и его течения большую часть года не смогут уже проникнуть, где тьма и недвижимость вод.

 - Запомни, Ассари, - говорил Цусима, связывая ей руки, - нет ничего мягче и нежнее тонкого пояса халата. И прочнее ничего нет.

И девушка осталась там, где нет ничего, кроме покоя.

Не сумев расстаться с даром - песчинкой, Ассари под внутренней тканью мантии сшила себе тонкий мешочек. Господин больше не беспокоил её, стоило лишь научиться любить саму любовь, то глубинное чувство, которое теперь жило в ней само по себе, заставляло трепетать. Она чувствовала не смену времён года, а только свою дрожь, когда покрывала драгоценный мешочек перламутром, обвязывала собственной кожей,  постепенно отдавая всю себя, слой за слоем, истощаясь внутри и снаружи. Безумие и одержимость. 

Выжженные тьмою глаза уже не видели. Тело ничего не ощущало: ни боли, ни воды, ни того как водоросли оплетали неподвижное тело. Руки недвижимы, касались только сокровища, заменившего и господина и весь мир. Песчинка превратилась в гигантскую жемчужину, подобно постоянно расширяющейся Вселенной, как будто молекулы растягивались и расходились всё дальше друг от друга. Сфера наполняла мантию до разрывов, врезалась в мышцы. В результате то, что могло быть вместилищем для дитя, для множества детей, покрывалось трещинами и шрамами, будто рябь пошла по поверхности моря и замерла, остекленев от боли, времени и холода.

Годы отметились складками на  одежде, седина проблесками украсила волосы, некогда плотная раковина истончилась, потрескалась, не скрывая увядающий перламутр внутренности. Жемчужина тоже потеряла глянцевый блеск, став окаменелым мутным образованием внутри мёртвой, по-прежнему связанной Ассари.

***

Рюдзин смотрел. Иногда он касался жемчужины, тогда золотые молнии пробегали по поверхности органического камня, давая власть над естественным ходом вещей - подчинять течения, управлять приливами. Гладкость идеальной сферы холодила пальцы и приносила умиротворение.