Неясыть

Часть 1

Давно это случилось. Когда еще ни родителей ваших, ни бабок и в помине не было. Стоял на этом самом месте лес дремучий. Все холмы укрывал, все курганы окутывал, все поля наши молодыми деревцами украшал. А на опушке его приютилась деревенька: ни мала, ни велика, но богата и домами нарядна. По другую ее сторону тянулся наезженный торговый путь из столицы к окраинам и в чужие земли. Жители селения путников привечали, в еде и ночлеге никогда не отказывали, а гости не обижали хозяев ни звонкой монетой, ни новостями.

На самом дальнем краю деревни, где за забором уже начинались владения лесного хозяина, стояла, пожалуй, самая маленькая, но все же самая нарядная и чистенькая избушка. Хозяйничала в ней молодая девушка по имени Ясна. Первой красавицей и мастерицей слыла она во всей округе. Ни одного праздника не обходилось без ее танцев, ни один базар не мог пройти удачно без вытканных ею покрывал и вышитых причудливым узором рубах. И, несмотря на ее молодые года, хаживали к Ясне за советом и старые бабки, и окрестная ребятня. Знали: если хворь какая приключилась, первым делом к ней идти надо, она бок о бок с лешим живет, всякую травинку-былинку по имени знает. А если не сама поможет, так каких-нибудь духов упросит подсобить доброму человеку.

Одно с Ясной плохо: еще в раннем детстве потеряла она дар речи. То ли кто сглазил, то ли страх язык отнял, никто толком не знал. Поначалу немота очень тяготила девушку: какой любительнице пощебетать на вечерках захочется иметь безголосую подругу. Ни песен вместе попеть, ни тайну девичью выпытать. Одно совиное «угу». Но стоило Ясне выучиться всевозможным ремеслам, как нашлись ей друзья, которым мастерство милей пустопорожнего сорочьего треска. Со временем нашла она способ объясняться и с прочими людьми: с кем жестами, а с кем и письмом. Грамоте она выучилась прежде прочих искусств, за что местные мамаши ежечасно ставили ее в пример своим шумным нерадивым чадам, не желавшим аккуратно и прилежно выводить витиеватые буквицы. А как вошла Ясна в невестин возраст, так отбою от женихов не стало. Многие думали взять себе жену тихую, неболтливую, несварливую, домовитую да мастеровую, а заодно и девку немую вниманием осчастливить. Однако ж никому из парней, ни местным, ни пришлым, не удалось с ней сладить. Сколько ни сватались молодцы, всем от ворот поворот дала. Правда, тихо, без шума и насмешек (при желании Ясна умела их учинить и без слов), за что женихи были ей только благодарны, хоть и впредь предпочитали обходить девушку стороной. К тому времени родители ее померли, так что заставить девку пойти под венец было некому, а ей самой это, видимо, было без надобности. А может, и правда не глянулся никто пока.

Однажды под осень, когда на тракте самая торговля начинается, приблудился с попутным обозом в деревню странник.

Молод, пригож, волосом черен, только вот от пыли дорожной, усталости да хворей совсем исхудал и лицом посерел. Обозные подобрали его где-то на полпути от стольного города. Бросать путника, нуждающегося в помощи, путевые законы не велели. Сегодня ты мимо пройдешь, завтра на твой зов никто не откликнется. Так и довезли его до ближайшего селения, на постоялый двор сгрузили, а уж оттуда снесли к Ясне в избу. Там болезному и покой, и уход будет. Странник недолго таким заботам сопротивлялся. Кто ж в его положении от помощи отказывается. А уж когда глянул на хозяйку, так и вовсе слова поперек не сказал. Белокожая, с пышной рыжей косой и большими глазами цвета свежего гречишного меда, девушка редко оставалась без внимания. Из-за невысокого роста и тонкого стана каждому хотелось предложить ей кров и защиту, или хотя бы объятия и заступничество, буде в них какая надобность. Но надобности так и не возникало, а плавная легкая походка и уверенные движения открывали опытному глазу в ней не столько знатную плясунью, сколько весьма неплохую охотницу. Так что желающих обеспечить Ясне защиту и покровительство против ее воли пока не находилось.

Новый знахаркин подопечный назвался Мареком и оказался куда более покладистым, чем большинство больных. Носа от пахучих травяных зелий не воротил, любое лекарство из Ясниных рук принимал с улыбкой и благодарностью. Такого терпеливого да веселого и лечить приятно. Девушкиными стараниями странник быстро пошел на поправку: ушла усталость, отступили застарелые хвори, вызванные сыростью и пылью сотен пройденных дорог, зажили сбитые в кровь ступни.

Хмурые осенние вечера, ароматное печево и готовая слушать хозяйка располагали к дорожным байкам. Марек и сам не заметил, как вперемешку с диковинками, встретившимися в пути, выболтал Ясне и собственную немудреную историю. Рассказал, как остался один в разоренном кочевыми набегами хуторе, как сдуру отправился мстить степнякам, да только сам в плен угодил. Рассказал ей и о побеге, о том, как устроил свою жизнь заново в большом городе, о юной красавице, клявшейся в верности будущему жениху и легко сбежавшей к другому. Рассказал о том, что продал дом со всем нажитым добром и решил отправиться по белу свету искать родную душу и новое пристанище. И такой это выходил грустный рассказ, что Ясна даже пару раз всплакнула и сочувственно погладила Марека по ладони. А тот и сам рад был поделиться накопившейся тоской, руку не отнял, обнял хозяюшку да за сострадание поблагодарил.

Вскоре Марек совсем оправился, встал на ноги, но уходить не спешил, решив переждать зиму в селении. Вроде бы пригрелся душой у Ясны, стал по хозяйству помогать, на охоту ходить. Не понравилось ему, что такая хрупкая с виду девочка сама по лесам за зверем бегает, не женское это дело. А хозяюшке только того и надо. Глядит на гостя своего, не нарадуется, от одного взгляда румянцем заливается, улыбку смущенную прячет, а по вечерам под чудесные Марековы истории вышивает ему рубаху новую, чтоб было в чем по весне на люди выйти. И так хорошо Ясне делалось в эти минуты, что ни на одной, даже на самой дорогой бумаге выразить нельзя. Точно кошке ласковой на коленях у любимого хозяина пригревшейся, еще немножко, и вправду мурлыкать начнет. И ведь всякое за зиму случалось. Накатывала иногда на Марека тоска смертная, того и гляди пойдет и вниз головой с самого крутого холма бросится. В такие дни Ясне было особенно жалко странника, и очень она сердилась на себя, что не может толком понять, чего ж ему не хватает, и на него, что живет по сей день своими страшными воспоминаниями и никак не хочет оглядеться, понять: все давно кончилось, есть у него теперь и дом, и родная — Яснина — душа, и достаток будет, если захотеть. Но потом тоска с Марека слетала, будто черное покрывало, и снова у Ясны на душе становилось радостно от его внимания да ласки.

— Хорошая из тебя жена выйдет, — сказал однажды вечером Марек, наблюдая, как Ясна возится с тестом. Засмущалась Ясна, рукой махнула, дескать, не болтай глупостей. Гость улыбнулся, подошел к девушке, обнял и уж не отпустил от себя до самого рассвета.

Никак не могла Ясна поверить, что выпало ей такое счастье: невесть каким попутным ветром судьба сама в дом мужа принесла. Пусть он ее вокруг печи еще не водил, так это дело поправимое: кто ж накануне весны свадьбы играет? Вот придет время жатвы, тогда и совершат они обряд, как полагается, а за это время Ясна себе платье подвенечное справит, денег на праздник соберет, да мало ли еще дел найдется! А хлопот весной и правда предостаточно. Пока Марек за зверем бегал, рыбачил на вскрывшихся реках вместе с новыми односельчанами, Ясна пропадала то в поле, то на торжищах, продавая сработанное за зиму рукоделие.

В этот раз девушка возвращалась домой особенно радостная. Мало того, что заезжий купец скупил весь ее товар едва ли не за двойную цену, так еще и ведун знакомый ей повстречался. Душевный старичок, любивший рыжую молчунью, как родную внучку, никогда не отказывал Ясне в совете и помощи. А как поведала ему девушка о своем нежданном счастье, порадовался за нее дедушка, пообещал научить, как сделать оберег любимому от всяческих напастей и бед. И вот наконец сдержал свое слово, помог мастерице. Хоть и трудное оказалось дело, сил много потребовало да сверх того еще и каплю Ясниной крови, а все же для родного человека ничего не жалко. И амулет вышел на славу, Марек непременно обрадуется.

А и верно! Вон он у ворот стоит, встречает, а сам так и светится то ли от радости видеть свою хозяюшку, то ли от какой нежданной и приятной новости. Подхватил Ясну на руки, закружил по двору, расцеловал в обе щеки. Потом отнес в дом, усадил на лавку, сам опустился рядом на колени, стал разглядывать вопросительно улыбающуюся девушку. Видать, и правда что-то важное сказать хотел, да слова все никак не подбирались. Наконец решился:

— Радость у меня великая, Яснушка. Женюсь я! Понимаешь, нашел наконец-то ту самую, настоящую, с которой рядом готов всю свою жизнь прожить!

Заблестели глаза у Ясны: вот они, слова долгожданные, самые важные для любой девушки. Еще радостней улыбнулась Мареку, закивала: мол, верны слова твои, и я с ними согласна.

Однако ж странник Яснино одобрение по-своему понял, сел рядом с ней на лавку, обнял:

— Как хорошо, что ты меня понимаешь! Я боялся, что обидишься на меня, на порог потом не пустишь. А ведь ты мой единственный друг, даже не так, ты — сестра моя названая, никого ближе тебя у меня нет. С кем еще мне радостью своей поделиться, как не с тобой? Вот скоро придет сюда моя суженая, познакомитесь. Еще и подружками станете!

Только тут поняла Ясна, что не бывать ей невестой на Марековой свадьбе. Закружилась голова, на миг все исчезло: ни звуков, ни света, ни мыслей... Только пелена черная перед глазами, точно кто толстую книгу на последней странице захлопнул, а Ясну внутри на картинке оставил. А потом накатило все разом. Вот, девка, и кончилось твое счастье. А может, и не было его, какие только глупости юным девушкам в пустые головы не приходят. Это надо ж было поверить, что такой молодец на всю жизнь с немой знахаркой останется! Подумаешь, мастерица знатная сыскалась. Таких окрест по двенадцать штук на дюжину, небось уж выбрал суженую, не ей чета. Поди, и песни знатно поет, и речи сладкие Мареку слушать приятней, чем Яснино «угу» на разные лады. И расплакаться бы, да что толку? Страннику слезы ее видеть ни к чему, а Ясне они и подавно не помогут: печаль в слезах не утопишь.

Когда Ясна глаза открыла, Марек по-прежнему рядом сидел, глядел уже не так радостно, скорее, озабоченно.

— Да что с тобой, сестрица? Неужели счастью моему не рада? — Девушка кивнула, все, мол, хорошо, достала приготовленный для любимого оберег, надела Мареку на шею, отдала прилагавшуюся к чудесной вещице записку с объяснением. Порадовался странник подарку, обещал носить, не снимая. Но Ясне уже не было до него дела. В один миг ей стало все равно, что он скажет или сделает, и что сделает она сама. Будто в тумане поздоровалась она с появившейся на пороге нарядной светловолосой девушкой, которая и оказалась Марековой суженой. Как ни старалась Ясна стерпеть происходящее, не вынесло девичье сердечко такой муки. Поднялась с лавки да вытолкала обоих взашей, а потом от злости и стыда расколотила любимую крынку о закрывшуюся дверь.

— Не пойму, что это с ней? — смущенно бормотал Марек, уводя любимую подальше от ставшего негостеприимным дома.

— Ох, аль не понял? — удивилась девушка. — С первого взгляда ясно, что любит она тебя, небось размечталась, что сама с тобой под венец пойдет!

Призадумался Марек над этими словами и решил поутру еще наведаться к названой сестре, поговорить, а то и прощенья попросить, что сразу не понял, в чем дело. Как решил, так и сделал. Пришел к Ясне в дом с рассветом. Девушка будто и не ложилась. Сидела все на той же лавке, привалившись спиной к стене, одета по-праздничному. Если б не тени под глазами, ни в жизнь не скажешь, что беда у девки. Марек неловко потоптался на пороге, ожидая, пока его заметят. Но Ясна не обернулась, не взглянула на нежданного гостя. Пришлось Мареку самому начинать неприятный и тяжелый разговор.

— Ты прости меня... Я не знал, что вот так выйдет. Не хотел тебя обидеть. Мне было плохо, а ты так хотела ласки, что я не смог устоять...

Ясна наконец подняла глаза. Уже не карие, черные, точно тьма каменных пещер, по которым Мареку довелось вдоволь поплутать во время странствия в горах. Теперь она смотрела так, будто уже знала все, что он собирается сказать. Знала и насмехалась над каждым словом, глупым, бесполезным, казавшимся неискренним. Марек отвернулся, но продолжил:

— Можешь мне не верить, можешь ненавидеть, но у меня правда никого ближе тебя нет. И я честно пытался полюбить тебя, но не смог... Все в тебе хорошо, однако ж как подумаю, что ты говорить не можешь, так у самого язык отнимается. Ничего не могу с этим поделать, сколько ни пытался. Ты ведь никогда не рассказывала, почему так получилось. Вдруг и детям нашим это бы передалось? А я здоровых потомков после себя оставить мечтаю. Думал побрататься с тобой, как закон велит...

Ясна остановила его быстрым раздраженным движением: хватит чушь молоть, и так тошно. Подвинула ближе свой письменный прибор и наскоро, не заботясь о красоте букв, что-то написала. Подумала, зачеркнула пожирнее, чтоб не разобрать было, написала снова: «Мой дом — твой дом. Живи счастливо». Сунула записку Мареку в руки и выбежала вон. Кинулся было Марек за ней, да куда там! Только и увидел, что мелькнувший за околицей край расшитого бисером платья.

А Ясна бежала и бежала, сколько хватало дыхания, точно надеясь скрыться от своего горя или хоть сбить его с себя холодным встречным ветром. Так с разбегу и вылетела она на самый край обрыва, что возвышался над рекой, отделявшей деревню от приграничных ничейных земель. Тут бы ей остановиться да отдышаться, но поди остановись, когда такой разгон взяла! Не удержалась девка на крутом берегу, полетела вниз, запоздало раскинув руки, точно диковинная нарядная птица.

Тут бы и конец этой истории пришел, если б не вмешались в дело духи лесные. Жалко им стало добрую девушку, ведь с малолетства ее знают, никакому зверю в обиду не давали и от нее взамен получали только уважение и благодарность. Как же теперь не защитить им подружку? Упросили они ветер дать крылья девушкиным рукам. Однако ж какое чародейство не твори, а не летать тебе по небу, если ты не птица. Одел ветер девушку в нарядные легкие перья, взмахнула она — уже не руками — крыльями и, перестав падать над самой водой, взмыла вверх. Была на свете Ясна, да стала неясыть. Второпях забыл ветер назвать сроки заклятья, так что носить девице тот наряд — не сносить, пока не пробудится в ней вновь искра человеческая.

А что же Марек? Люди рассказывали, будто прожил он с молодой женой счастливо до рождения первенца. А потом семью как подменили: только и слышны были с их двора крики да ругань. То ли муж жену ругает за пресную стряпню, то ли жена мужа упрекает, что и дом мал, и хозяйство невелико, и сыну с таким отцом не воспитание, а срам один. В общем, собрался как-то на рассвете Марек да и ушел из дому снова счастье свое по белу свету искать. Остановился на миг у лесной опушки, призадумался, вспоминая молчунью Ясну, попросил у нее мысленно прощения за обиду и отправился вдоль тракта, куда глаза глядят. А в спину ему раздалось грустное и одновременно насмешливое совиное «угу». Больше Марека в тех краях никогда не видели.

Продолжение следует...