Портрет старика

На похороны старика пришло, наверно, пол-Магадана. Военные в парадных мундирах. Гражданские в выходных костюмах. Из дома престарелых, где жил в последнее время и умер старик, пришли многие. Были и уже знакомые Куке сторож и повариха.
Приехала издалека и дочь старика Аглая с мужем. Муж по-русски не говорил. Стоял в стороне вроде равнодушный. Но изумление на лице скрыть не смог.

Сторож, в кителе с майорскими погонами и планками наград, подошёл к Куке, протянул руку:
- Георгий Константинович зовусь. А тебя я уже знаю.
Он подвёл пацана к Аглае:
- Вот, это Кука. Он за отцом вашим ухаживал. Очень помог ему. Кука живёт в школе-интернате для детей наших колымских рабочих. К нам приходил с шефской помощью.
- Спасибо, - сказала Аглая, полезла в сумку, достала кошелёк, открыла его, стараясь не показать содержимое.
- Вы чё? - Кука даже отступил на шаг. - Он же мне как родной. Он же дед мне.

Кладбище стояло на сопке, открытое нараспашку морским ветрам, бесстрастное и холодное, последнее путешествие в запредельное море.
Стали хоронить. Гроб тихо сполз по веревкам. Горсти земли гулко падали на крышку.
Елизавета Прокофьевна, повариха из дома престарелых, сказала Куке:
- И ты тоже. Брось горсточку.
Почётный караул выстрелил трижды. Оркестр грянул гимн Советского Союза. Все замерли. Военные взяли под козырёк.

Аглая подошла к Куке:
- Не обижайся. Мне уже нужно ехать. Там… дела всякие… Возьми деньги, пожалуйста. Это за могилой ухаживать. Здесь… не много. Я Георгию Константиновичу тоже оставила - на надгробие. А тебе вот ещё - фото. Отец молодой здесь, другого у меня нет. Вставь, когда будет памятник.
Кука поднял на неё глаза:
- Я вам подарю кое-что.
Он достал из сумки карандашный портрет, протянул:
- Вот, вам на память. Я за день до его смерти сделал.
- Ты художник? - спросила Аглая.
- Я ещё не знаю, кто я, - ответил Кука.

Собравшиеся обнимались и расходились. Повариха позвала Куку:
- Пойдём.
Они пошли по кладбищу на соседний квартал, нашли могилу. У столика сидел, задумавшись, сторож.
- Вот, мой муж здесь лежит, мой любимый, - сказала Елизавета Прокофьевна. - Всего два года, а словно вечность… Вот и фотография за зиму истлела.
- Надо на керамике заказать. Я сделаю. Будет как вечная, - сказал Георгий Константинович.
- Давайте помянём покойных, - женщина выложила из сумки продукты. - Тебе, Кука, газировка.

Пришла весна, из-под остатков снега выглянули редкие в Магадане подснежники. Они походили на белых, только что вылупившихся цыплят. Одинокие и беззащитные.

Кука уже покрасил памятник светло синим и докрашивал красную звёздочку.
- Хорошо получается, - сказала из-за его спины вдруг появившаяся Анька, одноклассница из интерната.
- Ты что здесь делаешь? Зачем за мной следишь? Я тебя сразу заметил. На автобус не успела, - не оборачиваясь, сказал Кука.
- Глазастый. На следующий успела, - Анька надула губки.
- Ты что здесь делаешь? - повторил вопрос Кука.
- Да вот, интересуюсь кладбищами.
- Чего?
- Память о людях. Я историей интересуюсь, Кука.
- Зачем приехала?
- Это твой дед? - не обращая внимания на вопрос, спросила Анька.
Кука не ответил.
- А фотография истлела?
Кука закончил с покраской и откручивал винтики на рамке.
- Истлела, - вздохнул он.
- И что теперь? Есть другая?
Кука снял старую карточку, на которой уже почти не было видно того молодого, красивого, улыбающегося матроса с добрыми глазами, которого он увидел на фото, подаренном Аглаей.
- Нет, другой нет.
- И что теперь? Без фото будет?
Кука фыркнул:
- Дура. За могилой слежу я. Значит, всё будет.
- Как это?
Кука вытащил из сумки небольшой портрет, копию того, что он подарил Аглае. Показал Аньке.
- Это ты нарисовал?! Ух ты, здорово! Как красиво! - заверещала она. - А нарисуй меня, Кука. Нарисуй, пожалуйста. Нарисуй сейчас. Я ведь тоже когда-нибудь старенькой буду. Может, мы потом не встретимся. А я - старенькая, беззубая - буду смотреть на картинку и думать, вот, Кука молодец, меня такой красивой нарисовал.
Кука пожал плечами.
- Нарисуешь? Ну, пожа-алуста… - упрашивала Анька.
- Только если много воображать не будешь.

Кука вставил портрет под стекло, закрепил винтами. Отошёл от памятника, встал рядом с Анькой, взял её ладошку в свою. Та обмерла, но постаралась не показать вида:
- Хорошо у тебя получилось. Жаль, портрет за зиму истлеет, - сказала она.
- Портрет сделан маслом на хорошем холсте. Должен продержаться, - тоном профессионала ответил Кука.
- Истлеет, - вздохнула Анька.
- Не истлеет, - сказал Кука. - Теперь не истлеет. Я ведь его помню.